Ты добираешься туда примерно столько же по времени. Девушка сидит на столе для пикника, когда ты приезжаешь, и смотрит на воду. Парк окаймляют воды реки Гудзон. Ты впервые видишь ее не в школьной форме, где юбка до колен, облегающая бедра.
Сегодня она в пижамных штанах.
Она сидит в темноте, свет от луны окружает ее. Ты появляешься, держа руки за спиной.
— У меня есть сюрприз.
— Ответы на тест по математике, который будет в понедельник? Потому что если да, то ты, по крайней мере, доберешься до третьей базы за это.
Ты смеешься, вставая перед ней.
— Что происходит на третьей базе?
— Уверена, что петтинг в одежде.
— Досадно, — говоришь. — Мог бы получить петтинг в одежде, но это не так. Хотя, ты всегда можешь списать мои ответы. Просто сделай несколько ошибок, так как учитель заподозрит, если ты получишь идеальный результат.
— Верно, так как ты никогда их не делаешь, — она игриво закатывает глаза. — Тогда если не ответы, то что?
Ты вытягиваешь руки. Это комикс в пластиковой обложке. Выражение лица девушки меняется, когда она берет его.
Бризо: Призрачный.
Выпуск #5 из 5
— Это... О, боже мой, это правда он?
— Последний выпуск «Бризо».
— Но откуда? — ее взгляд вперивается в твой. — Он ведь еще не вышел.
— Ох, ну, я знаю человека, который знает человека, — отвечаешь. — Ты знаешь, как это обычно бывает. Заплатишь достаточно денег и можешь получить что угодно.
— Должно быть, ты действительно ненавидишь ожидание, — говорит девушка. — О, боже мой, Джонатан. Я, правда, не могу в это поверить. Он хорош? Ты уже читал?
— Нет, не читал. Купил его для тебя. Подумал, что, возможно, ты одолжишь мне его позже, если я хорош для тебя.
— Это для меня? — спрашивает она, прижимая комикс к груди. — Правда, для меня?
— Да, — отвечаешь. — Для тебя.
Как только ты это подтверждаешь, она бросается на тебя, делая прыжок прямо со стола в твои объятия. Ты не ожидаешь этого и почти падаешь на землю. Тебе удается удержаться на ногах, когда девушка оборачивает руки вокруг твоей шеи, а ноги вокруг талии.
Она целует тебя.
Ты целуешь в ответ, когда делаешь пару шагов, чтобы усадить ее на край стола, но она тебя не отпускает. Поощряет. Девушка кладет комикс на стол и проводит рукой по твоим волосам, когда прижимается к тебе.
Ты стонешь, вжимая свое тело в ее. Ты настолько твердый, что она чувствует это.
— Полагаю, в конце концов, я доберусь до третьей.
— Да? Думаю, ты получишь все прямо в парке.
Ты смеешься у ее губ, все еще целуя.
— Да? Ты уже дашь попасть в цель?
— Это того стоит, — шепчет девушка. — Ты можешь целиться когда угодно. Это все твое.
Может, ваши выражения, описывающие ситуацию, немного глупы, но это тебя заводит. Она дает тебе зеленый свет, и черт, но какой озабоченный подросток откажется от приглашения.
Скользишь рукой в переднюю часть ее пижамных штанов, и она ахает, запрокидывая голову назад. Твой рот перемещается на девчачью шею, пока ты сводишь ее с ума кончиками пальцев, и спрашиваешь:
— Как тебе нравится?
Она заикается.
— Я, эм... не знаю.
— Ты хочешь вот так? — продолжаешь спрашивать, шепча ей на ухо, когда она трется об тебя, создавая собственные фрикции, практически доведя себя до оргазма. Ты помогаешь, усиливаешь давление, где ей больше всего это нужно. — Я могу перегнуть тебя через стол, взяв сзади. Или мы можем пойти в мою машину, может, ты оседлаешь меня на пассажирском сиденье. Расскажешь, как мне доставить тебе удовольствие.
Ты любишь развратные разговорчики. Девушка краснеет.
— Я не знаю, — снова говорит. — Я никогда, эм...
— Ты хочешь сказать, что вообще никогда?
Она качает головой.
— Серьезно? Это твой первый раз?
Это застает тебя врасплох. Ты останавливаешься. Ты и не думал, что она девственница.
Она стонет, потеревшись своими бедрами о твои.
— О боже, не останавливайся... пожалуйста...
Ты снова начинаешь потирать комочек нервов. Она близко, так близко, что будет жестоко остановиться. Проходит еще пару секунд, прежде чем раздаются стоны, оргазм накрывает девушку. Ты не останавливаешься, пока она снова не расслабляется, но когда пытаешься отстраниться, она не дает.
— Я хочу, — умоляет. — Понимаю, ты делал это прежде, а я нет, но я хочу этого... с тобой.
— Твой первый раз не может произойти на улице, — говоришь. — Я не могу перегнуть тебя через долбаный стол для пикника.
— Тогда в машине.
— И в машине тоже нет, — говоришь. — Не со мной. Все должно произойти в кровати. Ничей первый раз не должен быть быстрой десятиминутной спешкой в парке.
— Какой был твой первый раз?
— Гребаная спешка в парке, — отвечаешь, и она смеется. — Поэтому я знаю, о чем говорю. Он продлился две минуты в моем случае, но тем не менее.
— Звучит сурово, — отвечает девушка, смеясь, но ее изумление исчезает, когда она прижимает ладони к твоим щекам. Рассматривает твое лицо в лунном свете. Слабый намек на синяк начинает появляться на подбородке. Она проводит пальцами вдоль него.
— Ты в порядке?
— Да, — отвечаешь, убирая ее руки. — Не о чем волноваться.
— Подобное часто происходит?
— Что?
— Ты знаешь что, — отвечает. — Побои от твоего отца.
Ты смеешься, но не звучишь счастливым.
— Я могу сам о себе позаботиться. Я не маленький ребенок.
— Но ты все еще ребенок, — парирует. — Тебе только семнадцать. Кроме того, предполагаю, это началось не только что.
Ты не отвечаешь сразу. Не хочешь обсуждать эту тему. Хотя она не собирается оставлять это так. Поэтому садишься рядом с ней на стол и говоришь:
— Завтра мне исполняется восемнадцать.
— Серьезно?
— Да, и да, ты права, — говоришь. — Это не ново.
Поэтому рассказываешь ей. Рассказываешь, как тебе всегда было тяжело, потому что ты был маменькиным сынком. Твоя мать была честолюбивой актрисой, и вот как ты стал принимать участие в съемках в таком юном возрасте, но отцу никогда это не нравилось. Ты должен был последовать по его стопам. Главный источник разногласия между твоими родителями, и когда отец поднялся в политических рядах, мама отдалилась от своей мечты.
Тебе было двенадцать, когда он впервые тебя ударил, но это не стало случаться на регулярной основе, пока два года спустя, твоя мама не наглоталась таблеток и больше не проснулась. Твой отец считал, что ее погубила карьера, но ты винил его.
Вот почему ты знаешь ответы на все вопросы учителя. Он занимается с тобой при любой возможности, как будто думает, что сможет изгнать из тебя твою мать и заполнить пустоту собой.
Девушка сидит рядом, положив голову тебе на плечо. Вы оба наслаждаетесь тишиной, прежде чем она говорит, что ей пора домой.
Ее родители не знают, что она ушла.
— Завтра вечером, — говорит девушка, поднимая комикс. — Если у тебя не будет занятий поинтересней, приходи потусоваться со мной.
— В какое время?
— Восемь часов, — отвечает. — У меня дома.
— У тебя дома, ха? Начинаю думать, что тебе нравится попадать в неприятности.
Она ухмыляется, когда целует тебя — простой нежный поцелуй — прежде чем говорит:
— Увидимся завтра, Джонатан.
— Я приду, — заверяешь, когда она уходит.
Ты не знаешь, но эта девушка всегда была немного интриганкой, и в данный момент разрабатывает план. Понимаешь, завтра ее родители уезжают из города. Она должна была поехать с ними, но вдруг ей начало нездоровиться. «Апчхи», «апчхи».
Глава
Кеннеди
Прежде чем могу сделать еще шаг, меня резко останавливают, схватив за запястье.
Застигнутая врасплох, поворачиваюсь и смотрю на него. Джонатан. Мы все еще в парке, недалеко от места, где начали наш спор. На его покалеченном лице странное выражение. Не уверена, как его прочитать, не уверена, что он думает или чувствует.
Хотя в этом его суть.
Он актер. Его талант врожденный. Ему никогда не нужно было упорно трудиться. Парень мог сменить настроение и обстановку за секунду, изменить сценарий, и никто не поймет, что это произошло. Трудно сказать, то ли он просто играет какого-то персонажа, то ли действительно имеет в виду то, что говорит.
— Нет, — говорит Джонатан низким голосом, но колко. — Не делай этого.
— Не делать чего?
— Не веди себя так, будто мне было тебя недостаточно.
— Я не веду.
Он мотает головой, его выражение сменяется на другое. Злость? Боль? Раздражение?
— Не знаю, как ты можешь это говорить, как ты вообще можешь так думать.
— Потому что это правда, — шепчу, опуская взгляд на его руку вокруг моего запястья. Он не выпускает его. — Я не собираюсь быть злопамятной, но очевидно, что тебе было недостаточно только меня.
— И как же это было очевидно?
Не могу поверить, что он это спрашивает, что он притворяется, будто не понимает. Он правда притворяется? Не знаю. Или так, или он провел слишком много времени, игнорируя реальность.
— Ты хотел намного большего, чем у тебя было со мной, — говорю. — Я не могла удовлетворять тебя полностью. Пыталась, но у меня не вышло. Поздние приходы домой, вечеринки, все эти разные места и лица... Я потерялась где-то посреди этого, но ты никогда не останавливался, чтобы оглянуться и увидеть с тобой ли я все еще. И затем пьянство, наркотики, женщины.
Он морщится на моих словах.
— Я никогда не изменял тебе.
Он говорил мне это прежде, но смысл не в этом. Хорошо, что он держал штаны на себе, держал руки при себе, но, тем не менее, снова и снова он выбирал их. Оставил меня позади, одну, в городе, где у меня был только он, чтобы быть с ними.
Актерами. Моделями. Светскими людьми.
Я так сильно стремилась за ним и его мечтой. Отказалась от всего. Но в конце он не дал мне даже минуты.
Я просила об одной минуте.
— Не имеет значения, — ставлю точку. — В любом случае все кончено.
Джонатан отпускает мое запястье, и я снова начинаю идти. Он идет рядом. Могу сказать, что парень хочет поспорить, и очень часто его губы приоткрываются, как будто он нашел слова, чтобы переубедить меня, но останавливает себя.
Когда мы достигаем моего дома, я задерживаюсь рядом с парковочным местом недалеко от своей двери.
— Спасибо, — бормочу неловко, неуверенная, что сказать в этот момент.
— Ты неправа, — говорит Джонатан, когда я разворачиваюсь. Его голос негромкий, но я слышу. Стоило догадаться, что он так просто не отпустит эту тему.
Я качаю головой.
— Нет.
— Да, — снова повторяет. — И я ненавижу то, что заставил тебя думать иначе, Кеннеди.
Он уходит, я наблюдаю за этим, игнорируя крохотную часть себя, которая не хочет его ухода.
Мэдди уже в кровати, когда вхожу в квартиру, но Меган лежит на диване, переключая каналы так быстро, отчего я не уверена, видит ли она, что на них идет. Девушка замечает меня и садится.
— Ничего себе, ты выглядишь...— начинает она, махнув на меня рукой.
— Как?
— Не знаю, — отвечает. — Но выглядишь как-то по-другому.
— Я и чувствую себя по-другому, — бормочу, располагаясь на диване рядом, кладя туфли ей на колени, когда забрасываю ноги на журнальный столик. Мое платье задирается почти до талии. Вероятно, я свечу перед ней своим нижним бельем, но мне плевать. Что за ночка.
— О боже, это было так плохо? — спрашивает она, ее голос становится низким, когда она хватается за грудь. — У него маленький? Тонкий как иголочка член? О, боже... Это охрененно. Пожалуйста, скажи, что у Эндрю мизинец в штанах.
— Нет, — отвечаю, смеясь, и замолкаю, прежде чем добавить: — Ну, я не знаю. Никогда не видела его, но сомневаюсь, что это тот случай.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что никогда не видела?
— То и имею в виду. Я никогда не видела. Мы никогда... то самое.
— Что? — Меган шокировано смотрит на меня. — Вы ходили на свидания пару раз, и даже ни разу не поиграли? Какого черта? Я имею в виду, я тебя не обвиняю, потому что фууу, это же Эндрю, но почему ты продолжаешь ходить с ним, если он еще не залез к тебе в трусики? В чем смысл?
— Может, потому что он милый.
— Милый? Ты знаешь, кто ещё милый?
— Даже не начинай.
— Мистер Роджерс, — давит она. — Он хочет, чтобы ты была его соседкой (прим.перев. имеется в виду отсыл к сериалу «Наш сосед Мистер Роджерс»). Боб Росс (прим. Боб Росс — американский живописец, популяризатор техники быстрой живописи маслом. Известен своими телевизионными программами, в которых рассказывал и показывал, как самому написать картину маслом), он милый тоже. Он нарисует тебе маленькое счастливое облачко. Как насчет одного из «Кливерс»? (прим. Герои старого детского ток-шоу) Почему бы не пойти на свидание с одним из них?
— Совершенно точно знаю, что они все мертвы.
— Да, такими темпами с твоей вагиной случится то же самое.
Смеясь, пихаю ее, и Меган почти падает с дивана.
— Это не так.
— Ладно, неважно. Итак, Эндрю милый, — она притворяется, что ее тошнит. — Если вы не резвились голышом, что вы делали сегодня вечером?
— Ужинали.
— Ужинали, — говорит она, смотря на меня во все глаза. — Тебя не было несколько часов. Сколько ты съела?
— Почему ты задаёшь так много вопросов?
— Просто пытаюсь убедиться, что ты не убежала и не сделала ничего глупого, как например, резвилась голышом с кем-то другим.
— Конечно, нет, — говорю. — Мое платье оставалось на мне весь вечер.
— Но ты сбежала, да?
— Я ничего не делала.
Она качает пальцем перед моим лицом.
— Ты виделась с ним.
Виновата.
Мне не нужно ничего говорить. Она все понимает.
— Господи, помилуй, Кеннеди...
— Знаю-знаю. Тебе и не нужно это говорить.
— Ох, но я скажу, — говорит она. — Я не собираюсь диктовать тебе, что делать. Конечно, мне хочется. Я бы хотела уговорить тебя получить судебный запрет, но не буду. Знаю, он ее отец...
— Он также твой брат.
Она слегка треплет меня по голове.
— Брр, не напоминай.
Вставая, надевает свои туфли, поправляя складки на одежде.
— Ты можешь остаться, — предлагаю. — Не нужно спешить.
— Знаю, — говорит Меган, игриво взлохматив мои волосы, пока я не шлепаю ее по руке. — Но Вселенная нуждается в балансе. Ты не отдалась никому сегодня, что означает, дело за мной, а я не откажусь от своего гражданского долга.
— Ах, снова хочешь почувствовать себя молодой.
Меган показывает мне средний палец.
По правде говоря, Меган старше меня на пару лет, она на пороге тридцати и даже не собирается остепениться. Она такая беззаботная, что рядом с ней я чувствую себя старомодной.
— Люблю тебя, — говорит она.
— И я тебя, Меган.
— Люблю тебя, яблочный пирожок с корицей и сахаром! — кричит она, когда открывает дверь, и ее голос разносится по квартире.
Я не ожидала, что она получит ответ, но сонный голосок раздается из спальни:
— Люблю тебя.
Меган смотрит на меня, пытаясь выглядеть серьезной, указывая двумя пальцами на свои глаза, затем на мои, демонстрируя, что наблюдает за мной.
Прежде чем могу ответить, она уходит.
Я не была знакома с Меган, пока Мэдди не появилась на свет. Мы разговаривали пару раз, виделись мимоходом, но ее жизнь была довольно далека от брата. Она хотела узнать свою племянницу, хотя в итоге мы тоже сблизились.
Вздохнув, выключаю телевизор, закрываю дверь на замок, прежде чем направиться спать. Стою в дверном проеме комнаты Мэдди, ее голубые глазки смотрят на меня.
— Привет, милая. Ты повеселилась с тетей Меган?
Она кивает.
— Тебе было весело на свидании?
— Конечно, — отвечаю. — Оно было приятным.
— Он сказал, что ты красивая в этом платье?
— Эм, нет, — оглядываю себя. — Не думаю, что он заметил.
— Почему?
— Иногда люди просто не замечают подобного.
— Я замечаю, — говорит она. — Не думаю, что они должны нравиться тебе, если не могут заметить красивые платья. Потому что ты можешь видеть их, а они нет, значит, они не смотрят. И они должны смотреть на тебя на свиданиях, когда ты красивая.
— Ты права, — отвечаю. Она слишком сообразительна. — Очень хороший совет.
Она улыбается, когда я подхожу, наклоняюсь и целую ее в лоб.
— Поспи, — говорю ей. — Может, завтра устроим что-нибудь особенное.
***
— Утки! Утки! Утки! Утки!
Я качаю головой, когда Мэдди хватается за расфасованные пакеты с капустой на помосте рядом с кассой, взволнованно повторяя это слово, едва давая Бетани шанс пробить капусту, и тем более сложить в пакет к остальным покупкам.
— Ты собираешься к уткам сегодня? — спрашивает Бетани со смешком, забирая мою оплату.
— Да! — восклицает Мэдди. — Пикник с утками! Да, мамочка?
— Да, — отвечаю. Если печенье и сок считаются за пикник, как мне нравится думать.
Бетани драматично хмурится.
— Счастливица. Я буду работать целый день, в отличие от твоей мамы, поэтому никакого кормления уток для меня.
— Утки едят все время, — говорит ей Мэдди. — Каждый день, поэтому можешь покормить их, когда не будешь работать!
— Знаешь, ты абсолютно права, — говорит Бетани. — Мне стоит запомнить
Мэдди улыбается, довольная, и начинает прыгать вокруг, как будто играет в классики, прыгая с квадрата на квадрат по клетчатому полу.
Бетани отсчитывает мою сдачу, когда меняет тему, бормоча о графике и выходных и бла-бла-бла... именно о том, о чем я не хочу говорить, но терплю, прежде чем пора уходить. Оглядываюсь в поисках Мэдди, замечая ее в конце линии кассы, когда она смотрит на то, что не должна видеть.
«Хроники Голливуда».
— Достаточно, — говорю я, прижимая руку к ее спине, уводя. Она не сопротивляется, и я благодарна, что малышка только недавно научилась читать, и поэтому не понимает половину написанного.
ДЖОННИ КАННИНГ ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ОБРАЗЕЦ РЕАБИЛИТАЦИИ!
Алкоголь, наркотики, секс-зависимость крушит звёздную жизнь Бризо!
Друзья переживают, что он стоит на пороге смерти!
Я увожу дочку из магазина, неся наши вещи для пикника, в то время как Мэдди тащит пакеты с капустой. Достаю ключи от машины из кармана, пытаясь присматривать за ней одним глазом, когда она резко останавливается, уронив один из пакетов.
Я тоже останавливаюсь, слыша ее шепот:
— Бризо.
— Знаю, золотко, — бормочу, поднимая пакет с капустой, собираясь обратно передать его ей, пока она отходит от меня.
— Бризо, — снова повторяет, на этот раз немного громче, убегая.
— Мэдисон! — кричу, побежав за ней. — Остановись!
Мэдди не останавливается, но я да. Она в трех метрах, направляется к кому-то, приближающемуся к продуктовому магазину. Она бежит прямо на человека, блокируя ему дорогу, когда снова говорит:
— Бризо!
О, боже.
О, нет.
Нет, нет, нет...
Бризо...
Джонатан стоит перед ней, моргая, замешательство написано на его лице. Не уверена, как она узнала его, с щетиной на лице, все еще избитого. Он выглядит как потрепанная версия актера, и тем более не как его персонаж.
Мою грудь сдавливает, когда задерживаю дыхание. Он не сразу ее узнает, но я замечаю момент, когда его осеняет. Вспышка шока, которую он не может скрыть, прежде чем его выражение становится спокойным. Может, он и паникует, но не показывает этого, во всяком случае, я не вижу.
Тем не менее, он сохраняет молчание.
Джонатан смотрит на Мэдди в тишине.
Я так много раз представляла этот момент, сотней разных способов, ни к одному из них даже отдаленно не была готова, но никогда это не было так. Понятия не имею, как он отреагирует, не знаю, что будет делать. Все вышло у меня из-под контроля, поэтому мне хочется схватить ее за руку и убежать.
Джонатан встречается глазами с моими, умоляя взглядом. Это паника. Осторожно я делаю шаг вперед.
— Бризо? — снова говорит Мэдди, стоя прямо перед ним, снова привлекая его внимание к себе. Сейчас она звучит неуверенно, не понимая его реакции, что, кажется, подталкивает его к действиям.
— Привет, — отвечает он, присаживаясь на колени, чтобы быть с ней на одном уровне. — Не произноси это громко. Люди могут услышать.
— Мамочка сказала, что отдала тебе мой рисунок, — щебечет Мэдди радостно, крича шепотом. — Ты видел?
На его лице легкая улыбка.
— Да.
Я едва слышу его голос. Он смотрит на нее так, будто хочет запечатлеть ее лицо в своей памяти, как будто боится, что это может быть их последняя встреча.
— Он тебе понравился? — спрашивает она. — Ты почувствовал себя лучше?
— Я люблю его, — говорит он. — И почувствовал себя гораздо лучше. Спасибо тебе.
— Всегда, пожалуйста, Бризо!
Его взгляд встречается с моим, пока он изгибает бровь. Он ждет, что я что-то сделаю. Но что?
— Мэдди, милая, мы говорили об этом, — говорю я. — Он не настоящий Бризо, помнишь?
— Знаю, — она драматично закатывает глаза, как будто я сумасшедшая. — Он Джонни по телевизору, в газетах и так далее, но он также все еще Бризо, верно?
— Верно... я думаю.
— Ты права, — говорит он, протягивая ей свою левую руку. — Хотя меня зовут Джонатан. Рад с тобой познакомиться.
Она хватает его за руку, быстро пожимая.
— Мамочка зовет меня Мэдди. Ты тоже можешь меня так называть!
— Мэдди, — повторяет он.
Такой сентиментальный момент или, ну, он должен быть таким. Слезы жгут мои глаза, я смаргиваю их, комок образуется в моем горле, который сглатываю, не желая смущать Мэдди своей реакцией.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я тихо, когда Джонатан встает.
— Миссис Маклески отправила меня за молоком, — поясняет он. — Сказала, что я должен быть полезен.
— Да, эм... — смотрю в сторону магазина. — Ты не захочешь этого сделать. Кассир, чья сегодня смена, фанатка Бризо.
— Я тоже! — восклицает Мэдди.
Хватаю девочку за плечо, притягивая к себе.
— Да, но ты, малышка, знаешь, как хранить секреты.
— Знаю, — заверяет она, широко улыбаясь, когда смотрит на меня. — Как в тот раз, когда мамочка рассказала мне секрет, что ты не....
Я даже не знаю, о чем она, но не позволяю ей закончить, прикрывая ее рот рукой, заглушая слова, и шиплю:
— Секреты, помнишь?
Джонатан смеется.
— Ну, полагаю, никакого молока для миссис Маклески сегодня.
Мэдди убирает мою руку от своего рта, слишком возбужденная, чтобы оставаться тихой.
— Я могу купить молоко!
— Нет, я, эм... — черт. — Я могу. Это займет всего секунду. Только... — Черт. — Эм... — Как я вляпалась в это? — Просто подождите здесь. Как думаешь, ты можешь...? — Черт. Черт. Черт. Машу между ним и Мэдди. — Всего на секунду?
Глаза Джонатана расширяются, когда он понимает, о чем я, как будто не может поверить своим ушам, что забавно, потому что я не могу поверить, что это вылетело из моего гребаного рта. Я, правда, попросила его присмотреть за ней?
— Конечно, — отвечает парень нерешительно, как будто ждет, будто я изменю свое мнение, и я хочу, но не могу, не тогда, когда уже сказала об этом. — Если ты уверена.
Я киваю.
— Сейчас вернусь.
Пытаюсь успокоиться, не показывать своей тревоги, мои шаги решительные, когда я возвращаюсь в магазин. Иду в заднюю часть помещения, хватаю галлон молока, прежде чем иду к кассе, все это время мое сердце неистово стучит. Не могу поверить, что делаю это. Я оставила Мэдди с Джонатаном, просто оставила ее с ним. Он может забрать ее. Сбежать. Вдруг это был его план все время. Может, ему и не нужно молоко.
— Забыла что-то? — спрашивает Бетани, когда я ставлю галлон.
— Да, — бормочу. — Сглупила.
Она пробивает молоко, и я оплачиваю, затем хватаю галлон, прежде чем она может завязать разговор.
Выходя из магазина, с дрожью выдыхаю, замечая, что они все еще стоят вместе. Мэдди говорит без остановки, пока Джонатан улыбается, как будто загипнотизированный.
Его улыбка тускнеет при моем появлении. Он почти выглядит разочарованным, что я вернулась. Пытаюсь отмахнуться от этой мысли, когда сую ему молоко, но мой желудок стягивает в узел.
— Спасибо, — благодарит он. — Мэдди рассказала мне все об утках.
— Это правда? — спрашиваю ее. — Вероятно, не стоит удивляться.
— Я рассказала ему, что они едят капусту! — говорит она, сжимая пакеты. — Он сказал, что это безумие, потому что они едят хлеб. Но это он говорит безумие, потому что хлеб плох для них. Он не верит, что они едят капусту!
— Ну, — говорю я, когда она делает паузу, чтобы перевести дух. — Полагаю, он не знает много об утках.
— Полагаю, нет, — соглашается Джонатан, задерживаясь, будто не хочет уходить.
— Он должен пойти! — объявляет Мэдди, смотря на него широко раскрытыми глазами. — Ты можешь покормить уток!
— Не уверена насчет этого, золотко, — говорю я.
— Почему? — спрашивает Мэдди.
Почему? Хороший вопрос, на который у меня нет ответа, по крайней мере, ответа, который она поймет.
— Уверена, он занят.
— Слишком занят для уток? — спрашивает она, смотря на него в неверии. — Ты не хочешь покормить их со мной?
Я облажалась. Вот так. Мгновенно это понимаю. То, как она спросила это, то, как сформулировала? Нет варианта, что он ответит «нет».
Джонатан что-то бормочет, не отвечая на ее вопрос, и смотрит на меня, в поисках помощи. Странно видеть его таким уязвимым. Он будто тонет сейчас.
— Мы будем в парке, — говорю ему. — Если хочешь прийти, когда занесешь молоко.
— Ты уверена?
Он спрашивает меня, но Мэдди отвечает.
— Да.
Парень смеется.
— Тогда, полагаю, увидимся.
После момента колебания, момента, когда он снова пялится на Мэдди, Джонатан, наконец, уходит. Мэдди наблюдает, пока он не пропадает из виду.
— Мамочка, это Бризо! Он здесь.
В ее глазках мелькают звезды, моя девочка-мечтательница, и я возвращаю ей улыбку, хоть и переживаю, что все это неизбежно ее сокрушит. Он здесь, и он старается, но как долго это продлится? Сколько пройдет времени, прежде чем он снова сбежит из города и вернется к своей жизни, оставив все позади? Сколько времени пройдет, прежде чем моя желающая любви маленькая девочка станет для него неудобством?
Глава
Джонатан
В это время в парке тихо, только пара семей проводит досуг, занятые своими делами. Никто не обращает на меня внимание, когда я направляюсь к столам для пикника, низко опустив бейсболку и солнцезащитные очки, чтобы избежать контакта глаза в глаза.
Я проводил пресс-конференции в прямом эфире, выходил на красные дорожки, давал показания в суде перед влиятельными прокурорами, которым ничего не стоило разорвать меня на части. Однажды был в реабилитационной клинике... дважды... хорошо, может, пять раз, провел бесчисленное количество встреч АА и изливал душу лучшему психотерапевту на западном побережье. Прослушивания за прослушиванием, встречи и переговоры, интервью на пресс-конференциях, где репортеры, казалось, не понимали значение словосочетания «личные вопросы». Я находился рядом с влиятельными людьми, однажды даже встречался с президентом.
Но никогда за всю жизнь не нервничал так, как в этот момент.
Мои ладони потеют. Руки зудят. Мое запястье чертовски болит, чувствую, как оно пульсирует в такт биению моего сердца.
Мне кажется, меня сейчас стошнит, но я беру себя в руки и направляюсь к воде, где Кеннеди сидит с нашей дочерью.
Чувствую себя дерьмово, но ничего не помешает этому... что бы ни было. Я приму все, что смогу получить.
— Ты пришёл!
Голосок Мэдисон громкий, когда она бежит ко мне, все еще держа в руке пакеты с капустой. Темные волосы обрамляют ее лицо, а коса растрепалась. Она убирает от глаз волосы, которые ей мешают, улыбаясь мне.
— Конечно, — отвечаю. — Не мог пропустить встречу с утками.
Сует мне один из пакетов, почти толкая меня им. Я морщусь, когда она задевает поврежденное ребро. Чертовски больно, но я не издаю ни звука, когда Мэдди говорит:
— Ты можешь покормить их из этого, потому что я буду из этого.
Я беру пакет, колеблясь, прежде чем снимаю слинг с руки. Мне следовало носить его пару дней, но к черту. Не смогу сделать это одной рукой. Бросаю слинг на траву, наблюдая, как Мэдисон разрывает свой пакет, немного перестаравшись и почти теряя всю капусту. Та начинает высыпаться, и инстинкты берут свое. Вытягиваю руку резко и хватаю капусту, поморщившись, когда боль простреливает мое предплечье.
— Осторожнее.
— Я держу, — говорит она безразлично, хотя не делает этого, оставляя следы от капусты, как «Гензель и Гретель» с крошками. Капуста не попадет к уткам, к тому времени, как мы до них доберемся.
— Вот, — говорю я, пытаясь открыть второй пакет. — Давай поменяемся.
Она пожимает плечами, как будто не видит разницы, но меняется со мной пакетами, прежде чем направляется к воде.
— Иди сюда, я тебе покажу!
Мы повстречались всего час назад, но она уже окрутила меня вокруг своего пальчика и командует. Следую за ней к берегу, где семья уток плещется в воде.
— Что насчет твоей мамы? — спрашиваю, испытывая чувство вины, будто украл ее у Кеннеди.
— Мамочка не любит уток. Она говорит, что я могу их кормить, но они должны оставаться здесь, потому что могут ее съесть.
Я смеюсь над этим, бросая взгляд на Кеннеди, которая сидит на столе для пикника, наблюдая за нами.
— Полагаю, некоторые вещи никогда не меняются.
— Какие, например?
Я смотрю на Мэдисон.
— А?
— Что никогда не меняется?
— Люди, — отвечаю. — Ну, или некоторые люди. Твоя мама не очень сильно изменилась.
Она все еще красивая, сообразительная женщина, какой всегда и была. Даже в семнадцать, когда впервые вошла в мою жизнь, она казалась более собранной, чем кто-либо еще, но ее причуды все еще с ней.
— Ты знаешь мою мамулю? — спрашивает Мэдди, нахмурив лобик.
— Да, мы хорошо знали друг друга.
Кажется, Мэдди обдумывает это, когда преодолевает остальное расстояние до реки, хватая горсть капусты из пакета, и поднимает ее над головой, бросая в воду. Утки не колеблются, бросаясь прямо к ней. Капуста исчезает в одно мгновение, и Мэдди бросает еще одну горсть, пока утки кучкуются у берега озера, издавая много шума.
— Иисус Христос, — бормочу, когда утки окружают нас, пытаясь вырвать пакет с капустой из моих рук, в то время как Мэдди хихикает, бросая горсть за горстью.
Паникуя, я переворачиваю пакет и высыпаю все к черту, прямо на землю, отходя немного назад. Мэдисон делает то же самое, наблюдая за мной, высыпает свою капусту сверху.
— Ты права, — говорю. — Им нравится капуста.
— Я же говорила, — восклицает она, скомкав пакет в шар, пока ищет куда выкинуть.
Я забираю его.
— Я могу выбросить.
— Спасибо, Бризо.
Все, что она говорит, прежде чем убегает, кружа вокруг, играя с утками, которые следуют за ней, хотя у нее и нет капусты. Я беру свой слинг и бросаю пустые пакеты в мусорку, затем направляюсь к Кеннеди. Она не смотрит на меня, не говорит ни слова, попивая сок, пока наблюдает за Мэдисон издалека.
— Безумие, — бормочу. — Столько энергии в этом маленьком человечке.
— Так и есть, — соглашается Кеннеди. — Ты ожидал чего-то другого?
— Не думаю, что чего-то ожидал. Я просто...
— Понимаю.
Она перебила меня, прежде чем я успел закончить. Она понимает? Может быть. Но в ее голосе резкость, которая говорит мне о том, что она не хочет развивать эту тему, поэтому я не заканчиваю предложение:
— Спасибо за приглашение, — благодарю. — Понимаю, тебе было нелегко.
— Не имеет значения, как было мне, — отрезает она. — Между нами все кончено, Джонатан. Имеет значение только Мэдди.
Ее слова жалят.
— Все равно спасибо.
Она кивает, шепча:
— Не заставляй меня пожалеть об этом.
Я чертовски надеялся, что этого не произойдет.
Подбегает Мэдисон, тяжело дыша, размахивая руками и заикаясь на некоторых предложениях. Кеннеди берет коробку с соком, вставляя трубочку, прежде чем передает ей. Девчонка выпивает его за глоток.
— У тебя есть костюм? — внезапно спрашивает девчушка, пока комкает коробку.
Вопрос застает меня врасплох.
— Что?
— Для Бризо. У тебя есть этот костюм или нет?
— Эм, нет, — отвечаю. — Не с собой.
— А где он?
— Где-то в трейлере с гардеробной. А что?
Она пожимает плечами, передавая коробку с соком своей маме.
— Он действует? Превращает в невидимого?
— Нет, это обычный костюм.
— И ты не становишься невидимым?
— Нет, я тоже обычный.
Она хмурится. Такое чувство, что я сказал ребенку, что Санты не существует.
— Но ты герой, — спорит она. — Я видела по телевизору, так что, может, тебе и не надо исчезать, так ты сможешь остаться, и теперь тебе не придется уходить.
Эти слова как удар под дых. Я яростно моргаю, не уверенный, что она имеет в виду, но мне вербально надавали тумаков.
— На днях мы читали отрывок из «Призрачного», — поясняет Кеннеди. — Она не рада, что Бризо исчезает в конце.
От объяснения лучше не становится. Вздохнув, сажусь на край стола для пикника.
— Да, я всегда считал, что это отстойно. Конечно, он думал, что это к лучшему, но полагаю, авторы могли бы подарить им счастливый конец.
— Он должен вернуться, — говорит Мэдисон. — Тогда ему станет лучше, и они будут счастливы.
Она слишком сильно подбирается к нашей историей, говоря это, сама того не осознавая.
— Хах, возможно, тебе стоит дописать историю.
Мэдисон округляет глаза, ее лицо освещает улыбка. От этого выражения мое гребаное сердце ускоряет бег. Она красивая. Малышка еще красивее, чем я мог себе представить. Внутри нее живет искорка, та, что находит связь во мне, искорка, которую я не чувствовал давно.
— Я могу это сделать! — восклицает она. — Могу все исправить!
Кеннеди смеется.
— Уверена, можешь.
Мэдисон снова убегает. Я сижу в тишине, наблюдая за ее игрой. Проходит несколько минут, прежде чем мой телефон звонит в кармане. Вынимаю его. Клифф.
— Алло? — отвечаю кратко.
— Привет! — говорит Клифф со слишком большим энтузиазмом. — Как наш герой чувствует себя сегодня?
— Зависит от обстоятельств.
— От каких?
— От того, что ты хочешь.
— Просто звоню проверить, как ты держишься.
— В таком случае все хорошо.
— Отлично, — говорит он. — Сегодня не такой угрюмый придурок.
— Может, немного.
— Даже немного считается.
Он смеется.
Клифф никогда не смеется.
— В любом случае у меня не было шанса узнать, как ты, после твоей выписки, — говорит он. — Ты вернулся в Лос-Анджелес?
— Нет, понимаешь ли, я решил... задержаться
— Задержаться, — повторяет он. — Ты все еще в городе?
— Эм, близко.
Ему не требуется много времени, чтобы осознать.
— Ты не мог. Серьезно, скажи, что ты не там, где я думаю.
— Да, я здесь.
Он фыркает.
— История повторяется каждый твой приезд. Каждый чертов раз.
Так и есть. Я слетал с катушек после каждого посещения Беннетт-Ландинг. Уходил в загул, до полного онемения, настолько, что меня могли застрелить, и я ничего не почувствовал бы. И после того, как брал себя в руки, начиналась лекция: я играю с огнем, это кошмар для пиара, представь, что будет, если они пронюхают...
Представь, что здесь появятся папарацци. Представь, что войдут в ее жизнь, как вошли и в твою. Представь, что будут преследовать твою дочь в школе. Что напишут о ребенке, которого ты избегал. Представь, каково тебе будет, когда тебя будут клеймить ругательствами за то, что ты бросил дочь.
— Все хорошо, — фыркаю. — Никто не знает, что я здесь.
— Предполагалось, что ты будешь отдыхать.
— Перестань беспокоиться. Я не собираюсь ввязываться ни во что глупое.
— Лучше бы так и было, — говорит Клифф. — Сейчас хватает проблем и от Серены.
Я вздыхаю, понурив голову.
— Что теперь?
— Она попала в реабилитационную клинику.
Я ожидал услышать это, но, тем не менее, удивлен.
— Добровольно?
— Конечно, если ты считаешь, что все те разы был там добровольно.
Даже близко нет.
— Она отбилась от рук, — жалуется он. — Полагаю, настало время для нее получить помощь.
— Хорошо. Надеюсь, это сработает.
— Я тоже.
— Так это все? Больше нет новостей?
— Нет, — отвечает Клифф. — Если, конечно, тебе нечем поделиться?
Я заканчиваю разговор без лишних формальностей и засовываю телефон в карман, глядя на Мэдисон. Не хочу сглазить удачу. Сегодня была счастливая случа