После планерки Андрей пошел в свой кабинет. Отдел расследований сидел в большой распашонке: предбанник и две комнаты друг против друга. Слева сидел начальник отдела, справа – бойцы (как говорил в минуту хорошего настроения шеф).
– Привет, Андрей, – секретарь отдела уже была на своем месте, в предбаннике, – ты был на планерке?
– Только что оттуда.
У нее было экзотическое имя – Сталина. С этой женщиной у Ветрова установилась душевная связь. Это был тот вид душевности, когда до практического интима остается один шажок. Но этот шажок они так и не сделали.
Некогда Сталина была очень красивой женщиной. Одни только белокурые локоны, ниспадавшие до плеч (натуральный цвет) уже возбуждали мужчин. А добавьте к этому большие синие глаза – какое мужское сердце не дрогнет? Правда, теперь все сильнее сказывался ее возраст – морщины, отвислые груди. Неизменно элегантные наряды не спасали положения. По виду Сталина могла одинаково быть хорошо сохранившейся женщиной пятидесяти лет или потрепанной – тридцати. Впрочем, мешки под прекрасными глазами сомнений не оставляли: сказывались следы бурной молодости.
Она держалась несколько надменно. И поначалу Андрей ее сторонился. Но как‑то раз в отделе что‑то отмечали, и они оказались рядом. Разговорились. Когда Сталина начала рассуждать о литературе (со знанием дела, диплом МГУ, между прочим), ее лицо стало одухотворенным.
– Фет всю жизнь старался выбраться из нищеты, – произнесла Сталина, на глазах расцветая, – стихи были для него так, между прочим. А однако сегодня все, к чему он так стремился (и чего достиг) – богатство, дворянство, уважение в обществе, – давно позабыто. Кто сейчас знает, что Фет был офицером или мировым судьей? Его помнят как раз за стихи. Причем, чем хуже у него становился характер, тем пронзительней и чище были стихи…
|
|
Внезапно Ветрову захотелось завалить эту женщину. Прямо здесь. На столе. И заняться безумным, диким, безудержным сексом. Так подействовала на него ее причастность к искусству. Естественно, он сдержался. Но Сталина заметила искру, вспыхнувшую в его глазах, и все правильно поняла. С тех пор между ними и установилась незримая связь.
– Видела тебя вчера по телевизору, – произнесла она, – ты фотогеничный.
– Спасибо на добром слове. – Ветров улыбнулся. – Если меня, тьфу‑тьфу, уволят, пойду на телевидение. Дашь рекомендацию?
В сегодняшнем номере у него вышла статья «Бен Ладен прячется в Таджикистане?». Еще когда она готовилась к печати, на одном из телеканалов прочитали анонс и статьей заинтересовались. Съемочная бригада приехала прямо в редакцию и взяла у Ветрова интервью. Вечером его показали в обзоре газет.
– Ты прочитал последнюю книгу Мураками? – спросила Сталина. С некоторых пор она старалась почаще говорить с Ветровым о литературе.
– Да. До сих пор под впечатлением…
Но обсудить книгу им не дали. У Сталины зазвонил телефон.
– Алло, слушаю, отдел расследований, – произнесла она в трубку. – Да, да, Ветров – наш сотрудник. Нет, адрес его не могу дать. А какие, собственно говоря, претензии? Погодите минутку… – Сталина зажала рукой мембрану телефона:
– По поводу твоей статьи какой‑то псих звонит. Будешь разговаривать?
– Давай, – Ветрову не хотелось начинать рабочий день с разговора с психом. Но он решил, что прятаться за спину женщины – позорно.
|
|
– Слушаю, это Ветров. – Андрей взял трубку.
– Гетворан, варио хум сычим, – раздалось злобное шипение. – Все копаешь? Тебе не жить, сука.
Глава 2
Возле главного корпуса госпиталя имени Бурденко остановился джип с мигалкой. Из машины, держа вешалку с парадным полковничьим мундиром, выбежал майор, на ходу показывая дежурным какие‑то корочки, непривычной для этого заведения рысью проследовал в терапевтическое отделение.
– Саня, переодевайся в темпе, – сказал он, передавая мундир человеку, который ждал его в палате.
– Уже опаздываем? – спокойно спросил Игнатьев, сбрасывая больничный халат.
– Да.
– Успеем. – Мощный торс Александра покрывали густые черные волосы, которые кучерявились на груди и спускались от плеч по рукам вниз до самых запястий. Зато высокий лоб плавно переходил в залысины.
– Гони, – сказал майор водителю, когда офицеры сели в джип.
Машина привезла их к белому зданию Генерального штаба на Арбате. На первом этаже их пропустили без проблем. А вот на третьем – министерском – охрана долго сверяла их пропуска со списками.
В приемной министра обороны сидел начальник Главного разведывательного управления.
– Прибыли? – Увидев вошедших офицеров, он встал. – Пошли.
Майор, который был у генерала порученцем, остался в приемной. А полковник Игнатьев вместе с начальником ГРУ вошли в кабинет. Министр, встречая их, вышел из‑за стола. Александр вытянулся в струнку и представился:
– Полковник Игнатьев, по вашему приказанию прибыл.
– Вольно, – улыбнулся министр и подал руку.
|
|
«Что это за министр, – недовольно подумал Игнатьев, отвечая на рукопожатие, – даже пиджак при докладе не застегивает». Министр обороны всегда носил штатское. И хоть и был генералом КГБ в запасе, среди военных считался человеком сугубо гражданским.
– Указом президента вам присвоено звание Героя России. – Министр протянул полковнику обтянутую бархатом коробочку и удостоверение.
– Служу Отечеству, – ответил Игнатьев. Он знал о награде заранее, успел неоднократно отметить ее в более теплой компании и теперь воспринимал происходящее как пустую (хоть и приятную) формальность.
Звезду Героя всегда вручает президент. Лично. Во время официальных мероприятий. Но Игнатьева наградили закрытым указом за секретную операцию. Поэтому и вручали без помпы, вдали от лишних глаз.
– Садитесь. – Министр показал офицерам на стулья.
«Что еще? – удивленно подумал Александр. – Неужели еще и по рюмке нальет? Или пустой болтовней займемся?» Но что бы министр ни сделал, он бы не смог ни на каплю прибавить себе авторитета в глазах полковника.
– У меня есть еще одно хорошее известие для вас, – сказал министр, глядя на Игнатьева, – вы назначены на должность начальника направления…
Вот это новость!
Игнатьев даже подумал, что ослышался…
Так не бывает!
Вернее, бывает, но только в кино. На генеральскую должность, которую предложили Игнатьеву, так просто не назначают. Тем более – не назначают неожиданно. Обычно на такие места очередь, в которой заранее все расписано. А тут бах – и сразу перекинули через пару служебных ступенек…
«Блатные, что ли, в штабе перевелись?» – удивленно подумал полковник и вслух, после положенной благодарности, произнес:
– По вашему тону я слышу, что есть какое‑то «но».
– Совершенно верно, – ответил министр, – сегодня утром в Моздоке смертница взорвала автобус с летчиками.
«Не первый и не последний раз», – со скепсисом подумал Игнатьев.
– У нас есть данные, что это только начало, – продолжил министр.
«Проснулись, ребята, – Игнатьев мысленно усмехнулся. Зло усмехнулся, такой смех – последняя стадия разочарования во всем на свете. – Это не начало, это уже конец. В Чечне каждый месяц что‑то взрывают. В Москве «Норд‑Ост» захватывают. А большие начальники тут сидят и с важным видом говорят: у нас есть секретные данные, что это только начало».
– Мы получили информацию, что организация «Братство во имя истинного ислама» планирует развернуть на территории России и в странах СНГ сеть тайных центров по подготовке смертников, – произнес генерал‑полковник, начальник Главного разведывательного управления Генштаба. – За этим стоит шейх Мансур, правая рука Бен Ладена. Радиоперехват зафиксировал переговоры Мансура с полевыми командирами незаконных вооруженных формирований в Чечне.
– Насколько это возможно? – вопросительно посмотрел на обоих министр. – Можно ли поверить, что загнанный американцами в горы Бен Ладен, прячущийся неизвестно где, способен угрожать России?
«Что в этом такого? – снова со скепсисом подумал Игнатьев. – Если вон даже американцы его поймать не могут, чего ему бояться?»
– Но деньги‑то у него не кончились, – вслух произнес он, – так что вполне возможно.
– Президент принял решение, – сухо сказал министр, не мигая глядя на полковника, – при Совете безопасности создается федеральная антитеррористнческая комиссия. Ее задача – упредить возможные действия по организации масштабных террористических актов на территории России.
«Как же ты их упредишь?! – Александр вновь впал в насмешливый скептицизм. – Они же никого заранее в известность не ставят».
– Вы будете работать в тесном взаимодействии с этой группой, но ваша задача – первым найти организаторов террористической сети. – Министр решительно ткнул пальцем в полированный стол. – А также обеспечить безопасность России от действий международной террористической организации Бен Ладена. Если возникнут проблемы, разрешаю напрямую обращаться ко мне. А я организую содействие на самом высоком уровне…
Было понятно, о каком содействии говорил министр: он был другом президента. А это в России много значит.
– Вы прекрасно знаете: чтобы получить генеральское звание, необходимо год прослужить на генеральской должности, – продолжил министр, – так вот, ровно через год мы встречаемся здесь, в этом же составе. Вы, товарищ полковник, будете докладывать о результатах работы. А мы – решать вашу судьбу. Вам все ясно?
– Так точно.
«Не быть мне генералом», – все с тем же скепсисом подумал Игнатьев.
* * *
Министр чрезвычайных ситуаций Таджикистана Усмон Налибшоев прилетел в Москву на арендованном самолете. Утром у него была встреча с министром ЧС России. Говорили о наводнении в Таджикистане: чем может помочь Россия? Усмону предложили палатки, консервы, медикаменты. На будущее пообещали организовать курсы для таджикских спасателей.
Затем Усмона провели по Агентству мониторинга чрезвычайных ситуаций, свозили в Центроспас. Но это были протокольные мероприятия. Налибшоев бродил со скучающим видом. А когда все закончилось, даже не скрывал облегчения.
Визит в МЧС был всего лишь поводом для командировки. Своего рода прикрытием. На самом деле он приехал в Москву с одной лишь целью – увидеться с генералом Толочко. Встречу назначили вечером в ресторане «Дастархан».
Они полулежали в VIP‑кабинете на топчанах, покрытых мягкими персидскими коврами. Перед ними на скатерти на большом блюде блестел от жира золотистый плов. Истекали соком нежные кусочки шашлыка, так что скулы сводило от желания.
– Давай, за нас. – Усмон поднял резной кубок с красным вином. – Я рад встрече, друг.
– Да, Усмон, сколько лет, сколько зим…
Толочко не обольщался. Он хорошо изучил восточный менталитет. Поэтому знал: Усмон никогда бы не приехал просто так. Раз он здесь, значит, Толочко ему нужен. Зачем? Скоро выяснится.
Вообще‑то Вольдемар был рад звонку Усмона. После скандала в Таджикистане Толочко тихо уволился на пенсию. Друзья не списали его со счетов (как сделал бы он). Пристроили в некую ассоциацию главой общественного фонда «Опора армии». По сути, это была обычная кормушка, специально созданная для пополнения карманов верхушки Генерального штаба и очень близких к ней людей. Так что, в принципе, отставной генерал остался и при деньгах, и при власти.
Но именно, что при, а не во власти. Он уже не был Человеком, принимающим решения. Теперь ему просто позволяли сидеть возле кормушки. Но в любой момент могли отогнать пинком, чтобы очистить место кому‑то другому.
Восточные люди всегда чувствовали разницу между человеком, которому надо оказывать почтение и человеком, которому надо было оказывать почтение, вчера. И то, что Усмон позвонил и пригласил его в ресторан, было чертовски приятно. «Не все так плохо, – думал он. – Толочко еще в силе. Он поднимется. Про него заговорят!»
– Холодно у вас, – с одышкой произнес Усмон, – где солнышко‑молнышко? Где травка‑муравка? Весна ведь. Приезжай, друг, ко мне в Таджикистан. Поедем с тобой в Варзоб. Отдохнем. Барана‑варана лично для тебя зарежу.
– Здесь тоже шашлык хороший. – Вольдемар снисходительно улыбнулся. Но поймал себя на мысли, что Усмон его раздражает. Вспомнился старый анекдот: в советские годы у министра культуры среднеазиатской республики спрашивают, почему у вас говорят офис‑мофис, помидоры‑момидоры, вино‑кино. Тот отвечает: культур‑мультур у народа слабоват.
«Ты же с гор спустился, – думал Толочко, глядя на собеседника, – обычный бандит. А мозги у тебя так и остались мозгами прапорщика. И вот на тебе – ты министр, и я сижу в полном дерьме. Где справедливость? Старался, Родине служил. А теперь все заслуги коту под хвост. Зато этот, моджахед, мать его, развалился передо мной. Какой он, к черту, министр? Как был ворюгой‑прапорщиком, так и остался».
– Как ты живешь, друг? – спросил Усмон.
– Хорошо, – ответил Толочко.
Они еще некоторое время говорили о пустяках. Так что Вольдемара начинал утомлять этот разговор. Но он терпеливо ждал. Восточные люди не приезжают просто так, у них всегда есть конкретное дело. Но торопить разговор нельзя.
– Мне взрывчатка нужна, можешь достать? – Усмон наконец перешел к главному.
– Я все могу, – ответил Толочко. – Только почему ты именно ко мне обратился? У тебя же, насколько я знаю, раньше никогда не было проблемы со взрывчаткой?
– Э‑э, то раньше было. – Усмон махнул рукой. – Сейчас я для министерства хочу закупить. Ледники взрывать. Надо, в общем.
– Так какие проблемы? Обратись в Рособоронэкспорт. Сейчас, по‑моему, они и у вас в Таджикистане открыли представительство.
– Э‑э, с ними год надо договариваться, потом еще год контракт‑мантракт заключать. А ты, Вольдемар‑ака, деловой человек. Я ж тебя знаю.
«Что‑то не то, – подумал Толочко, – темнишь, брат».
– Какая взрывчатка нужна?
– Пластит.
– Сколько?
Усмон нарисовал на бумажке количество и цену. Много и дорого. Это был серьезный заказ.
– Да этим можно весь Памир взорвать, – улыбнулся Толочко.
– Мы людей спасать будем. – Голос Усмона был с хрипотцой, а легкая одышка придавала речи увесистость, присущую баям. – Ледники взрывать, чтобы сель‑мель не сошел.
Вольдемар нисколько не обманывался: Усмону взрывчатка была нужна не только и не столько для горно‑подрывных работ. Для чего именно – его проблемы. Главное – здесь можно было неплохо заработать. Но Усмон хитрый черт. Не подставил бы, как в прошлый раз.
– Я подумаю. – Толочко стал уже мысленно прикидывать варианты, что можно сделать.
– Подумай, дорогой. А я хлебушком с тобой поделюсь. Ты меня знаешь, я добро умею ценить.
– Дело не в хлебушке, Усмон. Тебе проще заказать все через свое правительство. Таджикистан ведь закупает взрывчатку.
– Там кулябцы сидят, ты знаешь. – Усмон рубанул ладонью. – С ними нельзя дела делать.
– К американцам обратись. Они же помогают вам.
– Да‑а, американцы гап нест, базара нет, – Усмон покачал головой, – помогают по‑высшему. Сто раций дали, два вертолета. Летал на американских вертолетах? Ни шума, ни тряски – мечта просто. Высшие вертолеты у них. Но они ничего не продают: так дают. Что сами захотят, то и дают. Я взрывчатку просил, сказали – нет. Жлобы все‑таки.
«Он сам себе противоречит, – подумал Толочко. – Хотя чему удивляться? Восточный человек! Ему сколько ни дай, все мало. Благодарности не дождешься».
Усмон же поднес к блестевшим от жира губам кусочек шашлыка. Вольдемару вдруг стало противно. «Ведь мне из‑за этого козла жизнь поломали», – пронеслось у него в голове. Ему захотелось накинуться на этого вальяжного самодовольного чурку (это слово буквально вспыхнуло в мозгу) и сомкнуть руки на его горле. Но, конечно, сдержался. Даже заставил себя улыбнуться.
– Я с афганцами недавно встречался, – начал говорить Усмон, прожевывая мясо.
– С карзаевцами? – спросил Толочко.
– Какие карзаевцы! – Усмон поморщился, продолжая жевать. Вольдемар видел, как мясо во рту собеседника превращается в кашицу. Поэтому поднес руку к губам, сдерживая позывы тошноты.
– Кто такой Карзай? – продолжал Усмон. – Сидит на штыках американцев в Кабуле. А что контролирует? Ничего не контролирует! Я с нашими ребятами встречался. Они Афганский Бадахшан держат, масудовские места тоже за ними. Грант от ООН получили на организацию спасательной службы на Памире. Со мной будут договор‑моговор заключать. Я помогу, чем могу. Там тоже взрывчатка нужна. В Афганистане много ледников.
Вольдемар внимательно посмотрел на Усмона. В Афганистан вкачивали большие деньги: ООН, правительства развитых стран. Естественно, официально средства шли на восстановление страны, но расходовать их доверяли обычно своим. Но даже среди своих за эти деньги шла борьба. Странно, подумал Толочко, что создавать спасательную службу на Памире доверили самим афганцам, да еще, судя по всему, далеким от клана действующего главы Афганистана Хамида Карзая. Но чего не бывает?
Внезапно Вольдемар почувствовал, что настроение улучшается. Пусть медленно, но раздражение и злость исчезали. В груди же теплело. И вот уже хотелось улыбаться и смеяться по‑настоящему, а не из вежливости.
С чего бы это?
Ну уж не потому, что ему нравилась компания или воодушевляло сомнительное предложение. Может, это было хорошее предчувствие? Но что именно оно хотело сказать?
– Что загрустил, Вольдемар‑ака? – Усмон рассмеялся. – Давай выпьем.
– Давай. – Вольдемар не загрустил, а задумался.
Он вспомнил про теракт пару дней назад в Центре Кабула, когда взорвали немецких солдат. А до этого под Кандагаром сбили американский вертолет. Недавно Толочко беседовал со знакомым генералом из ГРУ. Тот считал, что США наступили в Афганистане на советские грабли. Легко вошли. Установили свою власть. Встали гарнизонами. А теперь их начинают потихоньку щипать.
«У Усмона большие связи на той стороне, – размышлял Вольдемар, – а там не все довольны Карзаем и американцами. Просто в Госдепе забыли, что афганцев нельзя купить надолго. Их надо покупать постоянно. И то нельзя быть уверенным, что афганец не нанесет удар в спину. Это же афганцы! В их языке нет слова «предательство». Есть понятие: ему больше заплатили. Это – самая уважительная причина».
Толочко решил, что Усмон связался с каким‑то афганским сопротивлением. Не обязательно с талибами. Сейчас в Афганистане черт ногу сломит – где какая группировка и кто против кого. «Но это детали. Усмона же можно использовать». Это был его шанс вернуться в закулисье Большой Политики. У России есть свои интересы там, рассуждал Вольдемар. Американцы, конечно, не враги. Но и не друзья. Поэтому надо обзаводиться контактами и в сопротивлении. Это Большая Политика. Здесь все непросто.
«Можно использовать Усмона, как агента влияния», – подумал он. Воображение уже рисовало радужные картины. Вот Вольдемар начинает мелькать в коридорах власти, решая те или иные проблемы по Афганистану. Постепенно его подключают к более серьезным вопросам. Он возвращается в обойму. А там, само собой, найдется и какая‑нибудь должность с подобающим ему статусом. И вот он уже из человека, решающего вопросы, превращается в человека, принимающего решения. Не просто решения, а большие решения.
«Достану ему взрывчатку. А потом надо взять его за жабры и тесно с ним работать».
На следующий день Вольдемар навестил одного своего знакомого в Генштабе, который как раз мог раздобыть взрывчатку.
– Списать, конечно, не проблема, – говорил товарищ, когда они уединились в комнате отдыха, – у меня как раз есть, сколько тебе нужно. Но пойми, здесь такой политес, что все надо продумать.
Они пили дорогой коньяк. А Вольдемар смотрел на рубашку с генеральскими погонами, небрежно висевшую на стуле, и такая ностальгия его прохватывала.
– Я все предусмотрю, – ответил Толочко, – ты же меня знаешь. Схемы отработать – не проблема. Можно даже через наше МЧС передать. Оформим официально, не подкопаешься.
– Это все понятно. У меня твой кадр доверия не вызывает. Всплывет завтра наша взрывчатка у каких‑нибудь басмачей – нам с тобой задницу на японский крест порвут. Меня в народное хозяйство погонят. А я не хочу на твоем месте оказаться, бутылки от пенсии до пенсии собирать. Гы‑ы, не обижайся: шутка. Пей давай.
Вольдемара задело высказывание товарища. Но виду он не показал.
– Значит, тебе деньги не нужны? – произнес Толочко, пригубив коньяк.
– Да разве ж это деньги, гы‑ы. Возни больше. И риска. – Они так свободно беседовали в казенных стенах, потому что генерал заранее включил прибор, ставящий помехи жучкам.
– Тут недавно контр‑адмирала одного осудили, он продал плавучий док, – продолжал генерал, – восемьдесят миллионов баксов на троих со своими начальниками распилил. Прокурор узнал про это, пришел долю просить. Они его на три буквы. Так он дело возбудил и давай мужиков трепать. Еле откупились. Чуть без штанов не остались. В итоге с двоих сняли обвинения – мол, ничего не знали. А этому контр‑адмиралу дали четыре года и тут же амнистировали. Ни дня не сидел. Легко отделались. А у нас с тобой, Вольдемар, не пароход. Взрывчатка! Чуешь разницу? У нас столько денег не будет, чтобы откупиться.
– Тогда забудь. – Толочко хотел встать, но товарищ положил ему руку на плечо и посадил обратно.
– Тебя жизнь ничему не учит, – покровительственно сказал генерал, – торопишься слишком, так и норовишь в дерьмо вляпаться. Тут обмозговать все надо.
Вольдемара покоробил тон товарища. «Так вот ты какой! Хорошо, я запомню».
– Взрывчатку можно в Чехии купить, – произнес генерал, – «Семтекс» – хорошая вещь. Очень популярна у террористов. Гы‑ы: шутка. Закупить проще простого: создаем подставную фирму. Покупаем для горно‑подрывных работ, скажем, в Казахстане. Нанимаем самолет и перевозим. С таможней, правда, придется повозиться, чтобы разрешение получить. Так что выйдет гораздо дороже. Ты сможешь своего кадра развести, чтобы цену набавил?
– Постараюсь.
– Так действуй! Всему тебя учить.
После беседы у Толочко остался неприятный осадок от хамства товарища. «Раньше он себе такого не позволял. Вот что значит быть пенсионером. Каждый мудак тебе в лицо тычет».
Он созвонился с Усмоном. Тот поторговался. Но согласился добавить. Это улучшило Вольдемару настроение. Он откинулся назад в кожаном кресле, завел руки за голову и начал просчитывать варианты.
Бред, конечно, надеяться вернуться на госслужбу. В обойму очень трудно попасть снова. Его там уже никто не ждет. Но разве раньше было иначе? Разве кто‑то ему принес на блюдечке генеральское звание? Нет! Он добился его своим горбом.
На полированном столе работал радиоприемник. Новости сменились бойкой песней. По‑мальчишески звонкий голос пел от лица боксера. («Голос от лица, какая глупость!» – хмыкнул Толочко.) Мол, меня побили. Я лежу без сил. Но точно знаю: встану. И точно знаю – буду бить. Я им еще задам жару! Ведь можно только стоя жить!
«Да, я встану!» Песня воодушевила Вольдемара. Варианты один краше другого побежали перед глазами. Через десять минут он искренне поверил, что все пойдет по самому лучшему сценарию. Иначе и быть не может. Поэтому Толочко стал даже прикидывать, куда ему пойти после того, как вернется в обойму. «В Минобороны точно не вернусь. Я уже перерос этот уровень. В Совет безопасности? Это отстойник. Нет, лучше в правительство. А еще лучше – в администрацию президента. Там все рычаги власти». Нет, конечно, туда попасть будет не просто. Но он знает свою цель. А это полдела.
«Когда попаду в администрацию, растопчу этого урода. Будет знать, как хамить».
Глава 3
Найденыш больше не видел снов. Современные события он реконструировал во время допросов, очных ставок, прочих следственных действий. Ему давали читать протоколы с показаниями свидетелей. Но это была чужая жизнь. От нее никакого следа в сердце.
Почему же таджикские сны были такими яркими, а тут словно обрубило? Видно, перепахала его Азия. Еще тогда. Что‑то такое произошло…
Восток вообще затягивает человека. От него (из него) трудно вырваться. И все равно он будет преследовать в снах. Тянуть обратно. Туда, где жизнь неспешно тянется тысячелетиями…
«Может, я еще там сошел сума? – думал Найденыш. – Или здесь сошли сума все вокруг? Откуда взялись эти бумаги, допросы. Этого же не было, потому что не могло быть никогда. Они пытаются убедить, что я… я… но это же невозможно!»
* * *
Антонина увидела Ветрова по телевизору. И разволновалась. Ее кожа стала горячей. Грудь переполнило. А сердце громко и сладко заухало.
Она была поражена и напугана этой реакцией. Прошло столько времени. Антонина вышла замуж, родила Игнатьеву сына. В ее жизни все было ровно и спокойно. И вот будто ворвался вихрь из прошлого… Она не могла сидеть на месте. Ее буквально носило по квартире. Малютка, оставшись без присмотра, успел залезть в холодильник и побить яйца, поджечь спичками салфетки и рассыпать муку на кухне. Антонина даже не заметила этого.
Ночью она просто затерроризировала усталого мужа в постели. Но при этом несколько раз чуть не назвала его Андрюшей. Утром, сдавая сына в детсад, она дала себе твердое слово, что больше не будет вспоминать про Ветрова. И уж точно не попытается найти его.
– Дайте «Советский труд», – попросила Антонина в первом попавшемся на глаза газетном киоске. «Почитаю статью, интересно же, – сказала она сама себе. – И все. О Ветрове больше ни слова. Забыла о нем».
Статью она так и не прочитала. Зато нашла телефоны редакции и позвонила по ним. «Что я делаю? Что я делаю? – мысленно кричала женщина. – Надо бросить трубку. Зачем мне это?»
– Добрый день, – мягко произнесла она, когда на том конце провода ответили, – вы не подскажете, как я могу позвонить Андрею Ветрову?
Андрей в это время беседовал со службой безопасности редакции. Его не на шутку встревожила угроза по телефону. Охранники утешили:
– Если бы серьезный человек был, то сразу бы убил. Зачем предупреждать? Угрожает шваль одна. Так что не волнуйся. А если все‑таки будут убивать – приходи, поможем.
– Кому поможете – мне или им?
– Как получится. Ха. Не бери в голову, все будет нормально.
Услышав, что кто‑то еще звонит по поводу статьи, он чуть ли не силой поволок рослого телохранителя к аппарату. Будто из трубки мог выскочить террорист.
А когда узнал, кто на проводе, замахал охраннику руками, мол: все, спасибо, не надо пока помощи. Сам разберусь.
Он удивился звонку. Но все же был тронут. «Надо же, не забыла». Эта мысль была приятна. Правда, он давно уже вычеркнул Антонину из сердца. Или, по крайней мере, считал, что вычеркнул.
Антонина что‑то сказала про статью – мол, прочитала. Неплохо написано. Но по голосу, по тону, было понятно: она звонит не за этим. Ветров поначалу был настроен довольно холодно: поезд ушел. В одну реку не войдешь дважды. Но он не смог переброситься парой‑тройкой незначительных фраз и закончить разговор, как это следовало бы. Выдержки не хватило. Он увидел, словно наяву, как Антонина выгибается и стонет. От этого даже немного закружилась голова.
– Могу я тебя пригласить на чашечку кофе? – произнес Ветров. – На правах старого друга, разумеется. Знаю как раз одну модную кофейню. Как написал известный глянцевый журнал, это наилучший уголок для задумчивости после внезапного свидания.
– Я согласна, – просто и ясно ответила она.
«Зачем она позвонила? – думал Андрей, когда шел в кофейню, в которой назначил свидание. Уж конечно не потому, что любит. Сама ведь меня бросила. Может, деньги нужны? Или муж бросил одну с ребенком, вот и решила выдернуть меня из запаса?» Но вариант «муж бросил» Ветров отмел сразу же, едва увидев Тоню за столиком кофейни. «Таких женщин не бросают. Изредка их убивают. Но никогда не бросают!»
Антонина отметила, что у Ветрова не осталось и следа от намечавшегося в Таджикистане животика. А плечи стали широкими.
– Отлично выглядишь, – искренне сказала она.
– Спасибо, ты тоже, – с жаром произнес он, уставившись на вырез платья на ее загорелой груди.
– Я правду говорю. Ты что, занимаешься спортом?
– Да. – Ветров не солгал. Но, конечно, не стал распространяться, что толкнуло его в спортзал. Однажды Сталина ущипнула его ниже спины. Да‑да, взяла и ущипнула. То была какая‑то игривая минута в их отношениях. Как раз говорили о литературе. И щипок, по идее, должен был подтолкнуть Андрея на следующий шаг. Но Сталина вдруг стала серьезной.
– Как‑то у тебя слишком мягко. Как желе, – сказала она и отошла.
На Ветрова эти слова произвели шоковое действие. Оставшись один, он начал тыкать себя в ягодицы. Действительно, было очень мягко. Потом пощупал дряблые мышцы. Постучал по отвисшему животу…
После этого внутри него будто что‑то переключилось. Андрей стал бегать по утрам. Записался в спортзал. Через несколько месяцев он, задержавшись как‑то перед зеркалом в ванной, с удовольствием отметил, что живот подобрался, плечи стали шире. Потом ущипнул себя – там тоже появилась упругость. С тех пор Андрей часто проводил «контрольные» щипки, дабы убедиться, что тренировки достаточны.