По стеклам ползли капли дождя. Дул осенний ветер, хотя на календаре была весна. Ветров любил осень, и эта весна с привкусом осени ему определенно нравилась. Хотя когда‑то давно одна девушка сказала: осень – время плакс. «Как же так, – воскликнул.!. – А Пушкин? Болдинская осень? Разве Пушкин был плакса?»
«Плакса», – ответила девушка.
Вскоре Ветров с ней расстался. Не потому что она не любила осень и дурно отзывалась о Пушкине. Просто так сложилось.
Пушкина Ветров любил. А еще он любил сидеть у Хоттабыча, пить пиво с фисташками и смотреть, как капли дождя ползут по окнам…
В такие минуты все остальное казалось мелким и несущественным… Даже призрачные бриги…
«Зациклился ты на них, – думал Андрей, отпивая глоток прохладного немецкого пива. – Конечно, важно знать, чего от жизни хочешь. Без этого жить трудно. Но вон пиво какое хорошее, разве ради него не стоит жить?»
– Хоттабыч, а почему у тебя нет национального колорита? – весело спросил хмелеющий Ветров. – Я не понял: где шаурма, люля‑кебаб, шашлык?
– Хочешь шашлык? – Хоттабыч, улыбаясь, подошел к столу. – Скажи, сейчас принесут. Для тебя совершенно бесплатно…
Он подсел к Ветрову за стол.
Хоттабыч часто подсаживался за стол к постоянным клиентам. А Ветров был здесь очень постоянным клиентом.
– Да нет, не надо, – ответил Андрей, – я так спросил.
– У вокзала тоже моя палатка стоит, там шаурма и шашлык, – так же мягко произнес хозяин, – хочешь – принесут.
На подхвате в баре работали русская официантка и двое молодых ассирийцев. А сам Хоттабыч общался с клиентами. Отчего атмосфера в баре была теплой, почти семейной.
– Знаешь, чего я не понимаю. – Ветров отхлебнул пива, почувствовал во рту приятную горечь. – Все религии проповедуют любовь и тут же, через строчку, призывают убивать во имя веры. Один джихад чего стоит!
|
|
– Мало кто знает, что такое настоящий джихад, – мягко произнес Хоттабыч.
– По‑моему, про джихад теперь все все знают.
– Есть три вида джихада, – стал мягко пояснять Хоттабыч. – Малый джихад – война оборонительная. Если на тебя напали, изгнали из дома, убивают близких – война нужна. Но сражаться надо на поле битвы, только с войском, а не мирными людьми. По Корану война – пожарище, которое надо потушить. Соблюдение справедливости обязательно, даже если враг ненавистен. Джихад средний – личная смелость, личный подвиг говорить правду своему вождю, султану, президенту, ничего не утаивая. Здесь надо больше смелости, чем в бою. Но самый важный – это большой джихад: война внутри тебя между божественным и дьявольским в тебе. Понимаешь меня?
– А ты ведешь какой‑нибудь джихад?
– Каждый из нас ведет какой‑нибудь джихад. – Хоттабыч вздохнул.
«Похоже, у Бога задумки‑то были неплохие. А люди, как обычно, все испоганили», – подумал Ветров, глядя на бармена. Хоттабыч был смуглым, маленьким и круглым. Грядка седых волос подковой окружала лысину. Лицо – широкое и доброе. Весь облик Хоттабыча был теплым и уютным. Так что Ветрову захотелось заказать еще пива.
– Но ты же не мусульманин, – заметил Андрей, – откуда ты это знаешь, про джихад и все остальное?
– Ассирийцы всегда жили среди мусульман. Когда тесно общаешься с соседями, узнаешь про них больше, чем они сами про себя знают… Люди про себя вообще мало что знают, все больше про чужих… О чем пишешь сейчас? – спросил бармен, после того как официантка принесла Андрею пиво.
|
|
– По всей России люди теряют память, причем теряют вопреки законам медицины. Ты что‑нибудь слышал об этом?
К вящему удивлению Ветрова, Хоттабыч ответил: «Да».
– Что? – Андрей не поверил Хоттабычу. «Что‑то путает… Или привирает…»
– Пару лет назад чеченцы где‑то раздобыли девипам.
– Девипам? Откуда ты знаешь про девипам? – Ветров и сам узнал про этот препарат недавно. И случайно. Набрал в поисковой системе в Интернете: «Потеря памяти». Высыпало огромное число ссылок. В основном – мусор. Но среди бесчисленных шарлатанских сайтов и глупых форумов он нашел интересную ссылку. Форум на одном из сайтов, посвященных психиатрии. Некто писал: «Все мысли и чувства человека – это сплошная химия. Любовь, ненависть, гнев – всего лишь химические реакции внутри нас. Познай химию, и познаешь себя. Что вы слышали о девипаме? Ничего. Это секретный препарат. А между тем он может стереть вашу личность. И записать на чистый лист новые чувства. Новые воспоминания. Всего лишь капля этого препарата – и перед нами новый человек».
Другая ссылка привела Ветрова на непонятный сайт. Даже не сайт, а так – страничку безымянного текста, висевшую в Интернете. «Девипам – препарат, разработанный в секретной лаборатории одной из российских спецслужб. Он стирает личностные воспоминания человека, оставляя навыки и умения. Из человека, которому ввели девипам, можно сделать послушного работника или наемного убийцу. Он будет прекрасным исполнителем, который не помнит ничего лишнего…»
|
|
Вот и все, три упоминания на более чем тысячу ссылок. Потом Андрей пытался по всем каналам навести справки про девипам. Но везде только пожимали плечами. А сейчас перед ним сидел пожилой бармен (который, по мнению Ветрова, может, и про Интернет ничего не слышал) и рассказывал про загадочный препарат.
– Девипам – это таблетка такая, – сказал Хоттабыч, – выпил, и все забыл.
– Хоттабыч, откуда ты знаешь про девипам? – возбужденно переспросил Ветров. – Но это полдела. Откуда чеченцы узнали про девипам? Я наводил справки в Минздраве, в ФСБ. Там никто не слышал о нем. Хотя я спрашивал у таких людей, которые если б знали – сказали бы. А по роду службы они обязаны знать много. Но они не сказали. Значит, девипама нет. Так как же чеченцы добыли то, чего нет?
– Наверное, у них больше возможностей, – спокойно произнес Хоттабыч.
– Не верю. Если бы они добыли, то подсыпали бы военным…
– Девипам достали московские чеченцы. Из группировки, что держит ночной клуб «Шик», гостиницу и казино, держит бензоколонки на северо‑западе, пару рынков, крышует угонщиков дорогих автомобилей, ну и так, еще что‑то по мелочи. У них в Подмосковье было какое‑то подпольное производство. Заставляли там трудиться рабов. А потом давали тем девипам, чтобы ничего не помнили.
– Откуда ты знаешь?
– Земля слухами полнится…
Хоттабыч не стал уточнять, что несколько его братьев были не последними людьми в преступной группировке, тесно сотрудничавшей с чеченцами. Собственно говоря, поэтому Хоттабыч и жил так спокойно.
– Значит, все люди, потерявшие память, трудились у чеченцев? – спросил Ветров.
– Нет. Но многие.
– Интересно. Спасибо.
– Еще девипам хотели купить талибы – через Хаттаба. Тот имел какие‑то связи с этими чеченцами. Но Хаттаба убили. Теперь талибы ищут какого‑нибудь другого посредника.
– Извини, Хоттабыч, я тебе не верю. Если это правда, зачем ты мне это рассказываешь, я же могу написать? И почему, если о планах талибов и девипаме можно запросто узнать в обычном баре, спецслужбы об этом еще ничего не знают?
– Я рассказал тебе, потому что знаю тебя, – Хоттабыч нисколько не обиделся, – ты хороший человек. Но ни менту, ни фээсбэшнику я этого никогда не расскажу. Хочешь писать – пиши. Но ты же еще и разумный человек…
Хоттабыч намекал, что трогать эту тему опасно. Но Ветров все равно собирался написать. Правда, без ссылки на Хоттабыча. Ему даже в страшном сне не могла присниться фраза «Как рассказал мне бармен после третьей кружки пива», украшающая статью про девипам…
* * *
Найденыш не мог поверить, что он – это он. Казалось, стоит переключить какой‑то тумблер, и все изменится. Он начнет жить совсем другой жизнью, в которой не было этого жуткого убийства и вообще ничего плохого не было. Об этом он думал, когда сидел в кресле, опутанный проводами. Перед ним мигала яркая лампа. On жмурился. Но огоньки пробивали сквозь закрытые веки. А за спиной жужжала аппаратура.
– Быстрого эффекта ждать не приходится, – сказал мужчина в белом халате, проглядывая тетрадку с графиками, – электрическая активность коры с тенденцией к дезорганизации, альфа‑активность недостаточно регулярна. Но признаки дисфункции имеют стремление к затуханию.
– И что это значит? – Следователь перевел взгляд с доктора на Найденыша и обратно.
– Память постепенно должна вернуться, – ответил доктор, – по крайней мере, никаких необратимых изменений не выявлено.
– Отлично, я позвоню вам, когда все вспомню. – Найденыш улыбнулся доктору и следователю.
* * *
Заместитель начальника 5‑го сектора Управления по защите конституционного строя ФСБ полковник Сергей Опарин задержался на работе после дежурства. Начальник отдела отписал ему несколько документов, которые надо было отработать. Сергей раскрыл синюю папку. Поверх всех бумаг лежала вырезка из «Советского труда»: статья «Люди из ниоткуда». К ней было подколото письменное указание: проверить.
Сергей перечитал статью. Зевнул. Отложил в сторону. «Писаки, – с неодобрением подумал он, закрывая рот кулаком, – напишут ерунду, а ты потом разбирайся. Пять против одного: чья‑то фантазия. Зря время потеряю. Постой‑ка, постой‑ка…» Он обратил внимание на фамилию автора, которую сначала пропустил.
«Ветров, подлюга, – мысленно воскликнул он. – Опять за свое. Может, встретиться, по башке настучать?» Ленивым движением он достал из стола папку. Аккуратно вывел: «Дело оперативной проверки №…» «Пустая голова». Набросал план действий. Написал запрос в военную контрразведку с просьбой выслать дело оперативной разработки капитана Андрея Ветрова. В принципе, нужды в нем не было. Но жизнь научила Сергея: чем больше бумажек будет подшито, тем лучше. Тем более что добыть эту бумажку труда не составляло: он точно знал, куда писать и что именно спрашивать.
Из Таджикистана Опарин перевелся совсем недавно. В Москву попал по знакомству: старый товарищ, с которым когда‑то вместе начинали службу, перевелся в территориальные органы (военные контрразведчики называли их еще – «театральные»), Занял высокую должность в Департаменте защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом. Предложил Сергею место.
«Не думал, что на старости лет стану театралом», – подумал Опарин, но на перевод согласился. Чем больше проходило времени, тем теплее становились воспоминания о Таджикистане, и людях, с которым служил. Даже если эти люди раньше были чем‑то неприятны…
– Опять ты глупости всякие пишешь, Андрей. Таджикистан тебя ничему не научил?
Они встретились с Ветровым в баре у Хоттабыча. Сели за угловой столик, спрятанный за барьером.
– Когда я последний раз писал глупости? Напомни, вы там в ФСБ лучше знаете.
Разговор шел в грубовато‑дружеском тоне. Опарин и Ветров хоть и не были в Таджикистане друзьями, но сейчас сразу перешли на «ты».
– Да вот взять «потеряшек» твоих, – говорил Сергей. – Зачем накручиваешь? Ударился кто‑то башкой, забыл что‑то. А ты на всю страну раздуваешь.
– А ты читаешь нашу газету? Слушай, я в восторге. Не знал, что кто‑то читает мои статьи!
– Да я не читаю. Опарин пожал плечами. – Один раз в туалете случайно наткнулся…
– Вот видишь. Моя работа все равно хоть иногда приносит пользу, а ты можешь так сказать про свою?
– В глаз хочешь?
– Нет.
– Тогда не задавай глупых вопросов.
– У нас свободная страна, и ты не можешь просто так угрожать дать журналисту в глаз. Сейчас госбезопасность действует более мягкими методами. Так что ты хотел узнать про «потеряшек»? »
– Ничего абсолютно. Просто к слову вспомнил. – Опарин выпил пиво, закусил орешками. – Помнишь, ты писал про Толочко? У тебя остались какие‑нибудь документы?
– Нет. Я все хранил дома. Когда приехал после ранения, из квартиры все выгребли. Даже не знаю кто.
– Таджикские менты проводили обыск.
– Тогда понятно.
– Больше у тебя ничего не осталось?
– А ты почему интересуешься, ты же вроде ушел из военной контрразведки?
– Так и Толочко больше не служит, – парировал Опарин. На самом деле история с миротворцами была прикрытием основной цели разговора. Привычка шифроваться сидела у Опарина в крови. Он основательно навел справки про давнее дело, чтобы создать у Ветрова впечатление: ФСБ интересуется именно этим. А зачем? Да мало ли…
Потом в ходе разговора Сергей вновь как бы между делом ввернул вопрос про «потеряшек». Андрей легко разговорился. Ему было приятно показать чекисту, что журналисты порой осведомлены не хуже, чем ФСБ. Остальное – ненавязчиво уточнить и запомнить конкретные факты, фамилии, названия больниц – было для Опарина уже делом техники.
После беседы чекист все тщательно записал. Установил адреса, телефоны. Проверил: абсолютно все факты подтвердились.
Ветров не врал.
Опарин, признаться, такого поворота не ожидал.
Глава 5
«Почему весь мир ополчился на меня? – думал Найденыш, меряя шаги в прогулочном дворике. – Я никому не сделал зла. Я всегда был справедлив».
Ему почудилось, что откуда‑то сверху – через натянутую сверху металлическую сетку, ограждавшую заключенных от неба – долетела капелька весеннего запаха. То была легкая сладость распускающейся почки с небольшой примесью морозной свежести. Вместе с этим ароматом возникло воспоминание из далекого детства.
Первое сентября тысяча девятьсот забытого года. Ему семь лет. Он стоит в школьной форме. Перед ним на коленях мама, собирающая портфель. «Это пенал, здесь ручки, это линейка, это тетрадь в клеточку, а вот в линейку», – объясняет она, подробно рассказывая, для чего нужен каждый предмет. Он смотрит на нее сверху вниз и чувствует (хотя идет в первый раз в первый класс), что сегодня ничего из этого не понадобится, и не надо объяснять так долго. В конце концов он сам разберется.
Он торопит: мама, заканчивай быстрей. И не понимает малец, что мама любит его, беспокоится о нем, как никто и никогда. Ничего более ценного, чем ее любовь и забота, в его жизни не будет. Знал бы это тогда, ни за что бы не поторопил ее. Ему до боли захотелось вернуться в тот момент и сказать маме: люблю тебя больше жизни! Эти слова она так ждала, пока была жива, по не дождалась.
В чьей жизни это было? Найденыш уже и не мог сказать. Возможно, это было у каждого, кто ему снился: у Ветрова, у Опарина, у Филина. Но Найденыш знал: в его собственной жизни это было точно. Независимо от того, что бы сейчас ему ни говорили и что бы он ни вспоминал.
«Ах, если бы знали все те, кто сейчас меня ненавидит, – сглатывая слезы, думал Найденыш, – как меня любила мама, они бы никогда… никогда не посадили бы меня в тюрьму». Ему пришло на ум, что неприязнь к человеку растаптывает в первую очередь любовь его матери. Она ведь душу в него вложила!
* * *
– Съездишь в Кантемировскую дивизию, – сказал Ветрову редактор, – фонд «Опора армии» проводит благотворительную акцию.
– А как же шахиды? Я разрабатываю тему, которую заказал мне секретариат.
– Шахиды подождут. А с фондом у нас рекламный договор.
На следующий день Ветрову пришлось рано утром вставать и тащиться на Кутузовский проспект, где в отдельном особнячке недалеко от Триумфальной арки располагался фонд «Опора армии».
У ворот уже стояла вереница «Волг», «мерседесов» и «газелей». Особняком была припаркована черная «Чайка». Андрей нашел человека, распоряжавшегося отправкой, – бойкого генерал‑майора. Тот посадил журналиста в «Волгу».
Процессия приехала в артиллерийский полк. Из машин вывалила толпа генералов. В самом главном Ветров с удивлением узнал… Толочко.
– Я председатель фонда «Опора» Вольдемар Толочко, – представился тот с трибуны актового зала, заполненного лысыми худенькими новобранцами, – мы берем под шефство ваш полк. Будем помогать служить. А вы не забывайте о своей великой миссии – защищать Родину и тех, кто вас ждет дома.
– А солдаты‑то не наши, – услышал Ветров голос за спиной; говорили офицеры в песчаной форме, – это сборы, а у нас в полку и солдат‑то почти нет. Хватает только, чтобы в караулы через день ходить.
После выступления Толочко вручил командиру полка два телевизора и кофеварку. После этого ватага генералов прошла в офицерскую столовую.
Застолье затянулось. А после раскрасневшиеся генералы как‑то очень быстро разъехались. Машина, на которой приехал Ветров, куда‑то испарилась. Перед столовой осталась только «Чайка». Ветров стоял рядом с ней в растерянности.
– Кто еще едет в Москву? – спросил Толочко, спускаясь по ступенькам столовой.
– Я, – робко ответил Ветров.
– Садитесь, молодой человек, – вальяжно произнес генерал, – подвезу. Только вперед – рядом с водителем.
Ветров заметил, что у Толочко появился забавный животик. А лицо со времен службы в Таджикистане заметно округлилось. Под выпученными глазами появились припухлости.
– Вы откуда молодой человек? – спросил генерал, развалившись на заднем сиденье.
– Из «Советского труда».
Они разговорились. Когда Ветров назвал свою фамилию, – Толочко сразу же ее вспомнил. Но виду не подал. «Забавно», – подумал генерал, у которого было хорошее настроение. Перед ним сидел человек, который сломал его карьеру. Несколько лет назад он был готов убить этого журналиста. А теперь подвозит его на своей машине. И видит в нем не монстра, но приятного молодого человека, чем‑то похожего на его сына. «Хотя, наверное, надо разорвать договор с «Советским трудом», а то получается, что я этому подонку плачу», – подумал Толочко.
Как только «Чайка» въехала в Москву, она сразу же попала в пробку.
– Черт! – воскликнул водитель. – Пешком быстрее идти.
– Много, очень много машин, – с ленцой в голосе заметил Толочко. – Откуда только берутся? В Москве надо ездить на метро.
Водитель поддакнул.
– В час пик в метро толпа, – возразил Ветров, – пробки такие, что можно на полчаса у эскалатора застрять. Так что быстро не пройдешь. Уж лучше медленно ехать в машине, чем толкаться в людской пробке…
– Да? – генерал искренне удивился. – Так много людей пользуются метро?
Толочко попытался вспомнить, когда он последний раз ездил на метро. Выходило, что еще в советские годы. Или в самом начале девяностых. А потом как‑то незаметно метро перестало для него существовать. Однако, к удивлению Толочко, оно после этого никуда не исчезло.
– Хотите, я подарю вам свою книгу? – Ветров вдруг полез в сумку. – Я как раз про Таджикистан написал.
– Да?
– Упс, кажется забыл. Ой нет, вот она.
– Молодой человек, а что такое «упс»?
– Ну, это такое американское выражение, вроде – ой, блин. Или опаньки.
– Буду знать. – Толочко снисходительно улыбнулся.
Ветров протянул литературный журнал (он всегда носил в сумке пару экземпляров, чтобы при случае перед кем‑нибудь похвастаться и вручить).
С книгой (точнее, повестью) вышла целая история. В Москве Ветров не забыл про свою ГЦЖ (Главную цель жизни). Он сел за книгу. Написал про Таджикистан, назвал бесхитростно: «Причал шахидов» (после чего автор этого «причала» обвинил его в плагиате – краже названия). Повесть была жутко сырой: характеры не проработаны, сюжет натянут. Но ее опубликовали в малоизвестном литературном журнале. Правда, Ветров сильно поспорил с редактором.
– Скажите, а зачем так широко раскрывать образ Бен Ладена? – спросил красный как рак редактор. – Он в книге ни к селу ни к городу. Только действие замедляет.
– Как же без него, – удивленно произнес Ветров, – да без него бы ничего и не было. Он же сыр‑бор там и заварил.
– Он неинтересен, поймите, – редактор говорил возбужденно, краснел все сильнее (хотя, казалось бы, куда уж сильнее?). – Выйдите на улицу, спросите: кто такой Бен Ладен? Вам никто не ответит. Если уж вам так нужен плохиш‑террорист (а с отрицательными героями у вас действительно полный завал), возьмите Басаева или Масхадова. Реальные персонажи. И у всех на слуху.
– Но их не было в Таджикистане. Они же из Чечни…
– Печально, – редактор задумался. – Послушайте, а вы не можете перенести действие в Чечню? Это же очень просто: меняете Душанбе на Грозный, а все остальное остается прежним. Тем более Таджикистан уже все забывать начали, а Чечня еще долго на слуху будет. Как я придумал, а?
Редактор довольно потер ладони, но Ветров возразил:
– Не получится. Это совершенно разный материал…
– Жаль… Но Бен Ладена все равно сокращайте, и не просто сокращайте, а выбрасывайте совсем…
Разговор состоялся 10 сентября 2001 года. А через пару дней редактор сам позвонил Ветрову и сказал:
– Я тут подумал: пожалуй, кусок про Бен Ладена можно и оставить. Вы не будете возражать?
* * *
Толочко высадил журналиста возле метро. Андрей, выйдя из «Чайки», нырнул в подземку. Каждому в метро отмерен свой отрезок жизни. Эта жизнь (как и вся жизнь) проходит в тупом движении. Вперед, и только вперед. Даже если точно знаешь: ничего хорошего там не ждет.
Поначалу карта метро была для Ветрова картой столицы. Выходя наверх, он робко жался к станциям, боясь потерять из виду заветную букву «М». Город не был для него единым целым. Скорее – группой станций метро. Вокруг каждой – свой мир. Но эти миры были так же далеки друг от друга, как планеты. Переход из одного в другой для Ветрова был только через мрачный тоннель метро…
Однако со временем черная труба, засасывающая людей, стала давить ему на нервы. Он начал искать другие маршруты передвижения: автобусом, трамваем. И открыл совсем другую Москву, которая была одним единым городом. С Красной площади можно было спокойно дойти до Арбата. А с Китай‑города запросто доехать троллейбусом по узким улочкам до Рязанского проспекта. И не надо хоронить себя заживо, пусть даже на несколько минут.
Но в этот раз Ветрову быстрее было на метро. Его подхватил людской поток и понес вниз по эскалатору, по трубам и переходам. Андрея буквально забросило в вагон метро. Но сумка осталась снаружи зажатой в толпе. Ветров дернул за лямки, вырвал и повалился на других пассажиров. Те зашипели.
– Осторожно, молодой человек, – с неприязнью бросила невысокая женщина с пережженными химией волосами.
– Извините, – небрежно ответил Ветров…
Женщина повернулась к нему боком. В руках она держала литературный журнал. «Тот самый, номер!» – Андрея словно обожгло. Он осторожно заглянул ей через плечо. Женщина читала «Причал шахидов»! Это был момент, когда отчаянный военный журналист избил трех громил, завалившихся к нему в квартиру. Те просили пощады, потому что видели: парень крут. В одном из незваных гостей герой узнал однокурсника…
Читательница перевернула страницу. Она преобразилась в глазах Ветрова. Он заметил, что у нее милые кудряшки и удивительно правильный носик. «Знала бы она, кто стоит рядом», – не без гордости подумал Андрей и вдруг представил себя со стороны. Суетливый молодой мужчина с взлохмаченными волосами и бегающим взглядом. Он часто дышал, еще не успокоившись после давки. («Наверняка от меня еще и потом разит, – со стеснением подумал Андрей, – а эту куртку давно пора выкидывать».) Он решил: женщине лучше не знать, кто стоит рядом. Зачем разрушать тот образ мудрого и степенного писателя, который она наверняка уже создала в своей прекрасной головке?
Ветров лишь расставил руки пошире, ограждая женщину от толчков других пассажиров. Три станции он охранял покой единственной своей читательницы, которую видел в лицо. И был абсолютно счастлив.
На следующий день Андрею потребовался справочный материал про фонд «Опора». Без этого статья получилась куцей. Он созвонился с секретаршей Толочко. Та сказала: сейчас вышлю. Но потом оказалось, что электронная почта барахлит. «Скорее всего, эта курица не умеет ею пользоваться», – со злостью думал Ветров, которому пришлось тащиться на Кутузовский проспект в офис фонда. Потому что факс у секретарши тоже не работал. «Как в каменном веке, честное слово!» – мысленно ругался журналист. Он мог бы написать материал за полчаса. А так – с поездками – у него уходил день. Ему было жаль убивать столько времени на проходную рекламную статью, под которой и фамилию‑то свою ставить стыдно.
Секретарша оказалась молоденькой девчонкой, у которой вечно все падало. «Тогда все понятно, – про себя ворчал Ветров, которого угощали кофе без сахара. – Хотя нет, непонятно: она же из поколения пепси. Должна быть с компьютером на «ты». Эй, девочка, хватит там возиться, давай мне дискету, и я пошел. Все‑таки вежливый я человек, другой бы вслух тебя обматерил. А я только мысленно. Ничего не попишешь – джентльмен».
На диске, который секретарша отдала журналисту, оказалась масса файлов. «Дура, полная дура, – ругался он, мысленно обращаясь к секретарше, – намешала черт знает что. Ну вот, что за фигня: проект договора фирмы «ОАО Трейд лтд» с какой‑то такой же. Зачем он мне нужен? Я тебя просил это копировать, дура? Ничего, Толочко тебя быстро научит уму‑разуму. У него методы жесткие, я знаю. О, нашел. «Цели и задачи фонда «Опора». Ну и белиберда. Да ладно, чего я буду голову ломать. Скопирую вот так, опа. И вставлю. Как тут и было. Пойти, что ли, пива выпить?»
* * *
«Интересно, каково это: начать жизнь с чистого листа? – думал Опарин. – Хотел бы я попробовать?» Он попытался представить, что бы стер в своей жизни, выпади ему такая возможность. Не нашел ничего. Хмыкнул. «Мне что стирай память, что не стирай, все равно в итоге стану полковником ФСБ. Это судьба», – мысленно пошутил он, набирая номер телефона.
Опарин созвонился с заместителем директора Института Сербского Гурамом Джанашвили.
– ФСБ? Это серьезно. – Чувствовалось, что человек на другом конце провода улыбнулся. – Чем могу служить?
Они договорились о встрече. Опарин приехал в институт.
– Мы сами только недавно узнали о таких расстройствах психики, – сказал психиатр. – Но наука еще нуждается в доказательствах. Однако если амнезия наступает в молодом возрасте – это необычно.
То есть это аномалия?
– Абсолютная. Но это полбеды. Дело в том, что структура человеческой памяти послойна. Как пирог. События жизни в память записываются по годам. Мы считали, что человек запоминает все вместе – и себя, и окружающих. Можно забыть кусок жизни, ничего страшного. Но здесь же совсем другое: стирается весь автобиографический стержень! Я умею писать, читать и рисовать, я помню, какие были фильмы и песни!. А кто я такой – в упор не помню!
Джанашвили возбужденно подался вперед:
– То есть, оказывается, личностный стержень существует отдельно от памяти. А вот это уже настоящая беда! Значит, можно придумать нечто такое, что воздействует только на этот стержень. Это хуже, чем атомная бомба!
– А как можно воздействовать?
– Есть психотропные средства и психотронные (технические). Кстати, этими разработками очень активно занимаются спецслужбы.
– Я открою тайну: ФСБ этим давно не занимается.
– У вас может не быть необходимого допуска секретности, – парировал психиатр. – Вы слышали про пятый НИИ «Медприбор»?
– Что‑то слышал, – произнес Опарин, хотя название ему ни о чем не говорило.
– Это институт в Сокольниках. Кому он принадлежит, не знаю, то ли ФСБ, то ли Минобороны. Я слышал, что там велись секретные разработки на эту тему. Это только слухи. – Психиатр пожал плечами, показывая, что сам не склонен верить слухам. – Но говорят о некоей вакцине девипам, которая стирает личностный стержень. Может быть, кто‑то украл этот препарат и воспользовался им в своих целях? Только пятый НИИ – очень серьезная организация, никакие утечки оттуда невозможны…
Возвращаясь из Института Сербского, Опарин специально сделал крюк на своей машине и заехал в Сокольники. Психиатр примерно объяснил, где находится институт. На указанном месте Сергей увидел высокий забор, вдоль которого прогуливались милицейские патрули. У проходной не было никакой вывески. Опарин сунулся туда. Внутри возле вертушки его остановил милиционер.
– Вы к кому?
Опарин показал удостоверение.
– Это пятый НИИ? Мне нужен отдел военной контрразведки.
– Я не могу вас пропустить.
– Хорошо. Могу я отсюда позвонить в отдел военной контрразведки?
– Нет, – жестко ответил милиционер.
«Странно!» – подумал Сергей. Впервые за годы службы он столкнулся с тем, что магическое удостоверение ФСБ не действовало. Его грубо отфутболили, словно какого‑то бомжа.
«Даже телефонов не дали. В Кремль проще пройти». Уходя, Опарин бросил взгляд на доску документации рядом с милиционером. Там висели образцы пропусков. На них Сергей успел прочитать название организации: «Пятый НИИ Медприбор».
Вернувшись на Лубянку, Опарин быстро написал отчет о встрече с психиатром, составил справку за день. Потом набросал еще один запрос в Управление военной контрразведки по поводу пятого НИИ. («Если институт военный, то его должен опекать отдел ФСБ, – рассуждал Опарин, – надо связаться с этим подразделением».)
Понимая, что бумага может ходить долго, Сергей попытался навести справки про НИИ через бывших сослуживцев по военной контрразведке. Он обзвонил несколько приятелей, но те никогда не слышали про «Медприбор».