При всем своем неприятии идей либерального народничества, писатель не избежал его иллюзий. Тем не менее творчество Г. Успенского, исполненное постоянным нравственным беспокойством и глубоким исканием правды, служило объективно развенчанию заблуждений народников.
Одним из шедевров, созданных художником-публицистом на самом зрелом этапе его идейно-творческого развития, явился очерк «Выпрямила», напечатанный в 1885 г. В этом небольшом по объему произведении с огромной эмоциональной силой и убежденностью выражен революционно-гуманистический пафос всего его творчества. В основу очерка положены впечатления самого автора при посещении им в 1872 г. Лувра в Париже, восхищение перед статуей Венеры Милосской. В ней писатель увидел своего рода «идеал, который должен быть в жизни». Встреча героя повествования, сельского учителя Тяпушкина, с этим гениальным произведением искусства позволила ему ощутить связь между воплощенным в нем идеалом совершенства, простой русской крестьянской бабой и героической участницей современной ему освободительной борьбы, понять неразрывные связи Труда, Революции и Искусства.
Тональность очерка определяет неискоренимая и, несмотря ни на что, светлая вера в будущее. По сути, это гимн в честь героев революционного действия, которые ставят своей благородной целью выпрямить человека, высвободить его из-под гнета позорящих его достоинство общественных порядков, создать подлинно человеческие условия существования. Разумеется, пафос этот не мог быть выражен в подцензурной печати открыто, но им проникнут весь подтекст очерка.
Невыносимо тяжелая действительность, мучительные переживания обостренно совестливого, легкоранимого, болезненно чуткого к малейшим проявлениям социальной несправедливости художника и мыслителя сказались на его душевном здоровье. Последние десять лет жизни Г. Успенский почти беспрерывно находился на излечении в психиатрических больницах. Но его произведения продолжали жить активной жизнью, они сыграли свою роль в подготовке первой русской революции 1905—1907 гг.
Высота нравственных идеалов Г. Успенского объединяет его в исканиях правды с Л. Толстым, Достоевским, Щедриным, Гаршиным.
95
Вместе с тем очевидно и сложное взаимодействие творчества писателя с народнической — и не только народнической — литературой второй половины века. Весьма значительным было и обратное влияние Успенского на всю демократическую, в первую очередь народническую, литературу тех лет.
Наивысшего развития народническая литература достигла в 70-х — начале 80-х годов. Она по-своему отразила и восхождение, и кризис движения в целом и вошла в историю духовной жизни России как явление неоднородное, неоднозначное и во многом противоречивое.
В народничестве различалось несколько течений: одни проповедовали анархизм, бунтарство бакунинского толка; другие — «бланкизм» Ткачева; сторонники Лаврова призывали к объединению критически мыслящих личностей. В 1876 г. создается организация «Земля и воля», которая перешла к индивидуальному террору. В 1881 г. народовольцы убили Александра II, на этом их деятельность угасает. Идеи революции подменяются проповедью спасительности «малых дел».
Вместе с тем само революционное народничество как идеология, как система взглядов крестьянской демократии, как политическая программа, рассчитанная на то, чтобы поднять крестьянство на социалистическую революцию против основ современного общества, оставило, по утверждению В. И. Ленина, заметный след в истории русской общественной мысли. Прямое или опосредованное воздействие народнических идей нашло отражение в творчестве целой плеяды писателей-демократов конца 60-х — 90-х годов. На это важное обстоятельство указал Плеханов. Он писал, что русское «литературное народничество выражает взгляды и стремления того общественного слоя, который в течение трех десятилетий был самым передовым слоем России». Беллетристы-народники, по словам Плеханова, «писали недаром», «они в свое время умели послужить делу русского общественного развития».
Исторический этап, когда происходил бурный процесс «раскрестьянивания», когда народники переживали духовную трагедию, муки разочарования в лелеемых идеалах, мучительно искали выход из положения, отражен в творчестве писателей, составлявших органическую часть разночинно-демократической интеллигенции. В этой связи можно назвать повести и романы Н. И. Наумова, И. А. Кущевского, А. О. Осиповича-Новодворского, И. В. Омулевского, К. М. Станюковича и др.
Главным содержанием беллетристического творчества писателей народнического толка являлось изображение жизни русского крестьянства в переломную историческую эпоху и духовных исканий разночинной интеллигенции. В жизни крестьянства обнаружилось не только рабское терпение, но и дух бунтарства. «Враг всяких прикрас и искусственности, — писал Плеханов, имея в виду народническую беллетристику в ее лучших образцах, — разночинец должен был создать, и действительно создал, глубоко правдивое литературное направление».
При оценке вклада этого направления в русскую литературу обычно отмечается, что оно обогатило последнюю правдивым изображением народного быта и народного миросозерцания, увиденных как бы с позиции самого трудового крестьянства. Причем писатели-народники, как правило, изображали не судьбы отдельных личностей, а преимущественно масс в целом, создавали своего рода коллективные портреты. Их интересовали конфликты не столько психологические, сколько социальные. Отсюда — усиление публицистического начала в их творчестве, преобладание публицистического романа, а еще чаще — бытового и этнографического очерка, сцен с натуры.
Одной из центральных для народнической литературы проблем была проблема взаимоотношений интеллигенции и народа, нравственного долга интеллигенции перед трудовым народом, поиска путей взаимопонимания. Особенно актуальной эта проблематика оказалась в период «хождения в народ», принесшего разночинной молодежи горькое разочарование.
Герой-разночинец, отличаясь высокоразвитым чувством долга, легкоранимой совестью, был готов идти и шел на жертву во имя своего утопического идеала. По выражению С. Степняка-Кравчинского, летописца революционного народничества, социализм был его верой, народ его божеством. В свою очередь Н. Н. Златовратский (1845—1911), автор «Деревенских будней» (1879), «Очерков деревенского настроения» (1881), «Деревенского короля Лира» (1880), повести «Золотое сердце» (1877) и других произведений, многие из которых посвящены «мирским заступникам» из среды народнической молодежи, имел основание писать: «Нигде, кажется, нет стольких „мечтателей“, как среди нас, русских... И никогда, кажется, не плодилось у нас столько этих „мечтателей“, как в годы, непосредственно предшествовавшие и следовавшие за „освобождением“».
В 1878—1883 гг. Златовратский опубликовал свой программный роман «Устои», положительным героем которого, по замыслу писателя, явился выразитель «мужицкой идеи» Петр
96
Волк. Однако этот персонаж, по справедливому заключению критиков романа, хотя и был идеализирован, предстал как жестокий и предприимчивый делец новой формации.
В творчестве Златовратского, как и других беллетристов-народников, нашел свое специфическое отражение идейный кризис движения. В его сочинениях 80-х годов на первый план выходит герой-интеллигент, который безуспешно ищет сближения с народом и терпит крах, поскольку вся его деятельность основывается на идеалистическом понимании логики исторического процесса. Повести «Скиталец» (1881—1884), «Барская дочь» (1883), «Безумец» (1887) и другие проникнуты пессимизмом.
Наиболее значительный вклад в литературу внесли те писатели, прозаики и поэты народнического направления, которые не приносили правду жизни в жертву догме. В нелегальной прозе активного деятеля революционного народничества С. М. Степняка-Кравчинского (1851—1895), в его романе «Андрей Кожухов» (первоначально опубликован в 1889 г. в Лондоне под названием «Путь нигилиста») и других художественно-публицистических сочинениях запечатлена вдохновляющая правда о рыцарях русского народно-освободительного движения, шедших на подвиг во имя торжества высокого идеала.
В рядах народников происходила дальнейшая дифференциация, идейное размежевание. Этот сложный, зачастую мучительный, преисполненный глубокого драматизма процесс нашел свое яркое отражение в литературе.
Среди писателей конца 70-х—80-х годов, в творчестве которых запечатлено крушение позднего народничества, раскрыта бесперспективность либерально-народнических иллюзий, сказана страшная правда о русской пореформенной деревне и трагедии русского крестьянства, поставленного ходом истории в невыносимое положение, видное место принадлежит С. Каронину (псевдоним Н. Е. Петропавловского; 1853—1892).
Сын бедного священника, будущий писатель с гимназических лет включился в революционно-народническое движение, подвергался репрессиям, отбывал ссылку в Сибири. Дебютировал Каронин-Петропавловский в журнале «Отечественные записки» в 1879 г., заявив о себе как о превосходном знатоке деревни. В ряде рассказов («Безгласный», «Мешок в три пуда», «Две десятины», «Несколько кольев» и др.) он воссоздал реалистическую картину социально-экономического и духовного кризиса, причем, в отличие от правоверных народников и эпигонов славянофильства, не идеализировал общинный быт. Вместе с тем, оставаясь на позициях революционного демократизма, Каронин сохранил веру в нравственную силу и созидательные возможности народа.
Судьбам народнической интеллигенции, переживаемой лучшей ее частью драме в условиях идейного разброда, в сложной исторической ситуации «безвременья», посвящен ряд крупных произведений, созданных писателем в 80-е годы (повести «Мой мир», «Бабочкин» и др.).
В. И. Ленин подчеркивал, что марксисты должны заботливо выделять из шелухи народнических утопий здоровое и ценное ядро искреннего, решительного, боевого демократизма крестьянских масс. Он, по свидетельству В. Бонч-Бруевича, неоднократно говорил о необходимости серьезного изучения всей народнической литературы. Не закрывая глаза на сложность и неоднородность народничества и происшедшую с ним эволюцию, следует признать весомым реальный вклад писателей, с ним связанных, в историю русской литературы.
96
САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН
Михаилу Евграфовичу Салтыкову-Щедрину (1826—1889), по верному определению Тургенева, «суждено было провести глубокий след в нашей литературе».
Превосходное знание жизни всех слоев русского общества и жизни западноевропейских государств, высокая и многосторонняя — общая и эстетическая — культура, широта философско-исторического и общественно-политического кругозора, страстный темперамент борца, вооруженного передовыми идеями своего времени, огромное художественное дарование, неистощимая изобретательность в приемах обличения деспотизма самодержавия, произвола чиновничества, паразитизма дворянства и буржуазии — все эти черты Салтыкова-Щедрина, гармонически сочетаясь в одном лике, ярко характеризуют его как в высшей степени оригинального представителя русской классической литературы XIX в.
М. Е. Салтыков родился в Центральной России — в Тверской губернии. Его отец принадлежал к старинному, но обедневшему дворянскому роду, мать — из семьи богатого московского купца. Детство и отчасти юношеские годы писателя прошли в родовой усадьбе отца, в обстановке «повседневного ужаса» крепостнического быта, впоследствии описанного им в «Пошехонской старине». Учился Салтыков в пансионе Московского дворянского института, в 1844 г. окончил Царскосельский лицей.
97
Иллюстрация:
М. Е. Салтыков-Щедрин
Портрет кисти И. Крамского. 1879 г. ГТГ
В течение многих лет служил чиновником в различных ведомствах, а в 1858—1862 гг. был вице-губернатором в Рязани, затем в Твери, в 1865—1868 гг. возглавлял казенные палаты в Пензе, Туле, Рязани. Служба дала Салтыкову огромный запас наблюдений и материалов для его произведений, разоблачавших насквозь прогнивший самодержавно-крепостнический государственный и административный аппарат.
В 60-е годы писатель сблизился с лидерами революционной демократии, а после ареста Чернышевского по приглашению Некрасова вошел в редакцию журнала «Современник». После увольнения в отставку с запрещением занимать какие-либо должности на государственной службе в 1868—1884 гг. Салтыков становится соредактором журнала «Отечественные записки», всецело уходит в писательство и редакторский труд.
С юношеских лет воспитанный на статьях Белинского, прошедший «приготовительный класс» в руководимом М. В. Петрашевским кружке революционно настроенной молодежи, увлекавшийся идеями западноевропейского утопического социализма, Салтыков навсегда остался приверженцем учения о будущем идеальном
98
общественном строе и решительным противником социального неравенства.
За свою раннюю юношескую повесть «Запутанное дело» (1848), в которой идеологи самодержавия усмотрели стремление к распространению революционных идей, он поплатился многолетней ссылкой в глухой в то время провинциальный город Вятку. Вернувшись после изгнания в Петербург, он создает свои знаменитые «Губернские очерки» (1856—1857), опубликованные под псевдонимом «Н. Щедрин», навсегда закрепившимся за писателем.
Эта книга, где впервые ярко обнаружилось выдающееся сатирическое дарование Салтыкова-Щедрина, принесла автору шумный успех и сделала его имя известным всей читающей России. О нем заговорили как о писателе, который талантливо воспринял традиции великого Гоголя и стал на путь еще более смелого и беспощадного осуждения социального зла.
«Губернские очерки», появившиеся в разгар борьбы за освобождение крестьян от крепостного права и с беспрецедентной смелостью обличавшие узаконенный царизмом произвол чиновничества, были использованы передовой русской интеллигенцией, возглавлявшейся Чернышевским и Добролюбовым, для пропаганды революционных идей.
Чернышевский назвал первую сатирическую книгу Салтыкова «благородной и превосходной», а ее автора — писателем «скорбным и негодующим». «Никто... — писал он, — не карал наших общественных пороков словом более горьким, не выставлял перед нами наших общественных язв с большею беспощадностью».
Блестяще начатое творчество сатирика-демократа в последующие три с лишним десятилетия приобретало все более широкий размах и становилось все более воинствующим. На протяжении 50—80-х годов голос гениального сатирика, общественного «прокурора русской жизни», как называли его современники, громко и гневно звучал на всю Россию, вдохновляя лучшие силы нации на борьбу с социально-политическим режимом самодержавия.
В богатейшем наследии Щедрина следует прежде всего выделить те произведения, которые обозначают основные этапы его восходящего творческого пути и характеризуют расширение социально-политического диапазона его сатиры. Если в «Губернских очерках» и примыкающих к ним произведениях он бичевал только провинциальных губернских чиновников и бюрократов, то к концу 60-х годов — и правительственные верхи.
Со всей силой присущего ему сарказма Щедрин осудил в «Истории одного города» (1869—1870) деспотизм монархии, предрекая ему неизбежную гибель и призывая к непримиримой борьбе с ним. «Город Глупов», воссозданный сатириком в этой гневной и горькой книге, — образное обобщение бессмысленной власти царизма, как и любого деспотического режима, независимо от его национальной почвы. В романе «Господа Головлевы» (1875—1880) он вынес суровый приговор крепостникам-помещикам, уже исторически обреченным, но все еще пытавшимся яростно защищать свои привилегии.
«Господа Головлевы» — одно из высших достижений русского критического реализма. В этой книге с огромной силой художественного прозрения изображен закономерный распад поместного дворянства. Образ Порфирия Головлева (Иудушки), «пакостника, лгуна и пустослова», хищника, обесчеловеченного человека, в душевном мире которого нет ничего кроме «праха и смерти», но в руках которого — возможность распоряжаться судьбами людей, — этот образ выходит далеко за пределы породившей его национальной почвы, социальной среды и эпохи. Иудушка — мировой образ такого же масштаба, как образы Шейлока, Тартюфа, Плюшкина, Смердякова. Имея в виду «Господ Головлевых», равно как и другие произведения их создателя («Помпадуры и помпадурши», «Благонамеренные речи», «Убежище Монрепо», «Письма к тетеньке» и др.), Горький утверждал: «Невозможно понять историю России во второй половине XIX века без помощи Щедрина...» Сам писатель называл себя историком современности, «летописцем минуты». Его творчество в целом составляет огромное полотно, подобно «Божественной комедии» Данте и «Человеческой комедии» Бальзака запечатлевшее сложнейшую историческую эпоху — канун грандиозных социальных перемен.
В крупнейшем цикле 70-х годов «Благонамеренные речи» он первый в русской литературе представил картины грядущих бедствий, которые нес народу новый, по выражению сатирика, «чумазый» хищник капиталистической формации. В книге очерков «За рубежом» (1880—1881) Щедрин на основе своих впечатлений от заграничных путешествий остро критикует классовый характер западноевропейского буржуазного парламентаризма. В романе «Современная идиллия» (1877—1883) он заклеймил презрением тех представителей либеральной интеллигенции, которые в годы реакции, поддавшись постыдной панике, уходили от активной общественной борьбы в узкий
99
мирок личных интересов или же действовали «применительно к подлости». В «Сказках» (1882—1886), этой малой сатирической энциклопедии для народа, созданной на последнем этапе творчества, он продолжал наносить меткие удары по всем косным силам общества и с чувством глубокого сострадания изобразил трагические бедствия русского крестьянства, изнывавшего под тройным гнетом — бюрократии, помещиков и буржуазии.
«Умру на месте битвы», — говорил сатирик. И он до конца дней своих оставался верным этому обещанию. Он мужественно одолевал и огромное напряжение творческого труда, и систематические правительственные гонения, и тяжкие физические недуги, терзавшие его в течение многих лет. Могучая сила передовых общественных идеалов, которым Щедрин служил до конца жизни со всей страстью своего воинствующего темперамента, высоко поднимала его над личными невзгодами, не давала замереть в нем художнику и была постоянным источником творческого вдохновения.
В «Пошехонской старине» (1887—1889), своей предсмертной книге любви и гнева, сатирик слал последнее проклятие темному прошлому и звал в светлое будущее. Обращаясь к детям, «устроителям грядущих исторических судеб», он писал: «Не погрязайте в подробностях настоящего... но воспитывайте в себе идеалы будущего; ибо это своего рода солнечные лучи, без оживотворяющего действия которых земной шар обратился бы в камень. Не давайте окаменеть и сердцам вашим, вглядывайтесь часто и пристально в светящиеся точки, которые мерцают в перспективах будущего».
Внести сознание в народные массы, вдохновить их на борьбу за свои права, пробудить в них понимание своего исторического значения, осветить им светом демократического и социалистического идеала путь движения к будущему — в этом состоит основной идейный смысл всей литературной деятельности Щедрина, и к этому он неутомимо призывал современников из лагеря передовой интеллигенции. И какие бы сомнения и огорчения ни переживал писатель относительно пассивности народной массы в настоящем, он никогда не утрачивал веры в пробуждение ее сознательной активности, в ее решающую роль, в ее конечное, может быть, как ему казалось, очень отдаленное, торжество.
Щедрин, называя себя «человеком, связанным крепкими узами с современностью», неоднократно говорил о своей «мучительной восприимчивости», об исключительной приверженности «злобам дня». Его отличало постоянное и страстное стремление немедленно вмешаться в общественно-политическую битву, повлиять на ее исход разными родами оружия — художественной сатирой, публицистикой, литературной критикой, которыми он владел превосходно. Его органической потребностью стали беседы с читателем с трибуны революционно-демократических журналов «Современник» и «Отечественные записки» по вопросам, которые волновали общество.
Внимание писателя привлекали не мелкие происшествия и административные злоупотребления, служившие обычной пищей для разного рода мелкотравчатой либеральной публицистики, а коренные проблемы эпохи. Его взор был прикован к той «злобе дня», которая была «злобой века», определяла судьбы общества. Его произведения — движущаяся панорама социально-политической борьбы, воплощенной в ярких картинах, нарисованных резкими штрихами и освещенных передовыми идеями своего времени.
Стремление Салтыкова горячо вмешиваться в общественно-политическую борьбу ярко сказалось и на жанровой структуре его творчества. Если судить на основании только внешних формальных признаков, то можно сказать, что у него преобладает сатирический рассказ или очерк. Однако более внимательное рассмотрение произведений сатирика убеждает в том, что его можно скорее назвать писателем больших жанровых форм, нежели малых.
У Салтыкова всегда видно влечение к сложным идейно-художественным концепциям, к синтетическим замыслам, для воплощения которых ему были как бы тесны рамки не только рассказа, повести, но и романа. По масштабам своих проблемных замыслов он тяготеет к широким обозрениям жизни во времени и пространстве. Но как сатирик и журналист-публицист он не мог удовлетвориться «медлительной» формой большого эпического повествования и всегда горел желанием немедленно отзываться на волновавшие его общественные проблемы. Эти две противоречивые жанровые тенденции нашли свое взаимное примирение и разрешение в форме циклов, объединяющих тесно связанные рассказы и очерки.
На процесс циклизации оказывал влияние и цензурный фактор. В предвидении возможных цензурных запретов писатель был вынужден придавать каждой отдельной главе задуманного произведения относительную самостоятельность. Наконец, по самой своей природе объект сатирика был враждебен эпическим формам и требовал гибких, изменчивых и дробных форм художественного выражения.
Поэтому в творчестве Щедрина прочно установился
100
такой преобладающий жанр, как цикл рассказов, где серия малых картин объемлется рамками единой большой картины. Каждый цикл представляет собой ряд произведений, подчиненных какой-либо общей идее. Наметив тот или иной объект сатирического нападения, писатель стремился разработать тему всесторонним и исчерпывающим образом, развивая, уточняя и изменяя замысел в соответствии с ходом общественной жизни. Рассказ перерастал в серию, серия — в большой цикл, который иногда растягивался на ряд лет и в котором прослеживались все существенные фазисы развития общественного явления или социального типа.
Произведения внутри цикла и циклы между собою связаны общностью тематики, жанром, фигурой рассказчика, действующими лицами, художественной тональностью. В одних случаях эти связи проявляются совокупно, в других — только некоторые из них, и в зависимости от этого соподчиненность произведений бывает то более, то менее тесной. Одни циклы, в которых зависимость между рассказами проявляется слабо, приближаются к типу сборника («Губернские очерки», «Невинные рассказы», 1863; «Сатиры в прозе», 1863), другие представляют собой циклы в собственном смысле слова (сюда относится большинство произведений сатирика), и, наконец, третьи, в которых связь отдельных частей выражена наиболее тесно и многосторонне, являются своеобразными романами («История одного города», «Дневник провинциала в Петербурге», 1872; «Господа Головлевы», «Современная идиллия», «Пошехонская старина»).
Таким образом проявлялись смелое новаторство писателя в области жанрообразования, его неутомимый поиск новых художественных форм. В ходе времени взаимосвязь произведений нарастала, происходило движение от простого сборника к циклу органически связанных рассказов и далее к роману, где рассказы превращались в главы композиционно цельного произведения.
Исключительно чуткая отзывчивость художника на жгучие тревоги эпохи накладывает свою печать не только на жанры и идейное содержание творчества сатирика, но определяет также и поэтическую тональность его произведений.
Салтыков, несомненно, из тех литературных деятелей, в творчестве которых мыслитель идет на уровне художника. Его как писателя отличает ясность мысли, идейная осознанность творческих концепций. Он творил под контролем критического сознания, оставшегося неусыпным и в моменты высшего полета фантазии. Сила воображения и сила логики в его творческом акте действовали по принципу согласия. Каждое произведение Щедрина, взятое и в целом, и в своих дробных — даже мельчайших — составных элементах, является синтезом логического и образного познания действительности. И потому к нему больше, чем к какому-либо другому великому русскому писателю, подходит название «художник-исследователь». Он не был «головным» писателем. Неверно говорить о чрезмерной рассудочности, рационалистичности склада его мышления и созданных им образов. Щедрин творил не только умом, но и сердцем, в его произведениях запечатлелись и страсть темпераментного политического борца, и трезвый, анализирующий дар мыслителя, и творческая интуиция проникновенного художника.
Пафос реализма Щедрина заключается в беспощадном, последовательном отрицании всех основ буржуазно-помещичьего государственного строя во имя победы демократии и социализма. В этой силе отрицания скрестились непримиримая ненависть к рабскому режиму и ко всем виновникам народных бедствий, а также глубочайшие симпатии к угнетенным массам, вера в их преобразовательную миссию и страстная убежденность в возможности построения общества, свободного от всех форм эксплуатации и гнета.
Щедрин нацеливал свою сатиру на общественное зло, порождаемое бюрократическим аппаратом и государственным режимом самодержавной России, разоблачал ложь, скрытую в «порядке вещей», изобличал господствующие слои общества, интересуясь в первую очередь не их домашним устройством, а их идеологией, политикой и практикой. Люди привилегированных классов интересовали Щедрина, по его собственному признанию, прежде всего как «раса, существующая политически».
Критерий общественной ценности человека лежит в основании эстетики Щедрина и определяет характер сатирической оценки воспроизводимых им типов. Черты личности его интересуют прежде всего как черты социального типа. Он наблюдает и изображает своих героев преимущественно на публичной арене: в департаменте, в земских учреждениях, в клубах и трактирах, в служебных разъездах, на собраниях, на банкетах, на встречах и проводах начальства — всюду, где создается «внутренняя политика», где плетутся нити политической или экономической интриги, где люди ищут выгодного административного местечка и делают служебную карьеру — одним словом, там, где наиболее полно проявляет себя «классовая» психология и практика. И в этом проявилась
101
специфика щедринского реализма, особенности его психологизма, своеобразие художественного видения.
«Моя резкость, — писал он, — имеет в виду не личности, а известную совокупность явлений, в которой и заключается источник всех зол, угнетающих человечество... Я очень хорошо помню пословицу: было бы болото, а черти будут, и признаю ее настолько правильною, что никаких вариантов в обратном смысле не допускаю. Воистину болото родит чертей, а не черти созидают болото».
Произведения Щедрина всем своим существом погружены в социально-политические проблемы. Общественно-политическая и идеологическая борьба — вот та арена, на которой с наибольшей полнотой проявляется дарование сатирика. Типичные герои щедринской сатиры — это люди, подвизающиеся в сферах административно-политической и социально-экономической деятельности, творцы «внутренней политики» и «столпы» экономики отчужденного от народа государства. Щедрина интересуют преимущественно такие социальные типы, которые наиболее ярко олицетворяют основные отрицательные свойства правящих классов, сословий, каст, партий, а не те или иные индивидуальные отклонения от этих свойств.
Из этого стремления сатирика к полноте обрисовки социальной психологии, идеологии, политики и практики целых господствующих классов, партий и каст вытекает обилие «массовых» портретов, собирательных характеристик, сатирических оценок, определений — глуповцы, помпадуры, градоначальники, ташкентцы, пенкосниматели, чумазые и т. д. Писатель создал целую энциклопедию сатирических собственных и нарицательных наименований также и для органов печати, учреждений и других институтов полицейского буржуазно-помещичьего государства. Так, в произведениях сатирика встречаются «Всероссийская пенкоснимательница», «Нюхайте на здоровье!», «И шило бреет», «Куриное эхо», «Чего изволите?», «Помои» и другие блестящие по остроте выражения и полные сарказма названия реакционной, консервативной и продажной либеральной прессы. Сатирические псевдонимы, всегда имеющие глубоко мотивированный характер, перерастали узкие границы своих прототипов и поднимали конкретные факты, подчас малозаметные для поверхностного взгляда, на высоту художественных обобщений большого масштаба.
Особенностью щедринских сатирических характеристик, даваемых типам, социальным группам, политическим партиям, целым классам, органам печати, учреждениям, историческим этапам и т. д., является острота, ядовитость, меткость наименований. Сатирические названия у Щедрина — не внешнее клеймо, а такое художественное определение предмета, которое органически вырастает из сущности последнего и выступает в качестве метафоры, синонима. Этим и объясняется живучесть его наименований, их огромное не только обличительное, но и познавательное значение. Поэтому неудивительно, что щедринские сатирические прозвища навлекали обычно на себя ожесточенные атаки со стороны враждебного лагеря.