Ее ответ приходит моментально.
Конечно.
Обдумываю мгновение, прежде чем печатаю.
Каковы шансы, что мы сможем повторить завтра? С меня пицца, с тебя ребенок.
Как только отправляю, печатаю следом.
Конечно, полностью моя идея.
Нет ответа, по крайней мере, не сразу. Засовываю телефон в карман и иду к гостинице по тихим окрестностям.
Достигнув своего назначения, ступаю на крыльцо, когда телефон вибрирует.
Смотрю на экран, и мой желудок ухает вниз.
Вряд ли.
Прежде чем убираю телефон, вижу, что Кеннеди снова печатает. Печатает и печатает, пока я остаюсь на месте, пытаясь не обнадеживать себя раньше времени.
Кажется, будто проходит целое столетие, прежде чем получаю ответ.
Я буду занята на работе, а во вторник будет лучше. Тебе подходит?
Звучит здорово.
Убираю телефон, когда дверь гостиницы открывается, и в дверном проеме возникает миссис Маклески.
— Планируешь входить или будешь проводить ночь здесь?
Ее слова язвительные, но мне все равно. Я прохожу мимо нее.
— Не уверен, что будет комфортнее.
— Крыльцо, вероятно. Я могу даже бросить тебе подушку.
— Всегда говорили, что вы гостеприимны.
— А про тебя всегда говорили, что ты негодяй.
— Негодяй, — бормочу.
— В самом деле, — говорит она. — Но если спросили бы меня, я бы сказала, что это мягко сказано.
— Хорошо, что вас не спрашивают, верно?
Она смеется, похлопывая меня по спине.
— Конечно, ведь если бы спросили меня, я много чего сказала.
— Например?
Жалею о своих сказанных словах сразу же. Эта женщина готова, не колеблясь, обдать меня ядом своих слов.
— О, нет, я не буду играть в эту игру.
— Какую игру?
— В ту, где я даю тебе еще больше поводов хандрить и жалеть себя.
— Я не хандрю.
— Сказал он депрессивным голосом.
Смеюсь из-за ее издевок.
— Должен вам сказать, что у меня был хороший день.
— Ну, хорошо тебе, — говорит женщина. — Если голоден, то еда на кухне, но я иду спать, поэтому никакого шума.
— Да, мэм.
***
Понедельник наступает и быстро проходит.
Я провел почти весь день в кровати, но миссис Маклески не устроило это. Проснулся от стука в дверь во второй половине дня, и мне был брошен список дел.
Дела, которые был должен сделать я.
— Раз ты остаешься здесь, — сказала она. — От тебя должна быть польза.
Я сделал все, по крайней мере, то, что смог. Уборка, развешивание фотографий, смазывание скрипящей двери. Было не так легко с пораненным запястьем, и я не привык к ручному труду, но все сделал, занимая себя в ожидании вторника.
Вторник.
В пять вечера вторника я появляюсь у двери квартиры Кеннеди с двумя большими коробками пиццы: сырная пицца только с сыром, как просила Мэдисон, а во второй «безобразие» сделано из ветчины и ананасов.
Помедлив, стучу в дверь, слыша торопливые шаги внутри, прежде чем дверь распахивается, и маленький шар энергии передо мной улыбается.
— Мэдисон Жаклин! — кричит Кеннеди, входя в поле моего зрения. — Что я говорила о том, как правильно открывать дверь?
— Ох, — глаза Мэдди расширяются, и прежде чем я могу произнести хоть слово, она закрывает дверь прямо перед моим лицом. Стою мгновение, прежде чем дверь тихонько приоткрывается, Мэдди высовывает голову наружу и шепчет:
— Ты должен постучать.
Как только дверь снова закрывается, я стучу.
— Кто там? — кричит Мэдди.
— Джонатан.
— Какой Джонатан?
Я смеюсь, крепче обхватывая коробки с пиццей, когда они начинают выскальзывать. Прежде чем могу ответить, дверь снова открываться, и передо мной стоит Кеннеди.
— Извини, — бормочет она, показывая мне входить, пока хватает Мэдисон за плечи. — Мы работаем над правилами поведения с незнакомцами. Она слишком доверчива.
— Но я знаю, что это он, — спорит Мэдди.
— Ты никогда не можешь быть полностью уверена, — отвечает Кеннеди. — Всегда нужно перепроверить.
Открываю рот, чтобы высказать свою точку зрения, но останавливаю себя, не уверенный, приветствуются ли здесь мои советы. Не хочу, чтобы меня вышвырнули отсюда, даже не поев пиццы.
— Так, эм, должен ли я?.. — приподнимаю коробки с пиццей, замолкая.
— Ох, точно. На кухонный стол.
— Я покажу тебе! — объявляет Мэдисон, как будто я и так не знаю, куда идти, но все равно позволяю ей вести меня. Кеннеди закрывает дверь и следует за нами. Ставлю коробки на стол, и Мэдисон, немедля, открывает верхнюю. Морщится и выглядит шокированной.
— Фууу!
— Да, ладно... — смеется Кеннеди, глядя на пиццу. — Ветчина и ананасы.
— Почему этот фрукт в пицце? — спрашивает Мэдди.
— Потому что так вкуснее, — отвечает Кеннеди, убирая верхнюю коробку, перед тем как открыть вторую. — А эта для тебя.
Мэдисон пожимает плечами, хватает кусок сырной пиццы и начинает есть прямо из коробки. Я рассматриваю это как норму, так как Кеннеди садится рядом с ней и делает то же самое.
— Ты вспомнил, — говорит она, отламывая кусок пиццы с ананасом и начиная откусывать.
— Конечно, — отвечаю, хватая кусок сырной с коробки для Мэдди. — Почти уверен, что буду помнить это всю жизнь. Такое не забывается.
Раздается мягкий смех Кеннеди, и она дарит мне самую искреннюю улыбку, которую я видел за последнее время от нее. Улыбка исчезает, когда она отводит взгляд, но, черт побери, это произошло.
— Тебе стоило принести хлеб, — говорит Мэдисон, вставая на свой стул коленями и наклоняясь ближе, соперничая за мое внимание, как будто боится, что я ее не вижу. — И куриные крылышки!
— Ох, не знал, что ты любишь их, — говорю, — иначе бы принес.
— В следующий раз, — говорит она уверенно, это даже не является для нее вопросом.
— В следующий раз, — отвечаю.
— И содовую тоже, — говорит она.
— Никакой содовой, — присоединяется к разговору Кеннеди.
Мэдисон смотрит на свою маму, затем наклоняется и шепчет:
— Содовую.
— Не уверен, что твоей маме это понравится, — говорю с сомнением.
— Все хорошо, — спорит Мэдди. — Она также говорит дедуле, но он все равно дает мне содовую.
— Это потому что ты эмоционально шантажируешь его, — вступает Кеннеди.
— Нет-нет! — восклицает Мэдди, глядя на свою маму. — Я не шантажирую его!
Кеннеди фыркает.
— Откуда ты знаешь? Ты даже не знаешь значение этого слова.
— И? — удивляется Мэдисон. — Я совсем не жирная.
Стараюсь не рассмеяться, но, Иисус Христос, такое чувство, будто она спорит с самой собой. Кеннеди всегда была чертовски упряма, но я не лучше. Вот почему, когда мы ругались, это было адом.
— Ты смотришь на него щенячьим взглядом, — говорит Кеннеди, хватая Мэдисон за подбородок, сжимая ее пухлые щечки. — И говоришь, что будешь любить его больше всех, если он даст тебе попить кока-колы.
— Потому что так и есть, — говорит Мэдди.
— Это эмоциональный шантаж.
— Ох, — Мэдисон морщится, затем поворачивается ко мне, когда мама отпускает ее. — Как насчет рутбира?
— Боюсь, что нет, — говорю ей. — Прости.
Мэдисон хмурится, выходя из-за стола, чтобы взять сок из холодильника.
Повисает тишина, но она длится пару секунд, прежде чем Мэдисон решает, о чем хочет поговорить. Малышка может исправить любую неловкую ситуацию, осознаю я, когда она болтает, делится историями о том, что и кто делает на занятие «Покажи и расскажи» в подготовительном классе.
— Иди мой руки, — наставляет ее Кеннеди, когда Мэдди доедает пиццу; все ее лицо и руки в соусе. — Закончишь домашнюю работу и сможешь поиграть.
Мэдисон спрыгивает со стула и убегает. На расстоянии слышен шум воды, когда Кеннеди убирает остатки со стола.
— Домашнее задание в детском саду, — хмыкаю я.
— Просто рисование, — объясняет, снова садясь напротив меня. — Нарисовать три предмета, которые начинаются с буквы «С». Не очень сложно, но Мэдди любит рисовать, она никогда не останавливается на трех. Может изрисовать весь альбом.
Звучит похоже на кое-кого, кого я знаю — ее маму, которая барабанит по столу, выглядя обеспокоенной. Кеннеди всегда была суетливой, но использовала эту энергию для созидания.
— Ты все еще пишешь? — интересуюсь.
— Нет.
— Почему?
Кеннеди пожимает плечами.
Я хочу, чтобы она посмотрела на меня. Знаю, что это лицемерно, эгоистично. Я хочу многого. Прошу о многом. О большем, чем заслуживаю, после всего, что было. Я обидел ее, и хотел бы все исправить, быть тем мужчиной, каким она меня представляла раньше.
Вытягиваю руку, мои пальцы едва касаются ее, прежде чем она убирает руки. Кеннеди прячет их под столом, сжимая в кулаки, вероятно. Не сомневаюсь в этом. Однако она встречается со мной взглядом.
— Что мне сделать? — спрашиваю. — Я готов на все.
Я звучу чертовски отчаявшимся, знаю, но так и есть. Мой психотерапевт сказал бы, что это не здорово, что я созависим. Джек, вероятно, сказал бы мне перестать быть жалким ублюдком. Клифф напомнил бы, что весь мир у моих ног, но, кажется, это не имеет значения, не когда единственный человек, который по-настоящему верит в меня, смотрит на меня так, будто я худший из худших.
Кеннеди медлит, но прежде чем может ответить, влетает Мэдди, кладя листок на стол между нами.
— Мне нужно еще что-то на «С», — говорит она, хотя на бумаге уже дюжина предметов. Старательная ученица.
— Снежинка, — предлагает Кеннеди, изучая листок, затем кладет руки обратно на стол, указывая на что-то. — Ты написала «свинья» неправильно. После «в» идет буква «и».
Мэдисон хмурится, хватает лист и убегает.
Как только она уходит, я делаю вторую попытку, потянувшись к рукам Кеннеди. На это раз она не убирает их при моем касании, и мои ладони накрывают ее.
— Почему ты делаешь это? — спрашивает тихо Кеннеди. — Прошло шесть лет, Джонатан. Шесть лет.
— Я понимаю, просто...
— Просто что? Предполагаешь, что я все еще тебя люблю?
— А ты любишь?
Кеннеди трясет головой, но это не отрицание. Больше похоже на раздражение, что я посмел такое спросить.
Снова вбегает Мэдисон, и я убираю руки.
— Как написать «свинью»? — спрашивает она, стирая слово на бумаге. Кеннеди объясняет, и Мэдди пишет его, прежде чем бросает ручку. — Сделано!
— Отличная работа, — хвалит Кеннеди. — Теперь можешь поиграть.
Мэдисон поворачивается ко мне.
— Хочешь поиграть?
— Конечно, — соглашаюсь, следуя в ее комнату, полагая, что лучше дать ее матери личного пространства, чем давить на нее и в итоге получить удар по лицу.
Я не переживаю за свою мужественность, поэтому не боюсь играть в куклы. Так что, когда Мэдисон сует мне Барби, я не отказываюсь. Покажу ей лучшую игру с Барби, если она того хочет.
Рассматриваю куклу, пока Мэдисон копается в коробке с игрушками. Она отличается от тех, с которыми играла моя сестра. Эта Барби больше похожа на ученого, чем на стриптизершу, вся одежда на ней, и волосы нетронуты.
— Нашла! — восклицает Мэдди, вытаскивая еще одну куклу. Замираю при виде знакомого бело-голубого костюма и копны светлых волос. Вы, должно быть, шутите.
Они сделали меня в виде куклы. Или, скорее, его. Бризо. Но это не фигурка, это кукла, как Кен.
— Я буду Бризо, а Барби будет Марианной, и ты будешь ею играть, — объявляет Мэдди, садясь на пол и похлопывая по дереву рядом с собой.
— Подожди, разве я не должен быть Бризо?
— Ты и так он все время, теперь мой черед.
Не могу спорить с этой логикой.
— У Барби не тот цвет волос, — говорю. — У тебя нет куклы Марианны?
— Нет, потому что она слишком дорогая, но ты ведь можешь притвориться.
— Верно, — отвечаю, хотя она внезапно смотрит скептически, будто сомневается в моих способностях. — Не переживай, я справлюсь.
Мэдди начинает. Я не знаю, что происходит, а ребенок не дает мне никакого направления игры, поэтому я импровизирую. Мэдди все быстро меняет, придумывая разные сюжетные повороты. Вот мы убегаем от каких-то плохих парней, как вдруг внезапно оказываемся в школе. Я выпускаюсь, мы оба становимся ветеринарами для ее мягких игрушек, и в следующую секунду меня выбирают президентом всего мира.
Это забавно. Мэдди забавная. Девчушка очень находчива. В конце концов, она отвлекается и откладывает куклу, чтобы порисовать снова. Она полностью погружена в свое занятия, будто в транс; я извиняюсь и ухожу, хотя не уверен, что она замечает. Взяв куклу Бризо, иду по коридору, заметив движение в соседней комнате.
Спальня Кеннеди.
Она сидит на краю кровати, переодетая из рабочей униформы в треники и майку, занятая тем, что собирает волосы. Останавливаюсь у двери, следя за ней из коридора и не делая попыток вторгнуться в личное пространство. Она насторожено смотрит на меня, взгляд фокусируется на кукле в моих руках.
Она смеется.
Да, она, черт побери, смеется.
— Мэдди заставила тебя ею играть? — спрашивает Кеннеди, кивая на куклу.
— Нет, на самом деле я был Барби, — отвечаю. — Не думаю, что она была впечатлена моими способностями, потому что вернулась к рисованию.
Еще один смешок.
Могу слушать этот звук вечно.
— Не принимай близко к сердцу, — заверяет Кеннеди, проходя мимо меня на выход из комнаты. — Уверена, у тебя получилось лучше, чем у меня. Обычно меня понижают до зрителей.
Кеннеди направляется в гостиную, а я с любопытством следую за ней. Там она садится на диван и включает телевизор, подобрав под себя ноги, и переключает каналы в тускло освещенной комнате. Солнце уже село, что означает, они скоро будут готовиться ко сну.
— Ты работаешь каждый день? — интересуюсь.
— Будние дни.
— Так выходные у тебя свободные?
— Обычно, — отвечает. — Работаю, пока Мэдди в подготовительной группе в саду.
— И чем занимаешься, когда не работаешь?
Она стреляет в меня взглядом, будто я идиот.
Полагаю, так и есть.
— Я должен уходить, — говорю, направляясь в спальню Мэдди, и вижу, что она все еще рисует. — Эй, Мэдди.
— А?
— Я ухожу.
Она перестает заниматься своими делами.
— Почему?
— Потому что уже поздно.
— Но почему ты не можешь остаться?
Потому что облажался годы назад и не уверен, смогу ли снова все исправить.
— Просто не могу, но я вернусь.
— Завтра?
— Эм, не завтра, но скоро.
— Насколько скоро?
— При первой возможности буду здесь.
— Хорошо, — отвечает она, возвращаясь к рисованию. — Пока!
— Пока, Мэдди.
Кеннеди с осторожностью за мной наблюдает, когда я вхожу в гостиную.
— Я должен вернуться в город утром, — объявляю, стоя у двери.
— Ты уже уезжаешь, — отвечает она резко, почти с обвинением в голосе. — Стоило догадаться.
— Я вернусь.
— Уверена, так и есть.
Не думаю, что она мне верит.
Как бы сильно мне не хотелось остаться и убедить ее, понимаю, что она не поверит мне, пока я не докажу. Поэтому покидаю их квартирку, прикрываю дверь и жду, пока Кеннеди не закроет на замок.
***
— Ну, надо же, мой любимый клиент...
Останавливаюсь в дверном проеме кухни миссис Маклески, когда слышу эти слова. Клифф. Утренний солнечный свет заливает первый этаж гостиницы, уже прогрев помещение до комфортного состояния, потому что старуха не доверяет кондиционерам. Клифф сидит за кухонным столом, поедая что-то похожее на омлет, а взгляд прикован к «БлэкБерри», лежащему возле тарелки.
Миссис Маклески занята мытьем посуды, оттирая сковородку, в которой, очевидно, готовила ему этим утром. Какого хрена?
— Ты говоришь обо мне? — спрашиваю, не уверенный полностью.
— О ком еще я могу говорить?
— Не знаю, — бормочу, усаживаясь напротив него. — О ком угодно.
Он смотрит на меня, тщательно изучая выражение лица. Знаю, что ищет признаки похмелья. Почти уверен, что выгляжу как дерьмо. Я даже не удосужился побриться. Но сегодня он ничего не увидит, никаких признаков. Хочу послать его ко всем чертям просто за эти мысли, но не могу винить за подозрительность.
Я все портил множество раз.
— Как дела? — спрашивает Клифф.
— Трезвый, — бормочу в ответ.
— Вижу это, — говорит. — А по-другому?
— Немного устал, — бросаю взгляд на его тарелку. — Немного голоден.
— Уверен, твоя прекрасная хозяйка будет счастлива покормить тебя.
— Нет, — вступает миссис Маклески. — Не буду.
— Или не будет, — продолжает Клифф, съедая последний кусок омлета и даже не удивляясь происходящему.
— Все нормально, — говорю. — Мне не нужна ничья забота. Могу сам справиться.
Клифф опускает свою вилку.
— Если бы это была правда, я бы потерял свою работу.
— Неважно. Что ты вообще здесь делаешь? Как узнал, где я остановился?
— Это маленький городок, — поясняет. — Не так уж много вариантов. Я здесь, потому что ты не отвечал на звонки, поэтому я засомневался, что ты помнишь про сегодняшний прием. Подумал, что могу составить компанию.
— Я помню, — отвечаю. — И спасибо.
— Но, кстати говоря, если бы ты, наконец, нанял нового ассистента, мне бы не пришлось переживать о твоем расписании. Прошел год с тех пор, как тебе кто-то помогал. Все еще не могу понять, почему ты уволил последнего паренька.
— Он сидел на крэке.
— А ты на кокаине.
— Он украл у меня.
— Что? Твои наркотики?
Не собираюсь удостаивать этот выпад ответом.
Это правда, но, тем не менее... к черту это предположение.
— Мы можем ехать? — спрашиваю. — Я бы хотел побыстрее со всем расправиться.
— Ха, думал, сейчас ты менее угрюмый придурок.
— Так и есть. Я просто... Я не знаю.
— Звучит похоже на тебя, — Клифф хватает «БлэкБерри» и задвигает стул, когда миссис Маклески забирает его пустую тарелку. — Завтрак был восхитительным. Спасибо вам.
— В любое время, — говорит Маклески, улыбаясь. — Мне нравится готовить для тех, кто ценит это.
Пропускаю мимо ушей.
Клифф встает, указывая мне следовать за ним, дожидается, пока мы окажемся снаружи, и говорит:
— Боже, это женщина доставляет тебе неприятности?
— Всегда, — отвечаю. — Когда меня впервые арестовали, она была той, кто вызвал копов.
Клифф смеется, когда мы приближаемся к гладкому черному седану.
— Красивая машина.
— Арендовал ее, — объясняет он. — Не хотел вызывать службу такси и выдать твое местоположение.
— Ценю это.
— Просто выполняю свою работу, — говорит он. — Садись, я поведу.
Забираюсь на пассажирское сиденье.
У меня есть машина. Она припаркована в частном гараже в городе. Загнал ее туда, когда начались съемки, на случай, если она мне понадобится, но я не смогу водить, пока не поправлюсь.
Требуется почти два часа, чтобы добраться до города. Еще один час в пробке. Клифф ставит машину на стоянке, когда мы подъезжаем к медицинскому центру. Ваил Корнелл. Ортопедия. Опускаю голову, когда мы проходим дюжину людей, направляясь на седьмой этаж, и сразу к врачу-ортопеду, где ждут моего прибытия.
Да, я понимаю, как это херово. Никто не может просто войти и быть принятым сразу, минуя приемную. Это привилегия, за которую я благодарен — особенно сегодня. Я и так достаточно нервничаю из-за нахождения здесь, и имея со всем этим дело. Ожидание и паранойя сделали бы все невыносимым.
— Мистер Каннинг, как ваши дела? — спрашивает доктор, вставая и вытягивая руку, ожидая, что я пожму в ответ, хоть я и в слинге.
— Хорошо, — отвечаю, игнорируя его протянутую руку. — Готов покончить с этим.
— Человек действия, — хмыкает он. — Мне нравится.
Он больше не тратит времени, отправляя меня прямо на рентген. Чертовски больно, когда осматривают мое запястье, боль прожигает руку до кончиков пальцев.
— Хорошие новости, что смещения нет, так что операция не нужна, — говорит доктор. — Плохая новость, что вы проходите в гипсе еще несколько недель.
— Замечательно, — бормочу, сгибая пальцы.
— Сколько недель? — спрашивает Клифф, стоя в углу кабинета и копаясь в своем «БлэкБерри».
— Сложно сказать точно... Я бы предположил, что около четырех.
— Итак, еще один месяц? — спрашивает Клифф.
— Да, — отвечает доктор. — После этого ему, вероятно, понадобится реабилитационная терапия.
— Но он будет без гипса?
— Да.
— Рад слышать, — отвечает Клифф. — Что-то может ускорить процесс заживления?
— Не существует чудодейственного лечения, но кое-что может помочь. Витамины. Кальций. Упражнения.
— То есть сжимать мячик для снятия стресса и пить молоко?
— Да, — соглашается доктор. — Зеленолистные овощи подойдут также.
Они обсуждают меня, будто меня здесь нет. Смотрю на свое опухшее запястье с раздражением, когда шевелю пальцами.
— Так, давайте, наложим гипс, — предлагает доктор, — чтобы вы могли быть свободными.
Доктор делает свою работу, и мы уходим.
Усаживаюсь на пассажирское сиденье арендованной машины Клиффа, и он сразу начинает вещать:
— Если гипс снимут в течение следующих недель, ты, вероятно, сможешь сниматься раньше, чем ожидалось.
— Ты так думаешь? — спрашиваю, наблюдая за ним, пока он проверяет календарь в своем «БлэкБерри».
— У тебя есть дублер, который может справиться с кадрами, поэтому им будет нужен только твой голос... — он смотрит на меня. — И, конечно же, твое симпатичное личико.
— Конечно, — бормочу, пытаясь, черт возьми, не допустить, чтобы это задело мое эго, но черт. Актерство — это гораздо больше, чем просто чтение сценария. — Что насчет Серены?
— Что насчет нее?
— Она на реабилитации.
— И?
— Так как мы снова начнем съемки через месяц, если ее реабилитация на девяносто дней?
Клифф смотрит на меня так, будто я выжил из ума.
— Ты, правда, считаешь, что она продержится так долго?
— А ты нет?
— У тебя никогда не выходило, — говорит он. — Пока ты не достиг дна.
— А ты думаешь, она нет?
— Даже близко нет. Единственная причина ее нахождения там — требование студии, — говорит он. — Но не переживай об этом, я позабочусь о ней. Ты должен просто быстрее поправиться.
Тайное свидание