– То городские зимы. Под защитой башен, в доме, возле теплого очага. Здесь же зимы настоящие. Необузданные.
Брант смерил ее взглядом, гадая, когда госпожа слез отходила в последний раз от пылающего камина. Или от зеркала, коли на то пошло. Он с трудом мог представить ее средь лесных сугробов. Но вслух ничего не сказал. Спорить с ней не было ни сил, ни желания.
– К суровости наших зим надо еще привыкнуть, – пустилась в объяснения Лианнора. – Особенно после юга, жарких стран, где вы росли. Вот вам и мерещатся демоны за каждой снежинкой. Советую в следующий раз просто потеплее одеться. И зачем вас вообще понесло в лес во время бури?
Широкобедрая госпожа Риндия и тощий, как скелет, мастер Кхар, Длани семени и пота, хихикнули. Эта парочка всегда подпевала Лианноре.
Бранта бросило в жар, вызванный вовсе не целебным питьем.
Тут прочистил горло, скрипнув при этом стулом и костями, старик, сидевший по другую сторону стола. Его мнение Брант услышал бы с радостью. Тот ведал всего лишь низшим гумором, черной желчью, но все равно вызывал к себе уважение. Время службы мастера Лофбрина близилось к концу. Ибо, будучи высокой честью, она имела и высокую цену. Милость бога возжигала ярким пламенем свечу жизни Длани, отчего, увы, та прогорала быстрее. Лофбрин был стар и сед не по годам.
Но на Бранта взглянул по‑молодому зорко.
– Я слышал, вы спасли двух волчат, – сказал он.
Брант кивнул. Щенков он передал великанам‑близнецам – чтобы отнесли на псарню, накормили и устроили в теплом местечке. Отдал им и свою куртку – пусть волчата, уже привыкшие к его запаху, чувствуют себя в большей безопасности. Чуть позже он собирался заглянуть к ним, проверить, все ли в порядке.
– Волчата! – Лианнора закатила глаза. – Он рисковал жизнью из‑за пары каких‑то никчемных шавок! Осмелюсь заметить, это смахивает на неуважение к лорду Джессапу. Разве можно, служа богу, подвергать себя опасности по столь ничтожному поводу? – Она покачала головой, возмущенно, словно не веря своим ушам.
Брант не выдержал.
– Эти шавки, – процедил он сквозь зубы, – детеныши той самой волчицы, которую убил ваш прекрасный Стен, упившись эля. Убил трусливым ударом копья, загнанную в силок. Он знал, что она кормит щенков. Но бросил их умирать с голоду.
На лице Лианноры выразилось такое потрясение, что на миг он почувствовал себя отомщенным. Слишком долго он сносил ее выпады молча. Довольно… Но тут же понял, что дело на том не кончится – удивление в ее глазах сменилось злобой.
Заговорила она, впрочем, спокойно, словно вовсе не была задета.
– Я думала, истинные охотники вроде вас прекрасно знают, что такое жестокость жизни. Одним приходится умирать, чтобы другие могли жить.
– И носить красивые плащи…
Лианнора пожала плечами.
– Странные речи для человека, который вечно бродит по лесу с луком и стрелами. Кажется, вы здесь не умираете с голоду. И стол наш не нуждается в украшении костлявыми кроликами. Пожалуй, охота для вас скорее удовольствие, чем необходимость. Меня‑то плащ хотя бы согреет.
Мастер Лофбрин поднял руку, призывая к спокойствию.
– Что вы думаете делать с волчатами дальше, мастер Брант?
Тот кое‑как взял себя в руки.
– Когда они отвыкнут от молока и перейдут на мясо, надеюсь, лорд Джессап позволит мне вернуть их в Туманный Дол.
– И снова забросить свои обязанности, в ущерб нашему господину!..
– Благодарю вас, Лианнора, но, полагаю, я это как‑нибудь переживу.
Все взгляды обратились к двери. Лорд Джессап, одетый, по своему обыкновению, в широкие парусиновые штаны и такую же куртку, переступил порог, улыбнулся им, как добрый отец, который застал вдруг своих детей ссорящимися. Прошел к столу и занял место во главе.
Он перекинулся словечком с каждым, сделал несколько шутливых замечаний. Потом повернулся к Бранту. Глаза бога тепло светились Милостью.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, господин. Гораздо лучше.
– Выглядишь неплохо, – заметил Джессап. – Когда великаны тебя принесли, ты был бледный, как Лианнора. Но уже слегка разрумянился.
– Лекари знают свое дело.
– Поблагодарю их за тебя лично. – Бог Ольденбрука откинулся на спинку стула. – А сейчас, если ты, конечно, в силах, расскажи мне подробнее о том, что видел во время урагана.
Брант кивнул.
– Не столько видел, сколько чувствовал.
Лианнора привстала, открыла рот, собираясь высказать свое мнение, но лорд Джессап жестом велел ей помолчать. Она покорно опустилась на стул.
Брант не торопясь, но уверенно перечислил все, что его насторожило, – неестественный холод, не таявший на лице снег, паническое бегство зверей, их внезапная и необъяснимая смерть, насквозь промерзшие тела.
– Ни людей, ни демонов я не видел, – закончил он. – Но ураган был не простой. В нем скрывалось что‑то, невидимое за снегом. В этом я уверен.
Джессап задумался. Уперся локтями в стол, сложил перед собой пальцы домиком. Потом сказал:
– Много странного случается в последнее время, и это меня тревожит. Зима кажется затянувшейся неспроста, по чьему‑то злому умыслу. Но прежде чем предпринимать какието действия, нужно выяснить, что происходит. Если на мои земли пробрались черные алхимики, их следует выставить отсюда.
– Лорд Джессап… – не выдержала Лианнора.
Тот снова отмахнулся.
– Пошлю‑ка я в лес главного мастера Ольденбрукской школы, знатока извращенных Милостей. С отрядом стражников. – Он взглянул на Бранта. – Понадобятся карты. Ты сможешь вспомнить дорогу?
– Да, я покажу, где охотился. Могу сам пойти с отрядом. – Брант забеспокоился, сообразив, что сейчас трупы зверей, свидетельства его правоты, наверняка похоронены под тяжелыми сугробами.
– Боюсь, тебе не стоит выходить в такой мороз. До завтрашнего утра ты должен оправиться полностью. Иначе на дорогу в Ташижан сил не хватит, не говоря уж о празднествах.
Брант решительно отодвинул пустую кружку.
– Утром я буду совершенно здоров.
Быть исключенным из посольства он не хотел. Что бы ни случилось, вопросы, связанные с Дарт, талисманом и явлением странного призрачного существа, волновали его по‑прежнему. В Ташижане на них могли найтись ответы. Он такой возможности ждал слишком долго, чтобы упустить ее сейчас.
– Надеюсь, – сказал лорд Джессап. – Я присутствовал при первом посвящении Тилара сира Ноха в рыцари. Тогда плащ и меч он получил здесь, в моем царстве. И теперь отправляю в цитадель лучших представителей Ольденбрука. Меньшее число посланников может вызвать сомнения в искренности моей поддержки. Но если ты не в силах, рисковать твоим здоровьем я не стану.
– Мне уже гораздо лучше, лорд Джессап. – Он не сумел сдержать кашель, который противоречил его словам, но в голубые глаза бога взглянул твердо. – Гораздо.
Тот кивнул.
– Что ж, хорошо. Значит, решено.
Лорд Джессап начал подниматься, но Лианнора улучила наконец момент, чтобы вставить словечко.
– Меня только что посетила замечательная мысль. Навеянная вашими словами о предстоящей церемонии. Я несколько ночей не спала, все думала, как бы нам подчеркнуть свое уважительное к ней отношение. И о подарках, которые мы можем привезти помимо собственных почтенных персон.
– И что же это за мысль?
Лианнора метнула взгляд, полный затаенного коварства, на Бранта и снова обратила его к лорду Джессапу.
– Мастер Брант, рискуя жизнью, принес из леса двух чудесных волчат, спас их от урагана. Может ли найтись подарок лучше? Ведь это детеныши не простого – пещерного волка.
Брант дернулся, словно его ударили.
А Лианнора как ни в чем не бывало продолжила:
– Церемония в Ташижане – символ объединения, возрождения дружеских уз меж Ташижаном и Чризмферри. Весьма уместным жестом, на мой взгляд, будет преподнести одного волчонка прославленному воину Аргенту сиру Филдсу, старосте цитадели, а другого – регенту, Тилару сиру Ноху.
– Чудесно! – поддержала госпожа Риндия.
– И правда, – поддакнул мастер Кхар.
– Пещерные волки олицетворяют силу, ум и честь. И то, что мы поделим их между двумя славными домами, станет символом вновь обретенного единства Первой земли, ее решимости противостоять гордо и благородно силам тьмы.
Брант наконец обрел дар речи.
– Их родина – Туманный Дол. Волчат нужно вернуть туда.
– В тамошних лесах их и без того полно, – сказала Лианнора. – В конце концов, не голод ли пригнал сюда волчицу? Зачем обрекать на муки еще двоих? Пусть лучше они послужат символом единения.
– Но Путь…
На этот раз договорить Бранту не дал лорд Джессап.
– Благодарю вас, Лианнора. И в самом деле замечательное предложение. Выразительный жест… Но поскольку жизнью рисковал мастер Брант, спасая волчат, то ему и решать, что с ними делать.
Довольная Лианнора поклонилась и села. Все взгляды в ожидании обратились на Бранта.
Взгляд лорда Джессапа – тоже.
И от него в отличие от всех прочих Брант отмахнуться не мог. Он разделял уважение, которое питал ольденбрукский бог к регенту. И понимал его желание почтить и засвидетельствовать союз меж Ташижаном и Чризмферри. Первая земля нуждалась в исцелении.
Но он отвечал и за малышей, которых спас. Обязан был их защищать. Что за жизнь им предстоит, если он согласится? Волчат, конечно же, избалуют вниманием. Они всегда будут сыты и ухожены – как подарок бога, символ объединения и вновь обретенной мощи Первой земли. Станут жить в холе и неге.
Но в клетке, лишенные свободы. Что это значит, он хорошо понимал. Сам жил, не зная никаких забот и тоскуя по утраченной родине. Не имея выбора.
Что ж, свободой иногда должно жертвовать – ради высшего блага.
– Мастер Брант? – мягко поторопил лорд Джессап.
Он поднял глаза, зная, чего ждет от него бог.
И медленно кивнул.
– Дал я им маленько козьего молока с колокол назад, – проворчал Малфумалбайн. – Так чуть палец не отгрызли.
И предъявил Бранту булавочные следы укуса.
Своей тушей он загораживал всю клетку. Мальчик шагнул ближе, заглянул в нее. Волчата устроили себе лежбище под его старой курткой, сверкали оттуда злыми глазенками. И при виде Бранта зарычали.
Он откинул засов, потянул дверцу.
– Поберегитесь, мастер Брант. Гляньте сперва, сколько пальцев у вас есть. Не то потом недосчитаетесь.
Подошел, завязывая на ходу штаны, второй великан, Дралмарфиллнир. Он успел облегчиться над ведром в конце прохода между клетками. Собаки близ того места беспокойно поскуливали.
– Паршивцы мохнатые, – сказал про них Дралмарфиллнир. – Видать, не прочь отведать, чего я наложил. Может, оно и вкусно, коль с голодухи?
Малфумалбайн хлопнул брата по плечу.
– Не слушайте его, мастер Брант. Вечно гадает про что ни попадя, каково оно на вкус.
Брант вошел в клетку.
– Нам на пост надо, – напомнил великан.
– Идите, – кивнул мальчик. – И спасибо вам еще раз за то, что вышли и спасли меня от бури.
– Да не надо нам спасиба.
– Зайчишку‑другого добудете, и ладно. – Драл пихнул брата локтем, требуя подтверждения.
– Только о своем брюхе и думаешь, – вздохнул Малфумалбайн, подталкивая его к выходу. – Будто знать не знаешь, что поступать надо по чести, потому как оно правильно.
– Ну коль ты своей доли не хочешь, я только рад…
– Да разве ж в этом дело? Нет, мамаша точно тебя головой уронила.
Дверь псарни закрылась, голоса великанов стихли.
Оставшись один, Брант присел на корточки. Волчата смотрели на него настороженными глазенками, в которых играл свет факела. В углу клетки было нагажено. Брант глянул на жидкую лужицу.
– Да, козье молоко – не мамино, – сказал он тихо. – Правда?
В ответ раздалось рычание. Блеснули оскаленные зубки.
Брант бесстрашно придвинулся, сел, скрестив ноги, на солому. Сейчас… они уловят его запах среди прочих ароматов псарни.
Через некоторое время одна мордочка высунулась из‑под куртки, принюхалась с боязливым любопытством.
– Узнаешь меня?
Волчонок навострил ушки, припал к полу. Медленно пополз вперед. Самочка, похрабрее братца будет. Тот, более осторожный, держался позади и выглядывал то из‑за одного ее бока, то из‑за другого, изучая Бранта. Возмещал нехватку отваги хитростью и смекалкой.
Брант опустил руку на солому. Маленькая волчица вздыбила черный загривок, вытянула шею, обнюхала кончики его пальцев. Поползла в сторону, в обход руки, все еще настороженная.
А потом прыгнула и с рычанием вцепилась в большой палец. И замерла.
Наверняка она и укусила Малфумалбайна, подумал Брант. Что ж, подождем.
Вскоре она разжала зубы, попятилась.
– Молодец, – сказал Брант. – Что ж, видно, я это заслужил.
Вздыбленный загривок улегся. Она снова подползла к мальчику. Лизнула розовым язычком кровь, пущенную ее молочными зубками. И заскулила, словно извиняясь.
Самец тоже выбрался наконец из укрытия, подкрался к Бранту, начал вылизывать вместе с сестрой укушенный палец. Покончив с этим, оба принялись обнюхивать мальчика с ног до головы.
Он с тяжелым сердцем следил за ними.
Еще немного, и они окончательно свыклись с его присутствием. Братик вернулся к куртке, ухватился зубами за рукав, потащил. Сестричке такое самоуправство явно не понравилось. С сердитым рычанием она вцепилась в другой рукав, мешая сдвинуть куртку с места.
Брант вздохнул. Возможно, ему следовало оставить их в лесу. Таким ли уж добрым делом было спасение? Какая жизнь их ожидает? И все же это жизнь. Пока бьется сердце, есть будущее.
И у них, и у него.
Мальчик снова задумался о вчерашнем урагане. Вдруг ничего особенного и впрямь не произошло, ему просто передался страх зверей? Вдруг и само бегство их причудилось – из‑за лютого холода? Но нет, он хорошо помнил ледяное прикосновение воздуха. И промерзший трупик зайца, упавшего на бегу.
Нет.
В этом скрывалось что‑то неестественное.
Но что? А главное – с какой целью?
Ураган пронесся над Ольденбруком, двигаясь на юг, к далекому морю. Через день‑другой он доберется туда. И не исключено, все так и останется загадкой. Брант полагал, что обманул стихию, но, может, он поддался иллюзии? И до сих пор находится в ее власти?
Может, так было всегда?
Он тронул висевший на груди камень, который подкатился к его ногам по воле умиравшего бродячего бога.
Насколько свободен каждый из них?
Часть вторая
КРЕПОСТЬ В УРАГАНЕ
Глава 5
СЛЕТ ВОРОНОВ
Обеспокоенная Катрин постучала в дверь. От Геррода Роткильда весь день ничего не было слышно. В последний раз они виделись, когда в покои ее явился Роггер и принес странный талисман – череп бродячего бога.
И все.
Ни слова, ни записки.
Геррод никогда себя так не вел. В последние дни уж точно, когда прибывали посольство за посольством из царств Первой земли и Ташижан чуть не трескался от наплыва гостей. Сегодня же, до вечерних колоколов, явится сам Тилар сир Нох. Утро Катрин провела, меряя шагами свои покои. Они не виделись целый год. Письмами, конечно, обменивались, через воронов и гонцов, но для встречи, даже случайной, были слишком заняты после битвы при Мирровой чаще.
Случайности – не для них.
Даже сейчас.
Катрин невольно прижала руку к животу. Когда‑то они были помолвлены и собирались пожениться. Любили друг друга, делили постель…
Потом Тилара обвинили в убийстве и нарушении рыцарского обета. Благодаря показаниям Катрин сослали на галеры Трика и гладиаторские арены, где искалечили и тело его, и дух. А позже выяснилось, что он невиновен. Слепая пешка в большой игре, затеянной против Ташижана и сира Генри, бывшего старосты цитадели.
И пострадал не только Тилар.
Кровь на простынях, мертвое дитя с крохотными, как крылья пичуги, ручками, сердечная боль, телесная мука… Последняя потеря, которая и заставила Катрин уйти тогда в добровольное изгнание. Подальше от любопытных глаз, от пересудов о ее помолвке с убийцей.
Единственным проступком Тилара было то, что он ввязался в сомнительные сделки с серыми торговцами. Сошелся со знакомыми юных лет, желая помочь сиротским приютам, поскольку сам в одном из них вырос. Как и она. Порой серебряные йоки застревали в его собственном кармане. Но разве это преступление? Сапожника же с семьей Тилар не убивал, хоть на мече его и нашли кровь. Двум богам суждено было погибнуть – Мирин, которая, умирая, благословила Тилара, и одержимому наэфрином Чризму, которого Тилар убил, чтобы очистить его имя.
Все как будто встало на места.
Да не все.
Друг друга, ожесточенные, они заново не обрели. Слишком глубоко пустили корни в душе обида и чувство вины, став словно бы ее частью. Не запятнай Тилар свой плащ, не впутайся он в бесчестные сделки… Поверь она в его невиновность, скажи ему о ребенке…
Слова прощения были произнесены, но говорились языком, а не сердцем.
До сих пор, во всяком случае.
И вот Тилар возвращается.
Она постучала еще раз. Ей нужен Геррод, главный советчик. Когда‑то он помог Катрин вернуться к жизни. Вывел из подземелья. Больше, чем ему, она никому с тех пор не доверяла, даже самой себе.
– Я занят! – послышался раздраженный голос.
– Геррод! – тихо позвала Катрин, припав к двери. Она пришла сюда втайне, закутавшись в рыцарский плащ. И благословенная Милость надежно укрывала ее среди теней.
– Это ты, Катрин?
– Я.
Шаги приблизились, засов отодвинулся. Геррод приоткрыл дверь – ровно настолько, чтобы ей проскользнуть.
– Скорее, – сказал он.
Геррод был без шлема, и Катрин подумала, что по этой‑то причине он ее и торопит. Лица своего мастер предпочитал никому не показывать.
Но он, закрыв дверь, приложил к ней ухо, потом выпрямился и сказал:
– Хешарин понял, что я обзавелся каким‑то секретом. Заглядывал за утро уже два раза.
– И видел череп?
Геррод покачал головой и, жужжа доспехами, двинулся к дальней стене.
В комнате пахло горелой черной желчью. Перебить этот запах не мог даже сладкий мирр, курившийся в жаровне. А еще было не убрано. Обычно Геррод заботился о чистоте. Но сейчас четыре бронзовые жаровни по углам комнаты – в виде орла, скривирма, волка и тигра – покрывала густым слоем копоть. Под ними лежали груды пепла. Большой рабочий стол завален старинными книгами, многие из которых открыты. В углу – груда свитков. От свечи осталась восковая лужица, в ней плавал маленький тусклый огонек.
Невзрачно выглядел и друг Катрин, совершенно измученный с виду. Словно вовсе не спал с тех пор, как занялся исследованиями черепа.
– Хешарин, по‑моему, о чем‑то догадывается, – сказал он. – Пришел в последний раз с каким‑то странным белоглазым мастером по имени Орквелл. Тот родом из Газала и учился там же, в этой вулканической земле, у клириков Наэфа.
О культе Наэфа Катрин была наслышана достаточно. Его последователи в отличие от большинства мириллийцев не чтили эфринов, ту часть богов, что вознеслась в небеса, в эфир, и больше не давала о себе знать. Они искали связи с наэфринами, подземными богами, посредством особых практик и кровавых жертвоприношений. Доказательств тому не имелось, но если кто и открыл Кабалу путь на поверхность, то только они. Правда, клирики покидали свои подземные убежища так редко, что многим казались вполне безобидными. До сих пор.
– И зачем этот мастер сюда явился? – спросила Катрин. Ей был подозрителен всякий, кто связан с клириками Наэфа.
– По приглашению Хешарина, как я слышал.
– Дарт говорила что‑то о белоглазом мастере… Они с Хешарином приходили в Эйр старосты, – вдруг вспомнила Катрин.
Она нахмурилась, а Геррод кивнул.
– Возможно, это объясняет, по какой причине Хешарин пригласил мастера из Газала.
– По какой?
– Помнишь Симона сира Джаклара, помощника старосты, превращенного в камень проклятым мечом Аргента? Хешарин все еще хранит его тело в каком‑то тайном закоулке. Если главе совета мастеров удастся снять заклятие, его авторитет возрастет – хотя бы в Эйре.
Он махнул рукой, не желая больше говорить об этом.
– Ты ведь пришла сюда по другому делу. Пойдем‑ка. – Геррод повернулся к арке, что вела в алхимический кабинет. Прочная дверь из железного дуба была открыта, и желчью несло именно оттуда. – Ты должна это видеть.
Он скрылся в арке. Катрин вошла следом.
В комнате овальной формы, без окон, запах желчи был еще сильнее. В середине стоял обшарпанный стол из зеленого дерева, на котором высились замысловатые механизмы из бронзы и слюды. Кругом шкафы, полки, ниши от пола до потолка. На полках у дальней стены хранились репистолы – мозаика из восьмисот маленьких стеклянных сосудов, размером каждый с большой палец. В них содержалось по капле от восьми гуморов всех ста богов, основавших некогда в Мириллии царства. Алхимическая сокровищница величайшей ценности.
Геррод подошел к столу.
– Возможно, на некоторые вопросы я нашел ответы. Но каждый из них порождает новую загадку.
Посреди механизмов на столе покоился череп.
Поверхность его Геррод разрисовал черной желчью, столь искусно, что тот казался вырезанным из предохраняющей Милости. Лишь на макушке осталось чистое местечко – в форме совершенного круга. Желтую кость покрывали ямки, будто оставленные едкой кислотой.
Катрин сразу поняла, что череп разъели изобильные Милостями гуморы. Над ним виднелась бронзово‑слюдяная трубка – она отходила от устройства, предназначенного для смешивания гуморов и изготовления алхимических составов.
– Вот самое интересное открытие. – Геррод, наклонившись, осторожно повернул бронзовую рукоятку. Из трубки выкатилась капля гумора и повисла на самом кончике. – Я связал мокротой кровь и слезы. Смотри, что получилось.
Капля сорвалась с трубки и упала на череп. Тот неожиданно зазвенел, словно она ударила не в кость, а в чуткий колокол. Звук тихим эхом пролетел по кабинету, словно пытаясь найти лазейку в стенах и вырваться наружу. Подобно ветру – даже складки плаща Катрин вдруг дрогнули, а потом снова легли спокойно.
Звон прекратился, и в комнате стало еще тише, чем прежде.
Катрин попятилась.
– Что это было?
Геррод помахал рукой в воздухе, словно отгоняя прочь чтото нечистое.
– Все гуморы – кровь, слезы и мокрота – от Кассала из Высокого дома.
– От бога воздуха, – пробормотала Катрин.
Каждый бог Мириллии принадлежал к одной из четырех стихий – земли, воды, огня и воздуха, – и гуморы их несколько различались по своему действию.
– Именно так, – подтвердил Геррод.
– Но откуда взялся этот звук?
– Думаю, он вовсе не «взялся». Он уже был здесь, заключенный в кости, не в силах вырваться из минеральной составляющей, – объяснил он. – Поверить трудно, понимаю. Но кости не камень, как считают некоторые. В них содержится и плоть. Если выщелочить минералы, она останется. И в черепе этом она еще сохранилась.
Катрин почувствовала дурноту.
– Мне думается, – продолжал Геррод, – что алхимия воздуха развязывает извращенную Милость, которая заключена в этой высохшей плоти. Эхо силы.
– Какую Милость?
– Это я в основном и пытался выяснить. И кажется, нашел ответ в старинных книгах. Тех, что повествуют о деяниях черных алхимиков. Тебе же ведомо, как появляются на свет земляные великаны, духи ветра и ходящие по пламени?
Катрин кивнула. Всех тонкостей она не понимала, но знала: если беременной женщине дать выпить определенный алхимический состав, на свет появится дитя, обладающее необычными способностями.
– На будущего ребенка оказывают воздействие не только чистые Милости. Извращенные тоже. Я изучил все книги, где говорится о детях, порожденных проклятой алхимией. С особым тщанием – о тех, на кого повлияла магия воздуха.
Дурнота Катрин усилилась. Она свое дитя потеряла. Но что за матерью надо быть, чтобы принести ребенка в жертву черной алхимии?
– От нее появляются на свет дети с необычным голосом. Они могут подчинять своей воле чистую Милость. Извращенная сила эта зовется «песня‑манок». Думаю, ее‑то мы только что и слышали. Вернее, эхо, высвобожденное из мертвой плоти, которая некогда подверглась подобным чарам.
– Погоди. По‑твоему, бродячий бог был околдован такой песней?
– Наверняка не скажу. Воздушная алхимия – самая непрочная. Но если воздействовать ею долго и с близкого расстояния, может остаться глубокий след, как в этом черепе. Сохраняющийся даже после смерти. Вспомни‑ка, что рассказывал Роггер о случившемся в Чризмферри.
Катрин не требовалось напрягать память. Она, наоборот, забыть не могла о нападении звероподобных, которые искали череп. Особенно о том, что одно из этих чудовищ прежде было личным телохранителем богини Файлы.
– Думаешь, череп и уподобил их зверям?
– А как еще это объяснишь? У Роггера хватило ума обмазать его черной желчью и обойти по дороге стороной все царства богов. Но ведь и Чризмферри, в котором год как нет бога, остается землей, изобильной Милостями. Отчасти, возможно, извращенными. Наэфрин Чризма, прежде чем его уничтожили, успел уподобить зверям сотни людей. Череп, тоже исполненный извращения – силы песни‑манка, – мог уловить витающую в воздухе порчу и отразить ее.
– Поразив тех, кто оказался рядом.
– Кто сам был достаточно богат Милостями. Как стражник Файлы.
– А Тилар? – Катрин содрогнулась. – Отчего он не уподобился зверю?
– Вероятно, потому, что слишком богат Милостями. Ими изобилуют все его гуморы. И наэфрин внутри… демон тоже мог его защитить. Впрочем, загадок еще хватает. Мне бы побольше времени…
Катрин погладила его по закованной в бронзу руке.
– И не мешает немного поспать. – Тени под его глазами ей не нравились. Ее друг сжигал себя заживо. – Время у тебя будет после церемонии.
– Может, ты и права. Хешарин забеспокоился оттого, что я не показываюсь в эти дни. Мне надо бы еще услышать от Роггера все подробности. Как и где он наткнулся на проклятый талисман. В тот раз рассказать ему помешали…
Катрин мягко потянула Геррода прочь из кабинета.
Он пошел за ней медленно, неохотно, но дверь за собою все же закрыл. И, заметив наконец, как запущена его комната, распахнул глаза, словно не был в ней полный оборот колоколов.
– Что же я нам даже горького ореха не заварил?
Геррод направился к столу с давно холодным котелком.
И тут донесся звон третьего утреннего колокола.
Катрин вздохнула.
– Мне пора наверх. Пока все башни не сгорели вместе с нами.
Геррод жестом пригласил ее сесть.
– Знаю, ты думаешь, что без тебя все рухнет. Но башни как‑то продержались века. Постоят еще немного.
– Завтра церемония. У меня тысячи…
Он устало улыбнулся.
– Уж если я бросаю на время кабинет, то и ты можешь ненадолго забыть о своих покоях. Садись. Нам нужно кое‑что обсудить. Небольшой вопрос.
Она взглянула на него с любопытством. Геррод принялся разжигать одну из жаровен. Посмотрел на Катрин, вскинув бровь.
– Тилар сир Нох…
– Тебя что‑то тревожит? – спросил Тилар у Делии.
За окном флиппера на далеком горизонте высились башни Ташижана, красные в лучах закатного солнца. Девушка, глядя на них, только покачала головой.
Они сидели в отдельной каюте напротив друг друга. Одни. Личная стража Тилара оставалась снаружи. Сержант Киллан, возглавлявший ее, и вира Эйлан караулили у дверей каюты. Остальные, присматривая за свитой Тилара, расположились по всему кораблю. По трое на каждого из его спутников – семь Дланей из Чризмферри, коим надлежало присутствовать на церемонии, дабы засвидетельствовать посвящение в рыцари. Делия, поскольку служила госпожой крови, делила каюту с Тиларом. Кроме них и команды флиппера, никого на борту не было.
– Мы доберемся до Ташижана раньше… на полный колокол, – сказала Делия, кивком указывая на приближавшиеся башни.
– Тем лучше, – ответил Тилар.
Когда они миновали половину пути, в каюту к ним заглянул капитан, держа шапку в руке. Его беспокоила непогода, бушевавшая позади. Тилар, обернувшись к северу, увидел, что в сторону моря медленно, но неуклонно движется свирепый снежный буран. Огибая его, капитан взял круто к западу, почти к самому Срединному разделу. Но опасался, что обогнать не успеет, поэтому пришел просить позволения жечь кровь – для увеличения скорости.
Тилар разрешение дал.
– Наверное, надо было выслать ворона вперед, предупредить цитадель об урагане, – произнесла Делия.
– Мы столько крови сожгли, что долетим быстрее любого ворона. Лучше нагрянуть в крепость нежданно.
Делия отвернулась наконец от окна.
– Боишься подвоха со стороны моего отца?
Он понял, что именно ее тревожит.
Отец Делии, староста Ташижана, Аргент сир Филдс, давно стал для дочери чужим. И предстоящая церемония, где встречи не избежать, радовала ее не больше, чем самого Тилара.
– Нет, – ответил он. – Аргент, думаю, нацепит самое парадное лицо. Боюсь я пышной встречи и долгих речей, которые наверняка заготовлены для нас на причале Штормовой башни. Скучных и полных притворной радости. Прилетев раньше, сможем этого избежать. Чем меньше придется сталкиваться с Филдсом, тем лучше.