– Я иногда бегаю, – сказал Ветров, – чтобы меньше болеть. Так сказать, бегом от простуды. Но это все ерунда. Ты лучше расскажи, как ты жила все эти годы?
– Ты не расстроишься, если я скажу, что хорошо?
– Нет, порадуюсь. Хоть у тебя все хорошо.
– А у тебя, можно подумать, плохо?
– Да, в общем и целом, нормально. Только вот недавно, понимаешь, меня зацепила одна мысль: мы не киты.
– Что, прости?
– Мы не киты, представляешь? Если об этом не задумываться, можно жить спокойно. Даже быть довольным собой. – Ветров отломил ложечкой кусок нежного вишневого штруделя. – Но потом – бац! – тебя настигает понимание, кто ты такой на самом деле.
– Не поняла.
– Может, оно и к лучшему. Вот, допустим, есть на свете киты – сильные и благородные гиганты. Они – воплощение всех достоинств. По сравнению с ними мы, люди, – мелкие животные, проводящие жизнь в бестолковой суете.
– А с чего это ты стал думать о китах? – Антонина обеспокоенно посмотрела на Ветрова: все ли с ним в порядке.
– Я прочитал «Охоту на овец» Харуки Мураками. Именно таким было жизненное кредо главного героя. Он понял это, когда увидел в океанариуме китовый пенис, похожий на ссохшуюся кокосовую пальму. Понимаешь? Людям до китов далеко. Во всех смыслах.
– Да‑а, – Антонина задумалась, отрешенно посмотрев мимо Ветрова, – наверное, жаль, что мы не киты.
Они оба чувствовали некоторое воодушевление. Но разум говорил: на этом все и должно закончиться. Что было, то прошло. Теперь у каждого своя жизнь. Не стоит ее усложнять.
– Но с другой стороны, может, и хорошо, что мы не киты, – произнес Ветров, доедая штрудель. – На одном планктоне я бы долго не протянул. Даже с китовым пенисом. Точнее, тем более с китовым пенисом…
|
|
– Всегда приходится чем‑то жертвовать.
В постели они оказались через несколько дней. Поскольку она теперь была замужем, любить друг друга им пришлось днем. Украдкой.
От этого (любовь на грани риска, любовь вопреки запрету, любовь‑безумие!) Ветров распалялся еще больше, а Антонина изгибалась и стонала.
А потом из ее груди вырвалась радуга. В тысячу раз ярче обычной радуги.
* * *
В ту секунду в Москве была всего одна счастливая женщина. Но никому до этого не было никакого дела. Все остальные (десять с лишним миллионов) занимались своими делами. Примерно в то же самое время генерал‑лейтенант Мазуров вызвал подполковника Филина.
– Разрешите? – Константин открыл дверь.
– Проходи, садись.
Окна в кабинете генерала выходили на «Детский мир». Когда Филина после академии взяли служить в главк (по протекции Мазурова, естественно, давно перебравшегося в Москву на повышение), он первое время часто отвлекался во время совещания на красивый вид из окна. Потом привык.
Но долго не верилось, что он обрел‑таки тихую гавань и это уже навсегда. По ночам ему часто снился Таджикистан. Казалось, стоит открыть глаза – и увидишь за окном тутовник. А утром придется идти на остановку возле просыпающегося восточного базара. Ждать служебный автобус и ехать на работу под охраной бронетранспортера.
Ночью в него часто стреляли. Во сне. Он убегал. По желтым барханам. Пули, как град, стучали рядом. А ноги становились словно деревянные. Не слушались. Его охватывал ужас: вот‑вот убьют. Где же автомат, почему нет в руках автомата? Беги же, беги! И тут он просыпался. Рядом мирно посапывала жена.
|
|
Не Леночка.
С ней он встретился еще несколько раз и все как‑то мимоходом. Она приехала из Москвы совсем другой. Не его Леночкой. Чужой. Как Москва может перемалывать людей, он вскоре понял и сам, поступив в академию.
Мазуров выхлопотал ему квартиру в Митино. Об отношениях Константина и Леночки генерал ни разу не заговаривал. А вскоре Филин женился. Жена, хоть и москвичка, но из военной семьи. В начале нового тысячелетия у них родился сын. Подгузники, памперсы и детское питание надолго заняли очень важное место в жизни Константина Филина.
Но главное – у него появилась было мечта. Теперь он точно знал, чего хотел от жизни: свой дом! «Молодым еще можно жить в квартире, – рассуждал Константин, помогая жене стирать пеленки, – но к старости надо иметь свой дом, чтобы можно было обойти его». И еще, думал он, было бы хорошо, чтобы вокруг росли березки. А в соседнем пруду водилась бы рыба…
Правда, он и без пруда был абсолютно счастлив. Любил жену до безумия. На руках носил. По вечерам играл с сыном. А когда ночью слышал рядом с кроватью шепот чуть повзрослевшего сына: «Папа, можно к тебе?» – душа его просто переворачивалась.
Единственное, что чуточку омрачало счастье, это мысль‑пятнышко – все когда‑нибудь заканчивается. Даже безоблачное счастье. Как оно может заканчиваться, Филин прекрасно знал. Оттого и тревожился. И еще ему временами казалось, что однажды он не успеет проснуться и его убьют во сне. По‑настоящему.
* * *
Найденыш не мог прочитать это в протоколе. Но он это знал. Потому что и сам видел точно такие же сны. В другой жизни.
|
|
* * *
– Нам придется сократить агентурные операции в странах СНГ, – сказал генерал Мазуров, – готовь предложения по зоне «Юг».
– Как же так? Это невозможно, – воскликнул Филин. – Узбекистан и Туркмения граничат с Афганистаном. А с Казахстаном у нас общая граница, которая практически открыта. Как можно свертывать операции?
– Что ты мне это доказываешь? Я сам все прекрасно знаю. Выполняй приказ.
– Есть выполнять приказ. – Филин вздохнул. – Неужели нет никакого выхода? Придется же резать по живому.
– Сократили финансирование.
– Надо что‑то придумать, – задумчиво произнес Константин.
– Что? Думаешь, мы не перебирали варианты? Сидят генералы, ничего не понимают, а тут пришел подполковник и сказал, как надо делать.
У Мазурова было плохое настроение. Поэтому спорить не стоило. Но и сдаваться Филин не собирался. Надо было придумать на ходу выход, а потом забросить наживку. Сделать так, чтобы начальство поверило, будто это его собственная, начальства, мысль. Алгоритм известен, дело за малым: найти выход.
– В Узбекистане и Туркменистане приходится работать под плотной опекой контрразведки, – Константин рассуждал вслух, стараясь затянуть разговор, пока не придумает выход (или выход не найдется сам собой, как бывало не раз), – если сейчас откажемся от наработок, потом будет очень трудно восстановить оперативные позиции.
– И тем не менее, Костя. Я слишком долго тебя знаю и слишком хорошо отношусь, чтобы просто так послать к черту и выгнать взашей. Сделай милость: не нарывайся.
– Я тоже вас очень уважаю, – то была, конечно, лесть, но Филин говорил совершенно искренне, и это его немножко извиняло, – вы мой учитель. Вы же прошли всю Среднюю Азию, по кирпичику создавали агентурную сеть. Я просто не могу видеть, как дело, которое вы создавали, пытаются разрушить. Просто отказываюсь принимать в этом участие.
Мазуров как‑то странно хмыкнул и встал из‑за стола. Филин удивленно посмотрел на него. Генерал открыл шкафчик, достал с полок две хрустальные рюмки, полбуханки черного хлеба, завернутого в целлофан. Из встроенного в шкаф холодильника извлек запотевшую бутылку водки и твердый шмат сала.
– Давай выпьем, – сказал Мазуров, выставляя все это на полированный стол.
Константин обомлел. Такого с шефом никогда не бывало. Да, они давно служили вместе, и Мазуров покровительствовал ему. Но при этом все равно оставался начальником. А Константин – подчиненным. Дистанция соблюдалась. Даже роман с Леночкой не позволил перешагнуть эту грань.
– Вот такие дела, Костя. – Генерал нарезал швейцарским перочинным ножиком сало. Положил ломкие кусочки на хлеб.
В Азии им больше всего не хватало именно запотевшей водочки (доведенной в морозилке до кондиции слезы). Не какой‑нибудь польской или местной «отравы». А качественной водки с мягким вкусом, что обжигает не сразу. Сначала бежит по стенкам пищевода холодок, который вдруг начинает горчить. Его сразу же надо закусить ломким кусочком сала (никак не теплым и мягким!) на черном хлебушке.
Закусывать хорошую водку колбасой – это моветон. Так делают только алкоголики. У них‑то обычно и денег нет на хорошую водку. Богатые гурманы закусывают водку икрой. Гурманы победнее – малосольным огурчиком. Но только мужчины, что были вдали от родины, воевали в жарких странах, могут по‑настоящему оценить, какое это удовольствие – качественная водка с холодным салом. В ней душевность, терпкость и немножко ностальгии.
– Возможно, все, что мы делаем, больше никому не понадобится, – с грустью сказал Мазуров, разливая по рюмкам.
– Почему? – Константин даже испугался, что невольно затронул у генерала какие‑то струнки. Он намеренно пошел на лесть, чтобы размягчить начальника. Это был банальный прием, который сработал сверх ожидания. Почему же Мазуров, который сам был опытным разведчиком (иногда Филину казалось, что он даже умеет читать мысли), так легко клюнул?
– На столе президента лежит указ о передаче нас в ФСБ, – ответил генерал.
Слухи о том, что пограничников вернут в госбезопасность, ходили давно, наверное, с того самого момента, как ФПС вывели из КГБ (или как он назывался на тот момент?). Так что Филин им не верил. Но Мазуров, он‑то опытный волк, как мог на такое купиться?
– Это не просто слухи, – хоть Константин и пытался скрыть свои мысли, Мазуров легко разгадал их, – у меня проверенная информация. Дело держится в секрете. Даже наш директор не знает. А я не могу ничего говорить. Все очень серьезно, и раскрывать источники я не имею права.
– Почему же вы мне рассказываете?
– Пей…
Они осушили рюмки, после этого генерал убрал водку обратно.
– Тебе все равно никто не поверит, – сказал Мазуров, – к тому же ты не будешь распространяться, я тебя знаю. А через пару дней это уже не будет секретом. Главк сократят в три раза. Мне уже дали понять, что разведка пойдет под нож первой. Мол, много дублирующих функций. Оставят пару отделов для работы за кордоном. А оперативные единицы, работающие в нашем приграничье и странах СНГ, сократят по максимуму. Теперь соседи будут заниматься оперативной работой.
– Паршиво. – Филину остро захотелось выпить еще рюмку. Но на столе остался лишь бутерброд с салом. Константин проглотил его.
«Возможно, придется искать работу», – подумал он. Впрочем, оставался шанс, что Мазурова подвели источники информации. Такого, правда, раньше никогда не бывало. Зато «проверенные данные» о передаче пограничников в ФСБ возникали уже не раз.
– Обидно, Костя, очень обидно, – с грустью сказал генерал, – я не держусь ни за должность, ни за звание. Понизят завтра – переживу. Но не хочется отдавать псу под хвост то, что вот этими руками создавал. Они же наверху ничего не понимают. Зачем‑то создают комиссии по антитеррору… очередная бюрократическая выдумка. Кто там будет реальной работой заниматься? Только бумаги разводить мастаки. А прекрасно выстроенную систему ломают…
– Георгий Остафьевич, вы сами меня учили: настоящий разведчик должен применять оперативное искусство не только в поле, – с жаром произнес Филин, стараясь убедить не столько начальника, сколько себя. – Против начальства – оно, может быть, еще полезней. Вы сами это говорили.
– Говорил. А ты что хочешь этим сказать?
– Ничего. Я не знаю. У меня недостаточно информации, чтобы запланировать какую‑нибудь оперативную комбинацию. Может быть, стоит как‑то донести до руководства, что у нас основное направление, что не стоит ампутировать прекрасно работающий орган? Пусть даже слегка преувеличить опасность… у нас же масса взрывоопасной информации. Может, реализовать ее так, чтобы добиться у руководства понимания в этом вопросе?
– Никак ты этого не добьешься, Костя, – Мазуров отмахнулся. – Не волнуйся, тебе ничего не грозит. Ты специалист по Афганистану. Это направление будут только развивать. В крайнем случае – тебя с руками и ногами возьмут в службу внешней разведки. Я лично дам рекомендации. Так что не волнуйся. Иди, готовь предложения.
Филин ушел. Но он знал: зерно заброшено. Прорастет ли оно – другой вопрос. На следующий день по радио передали, что президент своим указом ликвидировал Федеральную пограничную службу, передав ее функции в ФСБ. В главке об этом заговорили все и сразу.
– Крантец нам, теперь все маши деньги будет ФСБ себе забирать, нам крохи достанутся, – говорили в курилках.
– Генеральские должности точно порежут. Не быть тебе, Михалыч, генералом. Так и умрешь полковником.
– А тебе что, светило генералом стать? Для нас ничего не изменится. Пусть начальство переживает.
В разведотделе тоже ходили разговоры. Филин обсуждал новости со всеми, но не говорил, что знал их заранее. А после обеда его вызвал Мазуров.
– У меня к тебе доверительный разговор, – произнес он, – в свете последних событий. Боюсь, наверху не представляют, какую угрозу таят действия террористов для России.
– Полностью с вами согласен. – Филин мысленно улыбнулся. «Кажется, сработало».
– Надо проинформировать руководство о планах террористов. Возьми наихудший вариант развития событий, – сам Мазуров искренне считал, что это его идея. Он много думал над этим, потом в разговоре с Филиным у него возникла какая‑то смутная догадка. А окончательно план созрел… ночью. Ему приснилось, как он докладывает, что Бен Ладен украл атомную бомбу и собирается провезти ее через границу. Причем даже во сне он понимал нелепость этого вымысла. Ему, однако, поверили, и вопрос сокращения отпал сам собой.
Проснувшись, Мазуров знал, как действовать и кому конкретно положить на стол «страшилку».
– Какие у тебя есть данные по планам «Аль Каиды»? – спросил он.
– Все в этой папке.
– Докладывай сам.
– Есть данные, что «Аль Каида» создала своего рода дочернюю организацию – «Братство во имя истинного ислама», – произнес Филин. Это было чистой правдой, и докладывалось об этом уже не раз.
– Собственно говоря, ничего нового Бен Ладен не изобрел, – продолжал Константин, – этот метод придумал еще Абу Нидаль, которого сами иракцы убили в Багдаде перед американским вторжением. Он создавал организации‑фантомы, которые брали на себя ответственность за теракты, а потом растворялись. Как бы то ни было, основная угроза сейчас исходит от «Братства». Вот лежит аналитическая справка, в которой я обосновываю это предположение.
– Говори конкретно, ты не на митинге. Что именно следует ожидать?
– Массовые теракты. – По глазам генерала Константин понял, что они уже обсуждали не реальную угрозу, а «страшилку», которую надо было придумать здесь и сейчас.
Собственно говоря, последние сутки Филин тоже размышлял над этим: какой бы придумать жуткий план, якобы разрабатываемый террористами? Угроза обязательно должна исходить из стран СНГ. По долгу службы Филин знал, что с агентурой у других российских ведомств неважно. После распада Союза вся база и сеть осведомителей остались у суверенных государств. Создавать новую было сложно. Тем более что против наших разведчиков работали бывшие коллеги, которые прекрасно знали формы и методы работы российской (читай: бывшей советской) разведки. Более того, часто были лично знакомы с теми, кто должен был создавать на их территории агентурную сеть.
К тому же ФСБ не имела права вести оперативную работу за рубежом. А СВР и так сокращала операции по всему миру. На создание работоспособных резидентур необходимы силы, средства и время, которых не было. Вот и выходило, что только разведка пограничных войск могла реально собирать информацию и проводить операции в странах СНГ. Так рассуждал Филин. Значит, надо убедить правительство, что террористы хотят нанести удар по России с территории СНГ.
– В Казахстане террористы планируют оборудовать подпольное производство отравляющих веществ. Кроме того, террористы проявляют интерес к психотропному оружию. Как сообщает наш агент, накануне в тайное убежище Усамы Бен Ладена в горах на границе Афганистана с Пакистаном прибыл шейх Мансур. Он продемонстрировал Бен Ладену некое отравляющее вещество, украденное в одной из секретных российских лабораторий.
– Производство? – задумчиво произнес генерал. – Не сильно ли ты хватил?
– Возможности у них есть. Если даже под Парижем пытались организовать производство отравляющих веществ, почему не могут сделать это в Казахстане? А там граница с Россией открыта.
– Хотелось бы более конкретно.
«Это уже деловой разговор», – подумал Филин. Он понял, что хотя это и не произносится вслух, но они здесь и сейчас вдвоем сочиняют небылицу. Страшную небылицу. Которая призвана стать ложью во спасение разведки пограничных войск.
Угрызений совести не было. Наоборот, он верил в правоту своего дела. Недавно он перечитал книгу братьев Стругацких «Жук в Муравейнике». Увидел ее совершенно другими, чем в детстве, глазами. Особенно задел за живое монолог главы КОМКОНа‑2 (своего рода контрразведки). Его вполне можно было отнести и к современным спецслужбам: «Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценили опасность. И если в пашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения… мы обязаны предположить, что где‑то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. И слава богу, если потом это окажется не так».
«А сейчас воняет не серой – порохом, – рассуждал Филин, – и мы обязаны спасти свою агентурную сеть».
– Источник предполагает, что это был препарат девипам, – на выдохе произнес Константин, дальше пошло само. – Этот препарат – модификация новейшего психотропного вещества, разработанного в наших лабораториях, которое можно использовать как оружие массового поражения.
– Психотропное вещество как оружие массового поражения? – переспросил генерал. – Ты думаешь, что говоришь? Это же бред.
– Так сообщает агент. – Филин развел руками (на самом деле это была импровизация). Мазуров, кстати, не обманывался в этом, а подключался к процессу творчества. Константин же считал: раз мысль вылетела, ее надо развивать и заканчивать. Вдруг это озарение?
– Я не химик, – произнес он, сочиняя на ходу, – психотропные вещества опаснее обычных отравляющих хотя бы потому, что их применения не ожидают. Нет разработанных систем защиты. Недостаток психотропных веществ: их надо вводить внутривенно. То есть долгое время они оставались непригодными для массового применения. Но есть информация, что девипам имеет воздушно‑капельное действие. Его нужно распылять. Или им можно отравить водопровод. В результате получаем целый город, сошедший с ума.
– Девипам, девипам… Ничего не слышал…
– У меня тесть работает в одном из «ящиков». Случайно проговорился. Также он сказал, что организовать массовое производство девипама нетрудно – это, мол, оружие двадцать первого века. С одной стороны – оно не смертельное, вроде как гуманное. Но человек фактически превращается в овощ. И противоядия нет никакого.
– Значит, если я тебя понял, «Аль Каида» планирует организовать массовое производство девипама в Казахстане, а потом устраивать теракты в России?
– Да.
– Готовь справку. Только не напирая на девипам. Не надо. Пахнет бульварщиной. Пиши через запятую: отравляющие и психотропные вещества.
– Есть.
– Бумага чтобы через час была у меня на столе.
* * *
Найденышу предъявили обвинение еще и в фальсификации документов. Следователь спросил: что вы можете объяснить? Ничего, ответил Найденыш, откуда мне знать?
«Это кошмар. Это какой‑то кошмар, – думал он, – я хочу проснуться. Или уснуть, но оказаться там, в Таджикистане. Чем я прогневал тебя, Господи? За что ты наказываешь меня так? Ты ведь знаешь, что я не убивал! Я не мог убить! Да они вообще принимают меня за другого. Объясни им их ошибки, Господи!»
* * *
– Мы тебя грохнем, сука, – услышал Ветров знакомый голос.
– Кто вы такой? – Голос журналиста дрогнул. «Спокойно, – мысленно приказал себе Андрей, – нельзя показывать страх. Да и кого бояться? Это же шваль».
– Я – твоя смерть.
Глава 4
…Константин Филин чуточку опоздал на совещание Федеральной комиссии «Антитеррор». Он впервые был на Старой площади и потому не сразу нашел нужный подъезд. Лейтенант в форме Федеральной службы охраны изучил его удостоверение и стал искать фамилию в списках.
– Вот она – двадцать пятый номер, Федеральная пограничная служба, – Константин указал на свою фамилию, желая помочь медлительному лейтенанту и тем самым ускорить процедуру.
– Оружие у вас есть? – флегматично спросил лейтенант.
– Нет.
– Проходите. Вот здесь. Через рамку.
«Как в аэропорту», – подумал Филин. На совещание, проходившее в администрации президента, он попал в самый последний момент. Вообще‑то от Федеральной пограничной службы был записан заместитель начальника разведывательного управления генерал‑лейтенант Георгий Мазуров – прямой начальник Филина. Но тот в последний момент узнал, что никого из первых лиц там не будет, и тоже послал подчиненного.
– Если будет обмен информацией, прочти донесение Ключника, – напутствовал генерал, – то, что ты вчера составил. А так молу и. Не вылезай без надобности. Когда будут обсуждать план совместных мероприятий, постарайся, чтобы мы лишний раз не мелькали, но в самых важных пунктах, фигурировали.
Филин прекрасно понимал, какие пункты считал самыми важными генерал: те, под которые могло быть предусмотрено дополнительное финансирование. Сейчас как раз обсуждался бюджет на следующий год.
Поначалу он думал, что ехать надо в Кремль. Оказалось – всего лишь до станции метро «Китай‑город» – на Старую площадь.
– Куда вы прете, молодой человек? – Тетка с плечами отставной пловчихи оттолкнула Константина и встала впереди на эскалатор.
Люди в метро не знали, что этот человек с приплюснутым носом, которого они безжалостно пихали локтями, которому оттаптывали в толпе ноги, нес очень важную информацию в администрацию президента. А если бы и знали, им, признаться, было бы на это глубоко начхать. Пусть хоть что несет, лишь бы сам не толкался.
В коридорах администрации президента царила заповедная тишина. Практически все двери были закрыты. Кроме одной – в комнате совещаний. Картинка внутри на миг показалась Филину сюжетом из Кафки: на стульях, расставленных вдоль стен и вокруг прямоугольного стола, в полном молчании сидели люди. Они были в строгих костюмах или военной форме. Их глаза смотрели в одну точку – на пустое кресло во главе стола. Ни вздох, ни кашель – ничто не нарушало заповедной тишины.
Филин молча вошел и сел. Огляделся. Знакомых лиц вроде бы не было. Посмотрел на часы: судя по времени, совещание уже шло десять минут…
Наконец отворилась одна из дверей позади кресла. В зал вошел невысокий полненький человек. При его появлении все встали.
– Садитесь, – сказал вошедший, занимая место во главе стола.
Совещание началось с обсуждения повестки, а потом первый докладчик стал долго и нудно рапортовать об успехах.
– Я ничего не пропустил? – прошептал вошедший человек, занимая место рядом с Филиным.
Но прежде чем Константин услышал этот голос, он почувствовал запах. Тонкая струйка терпкого одеколона влетела в ноздри. От вошедшего человека шел легкий аромат душистого перца, перемешанного с дорогим табаком, – запах модного парфюма. Но сквозь него пробивался свой запах, который не мог перебить никакой одеколон. Который не поистерся со временем и который Филин отличил бы от миллиона других. То была слабая ленточка шафрана, незримо тянувшаяся от человека. Для Филина именно она была визитной карточкой Дровосека.
– Ты как раз вовремя, Александр, – прошептал Константин. Он сразу вспомнил это имя, хотя опп не виделись с тех самых пор…
– Какими судьбами? – улыбнулся Игнатьев. Неожиданно он поймал себя на мысли, что рад видеть этого пограничника. «Сколько лет‑то прошло? Сразу и не вспомнишь». А Филин подумал: может, попробовать запустить дезу через него? Когда информация приходит из нескольких источников, это всегда убедительней…
* * *
– Распишитесь вот здесь, – следователь протянул протокол.
– Зачем, я же ничего еще не сказал, – удивился Найденыш, протягивая руку сквозь решетку клетки.
– Это о том, что вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний.
– Думаете, есть смысл предупреждать? – Подследственный улыбнулся. – Я же все равно ничего не помню.
– Тем не менее вы заявляете, что вас подставили.
– Да.
– Но откуда вы это знаете, если у вас отшибло память?
– Я что‑то смутно припоминаю. – Найденыш покрутил ладонью вокруг головы. – Это такие смутные образы. Но, по‑моему, это было, точно было. Стрелял другой человек. А потом вложил пистолет в мою руку.
– Вас опознал свидетель.
– Он подошел гораздо позже.
– А говорите, что ничего не помните. – По голосу следователя было ясно: тот не верит ни единому слову обвиняемого.
Найденыш вздохнул.
Уже несколько недель он носил вновь обретенное имя. Но оно было будто с чужого плеча.
Странное дело, раньше казалось: стоит обрести свое «я» и все станет ясно. Однако все стало лишь запутанней. А сам он оказался в пропахшей влажными тряпками и человеческим потом камере. Вот куда его завели поиски имени!
– Распишитесь. – Следователь подал Найденышу протокол допроса.
– У вас хороший почерк. – Обвиняемый просмотрел писанину. – В армии писарем были?
– Я не служил. – Следователь резко застегнул молнию на кожаной папке
* * *
В «Советском труде» был вечерний перекрут. Так называли планерку по выпуску номера на Москву. Ответственный секретарь черкал красным маркером по макетам полос.
– Сюда ставим комментарий на расформирование ФПС. Ветров, готов материал?
– Всегда готов, – ответил Андрей, – вернее, давно готов.
– Предлагаю заголовок: «Пограничные собаки станут гэбистскими суками», – дежурный редактор рассмеялся.
– Можно, но это не наш формат, – ответил ответсек. – Придумайте что‑нибудь попроще. Вроде – «Перешли границу ФСБ».
– Гениально, – воскликнул Ветров, – так и сделаем.
– А здесь что, – ответсек перевернул макет полосы, – что это за центровик такой?
– Интервью с вице‑премьером, единственной женщиной в правительстве, – ответил редактор отдела политики.
– Она сказала что‑то умное?
– Что умного может сказать женщина?
– Тогда зачем ставить центральным материалом на полосе? Уберите в колонку.
– Так она же вице‑премьер! Можно сказать, наш ньюсмейкер.
– Хорошо, только вам не кажется, что заголовок «Главному меня научила мама» несколько скабрезен? – Ответственный секретарь загадочно улыбнулся.
– Можно поменять: «Не надо бояться перемен».
– Он тоже несколько скабрезен…
– А почему тебе не нравится про маму, объясни, – с напором спросил редактор отдела политики.
– Ну как бы сказать… – ответсек как‑то неуверенно улыбнулся и не стал продолжать.
– Я имел в виду, – «политик» стал водить ручкой по тексту, – что, мол, мама меня научила не лгать, честности, доброте, не бояться работы. А что ты имел в виду?
– Да примерно то же самое, только все равно скабрезный заголовок. Ладно, оставь «Не надо бояться перемен». Но подумай еще, может, родится что поприличней. А то заголовок, как в заводской многотиражке. Есть еще какие‑нибудь заявки?
– Есть, – произнес Ветров, – заметка про «потеряшек». Очень интересная тема: люди теряют память. Это целая эпидемия. Я как раз хотел предложить заметку в номер.»
– Нет, у нас сегодня плотный номер. Материал про «потеряшек» я читал. Он хороший. Мы его сунем в один из ближайших номеров. Но не сегодня. А вообще, было бы неплохо, если бы отдел расследований занялся шахидами.
– Их подготовкой? Или мишени им подыскать? – съязвил Ветров.
– Разработайте тему. – Ответсек пропустил замечание мимо ушей. – У нас стали часто совершать теракты камикадзе. Откуда они берутся? Сначала они были только в Чечне, потом появились в Осетии. Возможно ли, что завтра шахиды придут в Москву? По‑моему, очень интересная тема, поработайте над ней.
– Поработаю, – согласился Андрей, – тем более на меня как раз охотится один террорист. По всему – камикадзе. Возьму у него интервью.
Ветров шутил, хотя на самом деле ему было страшно. Рассчитывать он мог только на себя. Телохранителей никто не приставит. Чего ожидать от психа – неизвестно. Но Ветров решил не менять образ жизни. «Захотят достать – все равно достанут», – рассудил он. После подписания номера Андрей пошел в бар на углу улицы «Правды». Все журналисты так и называли его «На углу». А еще – у Хоттабыча. Официально у бара было какое‑то иное название. Хозяином здесь был пожилой ассириец, которого все звали Хоттабычем. Его настоящего имени (как и названия заведения) никто не помнил.