— Меня выпустили с извинениями.
— Вот видишь, — торжествующе воскликнула Билл, — нет предела милосердию! Значит, я была опять права.
Адела испустила сдавленный стон, стон страдалицы, призывающей небеса в свидетели совершаемой против нее несправедливости. Голос ее дрожал, как дрожал бы во дни ее экранного триумфа, не будь тогда ее страдания выписаны в титрах белым по черному.
— Какой позор! — выкрикнула она. — Деверь Аделы Шэннон сидит в тюряге с лос-анджелесским отребьем!
Кей перехватила взгляд тети.
— От сумы да от тюрьмы не зарекайся. Там всякие люди попадаются.
— И все, наверное, общаются запросто, — прибавила Билл.
— Черного галстука довольно, белый необязателен.
— Прошу вас! — взмолилась Адела.
И снова обратила взор к недавнему узнику.
— Итак, Смидли? Я все еще жду объяснений.
— Скажи ей, что бедное сердце никогда не утешится.
— Вильгельмина, прошу тебя!
— Это же правда, — возразила Билл. — Кого хочешь спроси.
— У тебя есть объяснение?
Неловкое шевеленье верхней части туловища указывало на то, что Смидли намерен распрямить плечи.
— Разумеется, у меня есть объяснение. Полное и удовлетворительное объяснение. Я праздновал.
— Праздновал? Что праздновал?
— Самую замечательную удачу, которая только может свалиться на заслуживающего ее человека. Я как раз говорил об этом Кей наверху.
Кей кивнула.
— Очень романтическая история, — подтвердила она. — Как раз для фильма категории «Б».
Билл нахмурилась.
— Не упоминай в моем присутствии фильмы категории «Б», крошка. Не поворачивай нож в ране.
— Прости, Билл.
— Ничего, дитя мое. Ты просто брякнула не подумав. Продолжай, Смидли.
Смидли выпятил грудь. Настал его момент. Нечасто ему удавалось быть объектом внимания в домашнем кругу. У него в запасе накопилось множество историй, но Адела всегда обрывала его на первой фразе. Впервые за последние пять лет ему предоставлялась возможность взять слово.
— Ну так вот, — начал он. — Как справедливо заметила Кей, это очень романтическая история. Вчера вечером я сидел на террасе, размышляя о том о сем, и вдруг мой ангел-хранитель шепнул мне на ушко…
— Давай без предисловий, — сурово прервала его Адела. Смидли бросил в ее сторону укоризненный взгляд.
— Без предисловий нельзя.
— Правда, — вмешалась Кей. — Вы непременно должны услышать про ангела-хранителя.
— Мне всегда интересно послушать про ангелов-хранителей, — подбодрила его Билл. — Так что же он тебе такое шепнул?
— Он прошептал: «Смидли, старина, загляни-ка на гардероб».
Адела смежила веки. Она что-то говорила про себя. Возможно, то была молитва. Хотя, скорее всего, что-то другое.
— Это невыносимо.
— А мне, напротив, ужасно интересно, — сказала Билл. — Так бы и слушала. Продолжай, Смидли. Что за гардероб? Где?
— Тот, что в спальне Аделы.
Адела затряслась. В этом не было ничего удивительного. Представьте себя на месте женщины, в чье спальное уединение столь бесцеремонно врываются. Сперва Фиппс, потом Смидли. В конце концов, это ее спальня или перрон Центрального вокзала в Нью-Йорке?
Она пронзила оратора взглядом.
— Ты шарил в моей комнате?
— Да, я туда на минутку заглянул. В поисках того, что ищу. Билл осенило.
— Ба! — воскликнула она. — Неужто дневник?
— Он самый.
— Ты его искал?
— Да.
— И нашел?
— Да. На гардеробе.
— Ты его взял?
— Вот он, — ответил Смидли, хлопнув себя по карману. Адела переводила глаза с Билл на Смидли, со Смидли на Билл, натужно пытаясь понять, о чем идет речь. Она терпеть не могла, когда в ее присутствии говорили загадками, тем более, когда беседовали только что выбравшийся из тюрьмы деверь, бросивший позорную тень на ее дом, и сестрица, которую нельзя и на порог пускать. Во всей Америке не найти двух других субъектов, кто бы сумел так раздражить ее, напуская туману. Сходство Аделы с пантерой стало еще более отчетливым.
— О чем это вы толкуете? Какой дневник? Чей дневник?
— Кармен Флорес, — ответила Кей. — Дядя Смидли искал его несколько недель.
Билл вздохнула. У нее было доброе сердце.
— Увы, бедный Фиппс, — сказала она. — А как ты догадался про этот гардероб?
— Если женщине есть, что прятать, именно это место она и выберет. Общеизвестный факт. Про это во всех детективах пишут.
— Ты что, Агату Кристи не читала? — удивилась Кей.
— Кто такая Агата Кристи? — спросила Адела.
— Адела, лапочка! — сказала Билл. Смидли фыркнул.
— Глупая гусыня, — буркнул он.
Адела метнула на деверя взгляд, который его едва не испепелил.
— Это ты, ты — беглый каторжник, обзываешь меня глупой гусыней!
Смидли не остался в долгу.
— А ты как смеешь называть меня беглым каторжником?
— Я называю тебя беглым каторжником, потому что ты и есть беглый каторжник! Разве тебя полиция не разыскивает?
— Нет, полиция меня не разыскивает.
— Остается посочувствовать полицейским, — притворно вздохнула Адела. — Представляю, каково им.
Смидли надулся.
— Адела, мне не нравится твой тон.
— А мне плевать.
— В самом деле?
— Напрасно, Адела, — вмешалась Билл. — Смидли теперь не тот, кем был до сих пор.
— Не понимаю.
— Все очень просто.
Вошел Джо. Он посмотрел отведенную ему комнату, выслушал историю спортивного подвига лорда Тофема и теперь планировал выйти в сад и снова пообщаться с природой, хотя и не рассчитывал на то, что она исцелит его раны. Его депрессия не проходила. Равнодушным взором обозрев Садовую комнату, он обратил внимание на то, что здесь происходит важная дискуссия, но не выказал ни малейшей заинтересованности во внутренних делах обитателей дома и направился к двери на террасу. На пороге его остановил властный голос Билл.
— Вчера Смидли не являлся обладателем дневника покойной Кармен Флорес. Сегодня он таковым является. Любая студия в Голливуде отхватит его с руками.
Смидли подхватил тему:
— Я вчера переговорил по телефону с «Колоссал-Эксвизит». Они предложили пятьдесят тысяч.
— Пятьдесят тысяч! — выдохнула Адела.
— Пятьдесят, — подтвердил Смидли. Адела медленно поднялась.
— Ты хочешь сказать, что они… готовы заплатить тебе пятьдесят тысяч долларов?
— Пятьдесят тысяч долларов, — эхом отозвался Смидли. Джо развернулся к дивану и рухнул на него. Голова у него пошла кругом. В ушах зазвучала музыка небесных сфер.
— Ты согласился? — спросила Билл.
— Пока нет. Надо прощупать рынок. У меня серьезные виды на «Медулла-Облонгата-Глутц».
— Но меньше пятидесяти брать нельзя.
— Само собой, — откликнулся Смидли. Он вытащил из кармана дневник и почтительно посмотрел на него.
— Ну не фантастика ли1 — такая невидная книжонка, а стоит целых пятьдесят штук!
— Должно быть, взрывная штука. Ты успел почитать?
— Не удалось. Писано по-испански.
— Плохо.
— Ничего страшного, — успокоил ее Смидли, во всем умевший увидеть светлую сторону. — У Лулабель Махафии — вниз по дороге — есть садовник-мексиканец. Я к нему зайду и попрошу перевести, мы с ним приятели. Он меня как-то угостил мексиканским пойлом, забыл, как называется, от него крыша едет.
Во время этого обмена репликами на Аделу снизошло спокойствие. Как будто по зрелом размышлении ее постигло озарение, развеявшее внезапно сгустившийся вокруг нее мрак. Пальцы ее еще слегка дрожали, но голос, когда она заговорила, звучал на удивление ровно и даже дружелюбно.
— Я немножко научилась испанскому во время благотворительного турне по Южной Америке, — сказала она. — Могла бы вам помочь. Позвольте взглянуть?
— Разумеется, — сердечно ответил Смидли. Он всегда отвечал добром на добро. — Тут вот запись от 21 апреля, которую мне хотелось бы перевести. На полях против нее шесть восклицательных знаков.
Он протянул книжицу Аделе. Когда она взялась за нее, ее пальцы задрожали заметно сильнее. Она быстро направилась к двери, но Смидли, которого внезапно обуял безотчетный страх, остановил ее.
— Эй! Куда это ты?
Адела обернулась.
— Нельзя оставлять такую ценную вещь на виду. Я положу ее в сейф в просмотровой комнате.
— Нет уж. Пускай лучше останется у меня. Адела сбросила маску.
— А вот это у тебя не выгорит, — язвительно заявила она.
— Ты целых пять лет сидел у меня на шее, Смидли, и тебе давно пора внести хоть какой-то вклад в общие расходы по дому. Вот так вот.
— Но…
— Я сказала, — отрезала Адела. — Пятьдесят тысяч долларов. Неплохой взнос для начала. И, кстати, Вильгельмина,
— продолжила она, переменив тему, — будь добра, пойДм переоденься. Ты в этом наряде похожа на старьевщицу.
ГЛАВА VIII
Грохот захлопнувшейся двери не смог заглушить крик, сорвавшийся с губ Смидли. Крик этот напоминал вой смертельно раненного хищника. Комментируя в беседе с Билл действия миссис Аделы Корк, обнаружившей, что кто-то вторгся в ее святая святых, он сравнил ее реакцию с поведением тигрицы, у которой украли детенышей. Сомнительно, однако, чтобы даже самая невротичная тигрица смогла вложить в мизансцену — говоря на языке киношников — столько неподдельной страсти, сколько ее сейчас продемонстрировал Смидли. Казалось, глаза его вот-вот выскочат из орбит, а к двум подбородкам добавился третий за счет вышедшей из пазов вставной челюсти.
Билл тоже проявила легкую обеспокоенность неожиданным поворотом дел.
— Черт подери! — сказала она. — Ну и террористка! Смидли рухнул на диван рядом с Джо.
— Средь бела дня! — как бы не веря самому себе, простонал он. Грудь его вздымалась, волнуемая праведным негодованием. — Я… я в «Лос-Анджелес экзэминер» напишу!
— Неудивительно, что эта женщина достигла впечатляющих результатов в эпоху немого кино.
— Нет, это выходит за всякие рамки! — вскричал Джо.
— Может, для кого другого рамки и существуют, но не для нее, — отозвалась Билл.
Она твердым шагом пересекла гостиную и позвонила в звонок. Билл была женщиной решительной, не чета слабовольным нервическим особам, которые тратят драгоценное время на бесполезные сожаления. Собравшись в единый момент, она почувствовала себя Наполеоном, попавшим в критическую ситуацию. Что сделал бы в таком случае Наполеон? Первым делом — подтянул резервы и бросил их в бой.
Именно это и намеревалась совершить Билл. Звонок сонетки был призван исполнить роль боевой тревоги, по которой Фиппс немедленно займет авангардную позицию. С помощью Фиппса Билл и рассчитывала расквитаться за временное поражение и одержать победу. Когда у вас похищают нечто ценное и помещают в сейф, а в пределах достижимости находится дворецкий, в свое время взявший двадцать уроков мастерства вскрывания сейфов и весьма в этом деле преуспевший, то здравый смысл подсказывает единственно правильное решение — положиться на профессионала.
Смидли по-прежнему вертелся на диване как уж на сковородке. Он воздел руки.
— Я напишу в «Вэрайети»!
Билл бросила на него по-матерински нежный взгляд.
— Остынь, Смидли.
— Какое там «остынь»! Я напишу Уолтеру Уинчелу!
— Не стоит расстраиваться, — сказала Билл. — Абсолютно не стоит, как сказал бы лорд Тофем. А вот и Фиппс.
Дворецкий бесшумно вырисовался на пороге Садовой комнаты.
— Звали, мадам?
— Да. Заходи. Фиппс, — начала Билл, — боюсь, настал момент, когда нам с тобой придется вступить на тропу войны.
— Мадам?
— Смидли, тебе никогда не приходилось заседать в жюри присяжных?
Если только об английском дворецком можно сказать, что он затрясся, то Фиппс воистину затрясся. И бросил на Билл умоляющий взгляд.
— Мадам, пожалуйста, не надо! Билл проигнорировала мольбу.
— А вот мне пришлось некоторое время назад, — продолжила она. — Как раз когда мы отправили Фиппса вверх по речке на три годика.
— Мадам, вы же обещали…
— И знаешь, как он заработал эти три года жизни на казенный кошт? За что его отправили отдыхать в Синг-Синг? Он сейфы бомбил.
Если она рассчитывала поразить собеседников, то угодила в самую точку. Смидли замер и тупо уставился на дворецкого. Кей издала короткий крик и тупо уставилась на дворецкого. Джо выговорил «Что?» и тоже тупо уставился на дворецкого. Фиппс тупо уставился на Билл. Даже Юлий Цезарь, получив удар кинжалом от Брута, не смог вложить в свой взгляд больше боли и разочарования. Укоризна в его глазах заставила ее извиниться.
— Прости, Фиппс, — сказала она, — военная необходимость.
Смидли наконец обрел дар речи.
— Ты хочешь сказать, — недоверчиво произнес он, — что Фиппс, наш Фиппс, был медвежатником?
— И очень искусным. Он настоящий мастер своего дела.
— Тогда…
— Вот именно. Потому я об этом и вспомнила. Фиппс, у нас есть для тебя работенка.
Хотя Фиппс не вполне оправился от полученного удара, он все же нашел в себе силы отозваться.
— Мадам?
— Мы хотим, чтобы ты открыл сейф миссис Корк. Тот, что в просмотровой комнате.
— Но, мадам, я удалился от дел.
— Ну что ж, вернись к ним.
Фиппсом овладела холодная решимость. Ключевые слова «сейф миссис Корк» прозвучали в его ушах строжайшим запретом на профессию. Пуганая ворона куста боится; дворецкий, которого миссис Корк дважды застигала за поисками дневника в своей спальне, не мог отважиться на то, чтобы вскрыть сейф женщины, обладающей столь сокрушительной властностью. Предложи Джеймсу Фиппсу совершить налет на форт Нокс — он, вероятно, дрогнул бы и согласился, но на сейфах миссис Корк лежало табу.
— Нет, мадам, — почтительно, но твердо ответил он.
— Да брось ты!
— Нет, мадам.
— Подумай хорошенько, Фиппс. Что скажут люди, узнав, что ты отказался поработать с сейфом, чтобы уважить старинного друга? Ты готов выступить против общественного мнения?
— Да, мадам.
— Мне, пожалуй, надо было сразу уточнить, — сказала Билл, — что твоя доля составит пять тысяч долларов.
Фиппс встрепенулся. Стальной панцирь его непреклонности дал трещину. Непроницаемый бескомпромиссный взгляд потеплел и в глазах заплясали веселые огоньки, появляющиеся в очах дворецких, когда перед ними маячит перспектива легкой добычи. Образ Аделы Корк, подкрадывающейся к нему, когда он вскроет железный ящик, стал стремительно таять. У каждого своя цена; пять тысяч долларов были как раз той суммой, в которую Фиппс готов был себя оценить.
— Это большие деньги, мадам, — раздумчиво сказал он.
— Чертовски большие, — подтвердил Смидли, радуясь случаю посодействовать благоприятному исходу переговоров.
Билл с удовольствием отметила про себя перелом в ходе мыслей дворецкого. Как и Смидли, она спешила ковать железо, пока горячо.
— Законные десять процентов, — пояснила она. — Сотрудничать будем по-честному. Благотворительность тут неуместна. Ты получишь свои пять тысяч цент в цент.
— Пять тысяч, — благоговейно пробормотал Фиппс.
— Итак, ты с нами?
— Да, мадам.
Вздох облегчения вырвался у всех присутствовавших при этой сцене, как случается в театральном зале, когда Денежный Мешок после долгих увещеваний наконец ставит свою подпись в нужном месте.
— Вот и ладушки, — заключила Билл. — Краткое содержание предыдущих серий: вчера вечером мистер Смидли нашел дневник.
— Господи!
Билл по-матерински потрепала его по плечу.
— Знаю-знаю. Знаю, каково тебе это слышать. Но так уж сложились обстоятельства. Вчера вечером мистер Смидли нашел дневник, а нынче утром миссис Корк выманила его и спрятала в сейф, в проекционной. Ты готов помочь нам извлечь его оттуда?
Мимолетное видение крадущейся к нему Аделы пронеслось перед глазами Фиппса и исчезло. Секундная слабость ушла.
— За пять тысяч долларов — да, мадам.
— Прекрасно. Тогда встречаемся здесь сегодня вечером. Точнее, завтра. Скажем, в час ночи.
— В час ночи. Очень хорошо, мадам. Это все, мадам?
— Это все.
— Спасибо, мадам.
— Тебе спасибо, Фиппс.
— Билл! — вскричал Смидли. — Ты — чудо. Ну что за умница!
— Потрясающе, — сказала Кей. — Изумительно.
— Колоссально, — добавил Джо.
— Супер-колоссально! — не унимался Смидли.
— На меня всегда можно положиться, мальчики, — признала Билл. — На старую, верную Билл.
Вошла Адела с видом глубочайшего удовлетворения женщины, только что запершей в собственный сейф дневник, оцениваемый по меньшей мере в пятьдесят тысяч долларов. Но вдруг глаза ее загорелись прежним недобрым светом.
— Вильгельмина! — прогремела она. — Ты все еще в этих жутких штанищах! Известно ли тебе, что мистер Глутц уже на подъездной аллее?
— Прости, — кротко ответила Билл. — Задумалась о своем. Побегу прямо сейчас и переоденусь во что-нибудь эдакое, что скроет мои многочисленные недостатки и подчеркнет незначительные достоинства.
— Поторопись.
— Лечу, дорогая Адела, лечу молнией!
ГЛАВА IX
Смидли Корк, первым из группы поддержки Фиппса явившийся к месту встречи, стоял у растворенной двери Садовой комнаты, глядя невидящими глазами в ночную тьму. Откуда-то из глубин дома до него донесся удар часов, и он с удивлением отметил про себя, что пробило всего только час. Неужели только час? Трудно поверить. Хотя прошло не более пяти минут с тех пор, как он осторожно сошел по лестнице в условленное место, ему казалось, что протекла вечность.
Нервное напряжение с каждым может сыграть злую шутку, а нервы Смидли были напряжены до предела. Разум подсказывал ему, что Адела, столь дорожащая часами отдохновения, вряд ли вздумает бродить по дому в такое время, и все же угроза внезапной катастрофы висела над ним, потихоньку стирая с бледного лица выражение решимости. По мере ожидания его все сильнее пробирала дрожь, и он начинал напоминать индийскую танцовщицу, разогревающуюся перед выходом на сцену.
Бесшумно открылась дверь из холла, и в комнату вошла Билл. Она, как всегда, пребывала в отличном настроении. Пусть другие со страхом ждут, что готовит им судьба, но Билл Шэннон не такова. Она с присущим ей оптимизмом предвкушала самый благоприятный исход предприятия.
— Привет, Смидли! — по обыкновению зычно бросила она, и тот от неожиданности подпрыгнул на месте.
— Ну и напугала! Что ты орешь, как оглашенная! — огрызнулся он, приземлившись и тяжело дыша. — Нормальный человек, а тем более старинная приятельница, не станет подкрадываться, как змея, и орать в самое ухо. Надо же соображать.
— Прости, дружище.
— Что толку извиняться! — проворчал Смидли. — Я из-за тебя чуть язык не откусил. А Фиппс где?
— Сейчас явится.
— Уже второй час пошел.
— Только-только.
Билл стала рядом со Смидли и тоже стала смотреть в темноту.
— А ты чем тут занимался? Любовался звездами? Отличный вид. Славные краски. Смотри, как черный бархат небес подсвечивается золотом с земной тверди. В такие ночи, как эта, когда нежное дуновение ветерка целует листву…
— Ради бога, Билл!
— Отложим до лучших времен, да? Мы не в настроении? Ну, как скажешь. А звезды и впрямь заслуживают внимания. Яркие, мерцающие и поразительно аккуратно собранные в созвездия. Одна из достопримечательностей Южной Калифорнии. Кстати, могу просветить тебя насчет звезд, Смидли. Даже незаметное нашему глазу светило вплетает свою мелодию в музыку небесных сфер. Имей это в виду. И перестань трепыхаться, как мотылек на ветру. Ты что — нервничаешь, что ли?
— Еще бы!
— Напрасно. А вот и Джо! — сказала Билл, когда дверь снова открылась. — Входи скорей и давай вместе держать Смидли за руки. У него пляска Святого Витта.
Джо сочувственно посмотрел на страдальца. Он и сам чувствовал себя не наилучшим образом. Ему казалось, что он попал в ситуацию дешевого триллера с изрядной долей насилия, и у него перехватывало дыхание. Он привык к спокойной и безопасной жизни, а человеку, привыкшему к размеренности и спокойствию, неприятно внезапно ощутить себя в шкуре возможной жертвы. Джо, как и Смидли, не оставляла мысль о том, что в любой момент их компанию может накрыть властительная хозяйка, и от этого ему делалось не по себе. Предвосхищая возможную реакцию миссис Корк, обнаружившей, что самые близкие и дорогие ей люди собираются вскрыть ее сейф, он просто отказывался домысливать ее действия. Его воображение, как сказал бы Фиппс, пасовало. Он только в самых общих чертах представлял себе стихийное бедствие, которое вызвал бы разбуженный Владычицей Вулканов Страстей. Оживляя в памяти галерею известных ему дам, которых можно было бы отнести к классу смертельно опасных, он склонялся к тому, чтобы поместить Аделу Шэннон-Корк на самый верх списка. Она обладала этим свойством в степени, недоступной никому из них.
— Где же Фиппс? — спросил он, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок.
— Идет, — ответила Билл. — Время нуждается в герое, и герой явится на сцену. #
Смидли встрепенулся, как испуганное животное.
— Герой что-то не торопится, черт бы его побрал. Уже половина второго, а от него ни слуху, ни духу. Ты все повторяешь, что он идет, а его нет как нет. Пойду погляжу в его комнате, может, он там. Скорее всего дрыхнет без задних ног. Проклятие. Надо же так нас подвести! Если Англия поставляет теперь таких дворецких, то бедная Англия.
Кипя негодованием, он засеменил к двери, и Билл неодобрительно зацокала языком, как мать-спартанка, разочарованная малодушием своего отпрыска.
— Смидли-то как разнервничался!
— Я его не осуждаю, — сказал Джо. — Мне тоже неспокойно.
Билл презрительно фыркнула.
— Тоже мне — мужчины! Ни капли выдержки.
— Ладно, пускай никакой выдержки у меня нет. Но, повторяю, мне неспокойно. Мы же все в одной лодке. У меня ноги холодеют, а по спине ползает что-то липкое и мохнатое. А вдруг этот гадкий дворецкий и вправду не придет?
— Придет.
— А если он не сумеет открыть сейф?
Билл, которая вместе с одиннадцатью добропорядочными мужчинами и женщинами несколько дней кряду восседала в ложе жюри присяжных, когда способности отсутствующего на данный момент субъекта красноречиво описывал окружной прокурор, это предположение показалось смешным.
— Не сомневайся. Он в этих делах собаку съел. Почитал бы ты, что писали о нем газеты во время процесса. Это был гвоздь сезона.
Джо немного успокоился.
— Правда?
— Чистая правда.
— Ты ему доверяешь?
— Безусловно.
Джо перевел дыхание.
— Билл, ты возвратила меня к жизни.
— Вот и хорошо.
— Я, наверное, засомневался просто из-за того, что профессия дворецкого у меня плохо ассоциируется с искусством медвежатника. Обычно я представляю себе дворецкого как почтенного господина, роль которого сводится к произнесению примерно такого текста: «Да, милорд», «Нет, милорд», «Извините, миледи, ее милость герцогиня в данный момент разговаривает по телефону. Она пожелала, чтобы я предложил вам чашечку чаю», а не к вскрытию сейфов. Но если ты выступаешь его гарантом, дело другое. Я чую, что наше процветание где-то в пределах достижимого.
— Можешь объявить об этом родным и знакомым.
— Не замедлю. Билл, если я правильно понимаю, ты знаешь о женщинах все.
— Мне случалось иметь с ними дело.
— Женщины ведь, что деньги, правда?
— Правда.
— Им нравятся мужчины, которые твердо стоят на земле. То есть таких, которых французы называют «Ом серьё». Правильно?
— Абсолютно.
— Следовательно, если Фиппс извлечет этот дневник и Смидли отстегнет нам двадцать тысяч, я превращусь в состоятельного партнера преуспевающего литературно-посреднического агентства и стану другим человеком. Тогда и Кей ко мне переменится.
— Она бросится к тебе на шею с криком «Мой герой!»
— Точно. Примерно на такой текст я и рассчитываю. Но для этого необходимо участие Фиппса.
— Тоже верно.
— Без Фиппса нам ничего не удастся конструктивно решить.
— Ничего.
— Итак, все сводится к одному и тому же: где Фиппс? А! — с неожиданным облегчением закончил Джо, обрывая себя на полуслове. Дверь снова отворилась.
Но вопреки ожиданиям вошел не Фиппс, а Кей. Она очаровательно выглядела в пижаме, тапочках и пеньюаре, и в любой другой момент сердце Джо запрыгало бы, как у поэта Вордсворта, когда он, поэт Вордсворд, увидел тучку в небе. Теперь же он безучастно смотрел на нее, как будто, оказавшись не дворецким, умеющим бомбить сейфы, она обманула его в лучших чувствах.
— Ты! — вяло произнес Джо.
— Так точно, сэр, — ответила она. — А где Фиппс? Реакция Билл тоже была весьма прохладной.
— И ты туда же, — сказала она. — Мне казалось, я велела тебе идти спать.
— Извините, сержант, я уже проснулась.
— Непослушная девочка! Если будешь продолжать в том же духе, плохо кончишь. Но раз уж ты здесь, воспользуемся твоим присутствием. Ты можешь приготовить бутерброды.
— Какие бутерброды после такого обеда!
— Бутерброды никогда не помешают, — ответила Билл. Ее раздражение улетучилось. Она критически осмотрела Кей.
— А прехорошенькая она у нас, да, Джо? Смотри, какие глазки.
— Я видел.
— Спасибо, Билл. Мне приятно, что ты находишь мои глаза красивыми.
Джо не мог равнодушно реагировать на этот диалог. Недовольство тем, что вместо страстно ожидаемого Фиппса пришел кто-то другой, рассеялось, и он смог отдать должное пижаме, пеньюару и тапочкам. Ему подумалось, что, если у них с Кей будет общий дом, она именно в таком виде станет выходить к нему по вечерам.
— Красивыми! Господи, что за бессмысленное слово!
— Джо хочет сказать, — пояснила Билл, — что ты не смогла выбрать в своем скудном словаре mot juste. Он считает, что, анализируя твою внешность, мы не должны удовлетворяться первым пришедшим на ум словом. Нам следует не ленясь взять с полки «Тезаурус» Роджета и не торопясь порыться в нем. Ты, верно, думаешь, Джо, что ее глаза скорее напоминают двойную звезду?
— Это ближе к истине.
— А лоб у нее какой? Алебастровый?
— Пожалуй, можно остановиться на алебастровом.
Кей села, сбросила с ноги тапку и безуспешно попыталась поймать ее носком. Как и тетя Вилыельмина, она пребывала в прекрасном расположении духа. Дрожь, сотрясавшая представителей мужского пола, женщин обошла.
— Если вы оба закончили посвященную мне дискуссию… — сказала она.
— Закончили? — переспросила Билл. — Да мы еще и не начинали! Так только, прошлись по поверхности. Мне нравится ее костяк, Джо. У нее такие меленькие, тоненькие косточки.
Джо согласно кивнул.
— Это первое, что я заметил, когда мы познакомились — меленькие, тонкие косточки. «Черт! — сказал я себе. — У этой девушки такие меленькие косточки!»
— А что было потом? — спросила Кей.
— У него замерло сердце, — ответила Билл. — Я, кстати, припомнила, что, ребенком, Джо обещал маменьке, что нипочем не женится на девушке, если у нее не будет меленьких, тонких косточек. Ну что, Смидли? Он вправду дрыхнет?
Вошел запыхавшийся и на вид еще больше встревоженный Смидли. Становилось ясно, что тайна исчезнувшего дворецкого глубоко засела в том, что не вполне корректно можно было назвать его сознанием.
— Никаких следов. В его комнате пусто. Что могло с ним случиться? — единым духом выпалил он. — Ой, что это?
— Ты о чем?
— Звуки слышу. За дверью. Шаги.
— Успокойся, Смидли, — сказала Билл. — Это наверняка Фиппс. Голову отдам на отсечение — Фиппс. Думаю, что Фиппс. Да, конечно, Фиппс! — заключила она, когда в темноте за стеклянной дверью на террасу вырисовалась неясная фигура. — Добрый вечер, Фиппс.
— Добрый вечер, — сказал дворецкий.
ГЛАВА Х
С прибытием солиста, лидера движения или, если угодно, штурмана, который должен в сложных условиях вывести команду к месту безопасной дислокации, экспедиционный корпус испытал всеобщее облегчение. Смидли что-то проворчал. Джо тоже. Кей приветливо улыбнулась. Билл от избытка чувств погладила вошедшего по плечу. Одетый, по-видимому, в выходной костюм, излучая спокойствие и уверенность, он казался таким знающим, таким надежным, что ни у кого не осталось сомнения в том, что он выполнит любое возложенное на него задание. В руке он держал котелок, без которого ни один английский дворецкий не выезжает за границу.
— Приветствуем тебя, достойный Фиппс, — сказала Билл. — Мы уж думали, ты не придешь.
— Я слегка припозднился, мадам. Меня задержали. Приношу свои извинения.
— Ничего страшного. Но признаюсь, мы немножко понервничали. Особенно мистер Смидли, который даже предпринял розыски. А что же тебя задержало?
— Я имел беседу с мистером Глутцем, мадам. У Смидли глаза полезли на лоб от удивления.
— С кем-кем?
— Глутцем, сэр. «Медула-Облонгата-Глутц». Тем самым джентльменом, который нынче у нас обедал. Он позвал меня, чтобы обсудить детали моего контракта.
— Чего — чего?
Дворецкий возложил котелок на письменный стол, сделав это с той старательностью и изящностью, с какими особы королевской крови укладывают закладной камень.
— Моего контракта, сэр. Если позволите, я объясню. Я после обеда находился в буфетной, и мистер Глутц пожаловал туда собственной персоной. После обмена любезностями он приступил к делу и предложил мне играть роли дворецких в его учреждении.