Вопрос о характере государственной власти в городах майя I тысячелетия н. э. — один из наиболее спорных и трудных в древней истории Мексики и Центральной Америки. Большинство зарубежных исследователей считает, что в городах-государствах майя существовала теократическая форма правления. Отсюда и все антропоморфные изображения на резных стелах и алтарях в городах майя стали рассматриваться как портреты верховных жрецов и богов.
Анализ монументальной скульптуры майя I тысячелетия н. э. на стелах, рельефах и притолоках выявил наличие нескольких явно повторяющихся канонических сюжетов. Обычно на лицевой стороне стелы изображен один человек в богатой одежде и вычурном головном уборе с различными предметами в руках. Иногда его сопровождают второстепенные фигуры, что подчеркнуто меньшими их размерами и бедностью костюма. Причем в каждом случае, если судить по деталям одежды, украшениям и инсигниям, речь идет о персонажах, облеченных властью: они сражаются с врагами, участвуют в сценах триумфа, восседают в торжественных позах на тронах или стоят с символами власти в руках, общаются с богами и т. д. Сопоставление этих канонических мотивов с богатым изобразительным искусством Древнего Востока и с данными письменных источников о царских династиях майя постклассического периода позволяет с уверенностью говорить, что почти во всех названных случаях речь идет о светских правителях и царях, а не жрецах и теократах.
Среди наиболее типичных и часто повторяющихся изображений на скульптурных монументах майя можно выделить для классического периода следующие три группы мотивов:
Группа I — военная: изображает правителя города-государства либо в батальных сценах, либо вооруженным в сценах триумфа, на фоне связанных пленников и т. д.
|
|
Группа II — династическая: в ней представлен правитель с атрибутами и символами своей власти — стоящий со скипетром и щитком или ритуальной полосой, сидящий на троне и т. д.
Группа III — ритуальная: правитель, участвующий в разного рода обрядах и общающийся с богами.
Изображение царя в образе воина-победителя — один из наиболее распространенных мотивов классического искусства майя. Эта группа имеет несколько разновидностей: «царь на поле брани», принимающий непосредственное участие в военных действиях (как правило, он показан берущим в плен поверженных врагов), и «царь в сценах триумфа», когда победоносный правитель с оружием или символами власти в руках показан рядом со связанными пленниками у его ног. Иногда царь топчет тело пленника ногами или же стоит на нем, как на пьедестале.
Обе разновидности этой группы мотивов стали в течение I тысячелетия н. э. у майя почти каноничными и многократно повторены в монументальной скульптуре (стелы, притолоки, рельефы и алтари), в живописи (фрески и росписи на керамике) и мелкой пластике.
«Царь на поле брани» особенно часто встречается на каменных рельефах города Йашчилана (в долине реки Усумасинты). Часто в сценах триумфа стоящие на коленях возле правителя пленники имеют на бедре или плече несколько иероглифов — видимо, это их личные имена. Как правило, «имя», вырезанное на теле пленного, встречается также и в иероглифической надписи, сопровождающей данную триумфальную сцену. Т. Проскурякова определила в этих текстах иероглиф, означающий «захватывать», «брать в плен». Таким образом, мы имеем здесь двойное повторение смысла сцены: и в надписи и в изображении. Видимо, речь идет об изображении действительных исторических лиц, взятых правителем в плен в результате победоносного сражения.
|
|
На стеле 1 из Мораля (штат Кампече, Мексика) правитель майя в пышном костюме и вычурном головном уборе хватает за волосы лежащего на земле врага и заносит над ним непонятное оружие — острая раковина? кремневый нож? — для последнего Удара.
Вторая разновидность этого мотива — «царь в сценах триумфа» — представлена уже на одном из самых ранних датированных предметов с территории майя — стеле 29 из Тикаля, 292 г. На лицевой стороне этого сильно поврежденного монумента изображена фигура правителя в пышной одежде. Поперек груди, наискось, он держит обеими руками ритуальную «змеиную» полосу. Обилие орнаментальных деталей и некоторый налет зооморфности несколько затрудняют анализ всего изображения. Однако при детальном рассмотрении мы видим обутые в затейливо украшенные сандалии ноги правителя, попирающие маленькую фигурку распростертого на земле врага.
Близкий сюжет запечатлен и на стеле 8 из Наранхо (Петен), календарная дата которой соответствует 800 г. Величаво-торжественная фигура царя-победителя в высоком головном уборе из перьев стоит прямо на спине лежащего ниц пленника, руки которого связаны за спиной. Интересно, что размер фигуры царя в несколько раз превышает размеры пленника. Общий триумфальный характер этой сцены не подлежит никакому сомнению.
|
|
Особенно показательна в этом отношении стела 12 из Пьедрас-Неграса (795 г.). В верхней части монумента изображен сидящий на троне правитель в пышном костюме и сложном головном уборе. Правой рукой он сжимает копье, а левой упирается в бедро. У подножия трона стоят сановники или военачальники, а еще ниже помещена большая группа из восьми фигур: скорченные, обнаженные пленники со связанными за спиной руками. Их головы подняты вверх, они с ужасом ожидают своей участи.
Очевидно, этот монумент был воздвигнут в честь какой-то крупной победы правителя Пьед-рас-Неграса над войсками другого города.
Аналогичная по характеру сцепа представлена и на стеле 4 из Ба-ланкан-Моралеса (штат Табаско, Мексика). В центре изображена фигура царя в богатых одеждах, восседающего на троне с копьем в руке. По обеим сторонам от триумфатора стоят на коленях два нагих пленника со связанными за спиной руками. Календарная дата свидетельствует о том, что он был воздвигнут в 650 г.
Один из вариантов мотива царя-победителя — со скипетром и круглым щитком с маской солнечного божества, в сопровождении полуголых связанных пленников — обнаружен в Ишкуне (стела 5).
Приведенная выше группа изображений показывает, что на них запечатлены персонажи, восседающие на тронах, но с оружием в руках. Они же принимают участие в военных действиях и в последующих сценах триумфа. Следовательно, мы имеем здесь дело с представителями светской власти — царями, или правителями, а не со жрецами. В пользу подобного вывода свидетельствуют и многочисленные аналоги, которые мы встречаем в искусстве Древнего Востока. Там подобные сцены часто сопровождаются надписями и текстами, не оставляющими сомнений в триумфальном характере этих произведений и прямой связи их с правящими царскими династиями. Например, на «Стеле Коршунов» — одном из наиболее ранних памятников монументальной скульптуры Шумера (III тысячелетие до н. э.) — мы находим изображение царя на поле брани и победную надпись: «Эанатума (правитель Лагаша. — В.Г.) поразил Адамдун, поразил Су-сннну, Арун он разрушил, Ур поразил...»[45]. На палетке египетского фараона Нармера вырезана такая сцена: победоносный правитель занес над головой поверженного врага тяжелую булаву; помещенная ниже надпись гласит: «Царь победил страну «Озеро Гарпуны» и взял там 6000 пленных»[46]. И таких изображений встречается в древневосточном искусстве необычайно много. Постоянное соперничество шумерских городов-государств, завоевательные походы египетских фараонов и ассирийских царей давали богатую пищу для подобных произведений.
Таким образом, тесное родство классических монументов майя с победными памятниками правителей Древнего Востока выступает довольно отчетливо. В обоих случаях речь идет о произведениях искусства, призванных возвеличивать личность царя и его триумфальные победы над врагами.
Главная тема скульптурных монументов майя в I тысячелетии н. э. — изображение конкретных правителей, сопровождаемое коротким иероглифическим текстом, который содержит обычно и историческую информацию: когда родился данный властитель, когда он вступил на престол, его военные успехи, завоевания и т. д.
Лицо правителя обычно трактовано в весьма условной манере. И хотя степень такой условности в разных городах была неодинаковой, типичный образ властителя в майяском классическом искусстве отличается в большинстве случаев идеализацией и формализмом. Это находится в разительном контрасте с изображениями пленников, которые часто демонстрируют живые человеческие чувства: страх, горе, боль от ран и т. д. «Таким образом, — пишет археолог Дж. Маркус (США), — мы не знаем индивидуальных черт царей майя. Только после того как мы свяжем изображение каждого правителя с определенным иероглифическим «именем» и выделим его характерный головной убор, детали костюма и украшений, мы сможем узнать его и в другом контексте»[47].
В подавляющем большинстве случаев резные стелы встречаются группами по нескольку штук и, как правило, в той или иной связи с храмами. Именно этот факт и послужил отправным моментом для исследований Т. Проскуряковой в городе Пье-драс-Неграс. Она установила, что все монументы (35) располагались семью отдельно стоящими группами. Причем в пределах каждой такой группы отрезок времени, отраженный на всех календарных датах имеющихся там стел, никогда не превышал средней продолжительности одной, человеческой жизни. Это навело исследователя на мысль, что каждая группа таких памятников служит своеобразной каменной «летописью» жизни и деяний одного конкретного правителя. Первый монумент каждой группы сопровождался изображением юноши, сидящего в нише, на платформе или на троне. Здесь же были высечены две важные даты. Одна из них, дополненная иероглифом в виде «человеческой головы с подвязанной щекой», отмечала, по мнению Т. Проскуряковой, время прихода этого персонажа к власти, а другая — с иероглифом в виде «лягушки, задравшей кверху лапки» — указывала на время рождения того же человека. Более поздние монументы той же группы посвящены освещению таких событий, как браки, рождение наследников, военные победы. Следовательно, заключает исследователь, фигуры, изображенные на рельефах и стелах классического периода, — не боги и не жрецы, а представители правящих династий.
Пример жизни одного правителя поможет проиллюстрировать ту многостороннюю деятельность, которой посвящали себя цари маня. Т. Проскурякова показала на фактах историю человека, которого мы знаем под условным именем «Птица-Ягуар» и который царствовал в городе Йашчилане в VIII в. Он родился в 709 г. и находился в близком родстве с человеком по имени «Щит-Ягуар», бывшим в тот момент правителем Йашчилана. Родство со «Щитом-Ягуаром» стало предметом особой гордости или заботы «Птицы-Ягуара», поскольку он вновь и вновь указывал на это в своих надписях. «Птица-Ягуар» слишком много говорит о славе своих предков, и это вместе с фактом значительного перерыва между датой смерти «Щита-Ягуара» и датой восшествия на престол «Птицы-Ягуара» позволяет предполагать, что путь последнего к трону был весьма извилистым и долгим. Борьба за власть внутри разных дворцовых кругов — характерная черта в обществах, где управление сосредоточено в руках небольшой наследственной группы, и есть намеки на то, что такая борьба за власть имела место и после смерти «Щита-Ягуара». Прошло около десяти лет, в течение которых ни в одной надписи не говорилось о правителе Йашчилаиа. Затем, в 752 г., «Птица-Ягуар» захватывает власть в городе — событие, много раз отмеченное в позднейших текстах. Первые шаги «Птицы-Ягуара» в качестве правителя имели явный военный характер. Йашчиланская стела 11 изображает его год спустя после восшествия на престол принимающим почести от трех стоящих на коленях пленников. Три года спустя после получения трона «Птица-Ягуар» добился нового успеха, память о котором была сохранена на протяжении всего его царствования. Притолока 8 из Йашчилана изображает победу и говорит о ней в иероглифическом тексте. На этой притолоке «Птица-Ягуар» показан вместе с помощником в сцене захвата двух других майяских правителей. Жертва «Птицы-Ягуара» имеет именной иероглиф,, состоящий из черепа, обрамленного точками, что позволяет называть нам его «Драгоценный Череп». Это событие имело столь большое значение, что было включено в качестве составной части в титул «Птицы-Ягуара», поскольку последний часто упоминается в более поздних надписях как «Человек, пленивший врага по имени «Драгоценный Череп».
Эти сцены и надписи помогают понять политику властителей майя. Руководство армией было, несомненно, важной обязанностью царя. То, что людей брали в плен именно во время военных кампаний, тоже очевидно Мы не знаем, однако, кто бы ли эти пленники, хотя неко торые из них — явно люди высокого ранга. И их имена и их лица свидетельствуют, что они были майя по крови, но означает ли сцена пленения аллегорию разгрома какого-либо соседнего крупного центра или это просто небольшое сражение внутри данного государства — не ясно. Сомнительно, однако, чтобы правители гордились своими победами над мелкими местными вождями и изображали столь ничтожных врагов возле себя.
Даже если мы заключим, что и другие крупные центры подвергались разгрому, мы все еще не знаем, вело ли это к оккупации и управлению одного центра другим или же мир восстанавливался без покушения на автономию потерпевшего поражение областного центра.
Возвращаясь к карьере правителя «Птицы-Ягуара», можно отметить, что его царствование, видимо, стало мирным после некоторых воинственных вспышек в начале правления. Ряд скульптурных изображений и надписей с сообщениями о его дальнейшей жизни говорит о проведении им различных священных обрядов. Отмечены ритуалы с участием змей и сцены, показывающие самоистязание с выделением крови. «Птица-Ягуар» только дважды изображался лично участвующим в церемониях, но несколько женщин, связанных с его царствованием, показаны в качестве таких участниц. Эти сцены свидетельствуют о важности религиозных церемоний в жизни древних майя и о высоком статусе женщин в вопросах ритуала и религии.
Другая серия скульптур показывает «Птицу-Ягуара» во взаимосвязи с другими знатными персонажами. В сцене, которая встречается на нескольких памятниках, «Птица-Ягуар» стоит лицом к лицу с женщиной, держащей загадочный сверток. Возможны различные интерпретации этой сцены, но Т. Проскурякова предполагает, что она изображает заключение брачного союза и что сверток символизирует приданое невесты. На одной притолоке «Птица-Ягуар» показан обменивающимся царскими жезлами с молодым человеком.
Династическая группа изображений содержит более единообразные но содержанию мотивы. В нее входят изображения правителей, сидящих на тронах, но без оружия, и обнаженных связанных пленников, а в обычной дворцовой обстановке — в сценах аудиенций и приемов, с атрибутами власти в руках, в окружении слуг и сановников, а также членов семьи. Сюда же следует отнести фигуры правителей, стоящих и горделиво демонстрирующих священные символы своей власти и высокого социального положения.
В эпосе майя-киче «Пополь-Вух», созданном, вероятно, еще в донспанский период, но дошедшем до нас в записи XVI в., говорится: «Он дал им знаки правления и все отличительные символы. Полностью Накшит дал им знаки отличия владык, и вот все они, перечисленные но их названиям: балдахин, трон, флейты, барабаны, желтые бусы, когти пумы, голова ягуара, ноги оленей, ожерелья из раковин, перья попугая, перья белой цапли для головных уборов»[48]. Трудно сказать, насколько достоверны все перечисленные атрибуты, но некоторые из них бесспорно служили отличительными признаками царской власти: например, троны и балдахины. Интересно упоминание среди царских регалий когтей и головы ягуара — животного, которое, безусловно, играло большую роль в религиозных верованиях древних майя. И совсем не случайно шкура, клыки и когти этого грозного владыки джунглей стали широко использоваться владыками земными в качестве атрибутов своей власти. Более того, ягуар считался божественным покровителем многих правящих династий майяских городов-государств I тысячелетия н. э. На каменных рельефах и фресках классической эпохи часто изображаются персонажи, облаченные в плащи или набедренные повязки из шкуры ягуара. При этом высокое общественное положение персонажей всегда подчеркнуто художником. В качестве примера можно сослаться на сцену, запечатленную на деревянной притолоке из Храма III в Ти-кале. Там изображен царь пли правитель, стоящий во весь рост возле низкого трона. Он облачен в одежду из шкуры ягуара, причем голова животного с открытой пастью образует «шлем» или головной убор. В правой руке повелитель держит «штандарт» — палку со шкурой ягуара, на которой изображены две маски.
Судя по сообщениям испанских и индейских летописцев, важнейшим символом царской власти у майя считалась также циновка (майяск. «поп», отсюда название правителя — «ах поп», что означает «владыка циновки»). Циновкой покрывали скамью или деревянный трон, на котором восседал правитель. И очень часто в качестве прямого эквивалента циновке служила шкура ягуара. Можно отчетливо видеть эту деталь на росписи одного полихромного сосуда из погребения 196 в Тикале (700 г.). Иногда правители майя вообще предпочитали иметь трон в виде ягуара (изображение на стеле 20 из Тикаля, знаменитый рельеф из дворца в Паленке и наиболее поздний вариант такого трона, найденный в Чичен-Ице). В исторических источниках кануна конкисты трон правителя просто называют «циновкой ягуара».
Наконец, весьма примечательно, что почти во всех наиболее богатых и пышных погребениях майя встречаются клыки и когти либо шкуры ягуара, хотя последние удается проследить далеко не всегда ввиду плохой их сохранности в условиях влажного тропического климата.
При анализе скульптурных изображений правителей на рельефах, стелах, притолоках и алтарях бросается в глаза частая повторяемость как элементов костюма и украшений, так и самих атрибутов власти. К числу последних относятся ритуальные (змеиные) полосы, скипетры и щиты.
Ритуальные полосы образуют более раннюю группу царских инсигний майя, существовавшую по меньшей мере с конца III в. (стела 29 в Тикале) до конца VII в. Внешне полоса представляет собой змею с изогнутым пли прямым туловищем, к обоим концам которого присоединены змеиные головы. В их широко открытых пастях помещены обычно лики различных богов из пантеона древних майя. Как правило, в пасти одной из голов полосы находится маска бога солнца в различных его ипостасях и воплощениях, а в другой обычно изображали бога воды и дождя (стелы Тикаля, Копана, Наранхо).
С конца VII в. во многих городах Центральной области майя получает широкое распространение новая разновидность инсигний правителя — скипетр, встречающийся обычно в сочетании с маленьким круглым щитом, украшенным посредине маской бога солнца. Оба этих предмета имеют поразительно устойчивую форму. Скипетр — это короткий жезл с антропоморфной фигуркой божества-карлика на верхнем конце и изогнутой ручкой, украшенной головой змеи, на нижнем. II где бы мы ни встретили подобные инсигнии, будь то в Тикале (притолока 3 в Храме I), в Ишкуне (стела 5), в Паленке (рельеф из гробницы в Храме Надписей) или в Йашчилане, — они везде поразительно походят друг на друга.
В целом скипетр со щитком и ритуальная полоса выражают, видимо, довольно близкие концепции и идеи, поскольку и те и другая имеют совершенно одинаковый набор божеств. На ритуальной полосе мы видим змеиную, рептильную, подоснову и два бога в пастях змеиных голов — бога солнца и бога дождя. Судя по дошедшим до нас изображениям классического периода, карликовый божок, украшающий верхушки скипетров, несмотря на свой более или менее антропоморфный облик, также имел ярко выраженные змеиные черты. «Лицо карлика, — пишет известный американский археолог Г. Спинден, — сильно изменяется от памятника к памятнику, но в целом для него характерны длинный загнутый вверх нос и широко открытый рот, который имеет в верхней челюсти далеко выступающий пламевидный зуб. Нижняя челюсть обычно заметно короче верхней. Эти гротескные черты явно напоминают пресмыкающихся... Тело маленькой фигурки (карликового божества. — В.Г.) не имеет одежды, если не считать пояса с передником и украшений в виде браслетов и ожерелья. На ногах, спине и руках обычно заметны какие-то овальные знаки, изображающие, возможно, чешую змеи...»[49]. Если продолжить этот перечень дальше, то у карликового божка только одна нога похожа на человеческую, тогда как вместо другой — рукоять в виде изогнутого туловища змеи с открытой частью на конце. Из лобной части головы карлика почти всегда выступает либо факел, либо двойной завиток (знак «огонь», по Ю. В. Кнорозову), нередко стилизованные под растительные побеги, либо каменный топор-кельт. Хорошо известно, что факел и каменный топор-кельт — постоянные атрибуты богов грозы и дождя во многих древних земледельческих религиях мира (Чак у юкатанских майя XVI в., Тла-лок у ацтеков, Виракоча у перуанцев и т. д.). Каменный топор всегда рассматривался нашими далекими предками как оружие бога грозы и дождя, выступавшего одновременно и как божество плодородия.
Этим тяжелым и острым оружием небесные громовержцы разгоняли злых духов и наказывали виновных в преступлениях. Грозное явление «небесного огня» — молнии — представлялось древнему человеку полетом смертоносного оружия, разящего и убивающею. В качестве такого оружия могли выступать не только каменные топоры, но и кремневые наконечники стрел и копии, палицы, молоты и т. д. Тесно связаны с понятиями «дождь» и «вода» и всевозможные змеиные, рептильные аксессуары, — так, широко известна в древности ассоциация «змея — вода».
Следовательно, божок со скипетров I тысячелетия н. э. будет не кем иным, как богом-громовннком, повелителем грозы и дождя, а тем самым и плодородия. Солнечное божество всегда выступает в паре с ним, будучи изображенным на круглом щитке правителей. Почему же именно эти и близкие им боги изображались со столь завидным постоянством на атрибутах царской власти у древних майя?
История многих древних народов земного шара содержит достаточно ярких примеров, доказывающих, что на определенной ступени развития было широко распространено обожествление царя, правителя, фараона. Как известно, впервые в глобальном масштабе успешно решил данную проблему английский этнограф Джеймс Фрэзер. «Вера в то, что цари обладают сверхъестественными или магическими способностями, позволяющими им оплодотворять землю и оказывать подданным всякие иные благодеяния, разделялась, по-видимому, предками всех арийских народов от Индии до Ирландии...»[50], — писал он.
Последующие исследовании на новых, более широких материалах подтвердили правильность основного тезиса английского ученого о наличии в древности царского культа у многих земледельческих народов Европы, Азии, Африки и Америки. Мы знаем, что очень часто цари и их предшественники — вожди для усиления и магического санкционирования своей реальной власти брали на себя отправление различных религиозных функций. И вполне естественно, что одной из главных обязанностей вождя или царя у земледельческих племен было вызывание дождя, а следовательно, и создание условий для выращивания хорошего урожая. Неудивительно, что майя с глубокой древности почитали богов грозы и дождя, обеспечивающих плодородие маисовых полей, и своих владык, выступавших как бы в качестве посредников между царством небесных сил и простыми смертными. Именно с этой целью их обожествляемые правители самолично совершали весьма важные, с точки зрения земледельца, обряды, связанные с аграрным культом и прежде всего — с обеспечением хорошего урожая маиса. Столь же важную роль играло в жизни древних земледельцев майя и солнце.
Третья группа изображений в монументальной скульптуре майя I тысячелетия н. э. — ритуальная — самая разнообразная и многочисленная из всех, хотя и здесь четко выделяются свои канонические разновидности. Так, довольно значительную по количеству группу составляют изображения правителя в сцене ритуального «сева» (стела 40 из Пьедрас-Неграса, стела 9 из Ла-Флориды, стела 21 из Тикаля и т. д.). На последней из них богато одетый персонаж в сложном головном уборе в левой руке держит длинную и узкую сумку пли мешок (возможно, для семян?), а правой бросает вниз горсть зерен маиса. Примечательно, что среди ножных украшений этого человека мы видим голову длинноносого бога дождя (?). На стеле 40 из Пьедрас-Неграса изображена еще более интересная сцена: в верхней части монумента показан какой-то персонаж в пышном костюме и с короной из листьев маиса на голове. Стоя на коленях на низкой платформе (возможно, это трон), он горстями бросает вниз зерна маиса. Внизу древний скульптор маня изобразил стилизованную фигуру божества земли. Всю эту картину обрамляют маисовые побеги. Видимо, здесь также показано участие правителя города в ритуальном севе.
В других случаях мы видим правителей в сценах ритуального самоистязания, — например, протыкание языка и продергивание через него веревки и жертвоприношений (притолоки Йашчнлаиа).
Наконец, встречаются и такие сюжеты, где правитель показан под защитой и покровительством божества, возможно, обожествленного предка (резные изображения правителя на троне и бога-ягуара в позе протектора на деревянных притолоках Храмов I и III Тикаля и на обломке рельефа из Пьедрас-Неграса).
Описанные выше произведения монументального майяского искусства имеют большое значение как по тематике, так и по своей художественной форме. Тематика их отражает довольно развитый общественный строй во главе со священной особой паря. В образе царя, торжественно восседающего на троне в окружении сановников и слуг или же поражающего врага на поле брани, мы видим изображение монарха, ставшее типичным для всего классического периода. На этих монументах величие и мощь царя подчеркиваются тем, что его фигура изображена в большем масштабе, чем остальные.
Идеология была мощным орудием, служившим для порабощения сознания народных масс и подчинения их интересам господствующего класса. В классический период у майя, как и на Древнем Востоке, правящий класс аристократии и жрецов, жестоко эксплуатировавший рядовых земледельцев-общинников, разного рода зависимых людей и рабов, нуждался для охраны своих классовых интересов в централизованном государственном аппарате деспотического типа. Эту свою социальную функцию деспот, или царь, выполнял двояко: с одной стороны, с помощью жестоких форм принуждения, с другой — идеологическим воздействием на сознание масс, пропагандируя в искусстве и религии идеи божественного происхождения царской власти и беспрекословного подчинения ей.
Та же самая тематика, отражающая различные стороны жизни и деятельности правителей городов-государств майя I тысячелетия н. э., была представлена и на другом археологическом материале — на нефритовых украшениях и пластинках резной кости, терракотовых статуэтках и т. д. Но особенно ярко представлена она в настенных росписях и в сюжетах, запечатленных на иолихромной керамике из наиболее богатых погребений классического периода.