Изображение с камеры проецируется на экран.
- О, господи! – присвистнули продюсеры и копы при виде сценки, поставленной Уэйном.
ПРОДЮСЕР: Приготовиться к эфиру!
РЕПОРТЕР 1: Трансляция из дома Брюса Деламитри должна начаться с минуты на минуту. Насколько нам известно…
РЕПОРТЕР 2: …планируется совместное заявление в прямом эфире режиссера-мультимиллионера и преступника, захватившего его в плен…
РЕПОРТЕР 3: …массового убийцы Уэйна Хадсона.
ДЕЙЛ: Рейтинги составляются на основе представительной выборки населения страны. Телевизоры участвующих в выборке граждан подсоединены к центральному монитору.
ОЛИВЕР: Монитор немедленно выдает информацию о том, какие каналы смотрят телезрители, и к Уэйну Хадсону эта информация будет поступать буквально поминутно.
– Мы знаем! – все, как один, воскликнули американские зрители. – Вы говорили это тысячу раз. Давайте эфир!
КИРСТЕН: Мы можем выйти в эфир в любой момент.
УЭЙН: Ну что ж, поехали.
ПРОДЮСЕР: Поехали. (Кирстен) Мы в эфире!
КИРСТЕН: Мы в эфире, мистер Хадсон, в прямом эфире по всей стране.
Уэйн схватил пульт дистанционного управления и включил телевизор. Все пятеро были на экране – и в точности как он срежиссировал. Уэйн пощелкал по каналам. Они были везде. Скаут вскрикнула от смущения и спрятала лицо в ладонях. Уэйн выключил звук, но оставил изображение: он не собирался рисковать.
УЭЙН: Ладно, Брюс, ты профессионал. Не объяснишь ли ты нашим зрителям, что у нас тут происходит?
БРЮС: (в камеру) Э-э… Здравствуйте, друзья… Простите, что прерываем вашу обычную утреннюю программу, но думаю, вам уже известно, по какой причине. Я Брюс Деламитри, кинорежиссер. Пристегнуты к лампе Фарра, моя жена, и Велвет, наша дочь. Раненая женщина на полу справа – Брук Дэниелс, модель… (Брук, чье состояние стабилизировалось благодаря помощи Велвет, в знак протеста кашлянула.) …Простите, Брук Дэниелс, актриса. В любом случае все мы заложники Уэйна Хадсона и его напарницы Скаут, которые сидят рядом со мной.
УЭЙН: (с напускным безразличием) Привет.
СКАУТ: (бормочет, не открывая лица) Привет, Америка.
БРЮС: Ну вот, все представлены. Теперь приступим к делу. В моих фильмах актеры и их дублеры играют убийц. Уэйн и Скаут – настоящие убийцы. Сегодня они отрезали голову моему охраннику, застрелили в этой самой комнате моего агента, Карла Безнера, – его труп лежит в кухне. Они также серьезно ранили мисс Дэниелс. Ну и конечно, они известны всем как Магазинные Убийцы и за последние несколько недель убили многих других ни в чем не повинных людей. Я правильно рассказываю, Уэйн?
УЭЙН: Ну, Брюс, моя дорогая мамаша воспитала меня в христианской вере, и я знаю, что ни в чем не повинных среди нас нет. Даже младенцы рождаются с первородным грехом на душе, доставшимся им по наследству от Адама.
БРЮС: И поэтому вы убиваете людей? Потому что они грешники?
УЭЙН: Сказать по правде, я не знаю, зачем убиваю. Отчасти потому, что это так просто.
БРЮС: Ну, как бы там ни было, я думаю, по крайней мере, никто не станет спорить с тем, что у Уэйна и Скаут вошло в привычку убивать людей, с которыми они даже не знакомы.
УЭЙН: Так оно и есть.
БРЮС: Какое же отношение это имеет ко мне? Уэйн и Скаут ворвались в мой дом и напали на моих друзей, так как, по их мнению, содеянное ими – отчасти моя вина. Они утверждают, что, в некотором роде, мои фильмы «вдохновили» их на преступления. Я, конечно, считаю, что это абсолютно несерьезно…
СКАУТ: (отнимая ладони от лица) Мы никогда не говорили, что вы нас вдохновили, мистер Деламитри. И не надо нам приписывать того, что мы не говорили…
БРЮС: Извините, но разве не об этом речь?
ВЕЛВЕТ: Папочка, не будь таким высокомерным!
УЭЙН: Нет, Брюс, Скаут права. «Вдохновили» – неподходящее слово. Дело ведь не в том, что мы увидели в твоем фильме какую-нибудь парочку убийц и сказали: «Ты только посмотри! Да это отличная мысль! Вот чем мы с тобой займемся!»
БРЮС: Значит, мои фильмы вас не вдохновляют? Ну, тогда я ничего не понимаю. Какое же отношение я имею к вашим преступлениям?
УЭЙН: (резко) Все не так просто, Брюс. Мы не идиоты. Мы не выходим из зала после просмотра «Обыкновенных американцев» и не стреляем в продавца попкорна в вестибюле кинотеатра..
СКАУТ: Ну, вообще-то такое бывало.
УЭЙН: Один раз. Один раз – и все. Я смотрел «Обыкновенных американцев», наверное, раз пятьдесят, но только однажды вышел из зала и застрелил продавца попкорна. И фильм тут ни при чем. Все дело было в том, что этот гребаный продавец попкорна отказывался продавать попкорн.
Продюсер в фургоне чуть не родил от ужаса.
ПРОДЮСЕР: (кричит в ухо Кирстен) Бога ради! Скажи этому идиоту, чтобы выбирал выражения! Десять тридцать утра, мать вашу!
КИРСТЕН: Простите, мистер Хадсон, вы не могли бы выбирать чуть более мягкие выражения? Нас смотрит широкая аудитория, и бранные слова не для всех приемлемы. Детский канал только что отключился от нас и вернулся к «Улице Сезам».
СКАУТ: Да, Уэйн. Выбирай выражения!
УЭЙН: Прости, малыш, и вы простите, добропорядочные американцы, особенно те из вас, кто смотрит нас сегодня вместе с юными гражданами. Но, понимаете, ситуация была уж больно досадная!
СКАУТ: Да, милый, ты прав. (Скаут обратилась к камере так, как будто это была ее подружка.) Мы просто вышли из зала, и я сказала Уэйну, что хочу попкорна, а он ответил: «Конечно, малыш, я для тебя возьму целое ведерко». Но продавец попкорна заявил, что продает попкорн только до сеанса, а после сеанса ничего купить нельзя.
УЭЙН: И он стоял там! И у него была куча попкорна, и бумажные ведерки, и лопатка, и колпак, и прочая ерунда, но продавать попкорн он нам не собирался!
БРЮС: И вы его застрелили?
УЭЙН: Да, сэр. Я застрелил его, потому что в мире и без этого недоноска козлов хватает, так ведь? И если одним козлом станет меньше, никто не расстроится. (Камере) Извините уж за выражение.
В это время в фургоне шел горячий спор о том, стоит ли продолжать прямую трансляцию столь непредсказуемого диалога. Одно дело – насилие и убийство, а другое – нецензурные выражения. В конце концов было решено, что подвергать цензуре новости нельзя, но самые сильные из словечек Уэйна следует заменять на «бип».
БРЮС: То есть ты застрелил продавца попкорна, потому что он был козлом? А не потому (и это очень важный момент), что ты посмотрел фильм о разрушениях и смерти?
УЭЙН: (устало) Брюс, я уже сказал, что ты воспринимаешь все слишком буквально. Разве кто-то убивает продавца попкорна в «Обыкновенных американцах»?
БРЮС: Думаю, нет.
УЭЙН: И правильно думаешь, черт подери. В «Обыкновенных американцах» убивают пятьдесят семь человек. Ты это знаешь?
БРЮС: Я знаю, что там много убитых.
СКАУТ: (гордо) Уэйн их посчитал.
УЭЙН: Конечно, посчитал, малыш, раз знаю, сколько их. Об этом ведь не пишут в титрах, правда, Брюс? Как в том фильме… забыл название… Он тебе понравился, Скаут, – «Свадьбы и похороны» или что-то в этом роде? Там еще был педик в юбке, которого, на мой взгляд, следовало замочить в самом начале, а лучше – до начала фильма.
СКАУТ: «Четыре свадьбы и одни похороны».
УЭЙН: Точно. Так вот: Брюс не назвал свой фильм «Пятьдесят семь убийств, наркотики и секс», не правда ли?
СКАУТ: Правда, милый.
УЭЙН: И нечего строить из себя дурака перед своими согражданами! Я также проследил за тем, кого именно убивают в твоем фильме, Брюс. Среди жертв есть копы, торговцы наркотиками, беременные девочки-подростки… А эта старушенция, у которой пуля пробила мешок для сбора экскрементов?! Отличная была сцена, Брюс! И как тебе такие штуки в голову приходят? (Камере) Ну, там идет пальба, да? А тут старушка – божий одуванчик замешкалась, и пуля вошла ей прямо в мешок для экскрементов, какие бывают у стариков, страдающих недержанием. И знаете, что она на это говорит? Она говорит: «Дерьмо!» И всё, понимаете? Просто «дерьмо»! Ну, разве не отлично придумано? В кинотеатре все буквально дохнут от хохота. И простите еще раз за выражение, но это ведь было в фильме, за который Брюсу дали «Оскар», значит, по-видимому, это искусство.
БРЮС: (деревянным голосом) Я рад, что тебе понравилось.
УЭЙН: Мне-то понравилось, но суть в том, что продавца попкорна в твоем фильме не убивали.
БРЮС: (начиная раздражаться) Так в чем же все-таки заключается твоя мысль? Я думал, ты хочешь снять с себя часть ответственности за совершенные преступления в связи с оказанным на тебя дурным влиянием. Разве не об этом мы спорим?
УЭЙН: Как звали парня, который звонил в звонок, а у собак слюна текла? Пабло или что-то похожее по звучанию? Я смотрел о нем программу по телевидению.
БРЮС: Думаю, ты имеешь в виду Павлова.
УЭЙН: Точно! Так вот, Брюс, ты никакой не Павлов, а мы со Скаут – не собаки. Я говорю не о конкретных вещах, а вообще. Я говорю о том, что ты в своих фильмах делаешь убийство клевым и интересным.
БРЮС: Нет, Уэйн. Я делаю фильмы клевыми и интересными. Позволь мне объяснить. Ты просто болен. (Он посмотрел прямо в камеру.) Эти двое больны. Они неспособны жить по общепринятым правилам. Их психика ненормальна и расшатана. Но разве это я ее расшатал? Или общество? Нет, и еще раз нет. Просто они больные люди, вот и все. Убийцы и садисты были всегда. Еще задолго до появления кино и телевидения людей насиловали и убивали, и тут…
УЭЙН: У меня к тебе вопрос, Брюс. Мне всегда хотелось знать: когда ты снимаешь свои фильмы, тебя все это не заводит? (Уэйн подмигнул в телекамеру.) Уверен, что заводит, дружище, потому что меня просто плющит и колбасит. Кроме того, я оглядываюсь вокруг в кинотеатре, и парни все в восторге от твоего кино. И руки у всех так и чешутся взять пистолет и оторваться как следует. Конечно, они этого не делают, но я же вижу, как они облизывают губы и как хотят этого.
БРЮС: Ну и что, Уэйн? Они же этого не делают! Это просто выдуманная история!
СКАУТ: Нет там никакой истории. Помню, как я в первый раз смотрела «Обыкновенных американцев» и Уэйн по моей просьбе предупреждал меня, когда будут показывать кровь, чтобы я могла закрывать глаза на это время. В итоге я просидела с закрытыми глазами почти весь фильм.
УЭЙН: Это правда, Брюс. В твоем кино нет места для истории. История – это когда… эээ… один парень замочил другого по такой-то и такой-то причине, а потом занялся чем-то еще. В истории всегда что-нибудь происходит, понимаешь? А когда один чувак просто мочит другого, да к тому же в замедленной съемке, то это не история. Это фантазия.
БРЮС: Для здоровых людей это просто развлечение. Может, не самое педагогичное, но развлечение. Фантазией мое кино становится для тех, кто изначально болен. Для таких, как ты и твоя подружка.
УЭЙН: То есть мы, по-твоему, больны?
Уэйн взялся за автомат у себя на коленях.
БРЮС: Как бешеные псы.
ВЕЛВЕТ: (кричит в отчаянии) Папа, пожалуйста! Не серди его!
Телевизионщики в фургоне были в восторге. Участие в драме хорошенькой девчонки – то, что надо. Это настоящее шоу!
ПРОДЮСЕР: (шепчет) Ну-ка дай нам потихоньку крупный план дочки.
БРЮС: Он не станет убивать тебя, милая. Мы же в прямом эфире, а Уэйн просит о помиловании.
УЭЙН: Но если я болен, как ты говоришь, Брюс, то кто же тогда ты?
БРЮС: Не понял?
УЭЙН: Ну, разве твое кино не эксплуатирует мою болезнь? Разве ты не используешь ужасное, больное психическое состояние, которое бывает у таких психопатов, как я, просто для развлечения зрителей? Ты когда-нибудь видел, чтобы в фильме о СПИДе или раке больные были плохими ребятами? Но именно это происходит в твоем кино, Брюс. И знаешь, кто я в этом случае? Эксплуатируемый больной.
БРЮС: И что же? Ты хочешь сказать, что убиваешь в знак протеста против моего жестокого обращения с психопатами как классом?
УЭЙН: Понятия не имею, что я, по-твоему, хотел сказать, кроме того, что не одни преступники сеют в обществе насилие и жестокость.
БРЮС: Преступления совершают преступники. И только они несут ответственность за содеянное. (Громко и твердо) Только преступники несут ответственность за содеянное.
СКАУТ: (кричит) А вы уверены в этом? Абсолютно уверены? Абсолютно, на сто процентов, уверены, что, сколько бы раз вы ни показывали симпатичное убийство под рок-н-ролльный саундтрек, это никак не отразится на зрителях? Потому что даже при малейшем сомнении какое право вы имеете снимать такие фильмы?
БРЮС: Я художник и не могу задавать себе подобных вопросов.
СКАУТ: Да? А почему? И если вы не несете ответственности за собственные действия, почему же мы должны ее нести?
БРЮС: Потому что мои действия мирные и не выходят за рамки закона.
СКАУТ: Настоящий человек отвечает перед собственной совестью, а не перед законом.
БРЮС: И меня это абсолютно не смущает. А ваша совесть чиста?
УЭЙН: (смеется) Конечно, нет, приятель. Мы убиваем людей, которых никогда не знали.
СКАУТ: Да, так же, как это делали все короли и президенты в истории.
УЭЙН: Я уже говорил тебе, что не желаю слышать коммунистическую болтовню. Я не многое в этом мире ценю и уважаю, но Америку уважаю. И по мне, так было бы только лучше, замочи президент еще больше народу, особенно этих арабов в тюрбанах – совсем обнаглели, никак не оставят нас в покое.
КИРСТЕН: (нервно) Простите, это, конечно, интересно, и продюсеры вполне довольны, им все очень нравится… Но дело в том, что рейтинги начали падать – вот, посмотрите на мониторе. Начальник спрашивает, не возражаете ли вы, если мы просто все запишем и потом отредактируем для вечерних новостей?
УЭЙН: Не думаю, что стоит это делать, Кирстен. У меня появилась идея. Эй, Америка! (Кричит в камеру) Вы все, звоните друзьям, скажите им, чтобы включали телевизоры, потому что через девяносто секунд я собираюсь застрелить Фарру Деламитри. Через полторы минуты жена парня, получившего «Оскар», умрет в прямом эфире у вас на глазах!
Фарра закричала. К ней присоединилась Велвет. Кирстен тоже хотела подать голос, но вспомнила о святой обязанности репортера – никогда не вмешиваться, даже если новость создается специально на потребу телевидения.
БРЮС: Пожалуйста, Уэйн, не надо.
ВЕЛВЕТ: Она же моя мама!
В это время Уэйн встал за спиной у Кирстен и следил за изменениями рейтингов.
УЭЙН: Они растут, я правильно понимаю?
КИРСТЕН: Правильно. И все-таки продюсер просит вас не убивать эту женщину.
Фарра рыдала, с жалким видом дергая пристегнутой наручниками рукой.
В фургоне телевизионщиков разгорелся спор.
РЕПОРТЕР 1: Мы обязаны прекратить трансляцию. Он использует нас в своих целях. Мы помогаем ему совершать преступления.
РЕПОРТЕР 2: Он уже убил достаточно людей до того, как оказался перед камерой. Нельзя прекращать трансляцию. Новости не выбирают. Мы не имеем права подвергать цензуре событие национального масштаба только потому, что оно не выглядит привлекательно.
РЕПОРТЕР 3: Но ведь он работает на публику!
РЕПОРТЕР 4: Мы не несем ответственности за его действия.
РЕПОРТЕР 5: А за наши собственные?
Трансляция не прекратилась, в чем, впрочем, никто и не сомневался. Рейтинги продолжали расти. Уэйн в гостиной Брюса демонстрировал перед камерой свое оружие.
УЭЙН: Торопитесь, вы все! (призывал он телезрителей) Вы же не хотите это пропустить?
Когда девяносто секунд прошли, Уэйн застрелил Фарру. Брюс подбежал к Велвет и заключил ее в объятия. Она билась в истерике, по-прежнему пристегнутая к лампе.
БРЮС: Подонок! Когда же это кончится?
УЭЙН: Ты же видел рейтинги, приятель. Они поползли вверх. Обвиняй этих бездельников, сидящих перед телевизорами.
БРЮС: Лицемерная свинья! Это ты убил ее! Ты, и никто другой! Или хочешь сказать, что репортеры и зрители виноваты в том, что ты психопат и убийца?
УЭЙН: Я хочу сказать, что не убил бы ее, если бы они переключили свои ящики на «Симпсонов».
БРЮС: Ты в ответе за то, что сделал!
УЭЙН: Да, я в ответе за то, что сделал я; ты в ответе за то, что сделал ты, они в ответе за то, что сделали они. Но только я не вижу, чтобы кого-то это очень беспокоило! Ну, у меня-то есть оправдание: я псих. А у тебя?
КИРСТЕН: (получила сообщение от продюсера и зашептала на ухо Биллу) Уходим! Сюда идут спецназовцы!
УЭЙН: (кричит) Нет! (Уэйн схватил Скаут за руку и заговорил в камеру) Послушайте! Подождите! Я сдаюсь, и Скаут тоже. Клянусь вам! Остановите штурм. Не выключайте камеры. Мы сдаемся! Мы сдаемся, но сдаемся людям. Пусть люди возьмут на себя ответственность. Пусть они решат нашу судьбу, судьбу каждого из собравшихся в этой комнате. Люди, все зависит от вас… наши жизни в ваших руках. Мы сделаем вот что: когда я закончу говорить, вы все до одного выключите телевизоры – и я клянусь, мы со Скаут выйдем из этой комнаты с поднятыми руками… Но если ваши телевизоры останутся включенными, я перебью всех в этой комнате, в том числе себя и Скаут. Неплохое шоу, да? Очень интересно, да? И для того, чтобы это увидеть, нужно всего лишь продолжать смотреть нас в течение нескольких секунд. Так что теперь вы несете за все ответственность. И каким же будет ваш выбор: продолжите смотреть или выключите телевизоры?
Комната замерла в зловещем молчании. Уэйн и Скаут стоят перед телекамерой. В одной руке Уэйна – автомат, в другой – рейтинговый компьютер. Крупный план Уэйна с точки зрения камеры. Зернистое видеоизображение.
УЭЙН: (почти рыча в камеру) Ну так что? Выключите вы ящики?
Переход кадра от искаженного лица Уэйна к монитору рейтингового компьютера. Картинка снова в фокусе. Ясно видно, как неуклонно ползет вверх какая-то кривая. Уэйн швыряет компьютер на пол.
УЭЙН: (крича) Нет, вы не выключите!
Уэйн и Скаут в самом центре. Без звука. Замедленная съемка. Спецназовцы врываются в окна и двери. Уэйн открывает огонь. Крики. Вой сирен.
На экране – титры:
Брюс выжил в кровавой битве Уэйна и Скаут с офицерами правопорядка, но в творческом отношении так и не встал на ноги после ужасных событий, в которых, по мнению многих, он был отчасти виноват. Сейчас он снимает циничные, горькие фильмы где-то во Франции. О той ночи, когда в его жизнь вошли Уэйн и Скаут, Брюс написал книгу под названием «Кто виноват?». В ней он делит ответственность поровну между Уэйном и Скаут, телевизионщиками, полицией и миллионами телезрителей, не выключившими телевизор.
Брук умерла от ран. Впоследствии ее родители заявили, что, эгоистично открыв дебаты, вместо того чтобы просто сделать заявление, как требовал Уэйн, Брюс не позволил Брук получить медицинскую помощь, которая могла спасти ей жизнь. Они винят Брюса в смерти Брук и требуют судебного разбирательства.
Билл и Кирстен погибли во время штурма. И поскольку они работали на телевидении, их семьи считают, что ответственность за смерть репортеров несут телевизионные компании. Свои претензии семьи Билла и Кирстен оформили в предъявленном телекомпаниям иске. Еще они судятся с полицейскими, которые, по их мнению, вовремя не вмешались в конфликт. Отдельное судебное разбирательство ведется по поводу того, что полицейские все-таки вмешались в конфликт, но неудачно выбрали момент.
Велвет также была убита в перестрелке. Во время гражданской панихиды в ее школе директор напомнил собравшимся о том, что общество обязано обеспечивать защиту молодежи, чего в случае Велвет не было сделано. Бабушка и дедушка Велвет пытаются отсудить имущество Уэйна и Скаут. По их настоянию также возбуждено самое масштабное дело в истории человечества: они обвиняют в смерти Велвет миллионы людей, которые в то утро не выключили телевизор.
Многие из тех, кто не выключил телевизор, и сами проявляют политическую активность и призывают к ответу телекомпании, заставившие их пережить моральную дилемму, из-за чего они по сей день страдают и мучаются угрызениями совести. По мнению этих людей, телекомпании обязаны возместить им ущерб.
Телекомпании пытаются добиться от правительства страны более четких инструкций о действиях различных служб в подобных обстоятельствах. Они утверждают, что, в конечном итоге, именно правительство несет ответственность за работу общественных организаций, и уже объявили о том, что планируют возместить свои потери от судебных разбирательств, подав в суд на Конгресс.
Начальник полиции Корнелл и директор отдела новостей «Эн-би-си» Мюррей потеряли работу и обвиняют в этом друг друга. Мюррей утверждает, что Корнелл слишком поздно дал приказ штурмовать дом. Корнелл считает, что Мюррей не должен был предоставлять преступникам возможность публичного выступления, которое и привело конфликт к драматической развязке. По этому поводу они судятся друг с другом.
Семья Уэйна Хадсона подала в суд на Департамент социального обеспечения. Они заявляют, что Уэйн стал убийцей из-за недостаточного внимания к нему работников департамента. Да, они неправильно его воспитывали, но работники департамента, прекрасно об этом зная, проявили преступную халатность, не взяв Уэйна под свою опеку. Идет судебное разбирательство.
Семья Скаут также судится с Департаментом социального обеспечения. На их взгляд, слишком частое вмешательство работников департамента в жизнь Скаут сделало ее неуверенной и поддающейся дурному влиянию. Опека Департамента социального обеспечения навредила Скаут, считают они.
На Капитолийском холме тоже неспокойно. Вследствие трагедии республиканцы заявили, что виной всему стали либеральные взгляды, пропагандируемые демократами.
Демократы же обвинили республиканцев в том, что они противились введению более строгого контроля за приобретением и ношением оружия.
Скаут выжила в перестрелке и была в конце концов направлена в надежную психиатрическую больницу, где открыла для себя религию. Она убеждена, что Всевышний делает все с какой-то целью, а значит, он и несет за все ответственность.
До сих пор никто не признал себя виновным в случившемся.