Писано в 1904—1905 г. Записная тетрадь в лист, в переплете. 1 глава

Обыкновенно он работал по утрам, прогуливаясь по одной из аллей прекрасного парка, набрасывая на ходу в своей записной книжке отдельные стихи и мысли. Эта книжка сохранилась; она — небольшого, карманного формата, в мягком сафьяновом переплете. Я обозначаю ее в дальнейшем буквой «А». Большинство чрезвычайно отрывочных записей сделано карандашом, мелким, очень неразборчивым почерком. Местами записи полуистерлись. Кое-что написано чернилами. Для истории Предварительного Действа эта книжка имеет особенное значение, ибо она содержит первые записи того материала, который, переработанный, вошел позднее в это произведение. Одновременно Скрябин пользовался еще одной тетрадью, среднего формата, без обложки. Обозначаю ее буквой «Б». Здесь большинство записей уже сделано чернилами, очевидно, у себя дома. Они, эти записи, носят менее отрывочный характер и тут я нахожу целые эпизоды, включенные потом с некоторыми изменениями в имеющийся у нас последний текст Предварительного Действа. Сравнение рукописей «А» и «Б» показывает, что первая маленькая книжка, которую Скрябин всюду брал с собою, слу­жила как бы черновой для тетради. Впрочем, позднее, по свой­ственной Скрябину привычке писать одновременно в нескольких тетрадях, начиная иногда со средины и не считаясь вовсе с порядком страниц, оставляя многие из них незаполненными, он перестал пользоваться карманной книжкой и стал заносить свои черновые наброски прямо в тетрадь «Б», в которой можно найти таким образом самый разнообразный материал. Определить хронологический порядок этих записей представляется теперь тем более трудным, что Скрябин никому никогда не раскрывал своих тетрадей и записных книжек; он с радостью делился сво­ими мыслями, читал даже друзьям записанные уже отрывки, но прятал свои тетради, чтобы кто-нибудь случайно не заглянул в них.

Когда в конце лета я уехал из Петровского, Скрябин был еще всецело занят Мистерией, осуществление которой представля­лось уже ему единственным делом его жизни, — делом нескольких лет напряженного, посвященного исключительно этой цели труда. Когда же поздней осенью, в октябре того же года, я вновь увидел Скрябина в Москве, Предварительное Действо уже суще­ствовало в замысле. Нужно, следовательно, отнести зарождение нового произведения к августу 1913 г. При этом в ходе работы 102 художника не произошло никаких существенных изменений; здесь не было перерыва, не было и перелома. Ничего не говорят нам о происшедшей перемене и записи тетради «Б», куда Скрябин продолжал по-прежнему заносить отдельные стихи и отрывки. Просма­тривая эти записи, совершенно невозможно установить, с какого именно момента произошла перемена в поставленной себе Скрябиным цели, когда случилось сужение ее.

Название «Предварительное Действо» сначала не очень нрави­лось Скрябину; он искал другого, но не находил. «Это подгото­вительное действие,— говорил он. — Оно должно подготовить нас всех, служить естественным переходом, связующим звеном между существующим и будущей Мистерией».

Первоначально в его глазах новое задуманное им произведение было лишено вовсе самостоятельного значения. В беседах он усиленно подчеркивали его воспитательный характер, всецело под­чиняя Мистерии, лишь преддверием к которой оно должно было служить. Еще в течение лета 1913 года он иногда указывал, что ему придется, быть может, растянуть исполнение сложного мистериального акта на более значительный, чем предположенный им первоначально семидневный период, но с тем, чтобы первый эпизод являлся как бы общей, подготовительной частью целого, тесно, однако, к этому целому примыкая. Впрочем, мысль эту он тогда вовсе не разработал и даже не слишком охотно останавли­вался на ней, считая это подробностью, которая, как и многое дру­гое, должна выясниться и определиться во время самого процесса творчества.

Очевидно, что именно усиленная работа над текстом Мистерии и привела его к сознанию необходимости связать настоящее с этим чрезмерно грандиозным, диспропорциональным ему будущим. Он и раньше, впрочем, не скрывал от себя тех технических трудностей, с которыми было связано осуществление Мистерии. Эти технические трудности он даже охотно подчеркивал, словно стремясь, таким образом, отодвинуть на второй план и затушевать препятствия и трудности иные, вытекающие уже из са­мой несоизмеримости замысла с человеческими силами. «Необхо­димо, конечно, подготовить людей, найти исполнителей, помощников», так говорил он часто в последнее время. Эта потребность, конечно, ощущалась им все острее по мере того, как он глубже 103 входил в работу над Мистерией, Жило в нем, без сомнения, и сознание, что сам он не овладел еще вполне свободно тем материалом, которым ему предстояло оперировать, и как философ, и как поэт, и даже — как музыканта. Наконец, — и это представляется мне самым главным и несомненным, — он считал себя и мистически недостаточно подготовленным для последнего свершения. Свои сомнения на этот счет он высказывал мне еще летом, в Петровском, хотя и в очень осторожной форме. Целый ряд мотивов, таким образом, утверждал его в его намерении, отказавшись временно от создания Мистерии, как бы вы­делить из нее одну только, вступительную, подготовительную часть, исполнение которой и сделало бы затем возможным совершение великого акта воссоединения.

Однако, когда я осенью ïðèåõàë в Москву, то очень скоро убедился, что, хотя Скрябин сам и употреблял эти выражения и настаивал на подготовительном характере нового произведения, но это последнее словно уже вытесняло из его сознания образ Мистерии. Мистерия выделила из себя Предварительное Действо, как некоторый необходимый, пропедевтический акт, но очень скоро дитя поглотило свою мать. Предварительное Действо стало как бы в фокусе духовного взора Скрябина, завороженного новым, вне­запно представшим ему образом, воплотить который, казалось ему, возможно немедленно. Произошла какая-то очень странная на пер­вый взгляд подмена: материал, уже приготовленный для Мистерии, Скрябин хочет теперь использовать для Предварительного Действа, хотя, согласно первоначального плана, он по существу не мог быть для того пригоден; ведь содержанием Мистерии являлась история вселенной, она же — история человеческих рас, она же — история индивидуального духа; Мистерия должна была действенно пре­образить и завершить процесс макрокосмический и микрокосмический. Очевидно, что Предварительное Действо, подготовляющее совершение Мистерии и делающее возможным исполнение этого последнего, завершительного и искупительного акта, не могло быть его, хотя бы ослабленным, повторением или, точнее, предвосхищением. Мы видим однако, как то, что должно было послужить содержанием Мистерии, обращается в содержание Предварительного Действа, которое в образах являет нам теперь тот самый единый процесс эволюции и инволюции миров, рас человеческих 104 и отдельной личности, который призвана была завершить Мистерия. Каков же смысл этой метаморфозы? Тот, без сомнения, что Предварительное Действо не есть уже ступень и средство приближения к Мистерии, но есть та же Мистерия, ограниченная и сокра­щенная художником до таких пределов, которые делали бы возможным ее скорое осуществление. Скрябин всегда, до самого конца, настаивал на том, что Предварительное Действо есть только пролог к Мистерии и по существу — акт очищения и посвящения, но для тех, кто близко и внимательно следил за его духовной жизнью, было ясно, что новое произведение приобрело для него со­вершенно самостоятельное значение и стало самоцелью. И вот ха­рактерный факт: образ Мистерии, с этого времени отодвинутый в будущее, приобретает еще более грандиозные и смутные в то же время очертания; те конкретные и реальные подробности, которые раньше вносил в него Скрябин, он переносить теперь на Пред­варительное Действо. Я не хочу этим вовсе сказать, что Мистерия с этого времени (осень 1913 года) перестала для него быть тем, чем она была всегда — смыслом его жизни, единой внутренней целью его творчества, но, убежденный в скором осуществлении ее обедненной, сокращенной формы, он уже не чувствует необхо­димости в конкретизации созданного им колоссального образа, но, напротив, с особенно радостным, свободным чувством, словно из протеста против условностей земного бытия, не стесняясь уже нисколько практическими соображениями и требованиями, предъявляе­мыми жесткой действительностью, Скрябин все более обогащает и углубляет мистическое, внутреннее содержание мистерии.

В итоге этого процесса получились как бы две формы Мистерии: одна — сильно урезанная, приспособленная к действительности, ограниченная и определенная условиями возможного в настоящем, предназначенная к немедленному совершению; другая — идеальная, абсолютно чистая и автономная, чуждая всяких компромиссов и бесконечно превышающая первую богатством, глубиною и сложностью внутреннего содержания.

Здесь естественно возникает вопрос: что же вызвало эту ме­таморфозу? Каким образом случилось, что Предварительное Действо вобрало в себя если не мистический смысл, то конкретное содержание Мистерии? Ответ на этот вопрос может быть дан только гадательный, ибо приходится строить предположения о том, 105 что и Скрябиным самим не было осознано до конца, потому ли что он не мог, или потому, что не хотел.

Созданный Скрябиными или явленный ему образ великого последнего акта уже давно в нем властно требовали воплощения; в то лето 1913 года в особенности окружающим его было ясно,что желание скорейшего осуществления овладело им до боли; он просто не был уже властен над этой мыслью. Он мог легко говорить о пятилетней ничем другим не отвлекаемой работе над Мистерией, но при напряженности и преизбыточности в нем живших творческих сил подобный своеобразный аскетизм оказался бы для него совершенно невыносимым. Его нетерпенье еще усиливалось, когда (все чаще в последние годы), задумываясь над своим возрастом, он сравнивал уже пройденный им путь с тем, что еще оставалось ему совершить: «ведь ничего еще не сделано», говорил он тогда. Конечно, он чувствовал себя чрезвычайно молодым, физически и духовно и, шутя, даже кокетничал этим иногда, но грандиозность предстоящего ему подвига не могла не тревожить его. Окружающие часто поражались уверенностью его в себе или, точнее, верой его в свою призванность. Но думаю, что в этой уверенности было усилие, напряжение и что минуты сомнения, колебаний были гораздо более часты, чем склонны были это думать: он их тщательно скрывал.

Имея в виду это настроение его в то время, когда он увидел себя вынужденным подготовить осуществление Мистерии, как акта коллективного, еще особым Предварительным действием и, таким образом, вновь отодвинуть Мистерию в далекое неизвест­ное будущее, — быстро совершившееся превращение этого предварительного акта в прообраз мистерии должно представиться вполне естественным. Это был компромисс, конечно, но вся его природа художника, творца требовала этого компромисса. Не жило ли в нем уже тогда в какой-то форме сознание надвигающегося конца, не почувствовал ли он, что необходимо торопиться и ограничить себя? Не понял ли он сам в глубине, что, создавая Предварительное Действо, он примирился с неизбежным и отказался от Мистерии? 106

III.

Возвращаюсь к прерванному фактическому изложению. Зима 1913—1914 гг. была периодом чрезвычайно интенсивной внутренней работы над Предварительным Действом, и как всегда, Скрябин вводил друзей своих в самый процесс ее. При этом, и это представляется мне особенно характерным, мысль его обраща­лась главным образом к вопросу о самой постановки и об исполнении Предварительного Действа: поэтическое содержание нового произведения было уже предопределено находящимся в его распоряжении материалом, предназначавшимся первоначально для Мистерии. Уже тогда он решил посвятить ближайшее лето работе над текстом; музыку он надеялся написать в течение следующей зимы и лета 1915 года, с тем, чтобы все произведение было закончено к началу 1916 г. Но озабочивала его преимущественно, по-видимому, следующая стадия — работа над «театральным», если можно здесь говорить о театре, воплощением уже законченного произведения. И легко было заметить, что в этом именно пункте замыслы его подвергались постоянным колебаниям и изменениям, словно он не в состоянии еще был определить, чего именно он хотел: са­мый, так сказать, объем его планов и проектов, размах его фантазии, то сокращался, то расширялся в зависимости не только от собственного его настроения, но и от того, как реагировал на эти проекты и планы собеседник: если только он замечал, что его Предварительное Действо понимают слишком «театрально» и в нем видят лишь особого рода музыкальную драму, то он тотчас же, как бы из чувства противоречия, начинал подчерки­вать мистериальный лик Действа, и наоборот. Предварительное Действо он сам, конечно, понимал как произведение компромиссное: Мистерия должна быть мистерией, но в Предварительном Действе момент литургический тесно был связан с моментом изобразительным; оно должно было не только совершаться как акт мистический, но исполняться или разыгрываться как произведение театральное: Мистерией, ставшей произведением искусства, театром, но не потерявшей своей мистериальной природы — таким он мыслил тогда свое Предварительное Действо; именно поэтому ему представлялось самым трудным установить основные принципы совершения Действа. Менее всего хотел он, чтобы его произведение 107 обратилось в кантату или ораторию, сопровождаемую танцами, шествиями и пр.; отрицательно относился он и к вагнеровским драмам, в частности к Парсифалю, считая, что в них элемент представления доминирует. В беседах поэтому он то подчеркивал момент литургический, то, наоборот, утверждал, что Предварительное Действо, в противоположность Мистерии, всецело пребывает в пределах искусства. Углубляя эту разницу, он неоднократно указывал, что по самому существу своему Мистерия может быть совершена лишь однажды, тогда как Предварительное Действо, подобно всем драматическим произведениям, может быть повторено многократно.

Возвращался он постоянно и к вопросу о зрителях и исполнителях: зрителей он не хотел допустить; в этом привлечение всех к участию в действии он видел одно из существенных отличий своего подготовительного акта от обычных театральных представлений. В виду связанных с этим участием технических затруднений и из практических соображений, он соглашался довести это участие до минимума для большинства, но никто, по мыс­ли его, не должен был пребывать пассивным, оставаясь вне действия: ведь в этом разрыве между совершающими действие и воспринимающими его, в самом представлении чего-нибудь он видел основной, великий грех театра. Но тут возникал очень сложный вопрос о подготовке всей этой массы исполнителей, — о подготовке не только технической, но внутренней, духовной: здесь профессионалы-актеры не были вовсе пригодны. Об этом Скрябин беседовал очень часто с другими: очевидно, вопросы эти тревожили его. Возник тогда проект об организации особых курсов, о чем Скрябин советовался, между прочим, с А.И. Зилоти; предполагалось основать также специальный журнал.

Как бы в виде реакции против этого так внезапно охватившего его практицизма, словно для того, чтобы вознаградить себя за вынужденный компромисс и наложенные на себя оковы, с осо­бой радостью отдавался в то же время Скрябин мечтам о Мистерии, нисколько уже не стесняясь посторонними соображениями; все, что представлялось ему неосуществимым теперь, он отдавал Мистерии. Впрочем, не всегда он удерживался в рамках строгого благоразумия даже и по отношению к Предварительному Дей­ству: были моменты, когда он резко восставал противвсякой 108 театрализации своего произведения, к чему склонны бывали некото­рые, и подчеркивал еще более трудности, связанный с осуществлением Предварительного Действа, и те повышенные, совершенно исключительные требования, которым должны будут отвечать все исполнители, начиная с главных и кончая безыменной массой. Зимою 1913 г. он имел по этому поводу продолжительный разговор с М.О. Терещенко (тогда еще, если не ошибаюсь, служившим в театральной дирекции) и А.И. Зилоти. Развивая перед ними свои планы относительно Предварительного Действа, Скрябин сильно увлекся, потерял как бы чувство реальных возмож­ностей и нарисовал столь грандиозный образ нового произведения, сближая его с Мистерией, что, по-видимому, несколько смутил присутствующих.

Жизнь зимою в Москве не могла, конечно, благоприятствовать сосредоточенной работе; почти ежедневно по вечерам бывали го­сти, засиживавшиеся обыкновенно очень поздно. Правильное течение жизни нарушалось концертами. За всю ту зиму Скрябин почти ничего не прибавил к имевшемуся уже у него поэтическому материалу. Просматривая теперь те его записи в тетради «Б», кото­рые уже несомненно относятся к Предварительному Действу и, следовательно, не могли быть сделаны в течение лета 1913 г., я вижу, что они все почти относятся к более позднему времени — к лету 1914 г. Однако со своей записной книжкой и со своей тетрадью он никогда не расставался; взял он их с собою и в Англию, куда он поехал в феврале 1914 г. в сопровождении А.Н. Брянчанинова. Пребывание в Англии оказало, без сомнения, очень мощное влияние на характер всей последующей работы Скрябина. Когда мне пришлось вновь увидеть его в Москве, куда я приехал на Пасху, я поразился охватившим его подъемом духа: он чувствовал себя великолепно и физически, и нравственно; бодростью и уверенностью веяло от него. Играли тут роль, по-видимому, не только тот чудесный прием, который был ему оказан в Англии, не только понимание и сочувствие, который он там встретил, и знакомства с интересными, выдающимися людьми, которые он там завязал, но самое пребывание в стране чрезвычайно напря­женной, планомерной деятельности. Подобное этому влияние оказало некогда на него путешествие в Америку. В особенности привлекло его свойственное, по его мнению, англичанам своеобразное 109 сочетание практического мышления и чувства реальности с широтою фантазии и особенным, как он утверждал, влечением к не­обычайному, грандиозному. Склонен был он даже принять, идеа­лизируя и преображая его, религиозный практицизм англичан. Его собственное стремление к практической деятельности после пребывания в Англии еще более усилилось; и если раньше возникали в нем какие-нибудь сомнения относительно того, правильноли он поступил, решив временно ограничить себя и согласиться на компромисс, то сомнений этих теперь у него больше не было. Укре­пилась в нем уверенность и в скором осуществлении Предварительного Действа. «Теперь я знаю, — сказал он мне, — что все зависит от меня самого; лишь бы только поскорее закончить текст и музыку, и тогда все найдется — и средства, и люди». В этом настроении поддерживал его и А.Н. Брянчанинов, советовавший ему перенести, хотя бы временно, свою деятельность в Англию, чтобы там именно все подготовить к исполнению Предварительного Действа. С этим проектом Скрябин, однако, не­смотря на симпатии свои к англичанам, не склонен был согла­ситься, хотя подчеркивал, что он возлагает на их поддержку чрезвычайно большие надежды

В Англии Скрябин стал готовиться к задуманному им уже давно путешествию в Индию, которое предполагалось совершить зимою 1915 г. С этим путешествием у него связывались огромные ожидания, и самый вопрос о месте и времени исполнения Предварительного Действа он не хотел решить до того путешествия. Он полагал, что Индия должна как бы обновить его дух, пробудить в нем новые чувства и мысли, обострить его восприятия; ему казалось, что он увидит мир с какой-то новой стороны. При этом он вовсе не скрывал от себя, что современная Индия с ее промышленными городами, железными дорогами, европеизиро­ванной интеллигенцией не похожа вовсе на Индию его мечты, но все же был он уверен, что сквозь искаженный образ настоящего он постигнет подлинную Индию: «Мне нужен только намек, толчок, — говорил он, — не географическая Индия меня интересует, но Индия в себе, те чувства, те переживания, которые в пространстве выражает, воплощает реальная Индия». 110