Текст отображается на дисплее. Мой желудок сжимается, руки все еще дрожат, когда я засовываю телефон в задний карман, не отвечая на вопрос.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю. — Думала, ты уехал из города.
— Уезжал, — отвечает. — Но я говорил тебе, что вернусь.
— Да, но не предполагала, что так быстро. Я даже не заметила, что ты уезжал. Почему ты вообще сказал мне?
— Подумал, что ты должна знать.
— Зачем?
Он пожимает плечами, как будто сам не понимает. Прежде чем хоть один из нас может что-то прояснить, в проходе рядом с нами раздается женский голос, выкрикивающий мое имя. Бетани. Чувство паники накрывает меня. Недолгая думая, спонтанно реагирую.
Хватаю Джонатана за руку и спешу вперед. Он не отстает, даже не задает вопросов, когда я тяну его по проходу, подальше от звука голоса Бетани, и заталкиваю в маленькую кладовую. Сама захожу следом за ним и закрываю дверь, оставляя нас в полной темноте. Я больше не вижу Джонатана, но могу его чувствовать, прямо за собой, как он прижимается, а его рука ложится мне на бедро. От его прикосновений моя паника возрастает. Я отхожу, оставляя между нами расстояние.
— Зачем ты здесь? — спрашиваю, понижая голос. — Ты не должен тут находиться.
— Я, эм...
— Кеннеди? — кричит Бетани с другой стороны двери. — Ты вернешься сюда?
— Не говори, — шиплю Джонатану. — Даже не дыши.
Снова открываю дверь и выхожу, оставив небольшую щелку открытой, встретившись лицом к лицу с Бетани, Она хмурится, когда смотрит на затемненную комнату позади меня.
— Что ты делаешь?
— Инвентаризация.
— В темноте?
— Да, я, эм... да, — оборачиваюсь, прежде чем снова повернуться к ней. — Тебе что-то нужно?
— Маркус сказал мне найти тебя, — на ее лице появляется фальшивое выражение. О, боже. — Я попросила выходную субботу через две недели, и он сказал, что только если я найду кого-то, кто меня подменит.
— И ты хочешь, чтобы это сделала я?
— Пожалуйста, — Бетани выпячивает нижнюю губу. — Я бы не просила, но это важно!
— Ладно.
— Бризо-кон на тех выходных, и они планируют большое мероприятие для десятой годовщины вселенной «Призрачного».
— Ладно.
— И понимаю, что, вероятно, звучит глупо, но...
— Я сказала «ладно». Повеселись.
— Правда?
— Я бы не согласилась, если бы так не думала.
Бетани визжит и обнимает меня.
— Спасибо, Кеннеди! О, боже мой, ты лучшая!
— Всегда, пожалуйста, — говорю, отталкивая ее. — Я должна вернуться, ну знаешь, к работе.
Киваю в сторону кладовой.
Она прищуривает взгляд.
— Чем ты на самом деле занимаешься?
— Пока, Бетани.
Я скольжу обратно, закрывая дверь и прислоняясь к ней.
Юмор сквозит в каждом слоге произнесенного Джонатаном слове.
— Такое чувство, что ты снова в средней школе. Насколько жуткой она может быть?
Закатив глаза, провожу рукой по стене рядом с собой и включаю свет. Он не очень яркий, но я могу видеть, как Джонатан прислонился к деревянному ящику с ухмылкой на губах.
— Она пишет фанфик, — рассказываю ему. — При участии себя.
Его улыбка только становится шире.
— Я не говорю о Бризо. О нет, я говорю о фанфике с участием Джонни Каннинга. Эротика.
Первая вспышка беспокойства отражается на его лице, но затем он улыбается.
— Как и ты.
Я закатываю глаза.
— Это совершенно другое.
— Те не менее, она просто девушка с фантазиями, — говорит он. — Нечего скрывать.
— Правда. Но ты действительно считаешь, что она сохранит его только для себя? Да ладно тебе, ее кумир показался на месте ее работы? Прежде чем ты выйдешь за дверь, все это появится в соц. сетях. Ну, конечно, если ты хочешь...
Он качает головой.
Потому что так не думает.
На мгновение повисает тишина, прежде чем Джонатан произносит:
— Капуста.
— Капуста?
— Вот за чем я здесь. Мне нужно купить капусту.
— Оу.
Все, что удается мне сказать.
Снова тишина.
Неловко.
Здесь нет окон, от этого комната кажется невероятно маленькой. Только Джонатан и я, спрятавшиеся вместе после всего этого времени, вдыхаем один и тот же воздух, а пространство вокруг нас заполнено напряженной тишиной. Так много нужно сказать, но не хватит слов.
— Я бы хотел, чтобы все не было таким странным, — произносит он, в конце концов. — Я бы не хотел, чтобы ты была такой отстраненной.
— Да, но вот как бывает, когда люди расстаются.
— Понимаю, но хотелось бы иметь способ, чтобы мы могли...
— Что?
Джонатан не отвечает сразу, отводя взгляд, как будто пытается найти способ объяснить. Забыть? Двигаться дальше? Начать сначала?
— Существовать, — заканчивает. — Я бы хотел, чтобы мы просто могли существовать.
Для такого талантливого актера он не всегда мог правильно выражать себя со мной, но опять же, со мной то же самое. Может, поэтому ему удавалось играть так хорошо. Он говорил за персонажа, и я... ну, я привыкла создавать. Мы вдвоем, казалось, всегда понимали друг друга, до того дня, как нас просто не стало, и не было никакого способа вернуться назад, в то место, где мы так пытались общаться.
Но на время мы просто... были.
Это самое комфортное чувство в мире.
Когда ты теряешь свою вторую половинку, ты находишься в полной прострации. Как потерять частичку души.
— Извини, — произносит Джонатан, снова смотря на меня.
— Сколько еще раз ты собираешься извиняться?
— Пока ты не поверишь мне.
— Я верю, — отвечаю.
— Да?
— Да, верю.
Он смотрит на меня, когда я произношу это. Парень не отвечает, но могу сказать, что сдерживает реакцию.
— В любом случае, нам нужно выбраться отсюда, пока тебя не поймали, — говорю я, отталкиваясь от двери. — Могу взять для тебя капусту.
Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Джонатан останавливает меня, хватая за руку. Я напрягаюсь, с дрожью выдыхая, когда он притягивает меня к себе. Только мгновение он прижимает меня, вдыхая, а я стою так близко, что если встану на цыпочки, то смогу почувствовать вкус его губ.
А я хочу.
По крайнее мере какая-то часть меня, самая глубокая, почти подталкивает к этому. Когда он касается меня, я будто пьянею. Но это мгновение заканчивается, когда Джонатан говорит:
— Мне также нужно молоко.
Его голос, его слова приводят меня в чувства.
— Молоко.
— Да, — подтверждает, отпуская мою руку. — Если ты не возражаешь.
— Эм, конечно, никаких проблем.
Выхожу, и Джонатан следует за мной, направляясь к выходу, я не слышу безумных криков, значит, у него все получилось.
Бетани стоит у своей кассы, не обращая внимания на то, что ее окружает, листая последнее издание «Хроники Голливуда».
— Что-нибудь интересное? — спрашиваю, ставя капусту и молоко на ленточный конвейер.
Бетани вздыхает, убирая таблоид в сторону.
— Не совсем. Клянусь, такое чувство, что Джонни Каннинг растворился в воздухе. Никто не видел его нигде.
Я смотрю на выход, улавливая, как он скрывается наружу.
— Я уверена, он где-то рядом.
— Надеюсь, — отвечает Бетани. — Аррр, надеюсь, он не валяется мертвым в какой-нибудь канаве. Будет отстойно.
— Да, — соглашаюсь, когда она пробивает покупки.
После того как я их оплачиваю, Бетани снова берет журнал и продолжает читать. Я направляюсь на улицу, пока она отвлечена, неся пакет Джонатану.
— Вот, — говорю ему, протягивая пакет. — Молоко и капуста, чтобы ты мог покормить уток или что ты там собираешься сделать.
Он издает смешок.
— Это для меня. Доктор прописал.
— Ужасно.
— Ах, могло быть хуже.
— Как скажешь, — бормочу, смотря на часы. — Мне нужно вернуться к работе.
Возвращаюсь в магазин, когда он кричит мне:
— Кей?
Я смотрю на него, слова крутятся на моем языке, но я не произношу ни звука. Взгляд на его лице заставляет меня молчать, он кажется уязвимым.
— Спасибо, — произносит Джонатан тихо.
Я киваю, медля, прежде чем сказать.
— Если ты изменишь мнение насчет поедания этой капусты, уверена, Мэдди с удовольствием поможет тебе избавиться от нее.
Джонатан улыбается. Это искренняя улыбка, неосознанная, как счастье, которое человек излучает изнутри. Я больше ничего не говорю, но и не жду его ответа. Находясь рядом с ним, я ставлю под угрозу свои чувства. Свое здравомыслие.
Возвращаюсь в магазин, проходя мимо Бетани и ее кассы. Она убирает журнал и смотрит на меня.
— Разве ты только что не ушла?
— Выходила подышать, — объясняю. — У меня есть еще час до конца смены.
— Что ты сделала с продуктами?
— Положила в машину.
— Даже молоко?
— Эм... да.
— Но разве оно не скиснет.
— Вероятно.
Она пялится на меня, бормоча:
— Клянусь, иногда ты очень странная.
***
— Я должна все отменить.
— Нет, не должна, — голос Меган уверенный, в нем слышно, что она не желает спорить. — Что ты должна сделать, так это объездить этого парня, если понимаешь, что я имею в виду.
— Меган...
— Я серьезно, — продолжает подруга. — Проверь, как работает двигатель у этого паренька.
— С каких пор ты за Дрю?
— Я не за него, — она морщится в отвращении. — Я за оргазм, и знаю, что у тебя давненько его не было.
Я смеюсь, пока не раздается детский голосок.
— Что это?
Мэдди сидит за кухонным столом напротив Меган, размахивая ножками, пока рисует сердце на листе бумаги.
— О чем ты спрашиваешь? — уточняю я, прислонившись к кухонной стойке, скрестив руки на груди.
— О том, что сказала тетя Меган, — отвечает Мэдди. — Что такое орга… эм...?
— Организм, — выпаливаю я, осознавая, что она спрашивает о значении слова «оргазм».
— Организм, — говорит она. — Что это?
— Это научный термин, — вступает Меган. — Так они называют форму живого, ну знаешь, все, что живое.
— У тебя нет живого? — спрашивает Мэдди, отрываясь от своего рисунка, вздернув бровь. — Уже давно?
— Ну, у меня есть ты, — отвечаю, останавливаясь возле ее стула и взлохматив Мэдди волосы. — Ты живая. Мне больше не нужно ничего другого, даже те организмы, о которых говорит Меган.
Кажется, Мэдди удовлетворена этим ответом, когда возвращается к рисованию, пока Меган бросает на меня взгляды, наполовину наполненные извинением, наполовину жалостью. Я закатываю глаза, затем смотрю на Мэдди.
— Наверное, мне пора одеваться.
— Что-то сексуальное! — кричит мне Меган.
Вместо этого выбираю что-то простое: облегающие джинсы, черные балетки, черную рубашку. Расчесываю волосы, позволяя темным локонам свободно свисать, и накладываю немного макияжа. Готово. Меган морщится, при виде меня, но держит свое мнение при себе.
— Мамочка, ты можешь нарисовать звезды? — спрашивает Мэдди, передавая мне листок и карандаш.
— Конечно, — отвечаю. Не уверена, в чем ее задумка, но легко могу распознать горизонт. Я несколько раз показывала, как проще всего нарисовать звезды, но она всегда просит меня нарисовать за нее, раз уж это единственное, на что я способна.
Раздается стук в дверь квартиры. Меган вздыхает, когда отодвигает стул, чтобы встать, и шепчет, проходя в этот момент мимо меня:
— Похоже, твой организм здесь.
— Я сейчас, — бормочу, заканчивая звезды, прежде чем передать карандаш Мэдди. — Я должна идти, милая.
— Куда?
— На свидание с другом.
— Могу я пойти на это раз?
— Не сегодня, — отвечаю ей, нахмурившись, когда вижу разочарование в ее глазах. — Но как-нибудь обязательно.
— Это тот друг, который не заметил, что ты красивая, в прошлый раз?
— Эм, да, он.
Мэдди морщится.
Я почти смеюсь.
Но затем слышу еще один стук в дверь, Меган повышает голос, когда говорит:
— Иисусе, держи свой проклятый... о, чертов, боже. Нет.
Я напрягаюсь, когда слышу, что ее тон сменяется от легкомысленного до шокированного.
— Нет, нет, нет, — повторяет она, прежде чем объявляет. — Убирайся на хер отсюда.
Выглядываю из кухни, и когда вижу, что происходит у передней двери, мой пульс ускоряется. Джонатан стоит на небольшом порожке перед моей квартирой, всего в полуметре от своей сестры.
— Меган, — говорит он, кивнув в приветствии.
В момент, когда он произносит ее имя, шок отступает, сменяясь на злость, и она прищуривается.
— Нет, — говорит Меган резко, захлопывая дверь перед его лицом.
Мэдди подпрыгивает от звука хлопка.
— Меган, — стону. — Пожалуйста.
Мне не нужен скандал, не тот, где мне придется объясняться. Меган снова открывает дверь, Джонатан все еще стоит на месте.
Мэдди ахает, замечая его, и спрыгивает со стула, хватая свой рисунок, когда бежит к двери.
— Джонатан!
— Привет, — говорит Джонатан, избегая смотреть на свою сестру, вместо этого сфокусировавшись на Мэдди.
— Ты вернулся! — Она сует ему листок. — Я нарисовала тебе картинку!
— Вау, — комментирует Джонатан, разглядывая рисунок. — Потрясающе.
— Она не закончена, — поясняет она, забирая рисунок у него. — Но мне остались только люди, потому что мамочка рисует звезды!
— Они великолепны, — отвечает Джонатан, встречаясь со мной взглядом. — Уверен, в завершении будет идеально.
— Ты можешь забрать его потом, — предлагает ему Мэдди. — Ты останешься? Можешь поиграть со мной и тетей Меган!
Меган издает непонятный звук.
— Не сегодня, — отвечает он. — Я пришел, чтобы поговорить с твоей мамой.
Мэдди хмурится, и прежде чем уйти, шаркая ногами, бормочет:
— Ладно.
Джонатан закрывает глаза, протяжно выдыхая. Я могу сказать, что он изменил свое мнение.
— Может быть, завтра, — выпаливаю, вставая у Мэдди на пути, чтобы остановить ее. Хватаю ее за подбородок, чтобы она на меня посмотрела. — Сегодня уже довольно поздно для игр.
— Завтра, — соглашается он. — Я буду здесь.
Мэдди вся светится, разочарования как ни бывало.
— Увидимся завтра! — кричит она ему, прежде чем обнимает меня. — Люблю тебя, мамочка!
— Тоже люблю тебя, — отвечаю, — больше, чем банановое мороженое и гавайскую пиццу.
— Больше, чем свидание с твоим другом?
— Пфф, конечно, — сопровождаю свои слова тем, что сжимаю ее щечку. — Больше, чем свидания с кем угодно.
Наклонившись, я быстро ее целую, перед тем как она убегает к себе в спальню. В секунду, когда она исчезает из поля зрения и не может слышать, Меган говорит резко:
— Тебе бы лучше притащить свою задницу завтра сюда, младший братец, потому что, если ты солгал ей передо мной, клянусь Господом...
— Я сказал, что приду, — отвечает Джонатан, смотря на Меган суровым взглядом. — Я не собираюсь ей лгать.
— Ох! Это правда?
— Да, — подтверждает он.
— Ну, извини! — она подбрасывает руки в воздухе. — Мне, глупышке, стоило понять... Я имею в виду, ты же лгал каждому, бл*дь, человеку, забыла, что ты отец года.
— Сейчас не время для этого, — встреваю я, вставая между ними. — Поблизости маленькие ушки.
Выталкиваю Джонатана из квартиры, сама выхожу за ним, закрывая дверь за собой, чтобы у нас было хоть немного личного пространства. В противном случае Меган обязательно добавит свой комментарий, как например, что моя жизнь похожа на эпизод «Таинственный театр 3000 года».
— Извини насчет этого, — говорит Джонатан, указывая на дверь квартиры. — Я забыл, что у тебя планы.
— Все хорошо, — заверяю. — О чем ты хотел поговорить?
— Я просто... просто подумал.
Он медлит. Сомневается. По тому, как отводит взгляд, могу сказать, что нервничает.
— О чем?
— О том, что сказала девчонка с твоей работы.
Я хмурюсь, и требуется пару секунд, чтобы понять, кого он имеет в виду.
— Бетани?
— Ее так зовут? — Он пялится в пространство. — Бетани.
— Ты однажды встречал ее, — рассказываю ему. — Она приезжала на съемки. Сказала, что видела тебя снаружи бара.
Джонатан издает смешок.
— Ах, верно, Бетани. Она спрашивала о той ночи, когда меня арестовали.
Так и есть. Она рассказывала мне об этом. И все, о чем я могу думать, как невероятно она была бы счастлива, узнав, что ее кумир помнит ее.
— В любом случае, — говорит он. — Бетани просила выходной, чтобы съездить в одно место.
— Фестиваль?
— Да, ну знаешь, ради Бризо, и я подумал....
— Подумал о чем?
— Может, я мог бы взять туда Мэдди?
Требуется какое-то время, чтобы я осмыслила эти слова, чтобы поняла, о чем он меня просит. Я моргаю, не зная, что сказать. Не знаю, что думать. Голос в глубине моего сознания кричит в защите, в ужасе от этого, но мое сердце — мое глупое-глупое сердце — желает дать согласие.
— Я, эм... — качаю головой, пытаясь привести мысли в порядок. — Вау.
— Понимаю, что прошу о многом, — отвечает он. — Я прошу о доверии, хотя бы немного, и не буду тебя винить, если откажешь, но просто... Я прошу. Могу взять ее?
Я открываю рот, все еще понятия не имея, что сказать, когда движение привлекает мое внимание за секунду, как слышу голос:
— Я помешал?
Восемь тридцать. Как пунктуально. Дрю. Я не поворачиваюсь, не смотрю сразу на него, но Джонатан делает это. Он выпрямляет спину, распрямляет плечи, все его тело напрягается. Наблюдаю, как на его лице появляется замешательство, надеясь, что он не узнает, но все происходит в мгновение ока.
Замешательство уступает место злости, которая, кажется, копилась годами. Джонатан зло смотрит на Дрю, как будто хочет вырвать сердце из его груди и засунуть ему в глотку.
Голос Джонатана такой же жесткий, как и взгляд, когда он говорит:
— Хастингс.
— Каннингем, — невозмутимо отвечает Дрю.
— Какого черты ты здесь делаешь?
Дрю указывает на меня.
— Забираю ее на свидание.
Я вижу, как до Джонатана доходит смысл слов, он понимает, что вот мой кавалер на сегодняшний вечер. Прошло много времени с тех пор, как я слышала, что кто-то звал его по настоящей фамилии.
Джонатан поворачивается ко мне, его выражение лица суровое, когда он пытается сдержать гнев, но ему тяжело.
— Он? Вот с кем у тебя свидание? С ним ты встречаешься?
Начинаю отвечать, но он не позволяет мне.
— Невероятно, — Джонатан качает головой. — Как ты могла?
Из-за этих слов мне хочется защищаться.
— Извини?
— Он часть твоей жизни? Жизни Мэдисон? Иисус Христос, ты позволяешь ему быть рядом с ней? О чем, черт побери, ты думаешь?
— Нет, — отвечаю, вытягивая руку, чтобы остановить его поток слов. — Даже не думай говорить об этом.
— Ты должен прислушаться к леди, — встревает Дрю. — И заняться своими делами.
— Это мое гребаное дело, — выпаливает Джонатан, делая шаг к Дрю, все в нем внезапно излучает агрессию. — Мы говорим о моей дочери. Моей. И я не знаю, что ты сделал, чтобы стать частью их жизни, но ты также не получишь ее мать. Не получишь никого из них. Ты не можешь украсть мою гребную жизнь!
— Прекратите, — рычу, вставая между ними.
Джонатан яростно трясет головой, сжимая левую руку в кулак. Не думаю, что он собирается замахнуться, раз уже его правая рука в гипсе, но вижу, что хочет.
И не помогает то, что Дрю начинает смеяться. Изумление сквозит в его голосе, когда он произносит:
— Не могу украсть то, что и так доступно всякому желающему.
Это побуждает Джонатана действовать. Он направляется к Дрю, но я перекрываю ему путь. Толкаю его, сильно, заставляя отступить.
— Просто... уходи, Джонатан. Уходи!
Он смотрит на меня, у него суровое выражение лица, когда говорит:
— Не могу поверить.
Развернувшись, Джонатан уходит, оставив меня стоять на месте и закипать.
Невероятно.
Он не может поверить? Мне? Он ведет себя так, будто я неправа?
— Вижу, что он снова показался, — говорит Дрю. — Как долго он здесь?
— Эм, около двух недель, — бормочу, наблюдая, как Джонатан исчезает в ночи.
— Ты не упоминала.
— Не хотела говорить об этом, — поясняю. — Все еще не хочу.
— Достаточно справедливо, — Дрю хватает меня за плечо, нежно сжимая. — Как насчет того, что мы уйдем? Забудем о случившемся?
— Звучит здорово, — улыбаюсь ему, но знаю, что это дохлый номер, забыть не получится. Я чувствую, как моя кровь закипает. Хочу последовать за этим мужчиной в темноту и поставить его на место.
Глава
Джонатан
Шаг вперед, пятьдесят шагов назад.
Вот как это чувствуется, будто меня опрокинули назад на задницу, когда я только нашел силы подняться.
Мой телефон лежит рядом со мной, когда я сижу на старом деревянном столе для пикника под покровом ночи, которая уже сгустилась вокруг парка. Это глупо. Я глупый. Нет, хуже... я слабый. Лист контактов открыт в телефоне, экран освещен, но я не хочу ни на что нажимать.
В моих руках тяжелая стеклянная бутылка виски. Не узнаю бренд. Схватил первую попавшуюся в магазине на пути сюда — что-то дешевое и крепкое.
Я почти могу почувствовать жжение.
Смотрю на нее.
И смотрю.
И, бл*дь, продолжаю смотреть.
Бутылка все еще запечатана.
Будет так легко откупорить ее и сделать глоток, заглушить боль, злость, мучение.
Схватившись за крышку, откупориваю ее, повреждая печать и ощущая сильный аромат жидкости, как вдруг мой телефон вибрирует на столе. Имя Джека высвечивается на экране. Вздохнув, я игнорирую, но он продолжает звонить.
Снова.
И снова.
— Черт побери, — бормочу, отвечая на четвертый звонок и сразу включая динамик.
— Всегда знал, что ты — боль в заднице, Джек. Но не осознавал, что ты экстрасенс.
Джек смеется.
— Что я могу сказать? Я чувствую, когда кто-то в беде. Возможно, во мне есть что-то от Йоды.
— Забавно, — бормочу.
— По правде говоря, я звоню поздравить тебя.
— С чем?
— За целую неделю не украсил собой ни один таблоид, — объясняет он. — Сегодня ходил в продуктовый и не увидел нигде твою уродливую рожу. Это сделало мой день.
— Рад, что могу сделать это для тебя, — отвечаю.
— Ценю это больше, чем ты можешь себе представить, — продолжает поддевать он. — Теперь расскажи, что я могу сделать для тебя.
Я медлю, глядя на бутылку.
— Ничего.
— Херня, — спорит он. — Попытайся снова.
— Знаешь, ты должен меня поддерживать и следовать моей воле.
— Повторюсь, херня. Если ты хотел, чтобы с тобой нянчились, то стоило выбрать кого-то другого в свои наставники. А не меня. Я не хожу на цыпочках вокруг взрослых мужиков, когда они пытаются утопить горе в бутылке.
— Да, ну, пошел ты.
— Выкладывай, Каннинг, — говорит Джек со смехом. — Расскажи мне, как большой мир обидел тебя.
Я не в настроении говорить, но знаю, что он не оставит эту тему, поэтому к черту все. Бормоча несвязно, я рассказываю ему о своем дерьмовом дне.
Он, молча, слушает, ждет, пока я закончу, прежде чем говорит:
— Ну, это отстойно.
Я горько смеюсь, потому что, так и есть. Это отстойно.
— Хотя это твоя вина, — добавляет он.
— Знаю, — бормочу.
— Знаешь? Потому что полагаю, поправь меня, если я не прав, но ты сидишь где-то в одиночестве, хандришь, желая утопить свои печали, как жертва.
Я оглядываю парк. Такое чувство, что он следит за мной.
— Серьезно? Ты экстрасенс?
— Нет, просто знаю тебя, — отвечает. — Иногда ты кусок дерьма, приносящий сам себе вред.
— Спасибо.
— Всегда, пожалуйста, — отвечает Джек. — Но знай, что большинство дней с тобой все нормально.
— Мило с твоей стороны.
— Слишком плохо, что твои фильмы отстой.
Это смешит меня.
— Да, слишком плохо.
— Но в любом случае, если ты покончил скулить о своей бедной жизни голливудского предмета обожания, я собираюсь вернуться к своей светской жизни троллинга в интернете и разнесению слухов о твоей персоне на разных сайтах.
— Сделай это, — говорю. — Спасибо, Джек.
— В любое время, Каннинг. Просто позвони мне в следующий раз. Моя чуйка не всегда срабатывает. Я разозлюсь, если ты напьешься, а у меня не будет шанса накричать на тебя сразу.
— Я позвоню, — отвечаю ему. — В следующий раз.
***
Шум будит меня, звук шагов по старой скрипучей лестнице вырывает из беспокойного сна. Пялюсь в потолок, пытаясь сморгнуть остатки сна, когда звук становится громче, ближе, а за дверью видны тени.
Дверь резко открывается и ударяется об стену. Свет из коридора заливает комнату, рассеивая темноту. Я морщусь, сажусь в кровати, пытаясь быть начеку, когда закрываю глаза.
— Какого черта?
— Ты имеешь наглость, — раздается голос, сопровождаемый гневной интонацией, очень гневной, на самом деле, отчего мне требуется пару секунд, чтобы узнать его.
— Кеннеди? — застигнутый врасплох, хлопаю глазами, когда она входит в комнату. Тени маскируют ее черты лица, но это она, точно... Она здесь, в полуметре от кровати. Потираю глаза, пытаясь полностью проснуться. — Боже, мне снится сон?
— Не могу поверить, — говорит она, подходя ближе. — Вот, что ты сказал мне. Что не можешь поверить. Но я не сделала ничего неправильного. Ничего.
Моргаю, пытаясь уловить смысл.
— Что?
— Что? Серьезно? Что? — она подбрасывает руки в воздухе, подходя еще ближе. — Ты ведешь себя так, будто я ужасный человек, будто сделала что-то чудовищное, чего ты не можешь понять. Но это не так. Я не делала ничего. Это не моя вина! Ты бросил меня, Джонатан!
— Я не...
— Да, ты сделал это!
Кеннеди стоит прямо напротив меня, так близко, что мне видно, как дрожат ее руки, когда она сжимает их в кулаки, а по ее лицу текут слезы. Оглядываюсь вокруг, пытаясь понять, сколько время, но не уверен, где лежит мой телефон, а рядом нет часов. Темно — кромешная тьма — поэтому делаю предположение, что уже за полночь.
— Ты бросила меня, Кеннеди, — говорю я, смотря снова на нее. — А не наоборот.
— Ты ошибаешься. Я ушла. Это другое. Ты бросил меня задолго до этого. Я была беременна, я ты бросил меня.
— Я не...
— Да!
Я молчу мгновение, затем произношу:
— Я не знал.
Но Кеннеди меня прерывает:
— От этого не становится лучше!
Я хочу спорить, хочу защищать себя, но нет смысла.
— Послушай, я ошибался и сожалею об этом.
— Ты продолжаешь говорить это, но сожаление ничего не изменит, Джонатан, не тогда, когда ты продолжаешь вести себя как, аррр... вот так.
Она машет в мою сторону.
— О чем ты говоришь?
— Ты появляешься здесь и имеешь наглость пытаться пробраться в мою жизнь, в мой разум, как будто у тебя есть право делать это, после всего случившегося. Имеешь наглость обвинять меня, что я хожу на свидания, имеешь наглость ставить под вопрос мои родительские способности, будто я не знаю, что для моей дочери лучше!
Что-то щелкает во мне на ее словах, часть тумана рассеивается.
— Иисус... это из-за него? Хастингса?
— Нет, это из-за тебя, — Кеннеди тычет в меня пальцем. — То, как ты изображаешь саму невинность... Твои деньги и привычки. Произнесенные слова, шутки, смех, улыбка, которую ты даришь ей, и она ловит ее с удовольствием, и брр... твое лицо.
— Мое лицо?
— Твое глупое гребаное лицо, — говорит она, проводя рукой по волосам, когда стонет, и эти слова поражают меня. Кеннеди не ругается. — Твое лицо повсюду. Меня тошнит от этого!
— Тебя тошнит от моего лица.
— Да!
— Я мало что могу с этим сделать.
— Ты можешь исчезнуть из моей головы, — говорит она. — Прекратить постоянно там находиться.
Я смеюсь, потому что это чертовски абсурдно, но я совершаю ошибку. Кеннеди прищуривается, когда опускает взгляд, выглядя так, будто хочет ударить меня.
— Я ненавижу тебя, — говорит Кеннеди, ее голос дрожит. — Я никогда ненавидела никого так, как тебя, Джонатан.
Эти слова пробуждают меня. Я больше не смеюсь. В этом нет ничего забавного. Я пробрался ей под кожу, и раз уж мы сейчас оба находимся в шатком положении, уверен, это опасно.
Кеннеди разворачивается, будто собирается уйти, но я хватаю ее за руку, чтобы остановить.
— Да ладно тебе, не надо так...
— Не прикасайся ко мне, — говорит она, вырываясь из моей хватки.
Я отпускаю ее и встаю, направляясь к ней.
— Просто... подожди минутку... поговори со мной.
— Больше нечего говорить.
— Черт побери, есть, — снова хватаю ее за руку, прежде чем она может уйти. — Ты не можешь признаться, что ненавидишь меня, а затем уйти. Это ерунда. Ты ворвалась сюда, пока я спал, чтобы накричать на меня...
— Ты заслужил это!
— Может быть, но тем не менее...
— Все еще не о чем говорить, — повторяет она, снова поворачиваясь ко мне, говоря мне прямо в лицо. — Я ненавижу тебя. Вот и все. Больше нечего сказать. Я ненавижу все в тебе. Твой голос, лицо... я ненавижу его. Почему ты не можешь уехать?
— Потому что не могу, — говорю ей, — почти уверен, что и ты этого не хочешь.
Она хмурится.
— Ты расстроена, — продолжаю. — Но лжешь себе, говоря, что хочешь моего отъезда.
— Я хочу.
— Не хочешь.
— Уезжай.
— Нет.
— Проваливай.
— Я никуда не уеду.
Как только эти слова слетают с моих губ, Кеннеди бросается на меня, прижимая свои губы к моим. Она целует меня, и я так чертовски ошарашен, что требуется время, прежде чем начинаю реагировать, и возвращаю поцелуй. Девушка стонет и обнимает меня руками за шею, цепляясь за меня почти агрессивно, пока ногой закрывает дверь.
На ее языке горький привкус.
В оцепенении сразу и не поймешь, но через пару секунд мир будто останавливается.
Я отталкиваю ее, со стоном разрывая поцелуй.
— Ты пила.
Кеннеди тяжело дышит. Даже в темноте я вижу, что ее щеки порозовели.
Смотрит на меня широко распахнутыми глазами, когда произносит:
— Только немного вина.
Она не кажется пьяной, но при этом ни в коем чертовом разе не может мыслить здраво. Но не то чтобы она сейчас мыслит, так как просто целует.
Прежде чем я могу что-то сказать, она снова обрушивается на меня, целуя, прижимаясь ко мне и толкая к кровати. Оу. Она не нежничает. Мои ребра чертовски сильно болят. Ее руки на мне, тянут мою одежду, мурашки бегут по моей спине, где ее теплые пальцы касаются моей кожи.
— Не думаю, что это хорошая идея, — начинаю. — Нам не стоит...
— Просто заткнись, — рычит Кеннеди у моих губ, запустив руку в мои волосы и больно схватив их.
Я ударяюсь задней частью ног о кровать и падаю на матрас, утягивая Кеннеди за собой. Боль пронзает мой череп, почти ослепляя, соперничая со жжением в груди.
Я шиплю.
— Бл*дь.
Ее поцелуй становится жестче, отчаянным. Она не замедляется, не видя знаков стоп. Каждый укол боли проникает глубоко, напрягая. Мое сердце бьется миллионы ударов в минуту.
— Ты уверена, что хочешь этого? — спрашиваю, когда она располагает ноги по обе стороны от меня.
Ее голос едва слышный шепот, когда Кеннеди произносит:
— Нет.
— Может, нам стоит остановиться.
— Заткнись.
Я смеюсь, затыкаясь, потому что не собираюсь спорить. Может, все это неправильно и не должно происходить, но есть мало чего в мире, что я хочу больше, чем эту женщину, поэтому не отвергаю ее.
Тяну ее дальше на кровать, пытаясь удержать хватку одной рукой. Чертов гипс. Рука Кеннеди скользит мне в штаны, обхватывая член, и она гладит его снова и снова.
— Бл*дь, — стону. — Бл*дь, бл*дь, бл*дь...
Если Кеннеди не остановится, я взорвусь. Прямо здесь, прямо сейчас, вот так.
Я меняю наше положение, переворачивая Кеннеди и укладываясь на ней, возясь с ее штанами, когда пытаюсь их снять. Она не медлит, раздеваясь и разбрасывая вещи по комнате. Я не удосуживаюсь полностью раздеться, просто спускаю штаны, когда располагаюсь между ее ног, прямо между бедер.
Вопросы прокручиваются в моей голове — так много вопросов, почти столько же, как и возражений, когда Кеннеди шепчет:
— Доставь мне удовольствие снова, Джонатан.
Я скольжу в нее, не думая об этом дважды, толкаясь медленно с гортанным стоном.
Такая узкая. Такая мокрая. Такая чертовски прекрасная.
— О, боже, — хнычет Кеннеди, хватаясь за меня.
Я все еще ошеломлен. Черт, может, это сон. Но не имеет значения, потому что я не собираюсь просыпаться. Медленно я скольжу в нее, подразнивая и мучая, зная, что ей так нравится.
Мучение.
Проходит десять минут, а может, час — я не знаю. Удовольствие проносится через меня, дыхание тяжелеет, части меня очень больно, но я продолжаю. Трахаю Кеннеди, занимаюсь с ней любовью — не уверен, как назвать, но ее мягкие стоны наполняют комнату, когда она проводит ногтями по моей спине, и я понимаю, что она на грани. Мой лоб покрыт испариной, вся кожа ее тела блестит и переливается в свете луны. Я пробую на вкус, целуя шею, на моем языке остается соленый привкус.
Я кусаю, облизываю и всасываю. Вероятно, оставляю отметины, но чем жестче напор моего рта, тем сильнее она хнычет.
Когда Кеннеди кончает, то изгибает спину, ее лицо искажается, рот открывается в экстазе. Она выпускает сдавленный крик, как будто кашляет, задыхается, прежде чем хнычет, бл*дь, этот звук влияет...
Я кончаю, стеная, прежде чем замираю на ней, пытаясь перевести дыхание, очистить голову. Какого хрена произошло? Кеннеди дрожит подо мной, и я переживаю, что она паникует. Но когда чуть-чуть приподнимаюсь, чтобы взглянуть на нее, она снова сминает мои губы, намекая на второй раунд.
***
Пять утра.
Вот, что показывает мой телефон, когда позже я выскальзываю из кровати и нахожу его в кармане джинсов, в которых был накануне; от заряда батареи осталось десять процентов. На экране отображаются уведомления о сообщениях, большинство из них от Клиффа.