Геркуланум исчез во время того же самого извержения Везувия, что и Помпеи, однако он был погребен не пеплом и падающими с неба камнями, а рекой вулканической лавы, затопившей город. В результате создались совершенно иные условия консервации и даже сохранилась обугленная деревянная мебель.
Раскопки велись хаотично после того, как в 1709 году офицер кавалерийского полка, расквартированного здесь, копая колодец, случайно наткнулся на развалины древнего театра. При Карле III продолжали рыть во все стороны наугад подземные ходы. Находки оседали в частных собраниях, поступали в местные музеи и просто исчезали. Были раскопаны целые здания, однако на протяжении двухсот с лишним лет работы проходили без систематического научного подхода.
Развалины оказались под современным городом, построенным над ними, в некоторых случаях почти в сорока ярдах ниже. Для доступа в комплекс требовалось проделать долгий спуск по пандусу. Томас сразу же обратил внимание на то, что улицы здесь уже, чем в Помпеях, дома сохранились гораздо лучше, у некоторых даже уцелели вторые этажи. Ему вспомнились слова из «Оды греческой вазе» Китса, посвященные брошенному городу:
О, этот город, утро на лугу,
И нет здесь никого, кто б рассказал,
Зачем так грустен этот хоровод.[12]
Верно подмечено.
Они с сестрой Робертой договорились встретиться через два часа у входа. После его заявления о том, что он не понимает монашек и религию, она с ним почти не разговаривала, поэтому решение осмотреть развалины порознь встретила с облегчением. Томас не мог сказать, то ли сестра Роберта обиделась на него, то ли просто не может определить, что он о ней думает, но понимал, что для заглаживания обиды ему нужно будет извиниться и углубиться в свое личное прошлое, чего Найт совсем не хотел. Томас вздохнул, недоумевая по поводу того, какое ему до этого дело. В конце концов, он едва знаком с этой женщиной.
|
|
«Все же, несмотря на твою позицию бродяги‑одиночки, было очень хорошо иметь рядом человека, с которым можно поговорить. Он не судит тебя, по крайней мере вслух».
В поезде Томаса осенила странная мысль. Ему вдруг пришло в голову, что отец Пьетро, вероятно, посчитал его недостойным брата и потому сжег бумаги Эда. Подобное объяснение привело Найта в ярость, хотя он и понимал, что оно, возможно, не так уж и далеко от истины. Бесспорно, с Джимом, отцом Джованни, отцом Пьетро у Эда в последние годы было гораздо больше общего, чем со своим родным братом.
Не потому ли Томас предпринял эти бесплодные поиски? Желая доказать, что он любил своего брата ничуть не меньше, чем его собратья‑священники?
Найт прищурился и уставился на план, пытаясь сориентироваться. Эд указал в своем списке несколько объектов, подчеркнув некоторые из них. Один из этих объектов, «двухсотлетний дом», был обведен красной рамкой и отмечен жирным вопросительным знаком. Томас решил начать именно с него.
Дом находился в противоположном конце от входа, прямо под современным городом. Томас быстро направился вперед, останавливаясь только для того, чтобы проверить свое местонахождение. Вокруг тянулись мощенные каменными плитами улицы с приподнятыми тротуарами, дома с украшенными входами и балконами на вторых этажах, ставшие уже знакомыми термополии с вмурованными амфорами.
|
|
«Двухсотлетний дом» принадлежал к тем двухэтажным постройкам, которые сохранились очень хорошо, и Томас отыскал его без труда. Однако здание оказалось полностью закрытым. Все окна и двери были забраны рамами со стальными решетками, запертыми на навесные замки.
Томас заглянул внутрь. Он разглядел фрески на стенах, глубокий колодец атриума и предательски опасную лестницу. Повсюду высились строительные леса, однако в царящем внутри полумраке было невозможно разглядеть что‑либо стоящее.
Томас отыскал на углу экскурсовода, невысокую деловитую женщину в огромных солнцезащитных очках, придававших ей сходство с богомолом.
– Прошу прощения, – сказал он. – Можно задать вопрос?
Экскурсовод смерила его взглядом, понимая, что он не из ее группы, и заявила:
– Только один.
– «Двухсотлетний дом»…
– Вон там, – указала экскурсовод.
– Знаю. Я его видел, но…
– Он закрыт.
– Почему?
– Я же сказала, только один вопрос, – заметила она, отворачиваясь. – В нем ведутся работы.
– Раскопки?
– Нет, – сказала экскурсовод, снова оборачиваясь к нему и сверкая глазами сквозь тарелки очков. Однако она уже вернулась в привычный образ и обращалась в первую очередь к своей группе: – Если вы посмотрите по сторонам, то увидите, что здесь повсюду ведутся работы по сохранению существующих развалин: укрепляются оседающие стены, усиливаются арки и перекрытия, которым грозит обрушение. Консервация существующих объектов, а не новые раскопки, – раздельно произнесла женщина, словно обращаясь к бестолковому ребенку. – Сохранение комплекса – задача дорогая, отнимающая много времени. К счастью, нас поддержал фонд Паккарда, выделивший грант. А теперь, если вы ничего не имеете против… – Она снова отвернулась.
|
|
– Благодарю вас, – сказал Томас.
Экскурсовод неопределенно махнула рукой, показывая, что благодарность принята и разговор окончен.
Томас постоял, слушая доносящийся с юга шум работающих машин. Пройдя по Декуманус Максимус, он свернул на Кардо V, еще одну улицу с великолепно сохранившимися фасадами. На огороженном участке группа рабочих месила цемент и проводила измерения наполовину обвалившейся кирпичной стены. Рядом на столе лежали схемы, папки, инструменты. Рабочие пока что еще не видели Томаса.
Найт шагнул на улицу. В нескольких ярдах от него стоял большой щит, извещавший о том, что работы проводит фонд Паккарда. Засунув за него фотоаппарат и путеводитель, Томас вернулся на рабочую площадку с видом человека, который знает, что делает. По пути он прихватил папку и желтую каску.
– Прошу прощения, – сказал он, перекрывая шум бетономешалки.
Рабочие обернулись, затем переглянулись между собой. Все они были итальянцы. Один из них, загорелый молодой парень без рубашки, в просторных штанах, оторвался от работы и равнодушно посмотрел на Томаса.
– Вы говорите по‑английски?
Парень кивнул.
– Мне нужно попасть в «двухсотлетний дом», – произнес Томас таким тоном, словно это было нечто совершенно естественное.
– Там небезопасно, – покачал головой итальянец.
– Мне просто нужно быстро заглянуть туда и кое‑что проверить, – сказал Томас.
Эта фраза была слишком туманной, и он тотчас же пожалел о ней, однако парень, вероятно студент, не проявил никакого беспокойства.
– Это займет всего пару минут, – добавил Томас. – Даже меньше.
Покачав головой, парень подозрительно прищурился и спросил:
– Вы занимаетесь раскопками? Археолог?
– Нет, – улыбнувшись, ответил Томас. – Я из администрации… – Он махнул рукой, не договаривая предложение до конца, словно все это было слишком напыщенно и нудно. – Я – это деньги, – заключил Найт, виновато пожимая плечами.
– Подождите. Сейчас я посмотрю, можно ли провести вас внутрь, – улыбнулся молодой археолог.
Парень двинулся первым, непринужденной походкой, небрежно болтая в левой руке связкой древних ключей, которая появилась неизвестно откуда. Томас молчал и смотрел прямо перед собой. Он сомневался в том, что его ждет какое‑нибудь великое открытие, но ощущал восторженное возбуждение по поводу своего маленького успешного обмана.
Подойдя к дому, археолог отпер шаткую калитку и впустил Томаса внутрь, а затем повесил замок на место.
– Я пойду с вами, – сказал он. – Ничего не трогайте и смотрите, куда ставите ногу.
Кивнув, Томас последовал за ним в полумрак дома.
– Это тосканский атриум, – объяснил археолог, показывая на просторное помещение с низким потолком.
Он задержался, словно предлагая своему гостю идти первым, и Томас решительно прошел в соседнюю комнату, с деловитым видом сверяясь с бумагами из папки. Пол внутри был из разноцветного мрамора, стены украшали фрески, прорисованные с поразительными подробностями. Найт остановился перед одной из них, изображающей купидонов, играющих на огромной лире, черкнул в блокнот несколько цифр ради своего провожатого, поспешно перешел в соседнюю комнату, затем – в следующую.
Он увидел сад, окруженный портиками, и просторный зал, говорившие о достатке хозяина дома. Томас понимал, что это здание представляло огромный археологический интерес, но по‑прежнему никак не мог взять в толк, почему брат отметил его для более пристального исследования.
– Можно подняться наверх? – спросил Найт, постаравшись, чтобы его слова прозвучали не как вопрос, а как распоряжение.
– По лестницам подняться можно, но на полы наступать опасно.
Парень указал на хлипкие деревянные стремянки, и Томас полез наверх. Второй этаж был разделен на две части. Остановившись, Найт всмотрелся в глубокий полумрак и тотчас же увидел то, что привлекло внимание его брата.
У одной стены стоял обугленный деревянный шкаф с распахнутыми дверцами. Над ним в квадрате необычайно светлой штукатурки темнел силуэт, контур, обозначающий то, что когда‑то висело на стене и было очень дорого для хозяина дома. Тот сорвал его со штукатурки, когда город захлестнул поток вулканической лавы. Этот предмет однозначно имел форму распятия.
Крест был большой, короткая горизонтальная перекладина находилась высоко. Он смотрелся бы совершенно естественно в любой из католических церквей, которые довелось видеть Томасу, но только эта была устроена не больше чем через сорок пять лет после смерти Христа.
Глава 23
Томас брел по Кардо IV по направлению к выходу, погруженный в раздумья. Если брат занимался изучением свидетельств жизни первых христиан в Помпеях и Геркулануме, что такого он мог обнаружить? Почему находка обернулась для него смертельной опасностью? Крест на втором этаже выглядел совершенно обычным, как и «магический квадрат» в Помпеях, посвященный Отцу нашему – если это действительно был Он. Возможно, все это представляло интерес для историков Церкви и других ученых, однако вряд ли для них тут обнаружилось что‑то новое. Томас рассеянно переходил от дома к дому, мимо термополий и бань с бассейнами, выложенными мозаичными узорами морских обитателей и диковинных рыб.
Дойдя до конца улицы, Томас остановился и осмотрелся по сторонам, ища взглядом сестру Роберту. Пребывание в «двухсотлетием доме» излечило его от стремления побыть одному. Коричневая ряса сестры Роберты бросилась бы в глаза даже в толпе снующих туристов и местных школьников, приезжающих сюда целыми автобусами. Томас изучал улицу прямо перед собой, как вдруг всего в нескольких метрах от него из здания вышел мужчина. Он изучал на ходу книгу, уткнувшись в нее, однако в его курчавых волосах и бородке было что‑то такое…
Паркс!
Тот, кто перевернул все вверх дном в комнате Эда в Чикаго, ускользнул от Томаса и Джима, размахивая мечом…
Томас поспешно шагнул в ближайший дом.
Ему захотелось встретиться с лицом к лицу с негодяем прямо здесь, в многолюдном месте, где тому не останется ничего другого, кроме как говорить. Но как только такая мысль пришла Томасу в голову, он понял, что ничего путного из этого не выйдет. Он лишится своего единственного преимущества. Найт осторожно выглянул на улицу. Паркс по‑прежнему был там, продолжая изучать книгу. У него за плечом висела продолговатая нейлоновая сумка, достаточно просторная, чтобы вместить оружие.
«Еще одна причина держаться от него подальше».
Нырнув обратно в дом, Томас для большей безопасности прошел в следующую комнату, где на стене была потрясающая, достойная храма мозаика, изображающая Нептуна и Афродиту в сочных голубых и зеленых тонах. Когда он снова выглянул на улицу, Паркс сосредоточенно двигался прочь. Найт последовал за ним, держась поближе к домам, готовый мгновенно нырнуть в скудные тени, предлагаемые солнцем, сияющим высоко в небе.
Это не могло быть случайным совпадением. Паркс следил за ним или же тоже шел по следам Эда.
Дойдя до Декуманус Инфериор, рассекающей надвое раскопанную часть города, Бен Паркс, или как там его настоящее имя, свернул налево. Томас, по‑прежнему держась в добрых тридцати ярдах позади, последовал за ним. Остановившись, Паркс развернул книгу, которую держал в руках. Значит, он шел, сверяясь с планом города.
«Следовательно, этот тип знает Геркуланум не лучше тебя».
Постояв какое‑то время, Паркс двинулся дальше. Они приближались к юго‑восточной оконечности раскопок. Томас увидел вверху пандус, по которому спустился в комплекс. Паркс пробрался через наполовину обвалившиеся развалины, окруженные строительными лесами. Это привело его к самому краю раскопок. Томас остановился, чтобы быстро взглянуть на карту.
«Черт побери, куда он идет?»
Когда он поднял взгляд, Паркс исчез.
Томас поспешил туда, где видел его в последний раз. Слева от него, судя по плану, находилась так называемая палестра, большое открытое пространство, ограниченное колоннадой вдоль северо‑западной стороны и мраморным постаментом с плоской крышей, который мог быть алтарем. Прямо впереди возвышалась каменная стена, высоко вверху на которой виднелись здания современного города, а позади простирались раскопы, резко уходящие вниз. Паркса нигде не было видно.
Выругавшись про себя, Томас пошел вперед, лихорадочно озираясь по сторонам. Если верить карте, он находился слева от чего‑то такого, что в плане представляло собой большой крест, выведенный отчетливыми пунктирными линиями. Томас оглянулся вокруг, надеясь увидеть какое‑то большое сооружение, которое пропустил, но это была лишь каменная скала, которая поднималась к самому входному пандусу. Он снова сверился с картой. Судя по масштабной линейке, строение в форме креста должно было быть огромным: ярдов пятьдесят или шестьдесят в длину.
«Так где же оно?»
Томас прошел чуть дальше, гадая, почему крест нарисован пунктирными линиями. Означает ли это, что от него остался только фундамент, что оно могло принадлежать более древнему поселению? Возможно, однако это никак не поможет найти исчезнувшего Паркса.
Вдруг Томас увидел. Впереди и справа от него была темная прямоугольная дверь, ведущая внутрь скалы, а по бокам от нее высились бетонные опоры.
Найт осторожно направился к двери. Эта часть раскопок не пользовалась вниманием туристов, здесь царила непривычная тишина, и потому, вероятно, он вдруг почувствовал себя таким беззащитным. Можно сейчас вернуться назад. Уйти отсюда и подождать, когда Паркс снова объявится в каком‑нибудь более оживленном месте.
Сказать по правде, Томас никогда не любил темные, замкнутые пространства, где не видно, кто делит тени вместе с тобой. Через какое‑то время ему неизменно начинало казаться, что воздуха недостаточно…
«Нет».
Эд отметил это место в своих записках. Теперь и Паркс рыщет здесь. Он должен посмотреть, что внутри.
Никаких следов Паркса.
Пространство оказалось более просторным, чем предполагал Томас. Здесь было прохладно и темно, самая настоящая пещера, хотя Томас сомневался, что она изначально была таковой. Над головой простирался шершавый серый вулканический туф, который образовался при остывании лавы. В 79 году нашей эры это место было открыто свежему воздуху, как и окружающие улицы. Однако в отличие от улиц и домов здесь нельзя было провести расчистку из‑за того, что находилось выше, поэтому археологи проложили тоннель на уровне земли, каким тот был в древности, сделав пещеру из того, что когда‑то было солнечной площадкой.
Но какой именно?
Понять это было трудно. Искусственное освещение здесь отсутствовало. Тоннель уходил в глубь скалы, каменный потолок поднимался неровным куполом, и там, в самом центре, был огорожен веревкой квадрат черно‑белой мозаики, имеющий в поперечнике несколько ярдов. В его центре стояла странная бронзовая скульптура, возможно, часть фонтана, за долгие века позеленевшая. Различить черты ее в тусклом свете оказалось трудно, но, похоже, это было что‑то змееподобное, со многими головами. На мозаике серела пыль, и все‑таки Томас смог различить большой якорь, человека, ныряющего в воду, и странную рыбу с непропорционально большими передними плавниками.
Прищурившись, он уставился на крестообразный контур на карте. Возможно ли, что это был плавательный бассейн?
Тут позади него по каменистой земле зашуршали шаги. Кто‑то выходил из тоннеля.
Томас поспешно обернулся.
Это был Бен Паркс.
Найт быстро отступил в глубь пещеры, сознавая, что вход только один. Он оказался заперт в темноте.
Глава 24
Остановившись у самого выхода из тоннеля, Паркс снял с плеча продолговатую нейлоновую сумку. Он ничего не сказал. По его поведению не чувствовалось, что он догадывается о присутствии в пещере постороннего.
Поскольку свет проникал только из входа в тоннель, расположенного у Паркса за спиной, Томас видел лишь смутный силуэт, но понимал, что, как только глаза Бена привыкнут к темноте, его шансы остаться незамеченным сведутся к нулю. Пещера была недостаточно просторной. Можно попытаться быстро проскочить мимо Паркса, рассчитывая на внезапность, но нечего и думать о том, чтобы проскользнуть незаметно, а с растянутыми связками едва ли можно рассчитывать на скорость. Томас подумал было о том, чтобы вступить в схватку…
«Разыграть из себя героя? Ты преподаватель английской литературы в школе. Точнее, был им…»
Он должен выбраться отсюда.
Томас постарался вспомнить все, что слышал о городе, о землетрясении о раскопках, то, что могло предложить ему какой‑либо другой выход, помимо того чтобы сидеть на корточках в темноте и ждать, когда Паркс его обнаружит. Если бы Бен не был так сосредоточен на том, что доставал из сумки, он, вероятно, уже заметил бы Найта.
Томас начал двигаться, осторожно смещаясь вправо, прижимаясь к стене пещеры. Искатели эпохи Бурбонов рыскали по древнему городу наугад, прорывая тоннели и колодцы, растаскивая скульптуры и другие предметы для частных коллекций. Быть может, они прорубили в туфе несколько ходов, когда обнаружили под землей это огромное сооружение в форме креста? Томас осторожно сделал еще один бесшумный шаг, ощупывая кончиками пальцев гладкие контуры скалы за спиной, ища какую‑нибудь нишу, углубление, где можно было бы спрятаться. Вдруг послышался отчетливый металлический скрежет. Паркс устанавливал какое‑то оборудование.
«Штатив?»
Через мгновение Томас услышал слабое нарастающее завывание заряжающейся вспышки, и его словно электрическим разрядом пронзила паника. У него оставалось всего несколько мгновений невидимости.
С дерзкой быстротой Томас двинулся вдоль стены пещеры, по‑прежнему прижимаясь спиной к камню, затаив дыхание, чувствуя, как, несмотря на царящую внутри прохладу, у него на лбу собираются капли пота. Вдруг, как раз когда готова была сработать вспышка, он ощутил позади пустоту.
Томас юркнул в нее в то самое мгновение, как пещера внезапно озарилась голубовато‑белым сиянием, которое разогнало во все стороны пляшущие тени и через секунду погасло. Заметили ли его? Томас дождался мучительно медленного щелчка затвора фотоаппарата, затем нудно зажужжала перемотка. В тот момент, когда Паркс снимал следующий кадр, Найт сделал второй шаг в глубь темноты.
Однако там оказалась совсем не ниша, что стало очевидным, когда Томас развернулся и обнаружил, что можно двигаться еще дальше. Это был тоннель, хотя и высотой только по пояс, один из тех, что двести пятьдесят лет назад прорыли первые искатели древних реликвий Геркуланума. Томас понял, что ему придется передвигаться на четвереньках. Он должен будет соблюдать абсолютную тишину, поскольку отголоски малейшего звука вернутся обратно в пещеру. Возможно, ему удастся выбраться, если только хватит воздуха и стены тоннеля не стиснут его так, что захочется кричать.
Разумеется, если Паркс услышит шум, Томас будет беззащитен, словно попавшаяся в ловушку крыса…
«Значит, надо позаботиться о том, чтобы он ничего не услышал», – подумал Найт и мучительно медленно пополз вперед.
Вспышка сверкнула снова. Томас понимал, что от штатива его не видно, но отсветы проникли в тоннель пугающе глубоко. Если Паркс сместится всего на несколько шагов, то увидит Томаса в то самое мгновение, когда нажмет спуск затвора.
Найт чувствовал под коленями холодный твердый камень, и все же пол подземного прохода оказался более ровным, чем он предполагал. В десяти футах от входа тоннель чуть изогнулся, и темнота смягчилась. Если он сохранит выдержку еще секунд десять и ему не изменит счастье, то появится шанс увидеть солнечный свет и выбраться на свободу.
Сразу за поворотом свод прохода поднялся. Томас смог сесть, убирая часть веса с ноющих коленей, но тут по его затылку скользнуло что‑то мягкое. Он инстинктивно вскинул руку и почувствовал у себя в волосах какой‑то комок. Тот зашевелился, когда Томас попытался от него освободиться. Пальцы Найта нащупали шерсть и прохладную эластичную материю вроде кожи, оканчивающуюся крошечными крючковатыми когтями.
Летучая мышь.
Томас непроизвольно дернулся, стараясь стряхнуть с себя тварь, при этом ударился головой о каменный свод и испустил восклицание, проникнутое болью и отвращением, заглушенное слишком поздно. Из оставшейся позади пещеры донеслись звуки резкого движения. Паркс хотел увидеть, кто находится под землей вместе с ним.
Отбросив осторожность, Томас пополз вперед, обдирая лоб о туфовые своды, опустившиеся снова. Но вот впереди показался невыносимо яркий свет, и в два прыжка, ободрав в кровь правое колено, Томас неуклюже вывалился обратно в древний город, словно за ним гналось кое‑что похуже летучих мышей.
– Что с вами случилось? – спросила сестра Роберта, оглядывая его грязную, разодранную одежду.
Она произнесла это с удивлением и тревогой, прогнавшей всю ту прохладу, которую, возможно, чувствовала по поводу того, как они расстались.
– Можно нам просто поскорее выбраться отсюда? – спросил Томас.
У него раскраснелось лицо, он вспотел, его трясло.
– Я даже не представляла себе, что вас так восхищают древние города, – пробормотала сестра Роберта, когда они поднялись наверх и направились к железнодорожной станции.
– Это что, монашеский юмор? – спросил Томас.
– Вы можете рассказать про свои приключения, когда мы сядем в поезд, – усмехнулась она.
Разумеется, Томас этого не сделал. Он выдумал что‑то насчет того, будто оступился и упал с приподнятого тротуара на булыжную мостовую. Монахиня сочувственно охала, а Найт тем временем мысленно возвращался к тому, что видел. Все образы, призрачные очертания распятия, подземный бассейн, сам Паркс казались ему элементами мозаики, маленькими и осязаемыми на ощупь, которые ждали, чтобы он сложил их вместе, получив осмысленную цельную картину. Однако у него перед глазами были лишь беспорядок и смятение.
Глава 25
Вечером Томас у себя в номере откупорил бутылку пива и позвонил в Чикаго, в приходскую церковь Святого Антония.
Джим искренне обрадовался, услышав голос Найта, однако его тон быстро стал озабоченным.
– Тебя ищут.
– Кто?
– Точно не могу сказать. Министерство внутренней безопасности – тут нет никаких сомнений, – сказал Джим. – Но мне также звонили из аппарата сенатора Девлина. И в том и в другом случае просили, чтобы ты с ними связался.
– Вероятно, все беспокоятся, как бы я не обгорел на солнце, – заметил Томас.
Он удивился тому, как быстро перешел к уютной фамильярности в отношениях со священником, которого едва знал. Казалось, он разговаривает с Эдом еще в те старые дни, до того, как они разошлись.
– Все были очень настойчивыми, – продолжал Джим. – Как будто что‑то случилось. Тип из МВБ был одним из тех, кто приходил сюда. Его фамилия Каплан. Он просил связаться напрямую с ним.
– Но меня ведь ни в чем не обвиняют, так? – спросил Томас. – Наша страна все еще считается свободной.
Джим согласился, но нехотя, и у Томаса мелькнула мысль, не возникли ли у священника из‑за него неприятности.
– Как у тебя дела? – поинтересовался он.
– Отлично. Мне не привыкать решать чужие проблемы.
– Ничуть не сомневаюсь в этом, – сказал Томас, решив поднять настроение шуткой. – Не знаю, как это у тебя получается. Я имею в виду, ты ведь священник. Наверное, тебе одиноко.
– Всякое бывает, – усмехнулся Джим. – Это же так здорово, когда чувствуешь себя причастным, полезным, когда от тебя что‑то зависит, понимаешь? Но бывают дни, когда‑когда я слышу только Пола Маккартни, поющего о том, как отец Маккензи пишет слова проповеди, которую никто не услышит. Помнишь эту песню? «Штопающий ночью носки, когда рядом никого нет».[13]Наверное, такова жизнь. По‑настоящему одиноко становится только тогда, когда чувствуешь себя бесполезным.
Томас молчал, взволнованный неожиданной откровенностью священника. Когда они были вместе, Джим ничего такого не говорил. Почему он завел об этом речь именно сейчас? Быть может, просто потому, что телефон значительно упрощает некоторые вещи, дело в той пустоте, в которой жил Эд… или в чем‑то еще?
– Ладно, – сказал наконец Томас. – По крайней мере, у тебя есть вера.
Он не смог произнести эти слова без оттенка снисходительности и уже собирался забрать их назад, но Джим сказал:
– Да, по большей части.
Томас опешил и снова спросил:
– У тебя все в порядке?
– В противоположном конце города есть баптистская церковь, – сказал Джим. – Там у входа вывеска, на которой можно менять слова, каждую неделю вывешивая новое обращение. Пару месяцев назад оно гласило: «Сомнение – это отрицание веры». – Он говорил медленно, давая возможность словам цитаты прозвучать отдельными колоколами.
– И что?..
– Пожалуй, я думаю как раз наоборот, – сказал Джим. – Одно без другого ничего не значит.
– Трудно тебе жить, – заметил Томас.
– Порой бывает и так, – согласился Джим. – Но это лучше, чем альтернатива.
– Все будет хорошо, Джим, – заверил Томас, направляя разговор обратно к тому, с чего он начался. – Просто бюрократическая машина дала сбой. Все рассосется само собой.
– Надеюсь, – сказал Джим. – Да, был еще один звонок.
– Кто?..
– Твоя жена.
– Бывшая.
– Как угодно.
– Что она сказала?
– Ничего, – ответил Джим. – Просто спросила, здесь ли ты, а затем поинтересовалась, не уезжаешь ли в Японию.
– Зачем мне туда ехать?
– Понятия не имею. Похоже, она вздохнула с облегчением, когда я ответил, что нет.
– Не сомневаюсь, – сказал Томас.
Найт растер колено. Сейчас оно болело уже не так сильно, как в Чикаго. Приключения в Геркулануме, похоже, не привели к плачевным последствиям. Вероятно, небольшая осторожная разминка пойдет на пользу, если только при этом не придется иметь дело с теми, кто хочет его убить.
Он находил странным то, как безразличие, граничившее с желанием покончить с собой, полностью затмилось жаждой раскрыть произошедшее с Эдом. Томас чувствовал себя полным жизненных сил, на взводе, даже несмотря на то что само расследование пока выглядело в лучшем случае медленным и неопределенным, словно он блуждал по не обозначенным на картах сельским дорогам, ища выезд на автомагистраль. Он делал все ради Эда или же им просто двигало стремление узнать правду? Вероятно, и то и другое. Пробудились его бычьи наклонности, получив конкретный объект для нападения после тех долгих лет, когда он повсюду видел красное. Да, так оно и есть. Томас провел половину десятилетия, носясь по загону в поисках того, кого можно пронзить рогами, но, как правило, ему удавалось только покалечить самого себя.
Однако сейчас все обстояло иначе. В его силах выяснить, что произошло с Эдом, пролить свет на эту тайну. Томас даже представить себе не мог, что будет означать для него такая истина, и предпочитал об этом не задумываться. Итак, он совершит пробежку, чего, несомненно, не посоветовал бы ему ни один врач, потому что боль в колене заглушит все прочие заботы.
– Мистер Найт, – окликнул его консьерж.
Томас, вернувшийся с пробежки и направлявшийся к лифту, обернулся.
– Я хочу вам кое‑что показать, – продолжал мужчина за стойкой, поманил постояльца пальцем и встал, предлагая свое место. – Вы смотрите. А я принесу вам что‑нибудь выпить. Пиво? Вино?
– Пиво подойдет, – сказал Томас.
У него болело колено, но не так сильно, как он опасался. Ему казалось, что он частично избавился от внутреннего напряжения, побегав по многолюдным, пыльным и душным улицам Неаполя. Конечно, надо еще будет посмотреть на самочувствие завтра утром, но в настоящий момент ему требовался большой глоток чего‑нибудь очень холодного.
Усевшись за стойку, Томас уставился на шестидюймовый видеомонитор на стене. Бесконечной петлей прокручивался тридцатисекундный отрывок. Изображение было черно‑белым, нечетким, вырванным из контекста, однако его смысл не вызывал сомнений. Мужчина в темных очках с рюкзачком за спиной брал ключ из ящика за стойкой, оглядывался и направлялся к лифту. Затем этот же человек возвращался, клал ключ на место и выходил из гостиницы, сталкиваясь в дверях с другим постояльцем. Оба эти события произошли среди дня, с промежутком в двадцать минут.