Зрители собраны в актовом зале академии «Фултон Эйдж». Все места заняты учениками, членами их семей, администрацией, спонсорами. Девушка сидит на месте возле прохода, родители рядом с ней. Отец не хотел приходить, ворча на билеты за тридцать баксов, но девушка знала, что он не хочет приходить по другой причине. Из-за тебя.
Субботний вечер. Драмкружок ставит «Юлия Цезаря». В зале шумно, люди начинают суетиться, спектакль должен был начаться десять минут назад. Хастингс, обезумев, бегает туда-сюда, переодетый в свой тщательно продуманный костюм. Все выходят на сцену, когда объявляют о начале.
В последнюю минуту замена актера.
Роль Брута будет сыграна...
Не тобой.
Голубой «Порше» на парковке. Перед ним забронировано место для твоего отца. Хотя его сиденье в зале пустое, несмотря на то, что лимузин прибыл ранее. Это значит, вы оба присутствуете на территории школы, но в зале вас нет.
Девушка встает со своего места, когда спектакль начинается. Отец пытается ее остановить, но мама не позволяет, говоря:
— Отпусти ее, Майкл.
Девушка убегает, направляясь на парковку.
Ты стоишь там. И твой отец тоже. Вы оба перед твоей машиной, рядом маячит охранник твоего отца, пока вы спорите.
Последний срок приема документов в Принстон был прошлой ночью, поэтому он сделал это за тебя.
Ты говоришь ему, что не поедешь. Стать его копией — не твоя мечта. Отец указывает тебе выбросить это из головы и, наконец, стать мужчиной, которым он тебя растил.
Ты споришь, что он не растил тебя мужчиной. Он вообще тебя не растил. Он не может ставить себе в заслугу, что воспитывал тебя. Он эгоистичный придурок, которого заботит только работа. Признаешься, что никогда его не любил. Стать им — твой худший ночной кошмар.
|
|
В момент, когда эти слова произнесены, твой отец теряет свое самообладание. Он размахивается и бьет тебя. Ты готов к этому, знал, что это приближается, но не ждал второго удара и еще одного после.
Твой отец размахивается снова и снова. Ты пытаешься блокировать удары, но он не прекращает, поэтому толкаешь его. Это дает тебе отсрочку, но она не длится долго. Он наступает на тебя, но ты реагируешь.
Замахиваешься и бьешь его прямо в рот.
Первый раз, когда ты ударил в ответ. Твой отец ошарашен, пошатывается. Ты бьешь его сильно. Охранник бежит к вам, оттаскивая тебя.
Отец проводит языком по разбитой губе. У тебя течет кровь изо рта. Мужчина стоит перед тобой, смотрит в глаза и заявляет:
— Без меня ты — никто. Ничтожество, как и твоя мать.
Плюешь ему в лицо на эти слова.
Он моргает, вытаскивает платок, чтобы стереть кровь. Девушка стоит перед школой, устраивает сцену, крича остановиться. Твой отец отворачивается, как будто собирается уйти, но затем снова поворачивается.
БАМ.
Последний удар приходится тебе в грудь. Охранник отпускает тебя, чтобы сопроводить твоего отца, когда тот кричит:
— Принстон хорош, сынок. Тебе там понравится.
Ты не задерживаешься. Люди выходят из школы, «Юлий Цезарь» не клеится без твоего Брута. Поэтому ты садишься в машину и уезжаешь, не желая там находиться. Не можешь столкнуться с ними лицом к лицу.
Ты ездишь по округе.
Долгое время.
В конце концов снова возвращаешься в Беннетт-Ландинг.
Три утра. Стоишь на тротуаре перед домом девушки.
Ты пьян. Но недостаточно пьян, чтобы забыть. Не уверен, что это вообще возможно, когда пьешь шампанское прямо из бутылки. Взял его из дома, когда направился на спектакль. Думал, что вы будете праздновать с девушкой сегодня, но вместо этого, все вышло вот так.
|
|
Она все еще не спит. Замечает тебя из окна своей спальни. Прокрадывается по лестнице и выходит наружу.
— Ты пьян, — заявляет тебе, оглядываясь вокруг. Впервые видит тебя в таком состоянии. — Пожалуйста, скажи, что не вел машину вот так.
— Моя машина в парке, — отвечаешь. — Пил здесь.
— Без меня?
Протягиваешь ей бутылку шампанского.
— Можешь отпить немного.
Она берет ее, выливает содержимое, прежде чем бросить бутылку на траву позади себя.
— Я имею в виду, что был в парке без меня.
— Нужно было подумать, — защищаешься, глядя на выброшенную бутылку, когда проводишь рукой по волосам. — Тяжелый день.
— Знаю, — прижимает свои руки к твоим щекам, когда осматривает твое лицо. — Ты в порядке?
— Да, — отвечаешь, целуя и шепча ей в губы. — Мне просто нужно было снова тебя увидеть... сказать тебе... что я...
Я люблю тебя. Почти удается произнести.
— Расскажи мне, — говорит она.
— Я уезжаю.
Твой голос тихий.
Она отстраняется, хлопая глазами.
— Что?
— Не могу уехать, не попрощавшись, — говоришь, мягко улыбаясь. — Не хотел исчезать. Ты бы не простила, если бы я забрал с собой Бризо.
Пытаешься свести все в шутку. Пытаешься рассмешить ее. Пытаешься не усложнять этот момент, но девушка паникует внутри. Ее руки дрожат. Она резко вдыхает. Слезы заполняют глаза.
— Что ты имеешь в виду под тем, что уезжаешь?
|
|
Она спрашивает, но понимает, что ты имеешь в виду.
— Ты не можешь уехать, — спорит. — Куда ты собрался? Что вообще собираешься делать?
Рассказываешь ей, что направишься в Калифорнию. Или, может, остановишься где-то еще. Ты знаешь только то, что будешь следовать своим мечтам и должен сделать это именно сейчас. Время пришло. Направишься туда, где жизнь примет тебя. И как бы твоя грудь не сжималась от боли из-за мысли покинуть ее, встретить завтрашний день, не увидев ее улыбки, от идеи, что никогда не обнимешь ее снова, ты не можешь остаться, даже на один день. Потому что с каждым днем тебе все труднее уехать, а завтра ты можешь растерять свою смелость. Отправишься в Принстон в итоге. Станешь копией своего отца.
Девушка пялится на тебя, пока ты это говоришь.
Она начинает плакать.
— Я не готова попрощаться.
Вытираешь слезы с ее щек.
— Думаешь, ты будешь когда-нибудь готова?
Нет, не будет.
Она хватается за тебя, крепко обнимая.
— Знаю, ты должен уехать... Знаю... И ты должен следовать за своим сердцем, но как я буду следовать за своим, если ты уедешь? Я люблю тебя, Джонатан. Очень сильно тебя люблю.
Ты обнимаешь ее, пока она плачет. Всегда делает первый шаг. Я люблю тебя. Проходят минуты, прежде чем ты говоришь:
— Поехали со мной, Кей.
Девушка резко вдыхает.
— Что?
— У тебя здесь своя жизнь. Семья. Бл*дь, у тебя экзамены в понедельник. Ты закончишь и пойдешь в колледж. А я, вероятно, испорчу всю свою жизнь, но я люблю тебя.
Она отстраняется, чтобы посмотреть на тебя.
— Ты любишь меня?
— Больше, чем что-либо, — уверяешь. — Больше, чем драмкружок и генеральные репетиции, и «Юлия Цезаря». Больше, чем меня раздражает гавнюк Хастингс. Больше, чем гребаный парк дальше по дороге. Черт, даже больше, чем бить своего отца. Я бы не торчал здесь так долго ни из-за чего из этого. И если моей любви достаточно...
— Да, — отвечает она.
— Тогда поехали вместе, — говоришь. — Сбежим со мной, детка.
Ты не знаешь, но эта девушка… Когда она стоит здесь и смотрит на тебя, видя свет в твоих глазах и чувствуя любовь в своем сердце, она сделает все, что бы ты ни попросил. Что угодно. Свернет горы. Обманет, украдет. Эта девушка пообещает тебе вечность. Как долго ты будешь любить ее и заботиться о ней, она будет твоей. Поэтому, что касается того, чтобы дойти до парка с тобой и залезть в твой «Порше»? Самое легкое решение в ее жизни.
Глава
Кеннеди
— Поторопись, нам нужно идти! — кричу я, копаясь в ящике со всяким хламом на кухне, чтобы найти ключи, но они словно испарились. Арр. Проверяю на столе, прежде чем отправляюсь в гостиную. На журнальном столике тоже нет. Также не висят на своем месте — на крючке у входной двери. Убираю подушки с дивана, проверяя под ними. Ничего. — Мэдди, ты видела мои ключи?
Нет ответа.
Оглядываюсь вокруг, сканирую взглядом пол, затем направляюсь по коридору к спальням, проверяя, не обронила ли их. Нет. Пытаюсь вспомнить последний раз, когда видела их. Дверь была отрыта, когда я вернулась домой этим утром, значит, вчера?
— Мэдди? — кричу, тишина беспокоит меня. — Ты слышишь?
Нет, не слышит. Она растянулась на своей кровати, одетая и готовая выходить, волосы в беспорядке, хотя я заплела ее пару минут назад. Она быстро засыпает, не услышав ни сказанного мною слова.
— Мэдди, нам нужно идти, — говорю, когда трясу ее, чтобы разбудить. Жду, когда она сядет, прежде чем спрашиваю. — Ты видела мои ключи, милая?
Потирая глазки, она качает головой.
Даже если она и видела их, я не уверена, что вспомнит.
— Собери рюкзак для занятий, — прошу ее, уходя в свою спальню. Ищу некоторое время, теперь уже свой телефон, срываю покрывало с кровати и вытряхиваю корзину с грязным бельем.
Раздраженная, я сдаюсь. У меня нет на это времени.
Я уже должна выходить на работу.
Возвращаюсь в комнату Мэдди.
Она снова лежит.
— Вставай, вставай, вставай, — говорю, затем поднимаю Мэдди и ставлю на ноги, прежде чем хватаю ее рюкзак, засовывая туда какие-то листы, неуверенная, что ей понадобится. Надеваю его ей на спину, прежде чем беру дочку за руку и тяну к двери.
— Я не хочу идти, — хнычет, еле волоча ноги.
— Извини, в подготовительную группу нужно ходить обязательно.
— Но почему я не могу остаться дома с тобой?
— Почему ты думаешь, что я остаюсь дома?
— Потому что ты не переоделась в свою униформу.
— Это безумие, я... — опускаю голову, осознавая, что действительно не надела рабочую форму. Черт. — Подожди здесь. Я переодену рубашку.
Она пялится на меня во все глаза.
— Серьезно, не двигайся, — говорю я, указывая на нее. — Вернусь через секунду.
Немного дольше и она вернется в свою кровать.
Конечно же, вся моя униформа грязная, поэтому роюсь в куче одежды, которую выбросила из корзины, находя самую чистую. Натягиваю, когда слышу стук в дверь.
Я напрягаюсь, зная, что Мэдди откроет дверь, прежде чем сказать:
— Я открою!
— Подожди!
— Джонатан!
Мой желудок сжимается, когда я возвращаюсь в гостиную и вижу, что дверь открыта, конечно, а он стоит и смотрит на Мэдди.
Было сумасшедшее утро. Я проснулась на рассвете, голой, в кровати бывшего, все тело болело, от меня пахло им. Из-за этого накатило множество эмоций. Ужас. Страх. Опасение. Боязнь. Не уверена, как себя чувствовать из-за этого, не уверена ни в чем, кроме вины, неловкости и стыда... И может, мне и не стоит этого чувствовать, но это неизбежно.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю резче, чем хотелось бы. По тому, как он смотрит на меня, по вспышке боли в его взгляде, могу сказать, что вопрос тревожит его.
— Он мог прийти сегодня, помнишь? — встревает Мэдди, смотря на меня так, будто я сморозила глупость. — Он сказал это вчера, так как не мог поиграть со мной и тетей Меган.
— Ох, помню, — отвечаю, подходя ближе и прижимая руку к ее головке, когда дарю ей вынужденную улыбку, надеясь, что она не заметит странностей. — Просто имела в виду, почему сейчас? Время для игр позже.
— Подумал, что тебе это может понадобиться, — отвечает Джонатан, вытаскивая что-то из своего кармана и протягивая мне: ключи и мобильный телефон. Точнее сказать, мои ключи и мой телефон. — Должно быть, ты забыла их... кое-когда.
— Эм, спасибо, — бурчу в ответ, забирая у него телефон, когда тот начинает звонить. — Я опаздываю и, эм... позволь мне взять трубку. Алло?
— Все в порядке? — спрашивает Маркус, когда я отвечаю. — Рабочий день начался, а ты не здесь.
— Да, извини, я буду, как только смогу.
— Просто проверяю, так как на тебя не похоже.
Кладу трубку, закатываю глаза и снова поворачиваюсь к Джонатану, чтобы извиниться за то, что прервалась, когда он говорит:
— Я могу отвести Мэдди в сад, если ты спешишь на работу.
Ее глазки загораются от этого предложения.
— Я, эм... не знаю.
— Всего лишь, сколько... пару домов отсюда? Я могу отвести ее.
— Пожалуйста, мамочка? — умоляет Мэдди, хватая Джонатана за руку, будто объединяется с ним в общем деле. — Он может отвести меня!
Гиперопека, паранойя во мне хочет сказать нет, но как я собираюсь доверить ему забрать ее на фестиваль, если даже не могу позволить отвести в сад? Хочу взять ее в охапку и засунуть к себе в карман, прятать от всего, пока буду жива, но не могу, потому что правда в том, что она не только моя.
— Да, хорошо, — отвечаю, на этих словах Мэдди радостно визжит. Я улыбаюсь ей. — Люблю тебя больше, чем перерывы на обед и зарплатные чеки.
— Люблю тебя больше, чем каникулы.
— Это большое количество любви, малышка.
— Все каникулы мира.
Наклонившись, я целую ее в лобик.
— Иди, ты не должна опаздывать.
Она останавливается, широко раскрыв глаза.
— Подожди! Я забыла!
— Что забыла? — кричу, когда она бежит к себе в комнату.
— «Покажи и расскажи», — раздается крик в ответ.
Вздохнув, качаю головой.
— Никогда не забывает принести что-нибудь на «Покажи и расскажи».
— Это было бы весьма печально, — говорит Джонатан.
Смотрю на него, хмурясь, затем прохожу мимо на выход.
— Можешь, пожалуйста, закрыть за мной дверь? Я уже должна бежать.
— Конечно, — отвечает. — Все, что тебе угодно.
Я ухожу, не желая больше задерживаться, иначе все переиграю, а это будет несправедливо. Прихожу на работу в пятнадцать минут девятого, опоздав на пятнадцать минут, и смотрю взволнованно на часы.
— Уверена, что все хорошо? — спрашивает Маркус, разглядывая меня.
— Все хорошо, — отвечаю. — Не могла найти ключи.
Это не ложь... не полностью. Есть еще кое-что, на самом деле, но я не хочу зацикливаться на этом. Провожу следующие пару минут в кладовой, наблюдая за часами.
В 8:30 начинаю нервничать. Почти в девять часов моя нервозность увеличивается. Вытаскивая телефон, пишу Джонатану.
Ты отвел ее?
Нет ответа.
В девять тридцать больше не могу терпеть. Набираю номер детского сада, спрашивая у вахтера, дошла ли Мэдди, чувствуя себя полной дурой, когда она подтверждает, что Мэдди в группе и прибыла вовремя. Кладу трубку, ворча на саму себя, когда на экране появляется сообщение. От Джонатана.