Рэм.
Я заканчиваю читать и аккуратно складываю письмо пополам. А потом еще раз. Закрываю глаза, и единственное, что я сейчас ощущаю, — это биение моего сердца. А потом рву страницу надвое, и еще раз, снова и снова, пока она не превращается в кучку маленьких обрывков в моей руке. Я сжимаю их в кулаке и, не раздумывая, бросаю в воздух. На мгновение они повисают, а потом плавно опускаются на бетон и разлетаются по всему крыльцу. Несколько секунд я наблюдаю за тем, как они, словно в танце, кружатся на ветру. Будь все иначе — и то, что я сделал, не имело бы значения. Но ничего не изменить, и это уже ни на что не повлияет. Мой брат полюбил ее первым. И даже если она уже не любит его, я просто не могу сделать этого по отношению к нему. Я просто не могу так поступить со своим братом.
Глава 32
Настоящее
Рэм
Я пишу слово. Всего одно слово, но оно значит все для меня и, может быть, будет значить все и для нее.
Кладу ручку на стол и опускаю страницу книги в конверт. Запечатываю и оставляю на столе, пока смотрю на ее адрес — номер ящика в почтовом отделении, который я нашел в конце книги.
Это не роман. Я не описывал историю нашей жизни от своего лица.
Это не длинное письмо, объясняющее мои поступки и их причины.
Это даже не предложение.
Это просто одно короткое слово.
Это всего лишь простой ответ — ответ на ее вопрос, который она должна узнать.
Глава 33
Настоящее
Эшли
Обратный адрес на конверте — его. Недолго думая, я быстро вскрываю его и достаю листок бумаги. Это страница из книги, на которой я задала ему вопрос. Я вижу рваный край с одной стороны, вижу мой почерк и замираю.
Закрываю глаза. Каждая частичка моего тела ноет от желания прочитать то, что следует за этим коротким вопросом — Это сто́ит? — и каждая частичка моего сердца умоляет не делать этого.
|
|
Я медленно считаю про себя до трех, но, досчитав, держу глаза закрытыми. Миллион сценариев проносится в моих мыслях. Что, если он сказал да? Что, если он сказал нет? Что, если он вообще не ответил?
Заставляю себя осторожно открыть глаза и медленно опускаю взгляд к нижней части страницы, пока, наконец, не вижу это.
Одно короткое слово, написанное его почерком.
Легкие с трудом справляются с дыханием.
Страница падает на стол.
Я прижимаю руку ко рту.
И вот уже я пытаюсь сдержать слезы.
Глава 34
Прошлое — год назад
Рэм
Я останавливаюсь и смотрю на его могилу. Мне трудно подобрать слова. Потребовался месяц, прежде чем я смог снова вернуться сюда. Меня не было здесь с тех пор, как я застал тут Эшли с открыткой в руках. Просто не представляю, что ему сказать. Но сегодняшний день кажется достаточно хорошим, чтобы навестить его.
Итак, я здесь.
Некоторое время просто смотрю и думаю об Эшли, о нем, о моем детстве, о том, как проходила здесь моя жизнь. Из меня вырывается протяжный вздох, а затем я подхожу к стульчику. Сажусь и несколько секунд просто сижу. Чувствую, как в глазах начинает скапливаться влага. Я прочищаю горло и вытираю оба глаза одновременно указательным и большим пальцем.
— Прости, дружище.
Я пытаюсь проглотить болезненный ком в горле.
— Я не знал, что ты и Эшли … — я не могу закончить фразу, поэтому через секунду пробую еще раз. — Ты же знаешь, я бы никогда даже не взглянул в ее сторону, если бы только знал.
|
|
Прижимая ладонь ко рту, я опускаю голову.
— Прости, дружище.
Мои глаза прикованы к земле, но потом взгляд перемещается на его надгробный камень.
— Мне жаль, что ты здесь. Мне жаль, что ты не с ней. Мне жаль, что я не уговорил тебя играть в гольф … или в шахматы, или во что-то другое, менее опасное, чем футбол. Мне жаль, что я наябедничал маме, когда ты пришел домой пьяный. Я не знаю никого лучше тебя и чертовски уверен в этом. Но тогда я ничего не знал о братском кодексе. И мне жаль, что мы не назвали собаку Бастером, как ты хотел. Это действительно было бы лучше, чем Спанч Боб. Не представляю, как мама и папа разрешили так поиздеваться над бедным колли. И я … Мне жаль, что я не показывал, как люблю тебя.
Я делаю паузу и глубоко вдыхаю.
— Мне очень жаль, дружище.
Капля соленой воды сбегает вниз по моей щеке. Я быстро вытираю ее и усаживаюсь на стуле поудобнее. В течение нескольких минут сижу в тишине. Теплый воздух. Приятный ветерок. Он пробегает по кронам деревьев, заставляя листья издавать спокойный тихий шелест.
— Оуэн, я хочу тебя спросить, — я подтягиваю вверх штанины и сгибаю колени. — В другой ситуации это не было бы даже вопросом. И мне жаль, что она не другая. Ты знаешь, я хотел бы, чтобы так и было, — я останавливаюсь и делаю вдох. — Но я считаю: что есть — то есть, и просто не знаю, что делать. Я в отчаянии. Имею в виду, что я люблю ее, Оуэн. Действительно люблю. И не могу перестать думать о ней.
Я делаю паузу и глубоко вдыхаю.
— Но, хм… я буду держаться от нее подальше, если ты хочешь этого от меня. Я сделаю это. Это будет трудно, но я сделаю.
|
|
Мне требуется секунда, чтобы вытереть эту чертову воду, которая продолжает течь по моим щекам.
— Но если… хм… — я останавливаюсь и прикусываю изнутри губу, а потом продолжаю, — если есть хоть какой-то шанс во всем этом безумном хаосе, который мы создали, на то, чтобы Эшли и я могли бы быть вместе… Я имею в виду, если такое вообще возможно…
Я смотрю вниз на свои ботинки.
— Ты, по возможности, подай мне какой-нибудь знак, хорошо? Это не обязательно должна быть молния или какая-нибудь фигня, вроде папиного призрака, или что-то подобное. Серьезно, пожалуйста, не посылай молнию… и, пожалуйста, не посылай привидение, — я немного смеюсь. — Не знаю, — продолжаю я, взглянув на его могилу. — Наверное, это безумие, да? — я вздыхаю и потираю тыльную сторону шеи. — Посмотри на меня, дружище. Я сошел с ума, — я снова смеюсь и качаю головой.
Мне действительно нужно взять себя в руки.
Я перевожу дыхание и опускаю руку на его надгробный камень.
— Дружище, я действительно хочу, чтобы ты был здесь и помог бы мне пройти через все это. Сейчас бы мне точно пригодились некоторые из твоих мудрых стариковских поучений.
Я улыбаюсь, но улыбка быстро исчезает.
— Но, честно говоря, Оуэн, — говорю я, прижимаясь лбом к руке, лежащей на надгробии, — чего мне действительно не хватает сейчас … это брата.
Глава 35
Настоящее
Эшли
Я паркую арендованный автомобиль перед его домом. Так странно ощущать себя снова здесь — здесь, где он живет. Какая-то часть меня чувствует, что я не должна находиться в этом городе. Несколько минут я сижу за рулем, пытаясь убедить себя в этом. Убавляю громкость радио, но все еще слышу из него негромкое бормотание.
Чуть дальше по дороге девочка катается на велосипеде. Это розовый велосипед Барби с дополнительными учебными колесами. У меня был такой, когда я была маленькой. Образ девочки на велосипеде вызывает у меня короткую улыбку. Но затем я делаю глубокий долгий вдох, чувствуя, как воздух медленно заполняет мои легкие. Очень хочется, чтобы мое сердце не скакало со скоростью миллион километров в минуту, но, похоже, действительно не могу ничего сделать, чтобы усмирить его. Провожаю взглядом девочку на велосипеде, пока она не исчезает за поворотом дороги. Затем какое-то время смотрю на линию деревьев, растущих вдоль посыпанной гравием дорожки. Легкий ветерок качает их ветки. Он словно призывает меня к движению.
— Ладно, — наконец-то шепчу я про себя. — Ты можешь сделать это.
Я выхожу из машины и аккуратно закрываю за собой дверь. Последнее, чего я хочу, это привлечь к себе внимание.
Поворачиваюсь и смотрю на дом. Смотрю на маленькие белые перила на этой маленькой белой веранде. И на эти старые качели, раскачивающиеся сейчас на ветру вперед-назад. Они почти такие же, какие были у меня, но это неудивительно. Я уверена, у всех в этом городе одинаковые качели на крыльце.
Я перевожу дыхание. Чувствую, как бешено колотится мое сердце. Слышу его стук прямо в барабанных перепонках.
Ты можешь сделать это.
Прохожу по каменной дорожке, потом преодолеваю пару бетонных ступенек до его двери.
Я могу сделать это.
Открываю первую дверь и мгновение сомневаюсь, прежде чем дважды постучать. Стук звучит странно и как-то нервно. Делаю шаг назад и позволяю первой двери закрыться. В этот момент я уже подумываю сбежать, но мои ноги будто приросли к коврику у его двери. И я жду. Жду несколько мучительных секунд, пока ручка не начинает медленно поворачиваться. Дверь не спеша открывается. И вот уже передо мной он — стоит и смотрит на меня. А я таращусь на него — это все, что я могу делать.
— Привет, — говорит он, в конце концов.
Я благодарно выдыхаю.
— Привет.
Он открывает дверь и делает пару шагов назад. Полагаю, это означает, что я могу войти.
— Хм … — начинаю я, но слова где-то потерялись.
— Я ждал тебя, — говорит он, спасая меня. — Имею в виду, может быть, не именно сегодня, но со временем.
Я нервно улыбаюсь.
— Наверное, мне следовало предупредить тебя, — говорю я, входя внутрь.
Он качает головой.
— Неа. Ураганы никогда не предупреждают. Эшли не нуждается в предупреждениях.
Моя нервная улыбка становится чуть менее напряженной.
— Хочешь, посидим снаружи? — спрашивает он. — Такой хороший день.
Я киваю.
— Конечно.
Я следую за ним на веранду, и он жестом приглашает меня расположиться на качелях. Я так и делаю. Он садится на стул напротив. Выглядит так, будто не брился неделю. Волосы длиннее, чем обычно, джинсы потертые и рваные. И его кожа: лицо, руки, части ног, просвечивающие через дырки в штанинах, — все это по-прежнему темно-загорелое от долгого жаркого летнего солнца. Он прекрасен. Но я стараюсь не думать об этом.
— Могу предположить, что ты получила мой ответ? — спрашивает он.
Я смотрю на него.
— Да. Ты можешь это предположить.
Я опускаю взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Я сцепила их так крепко, что пальцы покраснели. — А я могу предположить, что ты прочел книгу?
Он просто кивает и улыбается.
— Да. Ты можешь это предположить.
На секунду его взгляд останавливается на мне. Затем он смотрит на что-то под ногами, после чего возвращает внимание ко мне.
— Это хорошая книга. Хотя, думаю, я могу быть немного необъективен.
— Да, — соглашаюсь я, пытаясь не улыбаться, — возможно.
Проходит несколько тихих мгновений, когда не слышно ничего, кроме пения птиц. Мой взгляд скользит по темному пятну на половице. В голове роится миллион слов, но я не могу составить ни одного предложения.
— Ну, думаю, ты все-таки нашла свой сюжет.
Тут же мои глаза находят его.
— Да, — говорю я, кивая, — думаю, что нашла.
И это все, что я произношу, но не все, что хочу сказать, потому что это не совсем правда. Вся правда заключается в том, что я написала книгу, потому что мне надоело смотреть, как пересыпается песок в песочных часах. Я хочу сказать ему, что написала книгу, потому что теперь мне известно — все, оставленное недосказанным, ломает нас сильнее всего. Хочу сказать, что написала ее, потому что сломлена. Хочу сказать ему, что наша судьба, возможно, предрешена заранее — возможно, навсегда и без нашего ведома — но мне необходимо быть уверенной в этом. Я хочу сказать ему, что все еще нуждаюсь в завершении. Я хочу сказать ему все это. Но не говорю.
— Рэм, — вместо этого говорю я. — Я здесь потому, что хочу сказать тебе кое-что.
В течение нескольких минут он не произносит ни слова. Даже не двигается. Даже не моргает. И, клянусь, в этот момент мое сердце практически перестает биться. Но потом, наконец, он кивает и бормочет:
— Хорошо.
У меня вырывается тревожный вздох.
— Я … — начинаю я, но потом останавливаюсь, чтобы собраться с мыслями. — Я хочу сказать, что сожалею о том, что никогда ничего не рассказывала. Не знаю, почему держала это в секрете. Это было моей ошибкой, — я снова нахожу взглядом то темное пятно на полу, прежде чем вернуться к его глазам. — Я не ожидала влюбиться здесь, — я делаю паузу, пытаясь усмирить поднимающуюся в груди боль. — Думаю, все слова, которые я никогда не говорила, в конечном итоге убивали меня — и это было довольно больно. И, думаю, я поняла это, когда действительно влюбилась, — продолжаю я. — Я боялась тебе сказать, потому что знала, что вы должны были быть знакомы … некоторым образом. Но еще я, думаю, все же молилась, чтобы в этой безумной вселенной оказался малюсенький шанс на то, что вы друг друга не знали.
Я пытаюсь прочитать выражение его лица, но не могу. И это пугает меня. Я практически всегда могла прочитать его мысли.
— Эшли, — говорит он спокойным размеренным тоном, — я … я не сержусь, что ты держала это в секрете. Я имею в виду, может быть, поначалу, но … — он смотрит вниз на ноги, а затем обратно на меня. — Но я понимаю.
Я наблюдаю, как он поправляет кепку.
— И я не имел в виду то, что говорил, — что я никогда тебя не любил, — продолжает он. — Я просто подумал … Я просто подумал, что это поможет тебе быстрее возненавидеть меня.
— Ненавидеть тебя? Почему ты хотел, чтобы я тебя ненавидела?
— Не знаю. Я только что узнал, что ты была влюблена в моего брата. Просто … просто я подумал, что ты тоже в шоке, и предположил, что тебе хотелось бы уехать. Я думал, что для тебя так буде проще. Я просто … я просто не понимал, что делать.
— Рэм, — говорю я и делаю паузу, втягивая воздух. — Мне действительно нравился твой брат. И да, возможно, на каком-то уровне … — я чувствую, как мой взгляд переходит на деревья, пока мы слова затихают. — Может, на каком-то уровне я любила его.
Он ерзает на своем стуле, и это возвращает к нему мое внимание. Я знаю, что ему неудобно, но он выслушает все — на этот раз.
— Когда мне был двадцать один год, в течение четырех месяцев мы проводили вместе довольно много времени.
Он выглядит так, словно его напряжение растет. И не знаю, зачем делаю это, но я кладу свою руку ему на колено. К счастью, он позволяет это.
— И да, он был вспыльчивым и скрытным, загадочным и тихим — в общем, таким, каким и был. Я знаю, тебе это известно не хуже моего.
Кажется, он немного расслабляется.
— Он был совсем не таким, как ты. Но я все думаю … что-то я увидела в нем.
Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.
— Рэм.
Он смотрит мне в глаза, как будто впитывает каждое мое слово.
— Я увидела тебя … в нем. В нем была часть тебя, которую он словно носил с собой. Он никогда не говорил о своей семье. Я спрашивала, и он словно застывал. Думаю, он скучал по вам, ребята. Наверное, он в тайне тосковал по дому — по этому месту. Хотя и никогда не говорил, но могу сказать, что он любил все здесь. И пусть он никогда не говорил конкретно о тебе, я знаю, что он любил тебя.
Я замечаю, как его кадык прыгает вверх-вниз, и сжимаю его колено.
— Рэм, в нем была часть тебя. Это была лучшая часть, — я стараюсь не заплакать, но у меня не очень хорошо получается. — И я думаю, что просто пыталась найти в нем больше от тебя.
Он сглатывает, и, кажется, я замечаю, что его плечи немного расслабляются. А тем временем цикады вокруг нас начинают выбивать свой мягкий медленный ритм.
— Но я никогда не любила его так, как тебя, — говорю я. — И, честно говоря, думаю, это было взаимно. Наверное, мы были просто связаны общей нитью. И я считаю, что эта нить — ты.
Небольшая улыбка появляется на моем лице.
— Это был ты, Рэмингтон Джуд. Мне суждено было найти тебя. И, видимо, Оуэн был предназначен для того, чтобы привести меня к тебе.
Он удерживает взгляд на моих глазах, но его губы не двигаются.
— Рэм, я могла бы полюбить его. Но я никогда не была в него влюблена.
Он молчит. Могу догадываться, что он обдумывает это. Его глаза прикованы теперь к чему-то под ногами.
— Рэм? Что на самом деле у нас пошло не так?
Он смотрит на меня.
— Ты имеешь в виду, кроме всего этого?
Я тихо смеюсь, но не отрываю от него глаз.
— Ты действительно так считаешь? — спрашиваю я. — Ответ?
Он кивает.
— Конечно, я так считаю, — в его словах звучит боль. Я не хотела делать ему больно. Мне просто нужно было знать.
— Эшли Уэскотт, — он произносит мое имя и отводит взгляд. Я вижу, как его язык нервно движется по внутренней стороне губ. Через мгновение его глаза возвращаются к моим. — Я любил тебя больше, чем когда-то мог себе представить полюбить кого-то в этой жизни, — он замолкает на секунду. — Я так сильно любил тебя, когда ты ушла. Я потерял себя. Я забыл, кто я, — он начинает тихо посмеиваться. — Я даже больше не знал, какой хлеб нужно покупать. И я не знал, что мне нужно делать в понедельник вечером. Я не знал, что мне делать с пустым пассажирским сиденьем. Черт, я даже не знал, какую выпивку должен заказать в том непонятном кафе в Парквилле.
— Ты ходил туда?
— Да, один раз. Но я был поставлен в тупик всеми этими названиями, которых не знаю, и ушел.
Я прижимаю ладони к губам, стараясь не рассмеяться, хотя мое сердце разрывается из-за него.
— И, Эшли, — продолжает он, не давая мне вставить ни слова, — в общем, я словно забыл, как мне жить … без тебя.
Слезы мгновенно заструились по моим щекам. Даже не знаю, откуда они взялись, и я совсем не пытаюсь остановить их.
— Почему ты не сказал мне об этом?
Он, кажется, тоже пытается сдержать слезы.
— Потому что ты и так знала.
— Нет, — качаю головой я, — нет, если бы я знала …
— Ты знала, — шепчет он. — Я просто слишком сильно ранил тебя за это знание.
Очередная предательская слеза сбегает по моей щеке, а за ней еще одна, и еще… Я быстро смахиваю их тыльной стороной ладони. А потом он тянется через пространство, разделяющее нас, и проводит пальцами по моей щеке, стирая соленые влажные дорожки. И наступает момент — момент, когда он смотрит мне в глаза, момент, о котором, клянусь, я могла бы только мечтать, если бы не знала, что бывает еще лучше.
Но потом все исчезает, как туман от солнечного света, и он снова садится на свой стул.
— Прости, — говорю я, смахивая последние слезы. — Я просто … это приятно слышать, — на мгновение я опускаю взгляд, но потом, столь же быстро, снова окунаюсь в море его глаз. — И я пойму, если для тебя это слишком, потому что он был твоим братом … Я просто … приехала извиниться перед тобой.
Он ничего не говорит, его глаза прикованы к моим, и от этого я нервничаю. Я ничего не могу с собой поделать, и опускаю взгляд в пол. В его глазах так много всего — слишком много того, чего я не могу прочесть, не могу понять. Но, спустя мгновение, я чувствую, как мой взгляд возвращается к нему. Это похоже на сумасшествие: его глаза сейчас как будто плетут паутину от него ко мне. Я не могу отвести взгляда. Он не должен понять, что на самом деле я и не хочу отводить от него взгляд — никогда.
Но потом что-то меняется. Внезапно пространство вокруг нас заполняется монотонным жутким гудением. Это цикады. Они плачут.
Звук заполняет мои уши. Я хочу отгородиться от него, но не могу. А потом неожиданно я вижу это. Это словно бегущей строкой промелькнуло в его глазах.
Наша судьба предрешена.
Мое сердце падает на самое дно, пока я с волнением подыскиваю слова.
— Я, наверное, пойду, — говорю я, мой голос начинает дрожать.
Глядя неуверенно, он кивает. Напряжение висит в воздухе, и я ненавижу это, но не знаю, как избавиться от него. Встаю и пытаюсь улыбнуться, но не думаю, что он купится на это.
— Было приятно снова увидеть тебя, Рэм.
Он тоже встает, но все-таки просто кивает.
— Все в порядке, — шепчу я себе.
А затем поворачиваюсь, чтобы уйти.
Глава 36
Настоящее
Рэм
— О, — говорит она, останавливаясь и поворачиваясь ко мне, — чуть не забыла.
Она запускает руку в карман джинсов и что-то достает.
— Я знаю, ты действительно доверил мне это, хотя никогда не запирал двери, — она пытается улыбнуться, но это только видимость. — Но это для меня действительно много значило — твое доверие,— она смотрит на ключ, а потом на меня. — В мире есть совсем немного вещей, которые не должны восприниматься как должное. Это — одна из них.
В одно мгновение мое дыхание перехватывает.
— Что ты сказала? — спрашиваю я.
Я вижу, как тоненькие морщинки образуются на ее лбу.
— Твой ключ, — говорит она, снова указывая на него глазами. — Прости. Я понятия не имела, что он все еще у меня.
— Нет, — говорю я, качая головой, — не это.
Понимаю, что это прозвучит безумнее, чем сейчас, в январе, звук грозы. Но все, о чем я могу думать, это о том дне — одном дне почти вечность назад, когда Оуэн сказал мне то же самое. Даже не понимаю, как вспомнил об этом. Он сказал: «В мире есть немного вещей, которые просто не должны восприниматься как должное. И это — одна из них».
Знаю, что это звучит безумно, но во мне вдруг стало разливаться какое-то умиротворение.
Это твой знак, Оуэн?
Я пытаюсь очнуться от своих мыслей, а Эшли смотрит на меня, словно не понимая, должна ли она остаться и помочь мне или просто спастись бегством.
— С тобой все в порядке? — спрашивает она.
— Да, — говорю я, пытаясь как можно скорее прийти в себя. — Я в порядке.
Я дарю ей широкую улыбку, и, могу сказать, что она не знает, как это понимать.
— Ну, хорошо, — говорит она, — я, хм, пойду тогда … наверное.
Она снова поворачивается, чтобы уйти.
— Эшли, подожди, — я протягиваю руку и хватаю ее за локоть, вынуждая повернуться ко мне. Возможно, все немного поздно, но я не могу бороться с этим. Я смотрю в ее светло-зеленые глаза. До меня не доходит, что я делаю, но потом я совершенно ясно это осознаю.
Минуты тикают, а мы все еще смотрим в глаза друг другу. В сгустившемся воздухе витает сомнение, ее лицо ничего не выражает, и я понятия не имею, о чем она думает. И понятия не имею, что она чувствует. Но это ее глаза. И в них есть нечто, дающее мне надежду. Наконец, я открываю рот.
— Итак, каковы же тогда причины? — спрашиваю я.
— Причины? — переспрашивает она, и на ее лбу снова появляются морщинки.
— Да, — говорю я, делая шаг к ней, и мы оба опускаем головы.
Сейчас мы настолько близко, что я чувствую знакомый сладковатый запах ее духов. Это пробуждает воспоминания о ее мягких губах, о вкусе ее кожи. Это возвращает меня к тем прохладным ленивым утренним часам и долгим жарким летним дням. Я вдыхаю все это и пытаюсь удержать в своих легких.
— Причины, по которым мы не можем быть вместе, — говорю я.
И точно так же, как и я, она изучает меня взглядом.
— Прошел год, — продолжаю я, — и я не смог придумать ни одной.
Сначала я наблюдаю за ее дыханием. Слушаю его. Я почти чувствую, как ее грудь двигается вверх-вниз при каждом вдохе, но почему-то не могу определить, нормальное оно или ускоренное.
— Ты замужем? — спрашиваю я.
Целую секунду она молчит, а потом, по-прежнему глядя мне в глаза, тихо отвечает:
— Нет.
— В отношениях? — спрашиваю я.
Она медленно качает головой и шепчет:
— Нет.
— Ты разлюбила меня?
Она резко вдыхает и переводит взгляд с меня на какую-то точку вдалеке.
— Эшли, — говорю я, возвращая себе ее внимание, — ты разлюбила меня?
Проходит долгий миг. Ее грудь приподнимается, а потом она медленно выдыхает.
— Нет, — шепчет она. — Нет, — повторяет она снова, быстро взглянув вниз, а затем снова смотрит мне в глаза. — Я все еще люблю тебя, Рэм.
И со следующим ударом сердца мои руки уже вокруг нее. Я осторожно прижимаю ее голову к своей груди и просто удерживаю так. Держу ее очень крепко. Хочу, чтобы она поняла, что ее место — в моих руках. И оно останется таким до конца наших дней. И я не могу не заметить, что это не ощущается ни странным, ни неправильным. Это ощущается просто справедливым. И вот уже мои губы на ее лбу. Я чувствую боль, горящую в моем горле и говорящую о том, что Оуэн подал мне свой знак. Все это похоже на сон. А я молюсь, чтобы это было наяву.
Чувствую свой голос глубоко внутри еще до того, как слышу собственные слова.
— Ты никогда не теряла меня, мисс Уэскотт. Я всегда был здесь. Я всегда был здесь, просто… ждал.
Ждал знака.
Я сжимаю крепче свои объятия и касаюсь губами ее волос.
— Я твой, Эшли. Всегда был твоим.
Глава 37
Пять месяцев спустя
Рэм
— Расскажи что-нибудь о моем брате.
Сейчас середина мая. Голова Эшли покоится на моих коленях. Солнце опускается к линии горизонта, оставляя после себя поток ярких красок. И кажется, будто мир медленно погружается в сон.
— Ты помнишь легенду о том, почему плачут цикады? — спрашивает она.
— Да.
— Он рассказал мне ее однажды. Мы тогда учились в колледже.
Я улыбаюсь и позволяю себе на минуту погрузиться в ее слова.
— Я помню, как сказал тебе, что забыл, от кого слышал эту легенду, — каюсь я. — Но я помнил.
И помню.
Она смотрит мне в глаза.
— Он рассказывал ее, когда мне было семь, — продолжаю я и смахиваю волосы с ее лица. — Мама говорила, что это была любимая легенда его отца. И, думаю, поэтому стала его любимой, — я перестаю улыбаться. — А потом и моей, потому что нравилась ему.
На мгновение мы оба замолкаем, и я глажу кончиками пальцев нежную кожу ее живота — ту часть, которая не прикрыта футболкой.
— Он говорил, цикады желают того, что есть у нас, — говорит она, словно цитирует его слова. — Они хотят чувствовать радость в душах, боль в сердцах, слова на губах — даже если эти слова исчезнут, в конце концов, навсегда.
Ее взгляд перемещается на подсвеченное вечерними красками небо, и я следую за ним.
— Они хотят быть смертными, потому что видят в этом больше жизни. Видишь ли, в бессмертии мгновения перестают быть ценными. Но каждый миг имеет значение — счастливый и тягостный. Каждый. Последний. Единственный. Только через них мы понимаем, что все это сто́ит.
Я проглатываю смех.
— Черт, он всегда был более красноречив, чем я.
Вижу, что она тоже старается не смеяться, и глажу ее красивые длинные волосы.
— Могу я сказать тебе то, что ты и так, наверняка, уже знаешь? — спрашиваю я.
— Валяй, — говорит она, глядя на меня.
— Я никогда не был хорош в том, чтобы говорить с тобой о своих чувствах.
Она приподнимает брови, словно соглашаясь с моим утверждением.
— Но можно я скажу тебе что-то, чего ты, скорее всего, не знаешь? — спрашиваю я.
— Хорошо, — шепчет она.
— Я люблю тебя всем сердцем. Даже когда сказал, что нет — даже когда произносил эти слова — я любил тебя.
Она делает глубокий вдох, а затем медленно выдыхает. Я наблюдаю за тем, как приподнимается и медленно опадает ее грудь.
— Эшли Уэскотт, не было дня, чтобы мое сердце не возвращалось бы к тебе.
Она улыбается, а я продолжаю:
— Не было дня, чтобы я не чувствовал запах твоих духов в воздухе. Не было дня, чтобы, увидев маленький белый «Шевроле», я не думал бы о тебе и не хотел бы догнать. Но, думаю, я просто боялся. Мне было страшно от мысли, что я предаю Оуэна. Я боялся, что ты все еще любишь его. Боялся, что ты никогда не полюбишь меня так, как любила его.
Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Но дни тянулись, и все это действительно перестало иметь значение. Потому что в окружении всех страхов, преследовавших меня, я забыл об одном маленьком факте — я люблю тебя.
Я улыбаюсь, глядя на нее сверху вниз.
— Я. Люблю. Тебя. И пусть я опоздал стать твоим первым, — продолжаю я, — но прямо сейчас я готов стать твоим последним.
Кончиками пальцев я нежно провожу по ее руке от плеча до запястья.
— Я считаю, ты должна знать об этом.
Она дарит мне понимающий взгляд, находит мою руку и крепко прижимает ее к своему сердцу.
— Я знаю это, — говорит она и прижимается щекой к моим джинсам. — Кажется, какая-то часть меня всегда знала об этом.
Я смеюсь.
— Тогда зачем мы потратили столько времени?
Она смотрит на меня и улыбается.
— Потому что мы всего лишь простые смертные, любимый.
Я заправляю еще одну прядь волос ей за ухо. А потом наступает тишина, которую нарушает только плач цикад в окружающих нас деревьях.
— Рэм? — ее голос тихий.
— Да?
— Думаю, я знаю кое-что еще о твоем брате.
Ее слова звучат почти как исповедь.
— Что? — спрашиваю я.
— Я думаю, он был влюблен в Кристен Сойер.
Я тут же перевожу взгляд на Эшли.
— Что? Откуда ты знаешь?
Она слегка пожимает плечами.
— Женская интуиция.
Я смотрю на ее розовые губы с чуть приподнятыми уголками.
— Когда я приехала сюда, — продолжает она, — то сложила все части вместе. Он упоминал ее однажды. И, помимо того, что он вообще ее упомянул, у него еще был такой взгляд, когда он произносил ее имя.
Я смотрю вдаль, прокручивая в голове ее слова. Понимаю, мы все немного подозревали это, но не думаю, что когда-то по-настоящему в это верил.
— Это просто еще одна причина того, — говорит она, — почему в глубине души я была уверена, что твой брат и я, никогда не станем чем-то б о льшим, чем просто двумя людьми, которые некоторое время разделяли часть этой жизни.
Я нахожу ее прекрасные глаза и нежно кладу свою ладонь на ее руку.
— Наверное, я чего-то не понимаю. Он ведь мог быть с ней, если бы захотел.
Она качает головой на моих коленях.
— Нет, не мог.
— Что ты имеешь в виду?
— Кристен влюблена в Джека, — говорит она и добавляет: — Всегда была.
— Да, — говорю я в каком-то раздумье, с глубокомысленным видом закидывая голову назад. Я знал, что Джек ей нравится. Даже подозревал, что у Кристен что-то есть к нему, но, думаю, просто не понимал, насколько глубоко это зашло. Я снова опускаю голову. — И Оуэн знал об этом?
Она просто кивает.
— Вау, — говорю я, все еще изучая ее взглядом. — Так плохо, что Джек этого не знает.
Ее голос сразу переходит в мягкий смех.
— Я уверена, рано или поздно они поймут это.
— Да, — тоже смеясь, соглашаюсь я. — Уверен, что поймут.
Я медленно провожу пальцем вдоль ее руки. Просто не могу удержаться от прикосновений к ее мягкой и нежной коже, и уверен, что никогда не смогу.
— Рэм?
— Ммм?
— Грибная охота? — спрашивает она, вдруг посерьезнев. — Ты ведь ходил за грибами не только со своим отцом?
Сейчас я чувствую напряжение в груди.
— Нет, — признаюсь я, качая головой.
— Он был с тобой, не так ли?
Я киваю.
— Да.
— И это стало твоим любимым воспоминанием, потому что там вы втроем, да?
— Да, — подтверждаю я.
— Почему ты не упоминал о нем? — спрашивает она.
Я смотрю на небо — туда, где оно из синего становится розовым, — и обдумываю ее вопрос.
— Не знаю, — шепчу я. — Может быть, по той же причине, по которой он никогда не упоминал обо мне. Я скучал по нему … Я скучаю по нему.
Я смотрю на нее и замечаю взгляд, который говорит, что она понимает меня и, возможно, чувствует себя так же. В конце концов, ее взгляд тоже обращается к горизонту. Я следую за ним и вижу, как большое оранжевое солнце словно погружается в землю. И тут я кое о чем вспоминаю.
— Зачем ты оставляла открытки?
Она отворачивается так, что я больше не могу видеть ее лица. Но я слышу ее улыбку.
— Мы говорили о кругосветном путешествии, когда можно увидеть все самые красивые места. Говорили о том, что сделаем это когда-нибудь. Но пока это когда-нибудь не наступило, мы будем просто смотреть в это большое небо и притворяться, как два больших ребенка, что мы на пляже Фиджи или на какой-нибудь из Альпийских вершин.
Я позволяю ее словам затихнуть, прежде чем сам открываю рот:
— Мы по-прежнему говорим о моем брате, верно?
Она смеется.
— Он бывал романтичным … временами.
Я откидываюсь назад на спинку скамейки и опускаю руку на изгиб ее талии. На ней одна из моих старых футболок. Эшли буквально тонет в ней, но вряд ли смогла бы выглядеть прекраснее. Мы сидим в состоянии абсолютного покоя, загипнотизированные сонным гулом цикад, льющимся сквозь деревья и заполняющим наш слух.
— Рэм, почему они плачут?
Я смотрю на тени под кронами больших дубов перед нами и улыбаюсь.
— Потому что они хотят иметь то, что есть у нас, — говорю я.
Небольшая пауза. А потом раздается ее голос, звучащий игриво, но, в то же время, с намеком на серьезность.
— Я по-прежнему предпочла бы бессмертие.
Я смеюсь и сжимаю ее плечо, после чего она переворачивается и смотрит на меня. В ее глазах я почти вижу океан вокруг Фиджи с той самой открытки.
— Они хотят то, что есть у нас, — говорю я, пытаясь убедить ее в том, что ей и так известно. — Поэтому они плачут, — шепчу я.
Она поднимает руку и начинает вырисовывать кончиком пальца маленькие круги на моем предплечье. Она делает это так сладко и успокаивающе, что мне хочется удержать этот момент навсегда. Но потом ее пальцы неожиданно останавливаются.
— Рэм? — ее глаза смотрят прямо на меня. — Ты прав, — тихо говорит она, — на их месте я бы тоже завидовала нам.
Я улыбаюсь и притягиваю ее ближе к себе. Она смеется и морщит нос.
— Знаешь, детка, — говорю я, — уверен, что эта наша любовь досталась нам нелегко, — я целую ее сладкие мягкие губы. — И совсем не безболезненно, — шепчу я ей в ухо.
Она глубже зарывается в мои колени, а потом переворачивается и смотрит в закатное небо.
— Но оно того сто́ит, — говорит она в вечерний ветер. Я слышу улыбку в ее голосе. — Очень сто́ит, — шепчет она.
Глава 38
Рэм
Я держу в руках открытку.
Сегодня суббота 22 июня. Эшли стоит рядом со мной. Мы держимся за руки, и она гладит мою ладонь большим пальцем руки.
— Дружище, это Эшли.
Я смотрю на Эшли, а потом снова на его могилу.
— Думаю, вы уже знакомы, — говорю я с улыбкой. Затем снова смотрю на открытку. На ней фото Большого Каньона. Это не Фиджи… однако, я знаю, что его он тоже захотел бы увидеть.
Эшли сжимает мою руку. Я переворачиваю открытку. На обратной стороне надпись — почерком Эшли.
Гранд-Каньон был прекрасен. Уверены, что тебе понравился бы. Мы скучаем по тебе. И мы уповаем на то, что там, на небесах, гораздо бо́льшая красота — такая, что невозможно оценить взглядом.
Со всей нашей любовью.
Ниже витиеватая подпись Эшли. Следом за ней — моя.
Я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе, после чего она берет открытку и наклоняется к могиле. Я наблюдаю, как она ставит ее около надгробного камня, а потом возвращается в мои объятия.
— Иногда я задаюсь вопросом, — говорит она почти шепотом, — если бы я могла вернуть все обратно — если бы могла и если такое вообще возможно — и если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, вдруг я бы проспала в тот день, когда должна была встретить его?
Она смотрит на меня. Ее глаза яркие, но задумчивые.
— Но это навевает грустные мысли, ведь я могла бы никогда не узнать его, — добавляет она. — И еще один вопрос меня мучает: а если бы я никогда не встретила тебя?
Что-то в том, как она произносит последние слова, переполняет мое сердце чувствами. Она сжимает мою руку, и я киваю, потому что согласен с ней. Я хочу сказать ей это, но слова не идут с языка. Вместо этого мне удается вымолвить:
— Я знаю, детка. Знаю.
И я действительно знаю. Знаю, что она имеет в виду. Я находился бы в постоянной тоске, если бы никогда его не знал. И я не могу себе даже представить, что никогда не узнал бы эту девушку, находящуюся сейчас в моих объятиях.
Несколько минут спустя Эшли отстраняется и легко целует меня в щеку.
— Я дам вам время, ребята.
Я киваю и сжимаю ее руку. А потом наблюдаю, как она идет в сторону железных ворот, и ее голубой сарафан развевается на ветру. И когда она исчезает на парковке, я поворачиваюсь обратно к могиле Оуэна. Я просто стою в тишине, пока небольшая улыбка пробивает себе путь к моем