Телефон вибрирует и появляется ее ответ.
Я буду к шести. Кто этот счастливый мудак?
Смеясь, печатаю.
А ты как думаешь?
Затем засовываю телефон в карман, не потрудившись взглянуть на ответ, когда он вибрирует, зная, что там поток недовольных эмодзи с парочкой ругательств для лучшего акцента.
***
Раздается стук в дверь квартиры, но прежде чем я отвечаю, она распахивается и влетает Меган. Девушка под сто восемьдесят сантиметров ростом, в блестящих красных туфлях на шпильках, которые противоречат серому костюму, будто она не уверена, собирается на работу или на вечеринку. Вот она Меган во всей красе. Яркие красные губы и светлые волосы в идеальном беспорядке, которые выглядят так, будто ей все равно, но я-то знаю, что она провела час в ванной, чтобы достичь такого эффекта.
Подруга прищуривает свои голубые глаза, указывая прямо на меня. Она отчаянно пытается выглядеть злой, но у нее ничего не выходит, поэтому просто морщится
— Серьезно? Эндрю?
— Могло быть и хуже, — бормочу я.
— А также могло быть лучше, — парирует она. — Хотя есть парочка людей похуже Эндрю.
Прежде чем могу начать спорить, Мэдди выбегает из спальни.
— Тетя Меган!
— Приветик, сладкая тыковка, — отвечает она, сгребая Мэдди в объятия, и кружит, покрывая поцелуями ее лицо. — Как моя любимая маленькая мартышка?
Мэдди хихикает, пытаясь избежать поцелуев.
— Знаешь что, тетушка Меган?
— Что? — спрашивает она, переставая кружить, и теперь просто покачивая. Даже у меня вызывает головокружение.
— С Бризо произошел несчастный случай, поэтому я нарисовала ему открытку, и мамочка сказала, что отдала ее ему!
— Это правда? — спрашивает Меган, вздергивая брови, когда смотрит на меня, опуская Мэдди на пол. — Мама отдала ее Бризо?
— Да, — Мэдди поворачивается ко мне. — Ведь так, мамочка?
— Так, — отвечаю, улыбаясь, зная, что мне придется объяснить это через пару секунд, поэтому ей лучше уйти отсюда. — Почему бы тебе не нарисовать тете Меган рисунок? Уверена, ей понравится. Иначе она будет завидовать.
После того, как Мэдди убегает, я иду на кухню, Меган следует за мной.
— Ты собираешься рассказывать, или мне нужно позвонить специальному прокурору?
— Думаю, Мэдди прекрасно все описала, — отвечаю, открывая холодильник и ящички, чтобы вытащить продукты для ужина. — Она нарисовала ему открытку. Я отдала ее.
— Как?
Я стреляю в нее взглядом и продолжаю заниматься своими делами.
— Сукин сын, — рычит Меган, опускаясь на стул за кухонным столом. — Он снова явился? У него и правда есть мужество, чтобы снова показаться.
— Он сказал, что хочет поговорить.
— Так вы разговаривали?
— Да.
Меган накрывает лицо руками.
— Ты права. Могло быть и хуже. Могло быть гораздо хуже, поэтому иди, наслаждайся своим свиданием. Потому что по сравнению с этим, Эндрю идеален.
— Я бы так не сказала, — бормочу.
Меган качает головой, смотря на меня подозрительно, когда я включаю духовку.
— Что ты делаешь?
— Кое-что стряпаю на ужин.
— Почему? Разве у тебя не свидание?
— Да, но Мэдди еще не ела, и Дрю не будет еще около часа, поэтому....
— И это дает тебе время подготовиться, — требует она. — Я позабочусь об ужине, не такое уж большое дело.
— Ты уверена?
— Безусловно, — уверяет. — Иди, надень что-нибудь, отчего у него появится желание наброситься на тебя. Как бы противно это ни звучало насчет Эндрю.
Смеясь, я направляюсь в свою комнату переодеться, выбираю пару джинсов и розовую блузку, затем все снимаю. Брр. Переодеваюсь три раза, прежде чем останавливаю выбор на черных леггинсах и пурпурной тунике, и направляюсь на кухню к Меган.
— Как тебе?
Она осматривает меня, прежде чем резюмирует:
— Если он не ведет тебя в «Планету фитнеса» на пилатес, то категоричное нет.
Закатывая глаза, возвращаюсь в комнату, чтобы снова переодеться, натягиваю расклешенные брюки и цветастый разлетающийся топ.
В секунду, когда Меган видит меня, морщится.
— Путешествие во времени в Вудсток? (прим. Один из знаменитейших рок-фестивалей, прошедший с 15 по 18 августа 1969 года на одной из ферм городка в сельской местности Бетел, штат Нью-Йорк, США).
— Смешно, — бормочу, возвращаясь в свою комнату и натягивая облегающие джинсы и черный топ.
— Теперь ты даже не старалась, — Меган сердито говорит. — У тебя все еще есть то платье? Черное с кружевом?
— Это не такое уж большое событие, Меган. Он просто ведет меня на ужин.
— Ну, если ты наденешь то черное платье, то, возможно, станешь десертом.
Я пялюсь на нее пару секунд, прежде чем пожимаю плечами. Черт с тобой. Направляясь в комнату, вытаскиваю платье из шкафа, недолго думая, натягиваю его. Провожу руками по волосам, оставляя их неуложенными, наношу макияж в ванной, когда Мэдди возникает в дверном проеме.
— Ты красивая, мамуля.
— Спасибо, золотко, — отвечаю, смотря на нее в отражении зеркала, пока она с любопытством наблюдает за мной. Похлопываю по стойке рядом с раковиной, приглашая ее присоединиться ко мне, она залезает, когда я беру блеск для губ с ароматом клубники. Мэдди подпрыгивает, и я наношу ей немного блеска тоже, улыбаясь. — Ты же знаешь, я люблю тебя, верно? Больше, чем что-либо еще. Больше, чем деревья и птичек, и небо. Больше, чем пиццу с пепперони и любовные романы из серии «Арлекин».
— Что за романы серии «Арлекин»?
— Ты не должна знать о них еще долгое-долгое время, — отвечаю, убирая блеск для губ. — Просто знай, что я не люблю их так, как люблю тебя.
Она дергает ножками, сияя.
— Я тоже люблю тебя.
— Больше, чем шоколадное мороженое и утро субботы?
— Эм-эм, — думает она. — Больше, чем краски и деньги!
— Да ладно.
— И молочные коктейли, и игрушки из «Хеппи Мил».
— Ого.
— И даже больше Бризо.
Смотрю на нее широко раскрытыми глазами. Это серьезное заявление от моей любящей супергероев девочки.
— Ты же знаешь, что можешь любить нас одинаково.
— Не-а, — спорит, качая головой. — Ты моя мамочка, поэтому я люблю тебя больше.
Я прижимаю свой указательный палец к кончику ее носа.
— Я ценю это, но знай, что нет ничего страшного, если ты будешь любить нас одинаково.
Стягивая со стойки, я ставлю Мэдди на ноги и смотрю на часы. Без пяти шесть.
— Я скоро вернусь, милая.
— Могу я пойти с тобой?
— Не сегодня, — отвечаю. — Но, может, в следующий раз. Вместо этого ты проведешь вечер с тетей Меган.
Мэдди надувает губки, из-за выражения на ее лице мне хочется позвонить Дрю и отменить свидание, потому что к черту все, отчего она выглядит такой разочарованной. Но она меняется, обнимает меня, прежде чем убегает.
Я вхожу в кухню, как раз когда раздается стук в дверь. Семь часов. Я все еще без обуви.
— Вот, — говорит Меган, бросая туфли в моем направлении. — Ничего не говорит «трахни меня» как красные туфли.
Я надеваю их, почти спотыкаюсь, когда мчусь к двери. Распахиваю ее, когда снова раздается стук в дверь, сталкиваясь лицом к лицу с Дрю, на котором все еще тот же черный костюм, что и ранее.
— Привет, — говорю. — Ты вовремя.
— Как и всегда, — говорит, предлагая мне слабый намек на улыбку, прежде чем смотрит за мое плечо в квартиру. — Привет, Меган. Рад тебя видеть.
Ее голос резкий, когда она отвечает:
— Эндрю.
— Ты готова? — спрашивает Дрю, снова переводя взгляд на меня. — Я подумал, что мы можем сходить в новый мексиканский ресторанчик в Поукипзи.
— «Халапеньо»? — кричит Меган. — Этот ресторанчик не новый, но не возражаю, если вы привезете мне буррито.
На лице Дрю раздражение.
— Я имею в виду хороший ресторан, а не забегаловку.
— А, тот, с «Маргаритой», — говорит Меган со смехом. — Ты знаешь, что они говорят о текиле...
Я толкаю Дрю наружу, присоединяясь к нему, крикнув Меган прощание, прежде чем он скажет что-то, включающееся в себя слово «голые». Дрю шагает, смотря через плечо, чтобы убедиться, что я иду следом.
— Хочешь, чтобы я повела сама? — предлагаю.
Он смеется над этим. Да, смеется.
— Думаю, что смогу справиться сам.
Дрю водит новый «Ауди», блестяще-черный, с нетронутым кожаным салоном. Тихий инди-рок играет из стереосистемы, когда мужчина заполняет тишину, болтая о работе. Он заканчивает тем, что прошел где-то стажировку и был нанят, чтобы... делать что-то.
Я не знаю, потому что едва слушаю.
Что-то связанное с политикой и законом.
Недолгая поездка вдоль реки. Ресторан заполнен, но нам удается занять столик и даже не ждать. Дрю отодвигает мой стул, поправляя его, пока я сажусь, показывая себя истинным джентльменом. Я смеюсь, думая об этом.
— Что смешного? — спрашивает он, сидя напротив меня.
— Просто вспомнила, каким ты был придурком, когда мы познакомились.
— Я ведь не был так плох.
— Ты никогда не разговаривал со мной.
Появляется официантка, и я заказываю воду, в то время как Дрю — пиво.
Как только девушка уходит, Дрю говорит:
— Уверен, что и ты со мной не разговаривала.
— Потому что ты был придурком.
Он смеется.
Затем снова начинает говорить.
Я изо всех сил стараюсь слушать, присоединяясь к разговору во всех правильных местах. Знаю эту тему от и до. Политика.
Это делает все проще, хотя Дрю и так прост. Рядом с ним легко. Знакомо. Он простой и любезный, и я продолжаю думать, что он привлекательный, но кроме этого ничего.
Никакого покалывания. Никаких бабочек. Глупых улыбочек.
С ним я не чувствую, будто теряю контроль.
Мы едим.
Дрю пьет.
Я придерживаюсь воды.
— Пойдем, пора выбираться отсюда, — говорит он, после того как оплачивает счет, отказываясь от моих денег, когда я предлагаю разделить плату. Слава богу, потому что я не могу себе это позволить.
Он берет меня за руку, и я не сопротивляюсь. Дрю ведет меня на парковку, и я не противоречу. Но как только он пытается посадить меня в машину, отказываюсь. Не скажу, что он пьян, но выпивший, а я никогда не рискую подобным.
— Уже поздно, — лгу, так как едва девять вечера. — Я могу взять такси, и тебе не придется делать круг и довозить меня.
Он в замешательстве, неуверенный как реагировать. Я знаю, что мужчина ждал большего от этого вечера, и я могу согласиться на это, но...
— Отправляйся домой, — уговариваю. — И будь осторожен. Никогда не прощу себе, если ты врежешься в дерево.
— Ты уверена? — уточняет он, явно испытывая противоречивые чувства. — Могу подвезти тебя.
— Безусловно, уверена, — наклоняюсь, поцеловать его, слегка клюнув в губы. — Не переживай. Я буду в порядке.
Глава
Джонатан
— Как ты чувствуешь себя из-за этого?
Вопрос на миллион долларов, который я слышал бессчетное количество раз в этом году. Меня спрашивают приводящее в ярость дерьмо изо дня в день, ночь за ночью, но ничто не задевает меня за живое, как этот вопрос.
— Как ты считаешь, я себя чувствую из-за этого?
— Ты же знаешь, что дифлексия никому не помогает, — говорит мой собеседник. — Это защитный механизм, который мешает нам признать наши проблемы.
— Не надо применять на мне психологические приемчики, Джек. Если бы я хотел подвергнуться психоанализу, то говорил бы со своим гребаным психологом прямо сейчас.
— Да, понятно. Итак, ты чувствуешь себя как дерьмо, — говорит он. — Хуже, чем просто дерьмо. Ты собачье дерьмо на подошве, которое соскабливают о тротуар, потому что никто не хочет ходить с дерьмом на обуви.
— Довольно похоже.
— Это отстой.
Я смеюсь из-за обыденности его тона.
— Напомни мне, зачем я позвонил?
— Потому что ты готов отрезать свое левое яичко ради выпивки, и тебе нужен был кто-то, кто вправит тебе мозги.
Вздохнув, поднимаю левую руку и провожу ею по лицу.
Насколько же он прав...
Тихий вечер в Беннетт-Ландинг. В основном все вечера такие. Солнце садится, и город погружается в темноту, а я остаюсь только со своими мыслями, которые уводят меня в чертовски опасное место. В последний раз чувствовал такую изолированность на реабилитации, когда боролся с тем, чтобы прийти в норму. Мне нравится думать, что с тех пор я добился успеха, но есть вечера, когда моя сила воли проходит проверку.
Последний час брожу по улице, направляясь в прибрежную часть города, через парк Ландинг рядом с гостиницей, рассказывая свои секреты по телефону ослу, который характеризует их как «отстой».
— У нас у всех бывают плохие вечера, мужик. Ты знаешь это, — говорит Джек. — Попытайся вспомнить, почему ты там. Выпивка точно не поможет тебе в возмещении ущерба.
Он прав. Конечно же.
Но, Господи, помилуй, я бы отдал свое левое яичко за бутылку виски прямо сейчас.
— Я пытаюсь, — говорю, проходя дальше, и поднимаю голову, когда замечаю небольшую туристическую зону. Замираю, когда улавливаю движение. Кто-то сидит на столе для пикника, уставившись на воду.
Моргаю, смотря на её лицо в лунном свете, когда Джек начинает бормотать, убеждая меня найти, где проходят встречи АА.
Я не ожидал, что кто-то из людей будет здесь в это время, и тем более не рассчитывал увидеть ее.
— Кеннеди?
Девушка поворачивается в мою сторону.
Она не выглядит удивленной, как я ожидаю. Сдержанно осматривает меня, но ее поза расслаблена, поэтому, думаю, это кое-что значит.
— Ты слушаешь меня, Каннинг? — спрашивает Джек. — Или я зря трачу свое время.
— Слушаю, — отвечаю. — Подумаю, что можно сделать.
— Хорошо, — говорит он. — Знаю, это не просто, но думаю, тебе это поможет.
— Да, — бормочу. — Слушай, я должен идти.
— Ты уверен? Все хорошо?
— Да, все хорошо.
— Позвони, если что-то понадобится.
— Позвоню.
Я заканчиваю звонок. Кеннеди наблюдает за мной, но еще ничего не говорит, поэтому не уверен, стоит ли мне крутиться вокруг. Я не знаю, почему она здесь или что делает, и одна ли она. Не вижу больше никого, но это не значит, что она никого не ждет.
— Дай догадаюсь, — говорит она через мгновение. — Твой менеджер?
— Нет, — отвечаю, засовывая телефон в карман. — Мой наставник.
— Мило... думаю, — Кеннеди замолкает, прежде чем продолжает. — Не совсем уверена, что на это сказать.
— Так и есть, — делаю несколько шагов ближе, оценивая ее реакцию. — Он хороший парень. Не ведет себя со мной, будто я звезда, что я ценю. На самом деле он считает, что мои фильмы дерьмовые.
Она смеется. Искренне смеется.
— Извини, я не хотела смеяться над тобой, но это забавно, — поясняет. — Ты должен признать, что они в какой-то степени иногда слащавые.
— Слащавые.
— Честно сказать, я смотрела только первый «Бризо». Но да ладно, некоторые добавленные диалоги? Я думаю, что с моими глазами что-то не то, потому что я не могу оторвать взгляд от тебя. Что за низкосортная лабуда?
— Да, это один их самых неудачных.
— И то, что Марианна сказала ему в больнице, когда он впервые заболел, и они искали, как ему исцелиться?
— Тебе станет лучше, благодаря нашей любви.
— Вот! — Кеннеди закатывает глаза. — Потому что это самая мощная сила в мире.
— Мне понравилась это реплика, — признаю и, пользуясь моментом, забираюсь на стол для пикника, садясь рядом с ней. Между нами остается расстояние, поэтому мы не касаемся друг друга, но она так близко, что я ощущаю тепло от нее и намек на парфюм. — Их любовь не стала для него спасением, но сделала его лучше.
— Не имеет значения, — говорит Кеннеди. — Он лежит на больничной койке, признается, что умирает, и вот что она говорит ему?
Я улыбаюсь на цинизм в ее голосе, позволяя ей это. В этом есть смысл. Становится тихо. Кеннеди смотрит на воду, обнимая себя руками, как будто пытается собраться. Она дрожит, возможно, ей просто холодно, или она дрожит из-за меня. Не знаю.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спрашиваю.
Она не отвечает, опуская взгляд на землю перед нами. Не звучит «нет», но так же и «да». Знаю, что, вероятно, должен оставить ее в покое, не рисковать и не давить слишком быстро, но я чертовски сильно скучал по ней последние несколько лет. Я не заслуживаю ее времени, не сейчас, по крайней мере, но так отчаянно хочу получить хотя бы часть этой женщины, что украду любую секунду, какую смогу.
— Что ты здесь делаешь в такое время? — спрашивает она тихо. — Нет хорошей причины находиться в этом парке после наступления темноты.
— С тобой есть.
Она улыбается.
— Просто хотел провериться, — отвечаю. — Не могу сидеть в этом доме, пялиться на стену, когда эта женщина всегда там. Нужен был перерыв. Уже поздно, думал, буду здесь один.
— Извини насчет этого...
— Не извиняйся передо мной, — говорю, качая головой. — Итак, ты все еще проводишь здесь время?
— Иногда, — отвечает Кеннеди. — Хотя обычно не после наступления темноты. Мэдди здесь нравится, нравится кататься на качелях, проводить время у реки.
Мэдди.
Уже дважды за день она говорит со мной о ней, дважды поднимает тему нашей дочери. Стараюсь сильно не обнадеживать себя, но спустя годы, которые казались, будто я бился кулаком о кирпичную стену, мне кажется, что, наконец-то, иду в правильном направлении.
— Так она любит воду? Помнится мне, что ты ненавидишь.
— Я никогда не ненавидела воду, — спорит Кеннеди. — Просто не фанатка бактерий.
— И уток.
— И уток, — соглашается, пожимая плечом. — Что забавно, так как Мэдди их обожает. Она любит приходить сюда и кормить их. Всегда переживает, что эти птицы недостаточно сыты. Она, эм...
— Звучит так, что она идеальная.
— Да, — шепчет Кеннеди. — Так и есть.
Не знаю, что сказать, боясь слишком сильно надавить, поэтому просто сижу и рассматриваю ее в темноте. Она в маленьком черном платье, пара красных туфель валяется на земле у стола для пикника.
— Ты хорошо выглядишь, — говорю ей.
Она осматривает себя, поморщившись.
— У меня было свидание.
— Свидание.
Это слово, как удар в грудь.
Я не дурак. Знаю, что она, вероятно, продолжала жить дальше, и я худший лицемер, что расстраиваюсь из-за этого, после всего дерьма, что совершил за годы, пытаясь заглушить чувства к ней. У нее была целая жизнь без меня, мир, который она построила сама, где я не существую, и не обвиняю ее за это. Ни на йоту. Не то чтобы я ждал, что она будет сидеть в ожидании меня. Никогда не просил ее об этом. Никогда не давал причину для этого. Я был не просто дерьмовым отцом, но так же и ужасным бойфрендом.
Но, тем не менее, пламя ревности разгорается в моей груди, досада подливает масла в огонь.
— И часто у тебя они? — спрашиваю. — Свидания.
Она смотрит на меня с недовольством.
— Не так часто, как кажется, у тебя.
Ауч.
— У тебя было, сколько... шесть, семь подружек? Черт, говорят, что сейчас ты даже женат.
— Говорят?
— Да.
— Скажи мне, что ты не читаешь эту чушь, Кеннеди. Скажи, что ты не веришь...
— Я не знаю, во что верить, — перебивает меня. — Не то чтобы это имеет значение. Это твоя жизнь. Ты можешь делать то, что хочешь. Ты дал это ясно понять долгие годы назад. Но Мэдди? Она то, что имеет значение. И я не могу позволить тебе находиться рядом с ней, если...
— Я не собираюсь причинять ей боль, — говорю, когда Кеннеди замолкает. — Понимаю, что ты этого опасаешься.
— Да, ты не думал причинять мне боль, но, как только я стала доставлять неудобства...
Хочу сказать, что сейчас все по-другому. Хочу сказать, что выучил урок, что вырос. Заверить, что никогда не повторю этих ошибок снова. Сказать, что она никогда не доставляла неудобств. Хочу сказать много всего, но ничто не сможет все изменить. Это просто слова, и я сказал столько всего за годы, включая то, что обидело ее.
— Я здесь, — заверяю. — Я трезвый. И, кстати, не женат. Не уверен, откуда они это взяли, но не было никакой свадьбы. Большая часть статей — это чушь.
— Это не имеет значения.
— Имеет, — спорю. — Ты никогда не позволишь мне увидеть Мэдисон, из-за того мужчины, каким меня считаешь, если будешь верить, что все написанное про меня дерьмо — правда. Ведь я даже не знаю, как она сейчас выглядит. Я могу пройти мимо своей дочери на улице и не узнать ее. И это моя вина. Но получается, я противостою тому, что печатают про меня? Тогда я в пролете.
Закрыв глаза, провожу рукой по волосам, хватаясь за них, когда протяжно выдыхаю. Кеннеди молчит, и через мгновение я открываю глаза, видя, что подсветка телефона освещает ее лицо.
Начинаю говорить, что больше не буду беспокоить сегодня, когда ее взгляд встречается с моим. Она протягивает мне телефон. Мой взгляд перемещается на экран.
Сердце почти перестает биться.
На фото маленькая девочка с большими голубыми глазами, темными волосами и пухлыми щечками, на ее лице самая яркая улыбка, которую я когда-либо видел. Она позирует, уперев руки в бедра и наклонив голову набок. Она копия своей матери, но, черт возьми, ее глаза от меня.
— Она выглядит прямо, как ты, — говорю.
— Ну, да, а характером в тебя.
Я улыбаюсь, хватая ее телефон.
— Есть еще несколько фотографий, — говорит она. — Если хочешь взглянуть.
— Уверена?
Кеннеди кивает.
Несколько — это преуменьшение. Похоже, что их сотни, пока я пролистываю. Получаю краткое представление о том, что пропустил: дни рождения, праздники, первые дни детского сада. Воспоминания, которых у меня не будет, которые могли бы быть, которые должны были быть, если бы я не облажался. Мэдди выглядит счастливой. Они обе выглядят счастливыми.
Я перелистываю на следующую фотографию и замираю, уставившись на еще одно знакомое лицо.
Меган.
— Ты видишься с Меган? — спрашиваю удивленно, хотя и не стоило бы. Если кто-то и был рядом с ними на протяжении многих лет, демонстрируя непоколебимую преданность, то это Меган.
— Все время, — отвечает Кеннеди. — Сейчас она нянчится с Мэдди.
— Меган — няня? Ты уверена, что ребенок еще жив?
Она смеется и забирает телефон, нажимая на кнопку, отчего экран становится темным.
— Должна сказать, что твоя сестра великолепно ладит с детьми.
— Моя сестра, — бормочу. — Не позволяй ей услышать, что ты так ее называешь.
Моя сестра. Еще одно напоминание о возмещении ущерба.
Она не даст этому пройти легко.
— По шкале от одного до десяти, — спрашиваю, — насколько она все еще зла на меня по твоему мнению?
— От одного до десяти? Я бы сказала, что примерно семьдесят три.
Я морщусь.
— Показатель.
— В любом случае, мне надо идти, — говорит Кеннеди, вставая со стола для пикника. — Нужно вернуться домой, прежде чем станет слишком поздно.
— Ты за рулем? — спрашиваю, осознавая, что не видел поблизости машину.
— Меня довозили. И я решила добираться назад пешком, — она колеблется, смотря на меня, как будто не уверена, как продолжить. — Я живу в квартире... что-то вроде меблированных комнат.
— Ох.
Ох, все, что отвечаю, как гребаный идиот, когда Кеннеди поднимает туфли с земли, не потрудившись их надеть. Она делает пару шагов, босиком, во взгляде все еще настороженность.
— Могу я пройтись с тобой?
— Могу справиться сама.
— Не сомневаюсь в этом, но... — я не решаюсь. — Ты возражаешь? Я бы хотел прогуляться с тобой. Не то чтобы я какой-то шовинист и не верю в тебя, просто...
— Все хорошо, — перебивает она. — Но ты не должен.
— Знаю.
Мы ходим вокруг да около факта, что этого хочу я, что она делает мне одолжение, а не наоборот, но она машет мне рукой идти, поэтому я вскакиваю на ноги и встаю рядом с ней.
— Итак, твой наставник, — говорит она, когда мы начинаем идти.
— Джек.
— Джек, — повторяет она. — Должно быть, замечательный парень, раз избавил тебя от зависимости.
— Не сказал бы, что он избавил меня от нее. Он помогает, но я трезвый не из-за этого. А из-за тебя.
— Меня?
— И Мэдисон, — признаю. — Вот. Вот что сдерживает меня, помогает избавляться от зависимости.
Кеннеди молчит, на ее лице отражено беспокойство, как будто она обдумывает мои слова, но кажется, не купилась на них. Через мгновение ее шаги стихают. Мы еще даже не вышли из парка, а она уже остановилась.
— Что изменилось?
— О чем ты?
— Что отличает этот раз от предыдущих?
— Я, эм...
— Возможно, большая часть статей о тебе — ложь, но я знаю, что ты был на реабилитации несколько раз, знаю, что они лечили тебя, но ты возвращался к пагубным привычкам. И мы были здесь. Мы сейчас здесь. Это не изменилось, так что же тогда?
— Не знаю, — признаю. — Последний раз, когда я приезжал... в прошлом году... когда умерла твоя мама, я хотел быть рядом с тобой, но приехал пьяным и понимал, что ты скорбишь, и ты посмотрела на меня, как...
— Как?
— Как будто ничего не делает тебе больнее, чем мое нахождение здесь, — отвечаю. — До этого я видел только твою злость, но в тот день увидел страх, как будто ты испугалась, сколько еще боли я принесу тебе, когда я просто хотел все исправить.
Кеннеди снова начинает идти, ее голос тихий, когда произносит:
— Я бы хотела тебе поверить.
— Да, — бормочу. — Я тоже.
— Хотя я рада, — признается Кеннеди. — Что бы ни изменилось, я рада, что ты трезв, и надеюсь, что так и будет. Ради Мэдди, да, потому что она заслуживает того, чтобы познакомиться со своим отцом, но и ради тебя самого тоже. Знаю, что меня не было достаточно для тебя, Джонатан, но надеюсь, что ты обретешь то, что нужно тебе.
Игры в парке