Дж. М. Дархауэр
«Призраки прошлого»
Название: Призраки прошлого
Автор: Дж.М.Дархауэр
Переводчик: Matreshka
Редактор: Нютка
Вычитка и оформление: Matreshka
Обложка: Катюша
Переведено для группы: https://vk.com/bellaurora_pepperwinters
18+
Любое копирование без ссылки
на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Он — проблемный молодой актер, новый предмет обожания в Голливуде, получивший известность как звезда последней супергеройской франшизы. Он сражается, чтобы победить своих демонов, несмотря на скандал за скандалом, зависимость от наркотиков, толпы папарацци, которые охотятся за ним.
Она — мать-одиночка, помощник менеджера в продуктовом супермаркете, существующая в однообразии жизни со своей пятилетней дочуркой. Каждый день на работе ее окружают скандальные таблодиды, лицо известного плохиша преследует с обложек.
Мужчина и женщина живут совершенно разными жизнями, но так было не всегда. Когда-то они были парнем и девушкой, которых связали комиксы, а затем ребята неожиданно влюбились.
Когда Кеннеди Гарфилд знакомится с Джонатаном Каннингемом в средней школе, она понимает, что у него есть все задатки драматического героя. В то время как он ослеплен желанием стать известным, а она чувствами, парочка убегает вместе, чтобы следовать своим мечтам.
Но иногда мечты превращаются в кошмары.
Сейчас, годы спустя, их связывает только дочь, которая не догадывается, что ее отец играет ее любимого супергероя. Но Джонатан отчаянно хочет все исправить, и в верхней части списка — женщина, которая отказалась от всего ради него, и маленькая девочка, которую он еще не встречал.
Содержание
Пролог
Глава
Глава
Драматический герой в процессе развития
Глава
Глава
Встреча кружка «К черту все кружки»
Глава
Глава
Групповые неприятности
Глава
Глава
Игры в парке
Глава
Глава
Подарок на день рождения
Глава
Глава
Тайное свидание
Глава
Глава
Не готовы попрощаться
Глава
Глава
Начало новой жизни
Глава
Глава
Подарок на Мечтовщину
Глава
Глава
Душевные муки в Голливуде
Глава
Глава
Пропавшие голоса и украденное время
Глава
Глава
Фатальная ошибка драматического героя
Глава
Глава
Нарушенные обещания
Глава
Глава
Время прощаться
Глава
Эпилог
Пролог
Год назад
Кап. Кап. Кап.
Дождь время от времени лил с пасмурного неба, за быстрыми сумасшедшими ливнями следовали моменты тишины. В прогнозе погоды на «Шестом канале» обещали спокойный день, но женщина знала лучше. Начиналась сильная буря, которой нельзя было избежать.
Тук. Тук. Тук.
Ее сердце неистово билось, кровь быстро циркулировала по венам, смешиваясь с адреналином, отчего желудок бунтовал. Стоило побеспокоиться, что она может заболеть, если бы в ней что-то осталось, но нет, она была пуста. Похороны матери забрали у нее все. Они стали верхушкой страданий, которые она больше не могла выносить.
Бум. Бум. Бум.
Кеннеди Гарфилд стояла на крыльце двухэтажного белого дома, уставившись на двор, когда раздались звуки грома. Молния осветила темное послеполуденное небо, давая ей лучше разглядеть его. Непрошеный визитер стоял всего в трех метрах от нее, одетый в дизайнерский костюм, который стоил больше ее заработка за год, но, тем не менее, мужчина каким-то образом умудрялся выглядеть непрезентабельно. Черный галстук свободно висел на шее, рубашка промокла и прилипала к бледной коже.
— Зачем ты здесь? — спросила она, не в состоянии выдержать тишину и его присутствие. Ей стоило уйти, как только разыгралась буря.
— Ты знаешь, зачем я здесь, — сказал он тихо, дрожащим голосом. Даже на расстоянии она могла определить, что мужчина был пьян: его глаза покраснели и остекленели.
— Ты не должен быть здесь, — сказала женщина. — Не сейчас. Не в таком состоянии.
Долгое время он ничего не произносил, водя рукой по своим густым русым волосам, кончики которых завились от влажности. Он весь промок, хоть дождь и притих до равномерных, спокойных струек. Женщина задалась вопросом, как долго он стоял на улице, прежде чем она его заметила? Прежде чем почувствовала его присутствие?
Она предположила, что довольно долго, учитывая состояние, в котором он находился.
Бип. Бип. Бип.
Из желтого такси, припаркованного вдоль бордюра, раздался звук гудка, водитель среднего возраста начал терять терпение. Кеннеди почти рассмеялась, увидев это. Она предполагала, что поездки на такси сейчас были не для него. Лимузины и таун-кары с шоферами и охраной больше подходили для его уровня.
Так или иначе, она слышала это.
Мужчина оглянулся на такси, в его выражении промелькнула скрытая агрессия, прежде чем снова повернулся к ней лицом. Выражение лица смягчилось, когда он встретился с ней взглядом.
— Я сожалею, — произнес. — Слышал насчет твоей мамы и просто... хотел быть здесь.
Кхр. Кхр. Кхр.
Звук того, как ее сердце снова треснуло на части.
— Ты не должен был приезжать, — сказала она. Глаза жгли слезы, но девушка отказывалась пролить хоть одну. Пока он находился здесь. Пока смотрел на нее. Прошло столько лет, а он все еще будто находился у нее под кожей. — Ты знаешь это. Ты только все усложняешь.
— Знаю, но... — он сделал паузу, в голубых глазах была мольба. — Я надеялся, что смогу... хочу сказать, я задавался вопросом, ничего, если я...
— Нет, — сказала она, точно понимая, о чем он спрашивает, но ни за что этого не произойдет, не сейчас, и точно не в его состоянии. Ему даже не стоило спрашивать.
— Но...
— Я сказала, нет.
Он вздохнул, когда водитель нажал на гудок во второй раз. С осторожностью смотря на нее, мужчина сделал шаг назад, и затем еще один, после развернулся, чтобы уйти, не попрощавшись.
Они уже сказали достаточно «прощай», этого хватит на всю их жизнь.
Топ. Топ. Топ.
Кеннеди напряглась, когда позади нее в доме зазвучали шаги, торопясь в ее направлении. Входная дверь открылась, крошечное человеческое торнадо показалось рядом с ней, одетое в ворсистое черное платье и с темными волосами, заплетенными в косички. Несмотря на всю темноту, окружавшую маленькую девочку, она излучала солнечное сияние, невинность и счастье, и Кеннеди сделала бы все, что в ее силах, ради сохранения этого. Ей не нужно было познать еще больше горя. Она была слишком юна, чтобы испытывать подобную боль.
Слишком юна, чтобы ее сердце было разбито Джонатаном Каннингемом.
— Кто это был, мамочка? — спросила маленькая девочка, наблюдая, как такси исчезает посреди бури. — Приходили к бабуле? Ее друзья?
— Тебе не стоит переживать, милая, — сказала Кеннеди, смотря на пару сверкающих голубых глаз, унаследованных ее крошкой от него. — Мужчина просто потерялся, но я отправила его своей дорогой.
Глава
Кеннеди
Пикающий звук сканера проверки на кассе — монотонное унылое гудение, которое я едва слышу, поскольку он смешивается с «Держись» группы «Уилсон Филлипс», играющей по радио. Одна и та же песня изо дня в день. Тот же самый постоянный звук. Ничего не меняется.
Те же самые покупатели, снующие по магазину, пришедшие за тем, что и обычно.
Моя жизнь стала предсказуемой петлей, реальной версией «Дня сурка», как бы я не пыталась это изменить. Я — олицетворение альтернативного финала, где Фил смирился, что он застрял, слушая Сонни и Шер каждое утро, до конца времени.
Если бы пару лет назад вы сказали мне, что это мое будущее, я бы рассмеялась вам в лицо. Мое? Кеннеди Рейган Гарфилд? Мне было суждено что-то великое.
Я была названа в честь двух знаковых президентов. Моя мать — идеалистка либерал, и отец — строгий консерватор редко сходились во взглядах, за исключением, когда дело касалось меня. Они никогда не сходились в вопросах здравоохранения и налогов, но были уверены, что их маленький незапланированный ребенок станет кем-то значимым.
И вот она я — в какой-то степени значимая. Помощник менеджера в продуктовом магазине «Пигли Кью» в непримечательном городке северной части штата Нью-Йорк. Тринадцать долларов в час, сорок (иногда больше) рабочих часов в неделю с полным пакетом льгот, включая (неоплачиваемые) отпуска.
Не то чтобы я не благодарна. У меня все гораздо лучше, чем у многих людей. Аренду плачу каждый месяц. Мое электричество не отключат. У меня даже есть непомерно дорогое кабельное! Но глубоко внутри я понимаю, что не такого величия предвидели для меня родители.
— Помощник на третью кассу!
Раздается высокий писклявый голос из громкоговорителя, перекрикивая колонку. Я осматриваю зону касс, ожидая, что кто-то другой отзовется, но, увы. Всегда приходится мне. Качая головой, иду к третьей кассе, где молодая блондинка возится со старым кассовым аппаратом, пробивая покупки пожилой женщины.
Кассир, Бетани, смотрит на меня, драматически надувая губы, пока трясет банкой куриного супа с лапшой.
— Пробивается доллар и двадцать пять центов, но миссис Маклески говорит, что была указана цена девяносто девять центов.
Суп стоит доллар и двадцать пять центов. Я знаю это. Вероятно, даже миссис Маклески это знает, просто хочет поприставать с пустяками. Хотя я улыбаюсь и отменяю покупку, пробивая женщине со скидкой.
Отхожу, позволяя Бетани продолжать делать свою работу, когда миссис Маклески спрашивает:
— Как поживает твой отец?
Мне не нужно поднимать голову, чтобы понять, что вопрос ко мне, пока поправляю конфеты у кассового аппарата.
— Он держится.
— Подумываю испечь ему пирог, — говорит женщина. — Какой его любимый? Яблочный? Вишневый? Хотя, возможно, тыквенный или с пеканом.
— Уверена, он оценит любой, — говорю я. — Но больше всего предпочитает с шоколадным кремом.
— Шоколадный, — бормочет она. — Стоило догадаться.
По радио начинает играть «Останься» в исполнении Лизы Лоб, и в этот момент я решаю, что мой день закончен. Направляюсь в переднюю часть магазина, где Маркус — менеджер, зависает в кабинете, разбираясь с обращениями клиентов. Он высокий и худой, с темной кожей и черными волосами, на которых проступает седина.
— Я собираюсь домой, — говорю ему.
— Уже? — Он смотрит на свои часы. — Немного рановато.
— Я компенсирую это, — говорю, отмечая время ухода с работы.
Маркус не спорит. Он знает, что я полезный сотрудник, поэтому оказывает мне снисхождение.
— На самом деле я знаю, как ты сможешь это компенсировать, — говорит он. — Нужно взять дополнительную смену, если ты согласна, на пятницу. Бетани попросила выходной, но некому ее прикрыть.
Я хочу сказать нет, потому что ненавижу стоять на кассе, но слишком хорошая для этого. Мы оба знаем это. Мне даже не надо говорить ни слова.
— Сделай мне одолжение, — говорит мужчина. — Остановись по пути и скажи Бетани, что я одобряю ее просьбу.
— Хорошо, — соглашаюсь, уходя, прежде чем он может попросить что-нибудь еще. Иду по проходу с зерновыми и беру коробку хлопьев «Лаки Чармс» с полки. Бетани стоит у своей кассы, листая журнал, который взяла со стеллажа рядом с собой.
Я смотрю на них, закатив глаза.
«Хроники Голливуда».
Олицетворение дрянных таблоидов.
Ставлю хлопья на магнитную ленту в супермаркете и вытаскиваю несколько долларов. Бетани закрывает журнал и пробивает мне покупку.
— Маркус одобрил твой выходной, — говорю ей.
Она верещит:
— Правда?
— Он попросил рассказать тебе.
— О, боже мой! — Девушка складывает мои хлопья в белый пакет. — Не думала, что кто-то сможет взять мою смену.
— Да, ну, я всегда могу согласиться на сверхурочную работу.
Бетани снова визжит, потянувшись через ленту, чтобы схватить меня в объятия.
— Ты лучшая, Кеннеди!
— Особенный день? — предполагаю я, отстранившись, протягивая ей деньги, прежде чем она назовет сумму, надеясь, что она примет их, вместо того, чтобы снова меня обнимать. Звучит «Ироничный» певицы Аланис Мориссетт, и если я вскоре не уберусь отсюда, то потеряю рассудок.
— Да... вроде того, — она краснеет, когда смотрит на меня. — На самом деле, вроде как, это глупо. В городе собираются снимать фильм. Мы с другом хотим поехать и, может, ну, знаешь... что-нибудь увидеть.
Я нежно улыбаюсь.
— В этом нет ничего глупого.
— Ты так думаешь?
— Конечно, — говорю. — Однажды я была на съемочной площадке.
Ее глаза расширяются.
— Правда? Ты?
То, как она говорит это, заставляет меня смеяться, хотя, вероятно, мне стоит обидеться на ее недоверчивый тон. Я не какая-нибудь чванливая старушка. Я не миссис Маклески. Я всего на пару лет старше Бетани.
— Да, правда.
— Какой фильм?
— Одна из подростковых комедий. Из тех, названия которых звучат почти одинаково.
— Кто там играл? Кто-то, кого я знаю?
Она хочет услышать все. Могу сказать, по блеску любопытства в ее глазах, но у меня нет желания распространяться об этом.
— Это было так давно, что не смогу сказать точно.
Бетани отсчитывает мне сдачу, а мой взгляд тем временем скользит по журналу, который она читала, пока хватаю свой пакет. В это момент мои внутренности становятся ледяными, кровь стынет в венах, холод пронзает до костей. На обложке знакомое лицо. Даже одетый в черную кепку и солнцезащитные очки со склоненной головой, он узнаваем.
Мои внутренности горят, скручиваются и брр... брр... брр
Он стоит рядом с женщиной с платиновыми волосами. В то время, как мужчина уклоняется от камеры, она смотрит прямо в нее, широко открытыми зелеными глазами. Ее фигура супермодели облачена в черную кожу, красная помада подчеркивает полные губы. На коже сильный загар, как будто женщина живет рядом с пляжем.
Брр, меня тошнит.
Даже я должна признать, что она красивая.
Под фотографией пары огромная надпись, выделенная жирным шрифтом.
ТАЙНАЯ СВАДЬБА ДЖОННИ И СЕРЕНЫ.
Мой взгляд прикован к этим словам.
Думаю, меня сейчас вырвет.
— Ты веришь в это? — спрашивает Бетани.
Мой взгляд встречается с ее.
— Во что?
— Что Джонни Каннинг и Серена Марксон тайно поженились.
Не знаю, что сказать. Не знаю, во что верить. Не знаю, почему это вообще имеет для меня значение. Не понимаю, почему моя грудь сжимается от простого намека, что где-то могла пройти их свадьба. Свадьба, где он был женихом, а я не присутствовала. Чувствую себя одержимой влюбленной фанаткой, убежденной, что предмет обожания должен принадлежать ей, но это не так.
— Думаю, что нет ничего невозможного, когда дело касается Джонни Каннинга.
— Да, ты права, — говорит Бетани, снова поднимая журнал, пока я направляюсь к выходу. — Очень надеюсь встретить их на выходных.
Я замираю на месте.
— Их?
— Да, фильм, который снимают, новый в серии «Бризо».
Что-то переворачивается внутри меня от слов Бетани и выбивает из меня дух. Оу. Сокрушающее, душераздирающее ощущение, которое зарождается глубоко в груди, там, где должно быть мое сердце. Сейчас его нет, оно заперто в стальном сейфе под замками и спрятано там, где никто его не найдет без моего разрешения. В месте его прежнего расположения только черная дыра, которая отчаянно втягивает остатки моей души, пытаясь поглотить меня от остального мира.
Бризо.
— Они все еще их снимают? — спрашиваю, пытаясь звучать безэмоционально, но даже сама слышу изменения в своем тоне. Жалкая.
— Конечно! — смеется Бетани. — Как ты можешь не знать? Я думала, все знают.
— Я не особо обращала внимание.
Лучше сказать, что целенаправленно избегала, но это другая длинная история.
— Хотя ты видела фильмы, верно? — Бетани прищуривается. — Пожалуйста, скажи мне, что ты хотя бы смотрела другие.
— Отрывками, — признаю.
Она драматично подбрасывает руки в воздухе, как будто мой ответ абсурдный.
— Это просто... безумие. О, боже мой, ты должна их посмотреть! Истории великолепны... такие забавные и просто... не могу подобрать слов! А Джонни Каннинг услада для глаз. Ты многое упустила. Я говорю совершенно серьезно, ты должна их посмотреть!
— Буду иметь в виду.
— Хорошо, — говорит она, улыбаясь, будто что-то выиграла. — Первый называется «Прозрачный», второй «Танец тени».
— И какой снимают сейчас?
— «Призрачный».
Я отвожу взгляд, когда она говорит это.
— Ну, удачи на этих выходных, — бормочу. — Надеюсь, у вас все получится.
Бетани говорит что-то еще, но я стараюсь не слушать, неся «Лаки Чармс», пока спешу на автостоянку. Лужи покрывают асфальт, так как большую часть утра лил дождь. Кажется, что в такие времена всегда дождь. Я перепрыгиваю через лужи, торопясь к машине.
От магазина до дома моего отца всего пару кварталов. В этом маленьком городке пару кварталов до любого пункта назначения. Я заворачиваю свою «Тойоту» на его подъездную дорожку и паркуюсь, когда слышу звук тормозов по улице, и желтый школьный автобус останавливается перед домом. Идеальное время. Дверь открывается, энергичное создание выпрыгивает из автобуса и бежит ко мне.
— Мамочка!
Улыбаюсь, когда смотрю на нее. Волосы растрепаны, хоть я и заплела ей тугую косичку утром.
— Привет, малышка.
Чуть больше метра роста и примерно девятнадцать килограмм веса — обычный показатель для пятилетнего ребенка. Но это единственное, что в Мэдди есть обычное. Умная, сочувствующая, креативная. Она настаивает на том, что будет одеваться сама — это означает, ничего не подходит друг другу, но каким-то образом смотрится довольно хорошо.
Я все делаю ради нее, чтобы сохранить улыбку на ее лице, потому что эта улыбка помогает мне в жизни. Ради нее я вылезаю из кровати по утрам. Ее улыбка говорит мне, что я все делаю правильно.
В этом мире так много всего неправильного, здорово знать, что я делаю что-то хорошо.
Она обнимает меня за талию, пока автобус уезжает. Слышу звук открываемой двери и вижу, как мой отец выходит на крыльцо.
— Дедуля! — кричит Мэдди радостно, побежав к нему. — Я кое-что тебе нарисовала.
Она снимает рюкзак, бросает его на старый деревянный пол и роется в нем в поисках листа — рисунка. Сует ему, и отец принимает его с серьезным выражением на лице. Почесывая щетину на подбородке, папа прищуривает глаза, изучая рисунок.
— Хм-м...
Мэдди стоит перед ним на крыльце, широко раскрыв глаза. Я давлюсь от смеха. Как много раз видела это представление? Его дом украшен ее рисунками. Каждый раз одно и то же. Малышка с нетерпением ждет его оценки, нервничает, и в любом случае дедушка всегда говорит, что это лучшее, что он видел.
— Это, — говорит он, кивая, — самый лучший щенок, которого я видел.
Мэдди смеется.
— Это не щенок!
— Нет?
— Это тюлень, — говорит она, дергая верхнюю часть бумаги, чтобы посмотреть на него. — Видишь? Он серый, и у него есть мяч!
— Ох, это я и имел в виду! Детенышей тюленя тоже называют щенками.
— Не-а.
— Да.
Мэдди смотрит на меня, чтобы я была судьей.
— Мамочка?
— Их называют щенками, — отвечаю.
Она поворачивается к нему, ухмыляясь.
— Это хороший щенок?
— Лучший, — уверяет он.
Она обнимает дедушку, перед тем как схватить рисунок и убежать в дом, чтобы его повесить.
Я сажусь к отцу на крыльцо.
— Неплохо выкрутился.
— Да, точно, — говорит он, изучая меня мгновение. — Ты сегодня рано с работы.
— Да, ну... это один из тех дней, — говорю я, один из тех дней, когда прошлое врывается в настоящее. — Кроме того, завтра у меня двойная смена, поэтому я заслужила.
— Двойная? — Он выглядит озадаченным. — Разве на завтра у тебя нет планов?
— Да, — замолкаю, прежде чем поправить себя. — Ну, были.
У меня так мало времени для социальной жизни, что я даже не принимаю это во внимание.
— Но я могу использовать эти деньги, и у меня уже есть няня под рукой, — говорю, ударяя отца по спине. — Не могу сказать нет.
Покачав головой, он садится в старое кресло-качалку на крыльце. Снова начинает моросить, небо темнеет. Я облокачиваюсь на перила, смотря, как Мэдди возвращается на улицу, спрыгивая с крыльца.
Девчонка любит непогоду.
Не могу вспомнить последний раз, когда играла под дождем.
Вот о чем я думаю, когда наблюдаю, как она бегает по небольшому дворику, прыгая по лужам и топая в грязи.
Мне было также весело?
Моя жизнь когда-нибудь была такой беззаботной?
Не могу вспомнить.
Я бы хотела.
— Тебя что-то беспокоит, — говорит отец. — Все дело в нем?
Повернув голову, я сильнее облокачиваюсь на деревянное перила, скрестив руки на груди, пока рассматриваю его. Отец раскачивается туда-сюда, такое же кресло рядом с ним пустует. Мама сидела здесь с ним каждое утро, попивая кофе, перед уходом на работу.
Мы похоронили ее год назад.
Прошло двенадцать долгих месяцев, но рана все еще свежая, воспоминания того дня грызут меня изнутри. Так же тогда я последний раз видела его, когда стояла прямо здесь, на крыльце. Если заголовок, который я сегодня прочитала, правдивый, то у него был довольно интересный год.
— Почему ты думаешь, что это связано с ним? — спрашиваю, заставляя себя явно не реагировать, будто это не имеет значения, но я не актриса.
— У тебя снова этот взгляд, — говорит мой отец. — Пустой, потерянный взгляд. Видел его пару раз, и всегда он связан с ним.
— Это нелепо.
— Да?
— Конечно. У меня все хорошо.
— Я и не говорю, что у тебя все плохо. Я говорю, что ты выглядишь потерянной.
Он пристально меня изучает. Не уверена, есть ли смысл врать, если все написано на моем лице.
И правда в том, что я чувствую себя потерянной.
— Увидела историю в журнале, — говорю я. — Там утверждают, что он женился.
— И ты в это веришь?
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Ведь это даже не имеет значения, верно? Это его жизнь. Он волен делать, что вздумается.
— Но?
— Но они снова снимают в городе.
— И ты переживаешь, что он покажется? Беспокоишься, что он снова попытается ее увидеть?
Мой отец показывает на Мэдди, которая все еще бегает по двору под дождем. Я нежно улыбаюсь, когда она крутится, не обращая внимания на тему разговора.
— Или ты переживаешь, что он не покажется? — продолжает. — Беспокоишься, что он сдался и двигается дальше?
«Может», — думаю я, но не произношу это. Не понимаю, что беспокоит меня больше. Я в ужасе, что он может ворваться в жизнь Мэдди и разбить ей сердце, как разбил мое. Но в то же время мысль, что он может отказаться от нее, пугает меня так же сильно, потому что когда-нибудь это тоже причинит ей боль.
Дождь начинает лить сильнее, пока я размышляю об этом. Мэдди нарезает круги вокруг луж, вся промокшая. Вода бежит по ее лицу, как текущие слезы, но она улыбается, такая счастливая, не зная моих страхов.
— Нам нужно ехать, — говорю. — Прежде чем разыграется буря.
— Тогда поезжайте, — отвечает отец. — Но не думай, что не заметил, что ты не ответила на мой вопрос.
— Да, ну, ты знаешь, как это, — бормочу, склонившись, чтобы поцеловать папу в щеку, прежде чем поднимаю рюкзак дочери с крыльца.
— Мэдди, милая, пора ехать домой!
Девочка бежит к машине, крича:
— Пока, дедуля!
— Пока, ребенок, — кричит он. — Увидимся завтра.
Помахав на прощание своему отцу, я следую за ней. Малышка уже пристегнута, когда я залезаю внутрь.
Наблюдаю за ней в зеркало заднего вида. Завитки темных волосы падают ей на лицо. Дочка пытается их сдуть, пока ее голубые глаза наблюдают за мной. Она смотрит на тебя так, будто видит изнутри, то, что ты не хочешь показывать. Иногда это нервирует. Для такой малышки у нее очень хорошо развита интуиция.
Вот почему я цепляю на лицо фальшивую улыбку, но могу сказать, что ее этим не проведешь.
Наш дом — небольшая двухкомнатная квартирка в паре кварталов. Несмотря на размер, нам этого хватает, и только это я могу себе позволить, поэтому никаких жалоб от меня. Как только я открываю дверь, Мэдди врывается в дом.
— Сразу в ванну! — кричу, запирая дверь. Включаю свет в коридоре, пока иду в ванную, проходя мимо комнаты Мэдди и видя, что она копается в комоде, ища подходящую пижаму.
Она сильно независимая.
Это досталось ей от отца.
— Я готова, я готова, я готова! — кричит она, забегая в ванную, где я включила воду. Протискиваясь между ванной и мной, Мэдди хватает розовую бутылочку с пеной и выдавливает немного под краном, хихикая, когда пузырьки начинают надуваться.
— Я сама, мамочка.
Делаю шаг назад.
— Сама?
— Да-да, — отвечает моя крошка, сосредотачиваясь на наполнении ванной. Она ставит бутылочку с пеной на пол у своих ног, прежде чем поворачивает краны, выключая воду. — Я сама.
Как я и сказала... независимая.
— Хорошо. Мойся.
Не закрываю дверь, но даю ей некоторую свободу действий, следя снаружи. Слышу, как она плескается, играя с водой, будто дождя было недостаточно. Я пользуюсь временем, собирая грязные вещи, пытаясь отвлечься, но без толку.
Мои мысли возвращаются к нему.
Складываю две кучки грязной одежды, накопленной за две недели, на полу спальни. Каждый раз останавливаясь, перемещаю взгляд на шкаф, а именно на старую коробку на верхней полке. Не могу видеть ее отсюда, но знаю, она там.
Я не заглядывала в нее какое-то время. На то не было причин. У жизни всегда есть способ похоронить воспоминания.
В моем случае они погребены под горой барахла в шкафу.
Притяжение слишком сильное, хоть я и борюсь с ним. Оставив грязное белье, направляюсь прямо к шкафу, роясь в коробке.
Картон разрывается, пока я дергаю ее, и разваливается на части. Вещи падают на пол. Фото приземляется у моих ног.
Я осторожно поднимаю его.
Это он.
Одетый в школьную форму, или в то, что он выдавал за школьную форму. Никакого свитера или пиджака, никаких классических туфель, конечно же. Белая рубашка расстегнута, галстук накинут на шею. Под ней у него простая черная футболка, руки в карманах, голова склонена набок. Он выглядит почти как модель, фото будто из журнала.
В моей груди формируется узел. Я задыхаюсь. Чувствую, как злость и печаль смешиваются внутри меня, становясь сильнее с каждым годом. Мои глаза жгут слезы, а я не хочу плакать, но его вид возвращает меня назад.
— Все!
Мой взгляд перемещается на дверной проем, когда маленькая девочка с веселым голоском врывается в комнату. Крепко сжимаю фото, пряча за спиной. Мэдди одета в красную пижаму, ее волосы мокрые на кончиках, несколько мыльных пузырьков на ушах, грязь все еще покрывает щечки.
— Все? — спрашиваю, приподнимая бровь. — Ты вымыла волосы?
— Нет.
Конечно, нет. Она не может.
— А что насчет лица? — спрашиваю. — Начинаю думать, что ты просто играла с пузырьками.
— И что? Позже я снова буду грязной!
— И что? — ахаю я, изображая ужас. — Ты не можешь оставаться грязнулей. Завтра в сад!
На ее лице выражение, будто ее так же волнует детский сад, как меня в ее возрасте. Закатив глаза, она пожимает плечами, как будто говоря: «почему это имеет значение?»
Прежде чем могу сказать что-нибудь еще, ее взгляд перемещается к беспорядку на полу, глаза расширяется, и она ахает.
— Бризо!
Она мчится вперед, хватая старый комикс в защитной пленке. Замираю. Я бы не назвала его винтажным, и он не стоит больше пары баксов, но не могу заставить себя расстаться с ним.
Для меня он слишком много значит.
— Мамочка, это Бризо, — говорит Мэдди, на ее лице отражается радость. — Смотри!
— Вижу, — отвечаю, когда она протягивает его мне, показывая.
— Мы можем почитать? Пожалуйста?
— Эм, конечно, — говорю, протягиваю одну руку из-за спины, чтобы взять у нее комикс. — Но сначала назад в ванну.
Она стонет, состроив гримасу.
— Иди, — киваю в сторону двери. — Я приду через минуту, помыть твою голову.
Развернувшись, Мэдди возвращается в ванную. Я жду, пока она уйдет, чтобы убрать комикс и вытащить фото из-за спины. Пялюсь на него секунду, позволяя себе еще раз все прочувствовать, прежде чем сминаю в мячик и бросаю на пол к другим воспоминаниям.
Вытаскивая телефон, прокручиваю список контактов, набирая номер, пока иду по коридору, слушаю пару гудков, прежде чем меня переключают на голосовую почту.
— Это Эндрю. Не могу подойти к телефону, оставьте сообщение, и я перезвоню.
Бип.
— Привет, Дрю. Это... Кеннеди. Послушай, мне надо перенести завтрашнюю встречу. Есть дела по работе, ты сам знаешь, каково это.
Глава
Джонатан
Лимузин замедляется, приближаясь к Восьмой авеню. В семь часов утра к югу от восхода солнца движение плотное, когда мир начинает работать. Пятница. Предполагаю, что объездные пути не помогают людям добраться до места назначения, но это Нью-Йорк, они должны привыкнуть. Здесь всегда что-то происходит. Ньюйоркцы самые приспособленные люди на планете, но также самые серьезные. У них нет времени на глупости.
И этим утром кажется, что мы все глубоко погрязли в этом.
Люди выстраиваются на улице, когда мы приближаемся к металлическим ограждениям. Приезжие, как предполагаю я, потому что коренных жителей города обычно не заботит, что съемки проходят на их территории. Мы создаем им неудобства, блокируя улицы, перекрывая окрестности, нарушая их ритм жизни. Я ничего не могу с этим поделать. Не я выбрал это место, просто приезжаю, когда мне говорят, но не единожды в мою сторону бросали обвинения. Самодовольный ублюдок, кем он себя возомнил, закрывая часть Мидтауна в час пик?
— Должно быть, информация просочилась, — раздается дерзкий голос с сиденья передо мной, его владелец невозмутимый, как обычно. Клиффорд Кэлдвелл — влиятельный, талантливый менеджер. Кажется, его ничего не беспокоит. Поверьте, я проверял его границы, поэтому знаю. Отсутствие пиара — это плохой пиар. Он печатает в своем любимом «БлэкБерри», все внимание приковано к экрану, но я знаю, что он говорит о толпе, заполняющей улицу.
— Думаешь? — бормочу, выглядывая в окно, пока мы едем в темпе улитки. Несмотря на то, что на окнах черная тонировка, и нас невозможно увидеть, я наклоняю голову, опуская козырек кепки ниже, потрепанные края скрывают мои глаза.
Наше производство проходит под фальшивым названием, чтобы удержать людей на расстоянии, так они не смогу разболтать увиденное на площадке, но, должно быть, кто-то уже пустил слух, поэтому их так много появилось здесь утром.
— Я поговорю об ужесточении безопасности вокруг вас, — говорит Клифф. — Посмотрим, сможем ли мы договориться с местным департаментом, чтобы подбить ваш график.
— Не переживай, — говорю. — Они всегда будут на шаг впереди.
Клифф смеется.
— Твой оптимизм поражает.
— Еще бы, — из кресла рядом со мной раздается тоненький голосок. — Что-то в этом фильме превращает его в угрюмого придурка.
Я бросаю взгляд на Серену, пока она поправляет свои свежеокрашенные волосы — темно-каштановые на это раз, вместо обычного блонда. Входит в роль персонажа. Я вижу ее взгляд, хоть на ней и солнцезащитные очки, он очень резкий. Она не счастлива рядом со мной этим утром. Или любым другим.
Не любительница утра.
Напротив нее сидит ее давняя ассистентка Аманда, игнорируя всех нас, потому что занимается разбором электронной почты Серены, как и каждое утро, удаляя все, что может вызвать истерики.
— Это правда, Джонни? — спрашивает Клифф. — Потому что как твой менеджер хочу, чтобы ты был счастлив, и как менеджер Серены я должен убедиться, что ее коллеги не ведут себя как угрюмые придурки.
— Я в порядке, — отвечаю. — Просто была долгая неделя.
Металлический барьер убирается, когда рядом появляется лимузин, и мы въезжаем в зону квартала, минуя сотрудников безопасности. Снаружи происходят волнения, кричат несколько фанатов, когда лимузин скользит в небольшой переулок и скрывается из поля их зрения. Клифф помогает Серене выйти, беря за руку, в то время как я даю Аманде выйти и выскальзываю из машины следом за ней.
Не колеблясь, Серена направляется прямиком к фанатам, на ее лице сразу же возникает улыбка. Раздается еще несколько криков, а затем ругательств, когда фанаты выходят из себя.
Больше не спрячешься.
Я оставляю это Серене. Она любит эту часть нашей популярности, находиться в центре внимания — ее страсть. Крики фанатов, вспышки камер. Серене было предназначено стать звездой.
Я? Я всегда хотел стать актером.
Направляюсь прямо к ряду трейлеров, расположенных в задней части переулка, которые ведут сразу к огромному складу. Согласно списку, который сует мне Клифф, прежде чем исчезает куда-то, в основном сегодня съемки внутри, и парочка на улице, где будет происходить фальшивый взрыв.
На съемочной площадке всегда хаос.
Меня приветствуют теплой улыбкой, как только я оказываюсь в первом трейлере. Прическа и макияж. Смуглокожая Жас с красными губами всегда приветлива ко мне. В это время сложно найти дружелюбное лицо, все так сфокусированы на своих делах. Этот трейлер самый загруженный, один из самых больших, с полдюжиной гримеров, разбросанных по ярко освещенному пространству. Но я иду прямиком к Жас.
— Привет, суперзвезда, — говорит она, похлопывая по креслу перед большим зеркалом, чтобы я сел. — Сдается, сегодня у меня трудная работенка.
— Как всегда, — отвечаю, опускаясь в кресло и снимая кепку, убирая ее в сторону, прежде чем провести рукой по густым волосам. Работа Жас — сделать так, чтобы я выглядел хорошо, и не всегда это легко, особенно, когда плохо сплю всю неделю, и под моими красными глазами мешки.
Она погружается в обычную рутину, бормоча о чем-то. Я едва слушаю, мой разум переходит к привычным опасным мыслям, мыслям о жизни, которую я просрал, как идиот. Такое всегда происходит, когда я возвращаюсь в Нью-Йорк, магнетическое притяжение, которое сложно игнорировать, но я делаю все, что в моих силах, чтобы противостоять.
Хотя в это раз еще тяжелее.
Я возвращаюсь к реальности, когда Жас говорит:
— Прочитала кое-что скандальное на днях.
— Одну из этих странных книг с цепями и кнутами?
Она смеется.
— Не в это раз. Но я видела копию «Хроник Голливуда».
Я стону, закрывая глаза, и откидываю голову назад, накрывая руками лицо на ее слова. Порчу все, что она сделала, чтобы я снова выглядел как человек, но лучше оторву свои яйца и буду жонглировать ими как натренированная мартышка, чем признаю существование этой дерьмовой желтой газетенки.
— Почему ты ненавидишь меня, Жас? — бормочу. — Пожалуйста, скажи, что ты не даёшь этим придуркам свои деньги.
— Что? Пфф, конечно, нет, — отвечает она со смехом, отрывая мои руки от лица, чтобы продолжить работу. — Я сказала, что видела, а не то, что купила. Я стояла в длинной очереди в магазине.
— Да ну, что бы это ни было, я не хочу знать...
— Там сказано, что ты с мисс Марксон поженились.
Снова стону.
— Я только что сказал, что не желаю знать.
— Я уже рассказала тебе, — говорит она. — Так, что ты думаешь?
— Не думаю, что тебе стоит тратить свои клетки мозга на дерьмовую жёлтую по