Вдовствующая императрица обычно жила в Аничковом дворце, одном из
многих русских государственных дворцов{46}. Когда я предстал перед
вдовствующей императрицей, она приняла меня с ужасом. – Как же ты
выглядишь? – сказала она. – Царь рассказывал мне, что ты настоящий
лейб-казак с длинной красивой бородой и ухоженными волосами, но ты же
почти лысый! Это была правда, я выглядел ужасно, но на фронте, имея
длинные волосы и бороду, нельзя было избежать вшей, так что волосы
стриглись под машинку, а борода подрезалась почти до самого
подбородка. Я хорошо понимал, что императрицу разочаровала моя
внешность, так как царь персонально указал на меня в числе трехсот
человек, которые подходили для этой должности. Я попросил прощения у
императрицы за мой внешний вид и пообещал сделать все возможное, чтобы
исправиться, тогда императрица засмеялась и приняла меня. Нас,
лейб-казаков, было трое. У вдовствующей императрицы, императрицы и
наследника было по три лейб-казака, и так было всегда. У императора
было только двое, и они менялись через каждые шесть месяцев. Я был
принят в качестве лейб-казака № 3, но так как одному из двух других
было 85 лет и он был почти слепым, то он не работал вместе с нами, а
жил во дворце и был счастлив. Мы вдвоем делили его работу между собой,
но объем работы был таков, что мы с ним легко справлялись. Аничков
дворец – красивый, с большими гостиными, жилыми помещениями для слуг,
церковью в самом дворце, конюшнями и гаражом. Вдовствующая
императрица, конечно, принимала у себя небольшое количество гостей,
но, кроме того, что она каждое воскресенье и во время многочисленных
праздников ходила в церковь, она редко выходила, поэтому жизнь у нас
|
|
протекала довольно спокойно. Моего коллегу казака звали Поляков. У нас
были хорошие отношения, и мы поделили службу таким образом, что
работали каждую вторую неделю, а другую неделю отдыхали. У нас было
много очень красивых униформ и большие серые военные шинели, подбитые
медвежьей шкурой, что делало их настолько похожими на генеральскую
форму, что офицеры и солдаты часто отдавали нам честь, когда встречали
на улице. Император часто приходил с визитом к своей матери. В целом у
них были прекрасные отношения. Во время войны вдовствующая императрица
была председателем русского Красного Креста{47} и душой и телом
отдавалась этой работе. Она часто посещала многие госпитали и лазареты
и всегда находила приветливое слово для раненых солдат. Особое
внимание она уделяла помощи инвалидам с протезами конечностей, для
того чтобы они могли найти ту или иную работу. Для них, включая
слепых, были организованы школы, где они могли научиться какому-нибудь
ремеслу. В распоряжении императрицы были два гофмаршала, князья
Шервашидзе и Долгорукий, которые помогали ей в госпитальной
работе{48}. Вся административная работа в Красном Кресте была в руках
выдающегося человека, свекра великой княгини Ольги по первому браку,
принца Ольденбургского{49}. Он заботился о том, чтобы госпитали в
отношении аппаратуры и инструмента были всегда на современном уровне.
Вдовствующая императрица оставалась в Санкт-Петербурге до 1 мая{50}.
Затем весь ее двор выехал в Киев, где она разместилась в одном из
|
|
государственных дворцов. Царь большую часть времени находился со своим
главным штабом вблизи фронта{51} и приезжал только время от времени.
Но императрица без труда находила чем занять свое время. Во-первых,
младшая дочь императрицы{52} занимала пост заведующей большим
госпиталем в Киеве, и императрица часто ее навещала. Кроме того,
вдовствующая императрица вела обширную переписку и очень тщательно
свой дневник. Помимо этого, она охотно совершала поездки по
окрестностям Киева, где были очень большие и красивые леса. И,
наконец, вдовствующая императрица очень интересовалась старыми
монастырями города с богатыми традициями, так что свободного времени
ей много не выпадало, хотя иногда у меня складывалось впечатление, что
она очень скучает по своим внукам{53}. Императрице было в то время
около семидесяти лет. Она какое-то время страдала желудочным
заболеванием, но не позволила ему сломить ее сильную волю или согнуть
ее прямую спину. Так шло время... Неделя сменяла другую, проходили
месяцы, и однажды в декабре 1916 года в Киев вдруг приехал император с
маленьким царевичем{54}. Царь пообедал у своей матери вместе с
несколькими офицерами. Те лакеи, которые прислуживали за обедом,
говорили, что гости были очень серьезными. Разговор был бы еще
серьезнее, если бы она и ее любимый «Ники» предчувствовали, что он
обедает в доме своей матери в последний раз. На следующий день
император и его штаб приняли участие в завтраке. А в 14 часов они
снова отправились в путь. Когда царь уехал, я очень внимательно
наблюдал за императрицей, но если она и была расстроена, то, во всяком
|
|
случае, скрывала это. Во время прощания она производила впечатление
радостной и искренней, и против обыкновения Ее Величество говорила о
царе и сильно хвалила его за добрый и душевный нрав.
Отречение
В начале нового года недовольство разгорелось ярким пламенем. 15
марта царь Николай II согласился отречься от престола. Было сказано,
что его сын, наследник престола Алексей, которого я так часто носил на
руках, мог бы быть его преемником, но царь не мог и подумать, чтобы
расстаться с сыном, поэтому он от себя и от имени сына отрекся от
права на престол. Трон наследовал младший брат царя, Михаил, но это был в полном смысле слова император на один день, так как он тоже
вынужден был уйти в отставку{55}. Когда царь Николай отрекся от
престола, он немедленно написал вдовствующей императрице, которая все
еще находилась в Киеве. В этом письме он рассказал, что хочет поехать
в свой штаб, Ставку, в Могилев, чтобы попрощаться с ним и передать
другим дальнейшее ведение войны. Как только императрица получила
письмо царя, она отдала приказ подготовить ее личный поезд, который с
мая находился в Киеве. Я получил приказ сопровождать ее, и через очень
короткое время поезд повез императрицу и маленькую группу ее
сопровождающих в Могилев{56}. Царь уже приехал туда, и сразу же
передал командование своему дяде Николаю Николаевичу, который был
переведен на кавказский фронт, когда царь сам взял на себя обязанности
Верховного главнокомандующего{57}. Во время пребывания в Могилеве
императрица жила в своем вагоне. Царь, сопровождаемый несколькими
офицерами, несколько раз приходил, чтобы с ней поговорить. Императрица
Алике и дети находились в это время в Царском Селе, рядом с
Санкт-Петербургом, потому что бывший наследник и некоторые из его
сестер были сильно простужены{58}. Мы находились уже три дня на
вокзале в Могилеве, и императрица не покидала свой вагон. Во второй
половине третьего дня императрица позвала своего сына, отрекшегося от
престола царя обедать в свой вагон-столовую. В 4 часа пополудни в
вагон внезапно зашли три посланца новых властей. Их легко было узнать
по их красным повязкам. Они вежливо, но решительно сообщили, что
пришли отправить царя обратно в Санкт-Петербург, где требуется его
присутствие. Император, знавший, что игра проиграна, сразу поднялся и
подошел, чтобы попрощаться со своей матерью. Императрица обняла,
ласково поцеловала и благословила его. Она очень плакала – больше, чем
я когда-либо до и после этого видел, как плачет сильная датская
принцесса. Царь прослезился, взял свою шинель и меховую шапку и
сказал, что он готов следовать за ними. Бывшая императрица видела
своего старшего сына в последний раз. Но всю свою жизнь, она
постоянно и твердо верила, что она снова его увидит. Сразу же после
того, как трое делегатов удалились вместе с царем, императрица отдала
приказ отправляться, и поезд со скоростью экспресса вернулся обратно в
Киев. Поездка заняла только сутки, но оказалось, что некоторые
передвигались со скоростью, не меньшей, чем наша. Когда мы прибыли во
дворец, императрицу уже ждали два делегата с просьбой как можно
быстрее переехать во дворец великой княгини Ксении Ай-Тодор в Крыму.
Это была вежливая, но очень настойчивая просьба, которая
воспринималась как приказ, и императрица сразу же дала распоряжение
готовиться к отъезду. В этот момент, между тем, выяснилось, что
некоторые из слуг не имели ни малейшего желания ехать вместе с
императрицей. Они все больше и больше сомневались, видя наступление
лавины, и постепенно стали бояться, что она унесет их с собой. Среди
них был и камердинер императрицы, который извинился и сказал, что, к
сожалению, он нездоров, но его зять будет помогать императрице в
Крыму. В результате осталась только очень маленькая группа людей,
севших в поезд, чтобы ехать во дворец, который на ближайшее время
должен был стать нашей тюрьмой. Кроме вдовствующей императрицы в
поезде была только ее личная горничная, швея и ее сестра, временный
шофер и я. Кроме того, в поезде ехали также некоторые из родственников
императрицы. Это были князь Александр, великие княгини Ксения и Ольга
и еще несколько человек. Личный автомобиль вдовствующей императрицы
везли в последнем вагоне. Он очень пригодился впоследствии. И вот
началась эта странная поездка в неизвестность. Несмотря на опасность и
напряженность ситуации, императрица была все время спокойна и
сохраняла мужество, она отдавала короткие и четкие указания, без
малейшей дрожи в голосе. Она все еще оставалась Марией Федоровной,
русской императрицей!
Обыск в доме
В конце марта 1917 года новая власть России приказала вдовствующей
императрице Дагмар и ее родственникам переехать во дворец Ай-Тодор в
Крыму. Через два дня после отъезда наш поезд достиг конечной станции в
Крыму, самого большого города на крымском полуострове{59}. Остаток
пути мы проехали в автомобиле императрицы, который стоял в последнем
вагоне поезда. Мы передвигались по узким горным дорогам и благополучно
доехали до будущего места пребывания императрицы, по русским условиям
скромного дворца, где она и ее родственники должны были провести свою
ссылку. Ай-Тодор {60} – это комплекс зданий, из которых самое большое
напоминает Видёре. Она устроила гостиную-столовую на первом этаже, а
наверху жилые комнаты. Великая княгиня Ксения и ее муж великий князь
Александр жили в другом, похожем на отдельный домик, флигеле, в
котором находилась единственная во дворце кухня. Вся еда готовилась
там, даже утренний кофе мы вынуждены были приносить оттуда. Речь шла
только о 40-50 метрах, но в плохую погоду это, конечно, было
достаточно затруднительно. Ай-Тодор был расположен в необычайно
красивом месте, очень близко к берегу Черного моря и посреди чудесного
фруктового сада. Черное море – замечательное море. Я прожил долгие
годы у его берегов, но никогда не видел его спокойным. И до сих пор,
когда я возвращаюсь в мыслях к тому времени, я слышу глухой плеск его
волн и долгий отзвук, который вечер за вечером успокаивал меня. Крым –
это красивая и очень плодородная земля. Под нашими окнами росли
кипарисы, такие же стройные, как датские тополя. А в большом саду,
который простирался перед нашими глазами, росли лавровые деревья и
прекрасный виноград. Действительно, это был настоящий рай, если бы он
не был еще и тюрьмой. Мы, конечно, не очень часто видели наших
тюремщиков, но императрица сразу после своего приезда во дворец
получила предписание, какими дорогами она может пользоваться, как
далеко она может уезжать. Этот приказ касался и всех нас. В самом
дворце и в его непосредственной близости охраны не было, но как
только мы приближались к тем границам, которые были определены для
нашего свободного передвижения, сразу появлялся одетый в серое с
красными отворотами военный. За нами хорошо следили. В то время у
власти был Керенский{61}. Когда в ноябре 1917 года его правительство
пало, охрана вокруг дворца и контроль были усилены. Через некоторое
время у императрицы отобрали автомобиль. В этот период мы все получали
по 1? кг хлеба в день. Конечно, этого было достаточно, чтобы покрыть
наши потребности, но когда выбирался именно этот рацион, то
подразумевалось, что русские солдаты в царское время получали те же 1?
кг хлеба в день, и этим подчеркивалось, что семья императора не должна
иметь больше, чем получали его солдаты. Когда императрица лишилась
своего автомобиля, она арендовала карету и четырех лошадей у одного
человека, который жил невдалеке, и как только позволяла погода, она
совершала поездки в окрестностях, чтобы подышать свежим воздухом. Ей
тогда было почти 70 лет. Как правило, вся семья собиралась вместе,
чтобы поесть, в том или другом месте. Великая княгиня Ольга жила во
флигеле императрицы. Императрица была очень рада своим внукам, и ни у
кого не складывалось впечатление, что она была печальной или
огорченной. Она иногда получала весточку от царя. Это были очень
короткие письма или почтовые открытки. Императрица радовалась, когда
их получала, хотя они, конечно, не могли многого рассказать о том, как
в действительности обстоят дела в Тобольске, куда была отправлена
царская семья{62}. В те годы, когда я служил у императрицы, она очень
прилежно вела дневник. Если он когда-нибудь найдется, то в нем будет
большое количество материалов, имеющих неоценимый исторический
интерес. Я только не знаю, где он может быть, так как он пропал вместе
со всеми письмами императора во время неожиданного и очень
основательного обыска, предпринятого по приказу сверху{63}. Это
произошло ранним утром. Было чуть более шести часов, так как я слышал,
что пришли уборщики и начали заниматься повседневными делами. Я лежал
и дремал, так как я должен был принести императрице утренний кофе
около восьми. Вдруг я услышал за пределами дворца шаги и приглушенные
слова команд. Я вскочил с кровати, чтобы идти к императрице, которая
спала в соседней комнате. Но еще до того как я схватил свою шашку и
револьвер, дверь в мою комнату распахнулась, и в тот же миг ко мне
ввалилась группа матросов. Они были вооружены до зубов, и в придачу у
них с собой были еще топоры и молотки. Очевидно, они думали, что им
придется прорубать себе дорогу во дворец. Я потянулся за моим
револьвером, но отлично знал, что мне не придется им воспользоваться.
Сопротивление могло только ухудшить ситуацию. Один из офицеров подошел
ко мне и потребовал отдать мой револьвер, И он его получил. Он также
попросил шашку и кинжал, но я объяснил ему, что это мои личные вещи, и
он разрешил мне оставить их у себя. Он посадил в моей комнате охрану и
запретил мне покидать комнату, после чего он вернулся к основным
силам. Офицер был очень вежлив. Я его не знал, но сразу отметил, что
это был офицер царского времени, который перешел в красную армию. Он и
все его матросы были чрезвычайно грязными и выглядели очень
утомленными. Они приехали из Севастополя, где прошлым вечером получили
приказ произвести обыск в Ай-Тодоре. И ранним утром они прошли маршем
не менее десяти километров, что для матросов было довольно большим
переходом. Когда они принялись за обыск, то делали свое дело
основательно, я могу за это поручиться. С ними была женщина, и именно
она была наиболее настойчивой и изобретательной. Она перерыла ящики и
шкафы во всем доме и просила солдат вспарывать подушки и одеяла по
швам, чтобы посмотреть, не спрятано ли в них чего-нибудь. Она
аккуратно собрала все письма и документы, которые смогла найти, но
ценности не тронула. Было ясно, что они действуют по совершенно
определенному приказу и пришли не для того, чтобы украсть наши вещи.
Я некоторое время сидел и наблюдал за тем матросом, который был
поставлен около меня. Он выглядел усталым и жалким. Он несколько раз
покосился на большую белую булку, которая лежала рядом на столе. Под
конец взгляд стал просящим. – Ешь, если ты голоден, – сказал я. Он не
дал себя долго уговаривать и набросился на хлеб с волчьим аппетитом.
Когда самый сильный голод был утолен, я спросил его, чего, собственно,
они хотят. Он этого не знал, только то, что получили приказ идти в
Ай-Тодор. Я объяснил ему, что императрица должна выпить кофе, и что я
должен его принести, но он не смел дать мне разрешение выйти. Я
вынужден был ждать, когда придут обратно офицеры. Некоторое время
спустя они пришли, и я спросил их, почему я под арестом. Они только
сказали, что у них приказ обследовать дворец, но они не хотели
причинить вреда императрице. Я спросил их, не вернут ли они назад мой
револьвер. – Я – лейб-казак и назначен для охраны Ее Величества, –
сказал я. – Что я буду делать, если вы заберете мой револьвер, а тут
придет какой-нибудь бандит и нападет на императрицу? Они поняли... и
вернули мне мой револьвер. Между тем, остальные посетители обследовали
другие флигели дворца. Когда они входили в какую-либо комнату, то
приказывали находящимся в ней и еще лежащим в кровати людям, выложить
руки на одеяло, чтобы они не смогли неожиданно схватиться за оружие. К
счастью, никто не попытался оказать сопротивление и никто не
пострадал. Некоторое время спустя отряд, который насчитывал несколько
сотен человек, отправился обратно тем же путем, которым пришел. Я
поспешил на кухню, чтобы принести императрице утренний кофе. Не было
видно ни души. Но было ясно, что там кто-то был, так как все съедобное
из кухни исчезло. Экспедиция из Севастополя распространила свои
исследования также и на район кухни, причем с отменным результатом!
Мне все же удалось добыть некоторое количество еды. Императрице каждое
утро подавался гоголь-моголь. Я сам сбивал его, что занимало у
меня приблизительно полчаса, но зато я получал за него похвалу. Я
зажег огонь и приготовил чашку кофе. Я не смог найти сахар и сливки,
но мне удалось так много всего поставить на поднос, что мне не стыдно
было отнести его императрице. Я ожидал увидеть ее расстроенной и
подавленной, но она встретила меня широкой улыбкой. – С добрым утром,
Ящик, – сказала императрица, – сколько шума. Неужели нельзя утром
спокойно поспать? Императрица приветливо мне кивнула и занялась
гоголем-моголем, как будто ничего не случилось. Через некоторое время
все обитатели из всех флигелей дворца собрались, чтобы обсудить
утренние события и поговорить о том, где можно достать что-нибудь
поесть. Все это длилось несколько часов. Это был первый и единственный
раз, когда во дворце императрицы проводился обыск за те два года, в
течение которых она находилась в качестве государственного узника в
Крыму.