– Кого‑нибудь еще недосчитались? – поинтересовался Роггер.
– Мы каждый день проводим среди молодых рыцарей перекличку. И вроде бы после Перрила никто не пропал.
Перрил сир Коррискан тоже был их союзником. Получил рыцарское звание незадолго до исчезновения. Из следов осталась лишь кровь на постели. Этого юношу, как знала Дарт, Катрин искала еще старательнее, чем остальных.
– Столько народу съехалось, – сказал Роггер, – авось кто‑то да обронит словечко‑другое. Поглядим, может, что и удастся разузнать.
– Будь осторожен.
Судя по выражению глаз, в удачу Катрин не верила. Роггер тоже это понял.
– Мы еще не проиграли. И если виноват Одноглазый или кто‑то из его приспешников, мы до них доберемся.
Глаза ее остались такими же пустыми.
– Может, это и ни к чему, учитывая, что творится в Мириллии. Может, нам лучше примириться, чем искать, кого обвинить. Выкинем из Эйра Аргента – и станем слабее. А нам сейчас нужна вся наша сила.
Дарт изумилась. Никогда еще она не слышала от смотрительницы таких слов.
Роггер и тот онемел.
– Нет! – воскликнула девочка, вспомнив недавний разговор, попытку подкупа и угрозы. – Филдс фальшивит. Он ищет не блага для Мириллии, а власти для себя! – И Дарт пересказала обоим, о чем разговаривала со старостой.
Теперь изумилась смотрительница.
– Аргент хочет, чтобы ты шпионила? За мной?
Дарт кивнула.
– Не теряйте бдительности, смотрительница Вейл. Лучше быть в меньшинстве, но остаться честным, чем в большинстве и поддаться порче!
– Устами младенца глаголет мудрость, – усмехнулся Роггер.
Катрин откинулась на спинку стула.
– Я слишком долго пробыла в этой башне.
– Но ты не одинока… – сказал Роггер. – И со дня на день здесь будет Тилар.
Последние слова, казалось, скорее ранили, чем утешили Катрин. Дарт слишком хорошо ее знала, чтобы не заметить, как горько сжались губы и потемнели глаза. Отношения с бывшим женихом были у смотрительницы еще сложнее, чем со старостой.
Роггер же как будто не обратил на это внимания.
– Приедет Тилар, и дело прояснится.
Ничто не могло быть дальше от правды.
Но Дарт на сей раз промолчала.
Солнце уже село, прозвенел первый вечерний колокол, когда девочка закрыла наконец за собой дверь своей комнаты. Сняла плащ, отстегнула меч, стащила сапожки. Устала она так, что мысли путались и на душе было грустно.
После ухода Роггера она только и делала, что бегала по поручениям смотрительницы. Забот, казалось, становилось все больше с каждым колоколом, приближавшим день церемонии. Еще Дарт пришлось побывать на уроке верховой езды, посвященном уходу за лошадьми и сбруей, и брыкливый мерин наступил ей на ногу. Теперь она прихрамывала и на верхушку Штормовой башни поднялась из последних сил.
Но здесь ее ждала собственная комната – примыкавшая к покоям смотрительницы крохотная каморка, где раньше жила служанка. Зато принадлежала она только Дарт, и это было чудесно. В ней даже окно имелось, узкое, выходившее на внутренний двор, где рос гигантский вирм – змеиное дерево.
Оставшись в одних чулках, девочка, прихрамывая, подошла к окошку. Щен тем временем потянулся, покружился на месте и свернулся калачиком на полу.
Над облетевшими ветвями змеиного дерева висел серп малой луны, скользившей к закату. Холодно сверкали звезды. Глядя на них, Дарт вяло перебрала в уме дела, намеченные на утро. Завтра должны были прибыть еще два посольства, из Неверинга и Пяти Рукавов.
Когда оконное стекло затуманилось от ее дыхания, она отвернулась.
И снова вспомнила случай, о котором не могла забыть после поездки со смотрительницей Вейл в Ольденбрук. Перед мысленным взором Дарт явился бронзовокожий мальчик, бывший соученик по школе в Чризмферри, ныне – служитель бога Джессапа. Их встреча в Высоком крыле, блеск его зеленых глаз.
Интересно, приедет ли он на церемонию? Отправит ли его лорд Джессап с посольством?
Мысль об этом слегка пугала девочку – он узнал ее; возможно, видеться с ним опасно. Но… почему‑то и согревала.
Дарт вздохнула, покачала головой.
Отошла от окна, однако постель расстилать не стала. День еще не завершен.
Она взялась за меч.
Встала в боевую стойку, вскинула его и принялась за упражнения. Никто не следил за ней, поэтому напряжения она не испытывала и с каждым выпадом чувствовала себя все увереннее. Впервые ощутила, как один прием перетекает в другой. И, повторяя их раз за разом, наконец‑то начала понимать – отражает и наносит удары не меч. Она сама – ее тело, ее сердце.
Остальных вечерних колоколов она не слышала. Настала ночь, а Дарт все продолжала танец с мечом.
В одиночестве.
Но с затаенной, то и дело возвращавшейся мыслью.
Приедет он или нет?
Глава 4
ЗИМНИЙ ПЛАЩ
Брант изнемогал.
Он с хмурым видом стоял на стуле, растопырив руки, а вокруг суетилась толпа женщин, которые бесконечно подгибали и складывали, подкалывали и прищипывали красовавшийся на нем пышный наряд. Тут же метался вертлявый мастер‑портной, то отдавая указания, то заново что‑то измеряя. Наконец он хлопнул в ладоши:
– Чудесно! Только слегка поднимем воротник – чтобы скрыть шрам на горле.
Брант с облегчением опустил руки.
Парадное одеяние было синего цвета – штаны темные, куртка посветлее, лазурного оттенка. Отделка указывала на должность Длани крови – красный кант на штанах, такая же лента, приколотая золотой застежкой к плечу, ряд золотых пуговиц на куртке. Поверх всего – темно‑синий короткий плащ с красными кисточками.
– Снимайте! – велел портной. – Сделаем последнюю подгонку, к утру будет готово. – И поторопил: – Скорее! У нас еще три Длани не одеты.
Брант слез со стула, снял новый наряд. Всех проводил, закрыл за ними дверь. Натянул привычный, поношенный кожаный костюм, обулся. Увидел свое отражение в зеркале, которое принес портной. Вскинул подбородок, провел пальцем по шраму.
Память о другой жизни… давно забытой.
Он отвернулся от зеркала. Еще раз облегченно вздохнул. Теперь можно взять лук, удрать отсюда и провести остаток дня в покое.
В Высоком крыле царила суматоха. К дороге готовилась половина Дланей. Прочие оставались при лорде Джессапе, который свои владения покинуть не мог. И послезавтра, на посвящении регента в рыцари, представлять его светлость и государство должны были избранные.
Мысль о грядущих празднествах взбудоражила весь кастильон. Еще бы, после долгой зимы, унылых, однообразных будней – веселье и пышные наряды.
Но Бранту эта суета казалась глупой. Церемония посвящения, конечно, всего лишь жест. Символ объединения и исцеления Первой земли. Сам он с удовольствием отказался бы от участия в ней – когда бы не имел причин ответить на просьбу лорда Джессапа согласием. Во‑первых, в подобных случаях никогда не отказывают. А во‑вторых, ему хотелось разузнать побольше о паже смотрительницы.
Он тронул камень, висевший на шее.
И тут в коридоре раздался восторженный вопль.
Что еще случилось? Брант подхватил колчан и лук, метнулся к двери.
Открыл ее и услышал ликующий голос Лианноры, госпожи слез:
– …Непременно надо сшить до отъезда! Чудеснейший выйдет плащ!
В коридоре Брант увидел, как Лианнора целует в щеку высокого мужчину с длинными светлыми волосами, связанными сзади шнурком. Тому пришлось нагнуться, чтобы получить поцелуй. Худое лицо, темные, жесткие, как кремень, глаза. Глава кастильонной стражи. Он был неравнодушен к госпоже слез, и все об этом знали.
– Спасибо, Стен! Подарок как нельзя более кстати. – Лианнора захлопала в ладоши.
Портной, стоявший рядом, ее радости явно не разделял. Сказал, хмурясь:
– Шкура свежая… чтобы выделать к сроку, понадобится много Милости и алхимии.
– Меня не волнует, во что это обойдется, – ответила Лианнора. – Плачу из собственного кошелька.
Брант хотел было пройти мимо, но она его заметила. Неприязненно усмехнулась и спросила:
– На охоту собрались, мастер Брант? За парочкой тощих зайцев и птичек?
Он пожал плечами.
– Как повезет.
– Может, возьмете с собою Стена? Похоже, он способен поучить вас охотиться в здешних лесах.
– Сам справлюсь. Благодарю.
Брант двинулся прочь, но она загородила ему дорогу. И показала на подарок стражника.
– Вот добыча настоящего охотника!
На полу лежала раскинутая шкура.
Лианнора, не заметив, как Брант изменился в лице, отвернулась.
– Белый мех изумительно подойдет к новому платью. – О мальчике она уже забыла и всецело сосредоточилась на портном. – И уши с серыми пятнышками надо сохранить непременно, пустить на капюшон. Тогда каждому будет понятно, что волк не простой. А настоящий пещерный!
Брант невольно попятился.
Волчица, которая выслеживала его в лесу, изможденная, умиравшая от голода, вымолившая у него добычу. Это была ее шкура.
Снятая не долее чем полдня назад. Со свежими следами крови. С неровным разрезом на одной из задних лап. Оставленным не ножом охотника, а железным силком – жестокой ловушкой. Сколько же волчица, пытаясь вырваться, билась, что изрезала лапу проволокой до кости?
Он бросил взгляд на начальника стражи. Тот ничего вокруг не замечал, упиваясь вниманием Лианноры. Мясник, а не охотник.
Брант запомнит это.
Он направился к выходу из Высокого крыла. Теперь, до отъезда в Ташижан, необходимо успеть еще кое‑что сделать.
Брант был охотником, который следует Пути и почитает его; он знал, что заставило волчицу идти за ним по лесу и загнало ее в силок, притупив осторожность.
Не только голод.
Две пары глаз в подлеске, которые он успел заметить. Волчата, детеныши.
Она зашла очень далеко от родных мест, пытаясь их спасти, доведенная до отчаяния. И теперь, согласно Пути, ответственность за малышей легла на его плечи.
Выбора нет.
Он должен их отыскать.
Город на опорах трещал и стонал. Мороз усиливался, как казалось Бранту, с каждым вздохом. Задувал порывами ветер. Шел снег, и пахло надвигающимся ураганом. Брант посмотрел в небеса. Над головой они были еще довольно светлыми, но на севере собирались тяжелые, черные тучи. Над замерзшим озером вставал морозный туман.
Мальчик перевел взгляд на земляных великанов, стоявших на страже у подножия башни. Те в своих огромных тулупах зябко поеживались. Ветер пробирал насквозь.
– Эти паршивцы пришли с той стороны, – вытянул здоровенную ручищу Малфумалбайн. – Видали бы вы их. Вопят, в щиты колотят – будто голыми руками змея придушили.
Дралмарфиллнир угрюмо кивнул.
– Точно, точно. А уж элем несло! Учуяли мы их прежде, чем увидели.
Брант посмотрел туда, куда указывал Малфумалбайн. Следы Стена и его людей еще хорошо видны. Он легко доберется до места.
– Может, не пойдете? – предложил Малфумалбайн. – Погода портится. Как бы чего не вышло. Лучше завтра поохотитесь.
Брант покачал головой. Отложить свое дело он не мог.
– Вернусь к первому вечернему колоколу.
Дралмарфиллнир закатил глаза, не одобряя этакой глупости.
Мальчик вышел за дверь.
– Эй! – крикнул вслед ему второй великан. – Коли наткнетесь на какого облезлого зайца, вспомните о бедняге, которому не помешают новые рукавицы!
Брант помахал рукой в знак того, что понял, и натянул на голову капюшон. Братья за его спиной тут же заспорили, кому рукавицы нужны больше. Шутливая перебранка и смех слышались еще долго, пока мальчик не отошел от башни на пол‑лиги.
Но вскоре его попутчиком на тропе, проложенной отрядом Стена, остался только ветер. Он налетал порывами, стонал и завывал. Снегопад прекратился, выглянуло солнце, слепя своим отражением во льдах. Единственное отдохновение взгляд находил в туманных островках, державшихся меж ледяных торосов.
Минуя один такой островок, Брант вспомнил туманы своей родины, облачного леса Сэйш Мэла. Там, в отличие от здешних, они были теплы, душисты, оседали росой на зеленой листве. Само воспоминание о них согревало… пускай с ним вместе возвращалась и боль.
Матери своей он не знал – она умерла, когда он появился на свет. Но мальчик хорошо помнил день, когда в схватке с пантерой погиб отец. Тот день стал концом его прежней жизни и началом новой. В Сэйш Мэле, где почитали Путь и звери, и люди, сиротам не приходилось умирать с голоду или просить милостыню. Царство было богатое. Лес благоприятствовал щедрости своих обитателей, успешно торговавших мехами, деревом, благовониями.
Бранта приняли в школу под руководством самой Охотницы. Там жилось хорошо – его окружали друзья, учение давалось легко, оттачивались охотничьи навыки, зрение, слух и обоняние. А отец… Он не ушел навсегда – мальчик мог бы поклясться, что видел иногда его тень, скользившую среди ветвей. В родных краях было легко и горевать, и утешаться – как ни в одном другом месте.
И все освещал Путь.
Но время прошло незаметно, словно пантера, прокравшаяся в зарослях. Брант отличался смышленостью не по годам, и им заинтересовались ученые мастера и даже сама Охотница.
На этом все и кончилось.
Воспоминание болезненно отозвалось в сердце, и он едва не схватился за грудь, где висел сокрытый под мехами и кожей камень. Не преклони он тогда колена перед Охотницей, будь поумнее, выброси проклятый камушек, дар бродячего бога, – и все сложилось бы иначе.
Но он преклонил колено.
А много раньше продел шнурок в камень и стал его носить. Как выбросишь?.. Это была память об отце, не только о безумном боге. На бродягу они наткнулись вдвоем. И это стало их общим секретом. Брант хранил его с гордостью.
А потом встретился с Охотницей, богиней и повелительницей Сэйш Мэла.
И жизнь его кончилась.
Тут, отвлекая мальчика от горьких мыслей, к стонам ветра присоединились иные звуки. Он услышал треск ломающихся ветвей, шорохи, скрип. Впереди шумел сотрясаемый ветром лес.
Брант обошел ледяную глыбу, и перед ним вдоль озерного берега встала стена тумана, такого густого, что и ветер не в силах был его развеять.
Следы вели туда. И мальчик ускорил шаг, мечтая наконец дать отдых горевшим и слезившимся глазам, измученным сверканием льда.
Туман походил на пенную полосу прибоя. Ветер, беснуясь, как море в шторм, накатывался на него яростными волнами, словно пытался пробиться в глубину леса.
Брант, не обращая внимания на холод, скинул капюшон – чтобы лучше слышать. Уху ничто не должно мешать. Затем встал на колени и быстро, сноровисто натянул лук.
Поднялся, шагнул в туман, и тут же озеро позади него пропало, солнце превратилось в тускло светящееся пятно над головой, и даже деревья исчезли. Он видел всего на несколько шагов вокруг.
Но под ногами лежала протоптанная людьми Стена тропа, по которой нетрудно будет вернуться. И Брант двинулся по ней, стараясь ступать след в след. Это позволяло не оставлять своих следов, да и идти было легче, чем по нетронутым, покрытым коркой наста сугробам.
Он старался двигаться как можно тише, постоянно прислушиваясь.
Когда Брант миновал опушку, ветер стих. Скрип и потрескивание ветвей прекратились. Пала тишина, столь же плотная, что и туман.
А тот становился все гуще. Единственный знак большого мира – тропа, оставленная стражниками, и та укорачивалась на глазах по мере того, как сумеречная пелена приближалась со всех сторон, гасила солнце.
Глубокая тишь воцарилась вокруг.
Сначала он учуял кровь. Землистый привкус в воздухе. Потом вышел к месту убийства.
На заснеженной прогалине цвел мрачный, зловонный цветок. Деревья здесь расступались, небо над поляной было чуть светлее. Кровь замерзшими струями пятнала снег от ее середины до древесных стволов.
Брант остановился на краю.
Волчица защищалась. Ее прикончили не с первого удара – то ли решили жестоко позабавиться, то ли промахнулись спьяну. Мальчика пробила дрожь сострадания.
В луже крови, покрытой льдом, лежали заиндевевшие останки. Освежевали добычу прямо здесь. Мяса не взяли, только шкуру. Ненужные ее обрезки бросили в стороне. Брант наклонился, разворошил их. Мех с живота, слишком редкий, не имевший никакой ценности. Разбухшие от молока соски. Он скрипнул зубами. Убийцы не могли их не заметить, не понять, что волчица кормила детенышей.
Но их интересовал только мех.
Он вытащил нож, отрезал два самых тяжелых соска, бережно спрятал в глубокий карман куртки. Их он попозже похоронит. А истерзанная, почерневшая от мороза плоть будет лежать здесь. Но недолго. Если люди Стена не нуждаются в добром мясе, оно накормит других падалыциков.
Брант выпрямился, огляделся. Видимо, только человеческий запах и удерживал до сих пор голодное зверье в стороне. Незарытое дерьмо, пятно замерзшей мочи, оставленные пьяными. Кучка блевотины, от которой все еще разит элем.
Отчего вывернуло этого человека – от избытка выпитого? Или от вида бойни?
На одной из задних лап он, как и подозревал, увидел железную петлю силка. Кость была сломана.
Мальчик судорожно втянул воздух носом. Волчице уже не поможешь, не облегчишь ее страданий. Мясники Стена ничего не знают о Пути, чести, ответственности охотника перед зверем.
Зато знает он.
Брант начал обходить поляну по кругу и нашел следы маленьких лапок. Таких крохотных, что под ними и наст не промялся. Несколько отпечатков были кровавыми, ярко выделялись на снегу.
Малыши выходили из укрытия. Приближались к матери, обнюхивали ее холодные останки, чуяли ее кровь. Брант понимал эту боль. Однако облегчить ее он тоже не мог – только прекратить поскорее.
Он вынул стрелу из колчана. Согрел дыханием замерзшее оперение. Их конец будет быстрым. Более милосердным, чем смерть от голода и холода в какой‑нибудь норе. Он завершит то, что должны были сделать Стен и его люди.
Брант сошел наконец с протоптанной другими тропы, начал пролагать свою, следуя за крохотными вмятинками на снегу. Волчата, конечно, будут держаться вместе.
Что им еще остается?
На сломанной колючей ветке ежевичника висел клочок черной шерсти. Брант потрогал его, поднялся с колен.
И хмуро сдвинул брови. Охота затянулась дольше, чем он рассчитывал. Пришлось изрядно углубиться в лес. А волчат все не видать. Неужели они его слышат и чуют? Пещерные волки славятся, конечно, своей хитростью. Но эти‑то совсем еще крохи. К тому же находятся в чужом, незнакомом лесу, далеко от родных горных логовищ Туманного Дола, северного царства.
Время выходило. Неба в затянутом туманом лесу Брант различить не мог. Но ощущал запах снега в воздухе и знал, что приближается ураган. В Ольденбрук до начала снегопада не успеть.
Тем не менее он двинулся дальше. Возвращаться нельзя. Если Путь ведет в пасть бури, быть посему.
Пробираясь сквозь ежевичные заросли, он краем глаза заметил мелькнувшую впереди тень. Застыл на месте, не поворачивая головы. Напряг все чувства. И разглядел наконец у самой земли горящие глаза.
Волчонок. Один.
А где второй?
И тут с небес внезапно полетели крупные хлопья. Густо, со всех сторон. Только что ни одной снежинки, и вот уже сплошная завеса кругом. Как будто кристаллизовался сам туман и начал осыпаться снегом.
Невероятно холодным.
Снежинки, касаясь лица, ресниц, не таяли, а примерзали.
Брант шелохнуться не успел, как чуть ли не из‑под ног у него выскочил заяц и поскакал налево.
Из тумана впереди вырвался олень, помчался туда же, низко пригнув голову к земле.
За спиной какой‑то крупный зверь отчаянно ломился сквозь кустарники. Пробиваясь в ту же сторону.
На юг.
Потом мимо Бранта пронеслись еще зайцы. Просеменили, толкая друг друга, два жирных барсука, выгнанные неведомой силой из логова. Скрип снега вдали и треск ветвей говорили, что там бегут и другие звери.
Брант, повинуясь общему зову, тоже наконец пошевелился.
Что он упустил?
Снег повалил гуще, обжигая холодными прикосновениями. Неестественно холодными. Брант, может, и не заметил бы этого, если бы не были напряжены все чувства. Он натянул капюшон, чтобы защитить лицо. И двинулся вперед ровным, но быстрым шагом. Куда устремились в таком отчаянном испуге лесные жители, мальчик не знал. Но понимал, что пренебрегать указанием леса не следует.
Сердце вдруг заколотилось, и он прибавил скорости.
С обеих сторон его обогнали олени. Слева кто‑то грозно зарычал. Медведь‑травоед. Зарычал не на мальчика – предупреждая всех, чтобы не вставали на пути.
Теперь побежал и Брант. Сапоги пробивали наст, вязли в опавшей листве под снегом. Но холод подгонял, просачиваясь внутрь с каждым вздохом.
Заяц, который скакал зигзагами впереди, вдруг повалился на бок. Подергался в снегу и замер.
Брант, вопреки приказу собственного сердца продолжать бег, остановился возле него. Потрогал рукой в перчатке посиневшее твердое ухо. Ткнул пальцем в тело. Оно тоже оказалось твердым. Насквозь промерзшим.
Немыслимо.
Он снова ринулся вперед.
Снег уже слепил глаза. И все же мальчик видел, как падают на бегу и застывают неподвижно другие звери.
Холод и впрямь был необычным. Их догоняло, таясь под снежным плащом метели, нечто извращенное темной Милостью. Его прикосновение убивало. Бранту казалось даже, что он чует запах порчи. Но возможно, это был всего лишь страх. Одно и то же на самом деле.
И тут он увидел их – по правую руку. Две пары глаз под облетевшим кустом дроздовника. Растерянные, испуганные волчата тесно жались друг к другу.
Нужно было спешить. Грудь уже кололо льдом, дышать становилось больно.
Но он явился сюда, чтобы почтить Путь. И его не могло остановить даже то, что таилось в урагане.
Брант выхватил стрелу из колчана, наложил на тетиву, прицелился в одного из волчат. Вторую стрелу зажал в зубах. Малыши смотрели на него и тряслись. От холода и страха. Цель перед ним. Осталось лишь собраться и выстрелить.
Но пальцы не слушались.
Рукав задрался, и запястье ожгло снегом.
Брант, выругавшись про себя, опустил лук. Выплюнул древко, тяжело вздохнул. Кажется, сейчас он совершит большую глупость. Но лес сегодня видел достаточно смертей.
Он расстегнул верхние крючки куртки, стянул зубами перчатку с руки.
Вокруг вновь стало тихо. Похоже было, что все звери уже убежали.
Брант нащупал в кармане соски волчицы, успевшие слегка оттаять. Сдавил их, выжал немного молока на пальцы. Приблизился к волчатам. Тихонько зарычал и протянул к ним пахнущую молоком матери руку.
Малыши попятились глубже в кусты. Шкурки у них были еще черными, с белыми отметинами на ушах. Полностью белым мех становился лишь у взрослых волков. Детенышам же так легче было прятаться и в логове, и в лесу.
Брант замер, затаил дыхание. Долго ждать на этом холоде невозможно. Если они бросятся бежать, догонять придется стрелами. Путь не требует большего милосердия.
Один волчонок наконец принюхался, зашевелил носом.
– Молодец, – шепнул Брант. – Узнаешь мамочку…
Второй заскулил, испуганно, недоверчиво.
Тот, что принюхивался, пополз вперед, рыча и фыркая. Второй, прижимаясь к нему, двинулся следом. Черная пуговка коснулась пальцев Бранта.
Затем храбрец отпрянул, облизал нос.
– Да, это молоко мамы, – тихонько, с подвыванием прорычал Брант. – Ей можно довериться.
Волчат, разрывавшихся между страхом и надеждой, била дрожь.
Он подался к ним, вытянул руку, чтобы лучше чуяли родной запах. Первый щенок снова отозвался рычанием.
Дольше ждать Брант не мог.
Схватил их за загривки, подтащил к себе. Теперь зарычали оба. Первый извернулся, хватил его зубами за руку, но спасла куртка. С волчатами в руках Брант выпрямился. Те вырывались, но были слишком слабы для настоящего сопротивления. Полумертвые от голода, тощие, весом не больше половины стоуна каждый.
Брант по очереди затолкал их под куртку. Придерживая одной рукой, другой застегнул крючки.
В темноте и тепле, утешенные присутствием родного существа рядом, волчата быстро успокоились. Поворочались и притихли.
Брант огляделся. И не увидел леса. В мире остался только снег, и воздух казался льдом. Однако, отвлекшись на волчат, он успокоился и сам. Сердце перестало колотиться, мысли потекли ровнее. До этого он бежал, как зверь, в слепой панике. Теперь же понял, что есть и другой способ спастись. То, что пришло с севера, гнало зверей на юг. Но ведь от урагана и затаившейся в нем смерти не обязательно убегать. Можно просто отойти с дороги…
И вместо юга Брант устремился на запад, к Ольденбруку, бросив колчан и лук. Снег был повсюду: под ногами, над головой, пар от дыхания замерзал в воздухе. Но, ведомый безошибочным чутьем, мальчик двигался прямо, как стрела, перебираясь через замерзшие ручьи и продираясь сквозь буреломы.
Время остановилось. Казалось, он идет вечно. Один шаг, другой, в непроглядной снежной круговерти. Лицо онемело, украденное ураганом, – Брант его больше не чувствовал. Он превратился в одно ходячее, из последних сил дышавшее легкое. Холод при каждом вдохе резал грудь ножом, оставляя на языке вкус крови.
Метели не было конца. Он вскинул голову к небесам, проклиная их.
На лицо упали хлопья снега. И… растаяли.
По щекам, как слезы, потекли холодные струйки воды. Что это значит, он понял не сразу.
Снег валил по‑прежнему, но это был уже не проклятый ураган. А обычная метель.
Он почувствовал неимоверное облегчение.
Брант выбрался‑таки из реки смерти, что текла через лес, достиг ее западного берега. И поймал себя на том, что смеется, безумно, неистово. Еще несколько шагов – и деревья расступились. Перед ним открылось озеро.
Здесь бесновался ветер, которому ничто не преграждало путь. Брант вышел, пригнувшись, на ледяные просторы. Гдето там, за снежной завесой, скрывался Ольденбрук. И, попрежнему полагаясь лишь на чутье, мальчик поплелся к невидимому городу.
Сил после противоборства с зараженным темной Милостью ураганом почти не осталось. Кашлянув в перчатку, он увидел на ней кровь. Глаза слезились. Ресницы смерзлись.
Ветер толкал и пинал его, стараясь загнать обратно в лес. Ноги тряслись. Брант стучал зубами.
Только не сдаваться…
Время снова исчезло. Он вдруг обнаружил, что стоит на месте. Давно ли? Огляделся по сторонам. Метель как будто затихала. Огни города впереди? Или заходящее солнце?
Он зашагал дальше.
Поднять ногу, поставить. Поднять другую…
Почему‑то он оказался на коленях. Когда упал – не помнил.
Мир исчез в белом вихре. А может, его никогда не существовало. Брант раскашлялся, тяжело, мучительно, опершись на руку, окрасив снег кровью.
Весь дрожа, заставил себя подняться.
В снежной гуще перед ним мелькнул огонек.
Послышался голос, который не был голосом ветра.
Мерещится?.. Мальчик скинул капюшон.
– …Сюда!
Он захлопал смерзшимися ресницами.
– Эге‑ей, мастер Брант! Вы где?
Спасение. Он попытался ответить, но снова закашлялся и, не удержавшись на ногах, рухнул на колени.
И все же его услышали.
– Сюда, Драл! – прокричали слева.
Брант без сил опустился на лед.
Из снежной круговерти вынырнули две темные фигуры с копьями в руках. На концах копий болтались фонари.
Великаны‑близнецы.
Малфумалбайн и Дралмарфиллнир.
С огромным облегчением Брант закрыл глаза.
У его груди бились два сердца. Путь никогда не был легким.
Но был единственно верным.
– Вздор какой‑то, – сказала Лианнора себе под нос. – Демоны в метели…
Утром следующего дня Брант сидел в общем зале Высокого крыла, потягивая напиток из горьких трав с согревающим алхимическим составом. Вкус его был так едок, что не спасал и мед. Из‑за добавленных Милостей перед глазами все плыло. Лекарь, однако, отпустил Бранта с условием пить целебный настой каждый дневной колокол.
Дышать ему было еще больно, в груди резало, словно там застряли нерастаявшие кристаллики льда, но кашлял он уже без крови. И почти не хрипел. Пил настой второй раз, и тот потихоньку помогал. Как помогли меховые одеяла и горячие грелки, которыми лекарь обкладывал его ночь напролет. Брант почти пришел в себя.
Горячая кружка приятно согревала ладони.
В зале к этому времени собрались и остальные Длани – по приказу лорда Джессапа. Вот‑вот должен был явиться сам бог Ольденбрука. Брант поведал всем о загадочной ужасной силе, которая таилась в сердце вчерашнего урагана. Но в глазах их и перешептываниях виделось и слышалось сомнение. Тем более что к утру метель кончилась, ураган ушел к югу, оставив после себя мир, заваленный снегом, да лютый мороз. Небо хмурилось. Солнце попыталось выглянуть на рассвете и тут же сдалось.
Но в остальном все было как всегда.
Обыкновенный зимний денек.
И при свете его, сколь бы скудным он ни был, плохо верилось в байки о темной Милости, которая будто бы промчалась через лес, прикрываясь снежным плащом.
– Сколько зим вы здесь провели? – скептически вопросила Лианнора, красуясь в великолепном утреннем серебристом наряде с узором из переливчатых голубых раковин.
– Эта – первая, – хрипло ответил Брант. – Нодонеетри я прожил в Чризмферри. Там холоднее, чем в Ольденбруке.
Лианнора усмехнулась.