Прошло ещё почти 40 лет, прежде чем задача, поставленная Лефевром, была решена. Правда, сделали это не его коллеги по марксистской историографии. В 70-е годы изучением состава Учредительного собрания занялась Эдна Хинди Лёмэй, ученица Ф. Фюре. Результатом её работы стали не только две монографии и серия статей[358], но и подготовленное под её руководством фундаментальное издание – "Словарь депутатов Учредительного собрания"[359]. В нём информация обо всех 1315 членах Собрания, найденная в департаментских, муниципальных и частных архивах, структурирована по единой форме, что позволяет осуществлять просопографический анализ как депутатского корпуса в целом, так и отдельных его частей. В частности, благодаря "Словарю", появилась возможность исследовать реальный вклад предпринимателей, волею судьбы оказавшихся среди "отцов Революции", в законотворческую работу по демонтажу Старого порядка и созданию Нового, а также изучить их отношение к революционным переменам.
Лёмэй, так же, как и Коббен, отнесла к числу предпринимателей тех, кто занимался торговыми (négociant, marchand, armateur, libraire) и финансовыми (banquier) операциями, а также владельцев промышленных предприятий (maître des forges, entrepreneur des manufactures, manufacturier-négociant и т.д.). Всего таковых она насчитала 93[360]. И хотя эти уточненные цифры несколько отличаются от полученных ранее Коббеном (85), в целом нарисованная им картина не претерпела существенных изменений. Если он определял долю предпринимателей среди представителей третьего сословия в 13%, то Лёмэй – в 14%. Просто, Коббен выводил этот процент из общего числа 648, а Лёмэй – из 665, включив сюда представителей колоний (не дворян) и заместителей, занявших места выбывших депутатов. Подавляющее же большинство депутатов от третьего сословия, по подсчетам Лёмэй, так же, как и Коббена, составляли оффисье (330, или 50%) и лица свободных профессий (174, или 26%, из них 146 – адвокаты)[361]. И хотя эти уточненные данные несколько разнятся с цифрами Коббена, в целом статистическое исследование Лёмэй подтвердило его вывод: среди депутатов третьего сословия преобладали люди, не связанные с капиталистической деятельностью[362].
|
|
Впрочем, хотя раздел работы Лёмэй, посвященный депутатам-предпринимателям, и завершается этой констатацией, сама по себе последняя ещё не дает оснований для выводов об их реальной роли в Учредительном собрании. Гипотетически ведь вполне возможно представить себе ситуацию, когда энергичное и сплоченное меньшинство диктует свою волю социально инородному большинству. А значит, такие выводы можно сделать лишь на основе анализа содержательной стороны парламентской деятельности депутатов-предпринимателей.
Для определения степени активности того или иного члена Собрания Лёмэй предлагает два критерия: выступления на общих заседаниях и работа в парламентских комитетах. Из 1335 депутатов от всех сословий 605 ни разу не брали слово, хотя их присутствие на общих заседаниях подтверждается источниками. Ещё 561 человек выступали редко и коротко. И, наконец, 149 были постоянными ораторами. Именно они, несмотря на свою малочисленность (11,3% от общего числа), и задавали тон работе Собрания[363]. В свою очередь, ораторов Лёмэй делит на тех, кто выступал "очень часто" (53) и "часто" (96). В основе этой классификации – частота упоминаний каждого из депутатов в индексе выступлений, помещенном в 23-м томе собрания парламентских дебатов. В первую категорию попали те, перечень выступлений которых занял в индексе более двух колонок, во вторую – более 3/4 колонки (с. 996). Разумеется, подобный критерий весьма условен, ибо за скобками остается собственно содержание выступлений. Ведь один-единственный доклад может иметь большее политическое значение, чем десяток реплик в прениях, а упоминание о нём займет в индексе значительно меньше места. Однако о количественной стороне активности того или иного оратора такая классификация всё же дает достаточно четкое представление.
|
|
Наиболее активно вели себя на общих заседаниях депутаты от третьего сословия: 32 из них выступали "очень часто" (ср.: от духовенства – 1, от дворян – 20), 59 – "часто" (от духовенства – 11, от дворян – 26)[364]. Однако предпринимателей среди ораторов было крайне мало: ни одного первой категории и только 4 – второй, а именно – крупный торговец шелком из Лиона Пьер-Луи Гудар (Goudard); владелец большого торгового дома в Бордо Пьер-Поль Нэрак (Nairac); тулузский негоциант и промышленник Пьер-Огюстен Руссийу (Roussillou); руанский банкир, получивший накануне Революции дворянское звание, Жан-Бартелеми Ле Куто де Кантело (Le Couteulx de Canteleau). Отметим такую характерную особенность их выступлений: все четверо проявляли интерес, прежде всего, к вопросам, связанным с их профессиональной деятельностью, и, как правило, не вмешивались в обсуждение общеполитических проблем. Так, Гудару неоднократно доверяли делать доклады от имени Комитета сельского хозяйства и торговли, в частности, о преобразовании таможенной системы (с. 415. См. также: Тематический указатель выступлений, с. 998-1013). В них он продемонстрировал блестящее знание истории законодательного регулирования торговли во Франции, снискав авторитет одного из наиболее компетентных экспертов в данной области, но в дискуссиях на любые другие темы неизменно хранил молчание. Нэрак также брал слово исключительно при обсуждении вопросов, входивших в сферу его профессиональной компетенции: торговля, колонии, таможни, порты, налоги, Ост-Индская компания (с. 710-711). Руссийу лишь однажды, 28 марта 1791 г., пришлось говорить о беспорядках, происшедших накануне в Тулузе, темами всех остальных его выступлений были опять же торговля, колонии, таможни, Ост-Индская компания. Круг интересов Ле Куто был несколько шире. Этому депутату доводилось выступать и по проблемам межгосударственных отношений, и по отдельным вопросам текущей политики. Однако основной сферой его компетенции всё же было денежное обращение (с. 566-567). Именно выступления на эту тему и создали ему репутацию высококвалифицированного специалиста в сфере финансовой политики. В то же время ни один из четырех, насколько позволяют судить имеющиеся в распоряжении исследователей источники, не принимал активного участия в работе по формированию конституционных основ Нового порядка.
|
|
Что касается работы в парламентских комитетах, то здесь активность депутатов-предпринимателей, на первый взгляд, вполне соответствовала среднестатистическим показателям. Из 93 человек в комитетах состояли 48, то есть чуть больше 51%. Точно такая же пропорция была характерна и для представителей третьего сословия в целом (ср.: духовенство – 27%, дворяне – 37%)[365]. Однако и здесь позиция предпринимателей имела свою специфику. Так, они значительно реже, чем другие депутаты, записывались сразу в несколько комитетов, предпочитая сосредотачиваться на работе в одном. Хотя формально именно такое поведение и предписывалось каждому члену Собрания, практика участия в нескольких комитетах (до 8 одновременно) имела широкое распространение[366]. Из общего числа работавших в комитетах представителей дворянства и третьего сословия (соответственно 115 и 334 человека) в двух и более комитетах состояли 43,5% (50 и 145 человек). Даже для значительно менее активных депутатов от духовенства эта цифра составляла 38% (34 из 89)[367]. Однако соответствующая доля предпринимателей ещё ниже – 37,5% (18 из 48). Из них 13 были членами двух комитетов, 4 – трех и лишь 1 – четырех. Причем последний, лионский книгоиздатель Ж.А. Перисс Дюлюк (Périsse Duluc), оказавшийся в данном отношении "рекордсменом", в двух из четырех комитетов провел лишь по одной неделе (с. 743).
В выборе предпринимателями комитетов, так же, как и в рассмотренной нами выше тематике выступлений ораторов из их числа, четко прослеживается интерес к проблемам, имевшим непосредственное отношение к их профессиональной деятельности. Из 34 комитетов Учредительного собрания депутаты-предприниматели входили в 19:
1. Сельского хозяйства и торговли – 13 человек
2. Продовольствия – 13
3. Финансов – 9
4. Колоний – 5
5. Флота – 5
6. Расчетов по долгам государства (Liquidation) – 4
7. Ассигнатов – 3
8. Расследований – 3
9. Продажи национальной собственности – 3
10. Денежного обращения (Monnaies) – 2
11. Налогообложения – 2
12. Докладов – 2
13. Конституционный – 2
14. Здравоохранения – 1
15. Комитет 12-ти – 1
16. По делам духовенства – 1
17. Десятины – 1
18. Редакционный – 1
19. По проблеме нищеты – 1
Итого: 72 места
Как видим, ровно половина мест (36) приходится на комитеты (сельского хозяйства и торговли; продовольствия; колоний; флота), занимавшиеся регулированием внутренней и внешней торговли, ещё 24, или 1/3 – на комитеты (финансов; расчетов по долгам; ассигнатов; продажи национальной собственности; денежного обращения; налогообложения; 12-ти), занимавшиеся финансовой политикой, и лишь 12, или 1/6 – на все остальные. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выясняется, что реальное участие данной категории депутатов в решении общеполитических задач было даже ещё более ограниченным, чем можно предположить по этим и так весьма скромным цифрам. В Конституционном комитете вышеупомянутый Перисс Дюлюк и Г.Ж.К. Рикар де Сил (Ricard de Sealt), негоциант и адвокат из Тулона, "проработали" всего лишь по 8 дней (с. 743, 806). В Комитете докладов, куда стекалась информация о положении на местах, тот же Рикар де Сил и бретонский негоциант Ж. Делавиль-Леру (Delaville-Leroulx) числились чуть более полутора месяцев (с. 273, 806). Менее двух месяцев провел в Комитете расследований и нантский негоциант Ж.Н. Гинебо де Сен-Мем (Guinebaud de Saint-Mesme) (с. 441).
Таким образом, и по этому показателю депутаты-предприниматели едва ли могут рассматриваться как наиболее активная часть депутатского корпуса. Впрочем, об единстве их политической позиции говорить также не приходится.
Для идентификации последней в распоряжении исследователя есть целый ряд критериев. О взглядах того или иного политика мы, разумеется, можем судить, прежде всего, по его выступлениям. Однако, выше уже отмечалось, что подавляющее большинство членов Собрания либо вообще никогда не брали слова на заседаниях, либо делали это крайне редко. К тому же, депутаты-предприниматели, как мы видели, вообще особой разговорчивостью не отличались. Некоторое представление об отношении молчаливого большинства к происходившему дают результаты голосований. "Некоторое" – потому, что мы, к сожалению, располагаем поименными данными только по двум из них: об эмиссии ассигнатов (29 сентября 1790 г.) и о присоединении Авиньона (4 мая 1791 г.). Правда, оба имели важное политическое значение: ассигнаты, выпускавшиеся для погашения государственного долга, должны были обеспечиваться национализированной собственностью церкви; а присоединение Авиньона, находившегося под светской властью папы, означало прямое покушение на авторитет римского первосвященника. Таким образом, вотируя по каждому из этих вопросов, депутаты косвенно выражали своё отношение к католической церкви – одной из основных опор Старого порядка. Однако данные по обоим голосованиям охватывают не весь депутатский корпус: на упомянутых заседаниях, как обычно[368], присутствовали далеко не все депутаты: на первом – 913, на втором – 861 человек[369]. Кроме этих сведений, сохранился также составленный противниками Революции перечень депутатов, поддержавших предложение об отказе Франции от колоний. Но "это не список собственно участников голосования, а имена тех, кого предполагали проголосовавшим по данному вопросу"[370].
Еще один критерий политической ориентации – членство в клубах: Якобинском, Фельянов, 89 года и др. Но и он распространяется не на всех: даже Клуб фельянов, наиболее популярный среди членов Учредительного собрания, посещало лишь 27% от их общего числа[371]. Определенный материал для размышлений дают приводимые Лёмэй данные списка "левых" и нескольких списков "правых" депутатов, составленные современниками Революции, списки "правого" меньшинства представляют собой достаточно надежный источник: в большинстве случаев их данные совпадают и подтверждаются другими критериями или, по меньшей мере, им не противоречат. Напротив, к перечню "левых" приходится относиться с большей осторожностью: пытаясь создать более выгодное впечатление об их численности, составители списка включили в него некоторое количество явно случайных лиц, а то и вовсе "мертвые души" – людей, умерших несколькими месяцами ранее.
И, наконец, о политической принадлежности ряда депутатов свидетельствуют подписанные ими протесты. Тем не менее, ни один из названных критериев не может рассматриваться как самодостаточный, и чтобы определить политическую позицию интересующей нас части депутатского корпуса, нам придется использовать всю их совокупность.
Начнем с голосований – критерия, имеющего наиболее широкий охват. В заседании, где принималось решение о выпуске ассигнат, участвовало 67 депутатов-предпринимателей. Из них 45 вместе с "левыми" вотировали "за" эмиссию, 23 вместе с "правыми" – "против". По вопросу о присоединении Авиньона из 60 представителей торгово-промышленных кругов: 34 вместе с "левыми" голосовали "за", 21 с "правыми" – "против" и 5 воздержались.
Исходя из этих данных, депутатов, принявших участие в голосованиях (всего 78 человек), разделим условно на такие группы:
1. "Левые" (дважды голосовали "за") – 27 человек
2. "Правые" (дважды – "против") – 10
3. Предположительно "левые" (один – "за", второй – не голосовал или воздержался) – 15
4. Предположительно "правые" (один – "против", второй – не голосовал или воздержался) – 15
5. "Колеблющиеся" (один раз "за", другой – "против"; или один раз "воздержался") – 11.
Теперь по каждой группе в отдельности рассмотрим, насколько это предварительное деление соответствует остальным критериям.
1. "Левые". Правомерность подобной идентификации политических воззрений лиц, предварительно отнесенных к первой группе, полностью подтверждается и другими критериями. 24 человека из 27 были включены современниками в список "левых"; 11 упомянуты в перечне тех, кто поддержал отказ от колоний; 16 состояли в Клубах якобинцев и фельянов. В то же время никого из них нет ни в одном из списков "правых". Что же касается тех трех, кто дважды проголосовал вместе с "левыми", но не был внесен современниками в соответствующий перечень, то принадлежность двоих из них к "левому" крылу Собрания подтверждается другими данными. Б. Труйе (Trouillet), торговец из Лиона, был упомянут в перечне противников сохранения колоний и состоял в Клубе фельянов (с. 906); подпись Л.Ж.Л. Шепперса (Scheppers), негоцианта и директора торговой палаты в Лилле, стоит под "Письмом к избирателям", составленным Ф.А. Мерленом (с. 855). И, наконец, хотя "левые" симпатии третьего из не попавших в соответствующий список – нормандского негоцианта Ж.П.Н. Перре-Дюамеля, – проявившиеся в двойном голосовании "за", не находят иного подтверждения, у нас нет никаких оснований ставить их под сомнение: других следов своей работы в Собрании этот малозаметный депутат не оставил (с. 744). Таким образом, итог проверки по совокупности критериев для первой группы следующий – 27 "левых".
2. "Правые". Из 10 депутатов этой группы, предварительно идентифицированных нами как "правые", 6 были и современниками включены в списки "правых", причем все – не по одному разу. Из них двое – Л.Д. Лефор-Жеффрие (Lefort-Geffrier) и Ж.С. Валетт (Valette), негоцианты соответственно из Орлеана и Анжера, – подписали 8 сентября 1791 г. протест против принятия Конституции: двое – вандомский негоциант Ж.Б. Креньер (Crenière) опять же Лефор-Жефрие – подписали 19 апреля 1790 г. декларацию в защиту католицизма как государственной религии; кроме того, Креньер шестью днями ранее участвовал в коллективном протесте против отмены титулов.
Однако троих из тех, кто дважды голосовал "против", современники включили в список "левых". Что касается крупного бретонского негоцианта и арматора П.Л. Мазюрье де Пеннанеша (Mazurié de Pennanech), это, очевидно, произошло по недоразумению: его имя фигурирует и в двух списках "правых" (с. 650). Орлеанский торговец шелком П.Э.Н. Буве-Журдан (Bouvet-Jourdan) принадлежал к молчаливому большинству и, кроме двух голосований заодно с "правыми", ничем себя не проявил (с. 141). Возможно, неизвестные нам составители перечня "левых" отнесли его к таковым просто для увеличения их численности. Ведь, как характеризует данный источник Лёмэй: "Нас достаточно часто удивляет включение в него определенных имен: не было ли интереса в том, чтобы раздуть его сверх всякой меры?"[372]
А вот принадлежность к "левым” версальского торговца тканями Ф.Л.Л. Буазландри (Boislandry) сомнений не вызывает. Член Якобинского клуба, а затем Клуба фельянов, он, выступая на Собрании по вопросам территориального деления и налогов, не раз высказывался в поддержку Революции. При обсуждении в августе 1789 г. Декларации прав человека и гражданина он составил мемуар из 74 пунктов, половина из которых была посвящена правам личности. Имя этого депутата упоминается среди отказавшихся от колоний, а в списке "левых" он значится как "очень активный". Негативное же отношение к введению ассигнат было обусловлено его экономическими, а не политическими воззрениями. Свою точку зрения на сей счет он, полемизируя с Мирабо, изложил 5 сентября 1790 г. в длинной речи, а в 1792 г., уже после завершения работы Учредительного собрания, – в отдельном памфлете (с. 108-109). Также едва ли можно отнести к "правым" и руанского мануфактуриста П.Н. де Фонтене (de Fontenay), хотя тот и проголосовал дважды "против" и не числился в списке "левых". Член клубов Массиак, 89-го года и Фельянов, он 10 февраля 1791 г. послал в Moniteur открытое письмо, протестуя против "клеветнических утверждений", будто он принадлежит к сторонникам монархического строя (с. 362).
Таким образом, проверка по совокупности критериев подтверждает правомерность политической идентификации лиц, включенных нами во вторую группу, за исключением лишь Буазландри и Фонтене. Итого: 8 "правых", 2 "левых".
3. " Предположительно левые". Из 15 человек, отнесенных нами по итогам голосования в эту группу, 10 были включены и современниками в список "левых". Впрочем, даже сочетание этих двух критериев далеко не всегда позволяет идентифицировать того или иного депутата как действительно "левого". Руанский торговец лесом Д. Лефор (Lefort), хотя и проголосовал за присоединение Авиньона и попал в указанный список, всё же должен быть определен как "правый": 4 мая 1791 г. он участвовал в коллективном протесте против гражданского устройства духовенства и дважды включался в списки "правых" (с. 570). Сомнительна принадлежность к "левым" и марсельского негоцианта М. Руссье (Roussier): ещё 5 сентября 1790 г. он сложил с себя депутатские полномочия, а потому мог попасть в перечень голосовавших по ассигнатам (29 сентября 1790 г.) и в список "левых" (3 марта 1791 г.) только по недоразумению. По другим же критериям его политические симпатии идентификации не поддаются (с. 831). Подобная ошибка в списке "левых" – случай отнюдь не исключительный. Парижский торговец галантереей Ж.Л. Пуаньо (Poignot) был зачислен туда, а также в перечень противников колоний (12 мая 1791 г.), и вовсе после своей смерти, происшедшей 21 января 1791 г. Однако голосование "за" по вопросу об ассигнатах и членство в Клубе 89-го года подтверждают его принадлежность к "левым" (с. 760). Правомерность причисления к ним и остальных семи упомянутых в списке "левых" также подтверждается другими критериями – содержанием выступлений и принадлежностью к политическим клубам (4 были якобинцами и фельянами).
Из 5 депутатов третьей группы, которые не числятся в списке "левых", 4 мы всё же можем идентифицировать именно как таковых (2 якобинца, 1 фельян и "оратор" Нэрак, разделявший взгляды большинства), а одного – П.Ф. Лалье (Laslier), торговца лесом из Рамбуйе, – как "правого". Он подписал протест против принятия Конституции и был дважды включен в списки "правых" (с. 541). Итого результат по третьей группе: 12 "левых", 2 "правых", 1 не идентифицирован.
4. "Предположительно правые". Из 15 человек, условно отнесенных к этой группе, – для 6 принадлежность к правому крылу подтверждается тем, что и современники включали их в списки "правых", причем пятерых – дважды. Кроме того, негоцианты Е.Ж. Ожье (Augier) из Ангулема и Ж. Гаше-Делиль (Gaschet-Delisle) из Бордо подписали протест против принятия Конституции. Также к "правым" может быть отнесен и А. Катрефаж де Ларокетт (Quatrefages de Laroquette) – негоциант из Нима. Хотя его имя и упоминается в списке "левых", он голосовал не только против присоединения Авиньона, но и, как он сообщил в частной переписке, против отмены дворянских титулов (с. 780). Наконец, лионский торговец кожами Э. Дюран (Durand) не оставил о своём пребывании в Собрании иных сведений, кроме голосования по вопросу об ассигнатах "против", а по вопросу об Авиньоне – "воздержался" (подал незаполненный бюллетень) (с. 323).
5 человек из этой группы мы должны отнести к "левым". Негоциант из Лаваля Ф.П. Ланье де Воссене (Lasnier de Vaussenay), хотя и голосовал против эмиссии ассигнат, состоял в Якобинском клубе и числился в перечне противников колоний (с. 543). Негоциант из Тьера Ж. Рибероль де Мартинанш (Ribérolles des Martinanches), тоже, будучи противником выпуска ассигнат, принадлежал к якобинцам, затем – к фельянам (с. 805). "Оратор" Ле Куто де Кантело, голосовавший против присоединения Авиньона, был фельяном. Имевший по вопросу об Авиньоне такое же мнение, парижский торговец шелком А.Ф. Жермен д'Орсанвилль (Germain d'Orsanville) в выступлении 28 августа 1790 г. четко высказался в пользу продажи конфискованных у церкви национальных имуществ (с. 401-402). Кроме того, все четверо входили в список "левых". Негоциант из Муассака А.Р. Гуж-Карту в этом списке не состоял и голосовал против ассигнат, но при обсуждении Декларации прав выдвинул свой проект, близкий по идеям к проекту Сийеса (с. 415-416).
Политические пристрастия двух марсельских негоциантов, вошедших в эту группу, нам по имеющимся данным идентифицировать не удалось. С одной стороны, оба голосовали против эмиссии ассигнат, с другой – были включены современниками в список "левых". Из них Ж.А. Делаба (Delabat), довольно долго отсутствовавший в Собрании по состоянию здоровья и ни разу не выступавший, ничем другим себя не проявил (с. 267), а Л. Лежан (Lejeans), хотя и брал дважды слово, но лишь по частным вопросам (с. 577-578).
Итого в четвертой группе – 8 "правых", 5 "левых" и 2 не идентифицированы.
5. "Колеблющиеся". Из 11 депутатов, предварительно выделенных в пятую группу, к "левым", по результатам последующей проверки, отходят 8. Принадлежность к этому крылу 5 из них, в том числе "оратора" Руссийу, определяется по членству в Клубе фельянов. Что касается остальных трех, то левые симпатии нантского негоцианта Ж.Э. Сигонь де Мопассана (Cigogne de Maupassant) проявились в его выступлениях по проблеме государственного долга (с. 214), а имена парижского ювелира А.Н. Лемуана-старшего (Le Moine aîné) и торговца из Валансьена П.Ж. Никодема (Nicodème) упомянуты в перечне противников колоний. Наконец, все восемь внесены в список "левых". А вот крупный торговец лесом из Мулена Л.А.Э. Лебрен (Lebrun), хотя и упомянут в списке решивших отказаться от колоний, всё же должен быть идентифицирован скорее как "правый", поскольку подписал декларацию против гражданской организации духовенства (с. 558). Политическую же принадлежность двоих – К.Ф. Беназе (Benazet), торговца из Каркассона, и бретонского негоцианта Ф.П. Делаттра-старшего (Delattre aîné) – определить по имеющимся данным не удалось.
Итого результат по пятой группе – 8 "левых", 1 "правый", 2 не идентифицированы.
6. Остались 15 депутатов-предпринимателей, не принимавших участия ни в одном из двух голосований, результаты которых нам известны. Из них 3 можно уверенно причислить к "левым". Ш. Дарш (Darche), владелец металлургического предприятия в Мариенбурге, и бретонский арматор И. Муайо (Moyot) были членами Якобинского клуба, откуда перешли к фельянам, а затем снова вернулись к якобинцам. Оба упомянуты в списке "левых", а Муйо ещё и в перечне отказавшихся от колоний (с. 260, 707). К противникам колоний был отнесен и марсельский торговец шелком П. Пелу (Peloux), являвшийся также членом Клуба фельянов (с. 738). "Правым" из этой группы можно признать только лангедокского негоцианта Ш.К.А. Моннерона (Monneron), чье имя фигурирует в двух соответствующих списках. Политические симпатии остальных 11 депутатов этой группы не определяются. Трое из них, правда, упомянуты в списке "левых", составленном 3 марта 1791 г., но явно по ошибке: парижский торговец лесом Т.Ж. Дезескут (Desescoutes) сложил депутатские полномочия 19 мая 1790 г. (с. 282), а владелец металлургического предприятия в Сарте Ф.Р. Герен (Guérin) – 24 октября 1790 г. (с. 437); негоциант же из Ножана-ле-Ротру Ф.И. Маргон (Margonne) и вовсе умер 4 ноября 1790 г. (с. 632).
Подведем общий итог. Опираясь на всю совокупность критериев, мы идентифицировали политическую принадлежность 93 депутатов-предпринимателей таким образом: 57 "левых", 20 "правых", 16 не определены. Разумеется, подобное деление носит несколько условный характер и при получении дополнительных сведений может быть уточнено по отдельным позициям. Не учитывает оно и существовавшего внутри каждого из двух обозначенных нами политических направлений, особенно среди "левого" большинства, широкого разнообразия взглядов, проявившегося в последующем делении на все новые "партии". Тем не менее, полученные результаты дают веские основания констатировать, что капиталистические элементы не только составляли явное меньшинство среди депутатов Учредительного собрания, как это убедительно продемонстрировали А. Коббен и Э.Х. Лёмэй, но и меньшинство к тому же политически расколотое. При всей гибкости применявшихся критериев мы смогли отнести к сторонникам Революции (в максимально широком смысле) лишь немногим более половины депутатов-предпринимателей. Довольно большая (17%) доля лиц, чьи политические симпатии так и остались невыясненными, обусловлена тем, что данная часть депутатского корпуса проявляла, за редким исключением, весьма низкую активность в вопросах, непосредственно не связанных с их профессиональной деятельностью.
В поддержку традиционного представления советской историографии о том, что предпринимательские слои играли ведущую роль во Французской революции, сторонники марксистской интерпретации истории могут, конечно, привести и такой аргумент: «То, что предпринимательская буржуазия не имела большинства в Учредительном собрании, знал и К. Маркс, но он не думал, что это ставит под сомнение буржуазный характер революции, потому что выражать интересы буржуазии могут не только сами буржуа, но и такие идеологи и политики, которые по своему индивидуальному положению далеки от буржуазии, как "небо от земли"»[373]. Действительно, выражать интересы какой-либо из общественных групп вполне может человек, к ней не принадлежащий, однако логично предположить, что членам этой группы их собственные интересы известны всё же лучше, чем кому бы то ни было. Разумеется, речь идет о реальных интересах, а не о тех, которые им post hoc припишут авторы той или иной теории. Однако если принять марксистскую гипотезу о том, что депутатское большинство в Учредительном собрании и в самом деле "выражало интересы" предпринимательских слоев, то поведение депутатов, непосредственно принадлежавших к этим слоям, в таком случае будет выглядеть, по меньшей мере, странным: в основной своей массе они не проявляли большой активности в поддержке политики Собрания, в которой они, казалось бы, должны быть заинтересованы больше других, а значительная их часть этой политике и вовсе противилась.
Таким образом, если у Французской революции и были "творцы", то вряд ли их стоит искать среди того разрозненного и политически пассивного меньшинства, которое составляли в Учредительном собрании капиталистические предприниматели.
Огромный материал, накопленный за последние десятилетия в области экономической истории, заставляет по-новому взглянуть и на вопрос о связи революционных событий конца XVIII в. с дальнейшим развитием капитализма во Франции. Сегодня, пожалуй, может показаться излишне оптимистичным тот вывод, который советские историки считали аксиомой, а именно, что революция дала "самый мощный импульс формированию новой социально-экономической системы – системы капитализма"[374]. И дело здесь не только в том, что торгово-промышленные круги французского общества оказались одной из наиболее пострадавших от революции сторон. Да, мы помним, что посягательства на крупную собственность были неотъемлемым атрибутом массовых волнений революционной эпохи уже с самого её начала (например, "дело Ревельона"). И что "негоциантизм" в эпоху Террора, действительно, рассматривался как вполне достаточный повод для преследований, которым в качестве "спекулянтов" (accapareurs) подверглись многие предприниматели. И что война в самом деле катастрофически подорвала бурно развивавшуюся накануне Революции заморскую торговлю. И всё же, как показал в своём фундаментальном исследовании А.В. Адо, происшедшее в ходе Революции перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства имело гораздо более долгосрочные негативные последствия для развития капитализма во Франции, нежели все вышеперечисленные факторы[375]. При отсутствии статистических цифр по Франции в целом, наиболее показательными в данном отношении до сих пор остаются результаты исследования Ж. Лефевра по департаменту Нор, где с 1789 по 1802 г. доля крестьян в общем объеме земельной собственности выросла с 30 до 42% (+ 40%), буржуазии – с 16 до 28% (+ 75%), тогда как доля дворянства сократилась с 22 до 12% (- 45%), а духовенства – с 20% до 0[376].