Раздвигая ветви деревьев, Бенедикт пробирался сквозь чащу ночного леса. Он не замечал ничего вокруг, даже не знал, холодно ему или жарко. События последних месяцев, а то и лет, скрывал непроглядный туман. Время, место, люди… все потеряло значение.
Час назад, поддавшись порыву, Бенедикт убил крестьянскую семью – просто был голоден. Терпкий, медвяный вкус крови до сих пор обжигал язык и дурманил голову. Едва ли тела обнаружат до рассвета. Только утром, пожалуй, соседи заподозрят неладное, заметив, что никто не выходит из крытого соломой домика, не хозяйничает в поле, не скрипят двери, ни звука во дворе… А может быть, лишь спустя несколько дней учуют запах… То‑то забьют тревогу! Всей деревней побегут в церковь да позапирают окна‑двери в надежде, что святые стены укроют их от нечисти.
Но напрасно они поднимут крик о нашествии вурдалаков – Бенедикт к тому времени станет разыскивать новые жертвы в других селениях: может, в Закарпатье, может, в далеких южных краях… Куда только не заводили его странствия! Ведь вампиру все равно, где бродить, – была бы пища.
Он давно решил покинуть эти места, но прежде отправился по следу…
Несколько недель назад Бенедикт уловил запах смертного и с тех пор следовал за человеком из деревни в деревню. Запах манил и опьянял. Казалось, эта кровь утолит его новую необъяснимую жажду, терзающую сильнее, чем жажда крови.
Густая тьма окутывала вампира. Кроны неподвижных деревьев заслоняли небо, образуя над головой плотный свод. Под ногами шуршали опавшие листья. В крепких, удобных сапогах, украденных у какого‑то незадачливого англичанина, Бенедикт резво взбирался по склону холма. Совсем рядом журчал ручей, потрескивал в костре хворост. Еще, еще ближе к волнующему аромату…
Вампир кожей впитывал тепло человека, чувствовал его пульс, биение сердца – так бывало всегда, когда он приближался к этому смертному. Ни одна жертва не доставляла ему столько удовольствия.
Вдруг Бенедикт замер, пораженный новым ощущением: прекрасная, давно забытая жизнь на миг согрела его своим дыханием!
Столько времени прошло… Так давно принес он кровавый обет… Два века назад? Больше? Когда же покинул он Терезу? Когда превратился из сурового, но добродетельного и набожного мужа в проклятое небесами создание?
Теперь, чтобы почувствовать себя живым, он пил человеческую кровь…
Как мечтал он припасть к ногам Терезы и излить свою печаль! Как жаждал вырваться из мрака, заполнявшего душу! Но Тереза отошла в мир иной… С тех пор минула вечность. Теперь он совсем один.
Бенедикт сел под деревом поудобней, наслаждаясь пережитым ощущением. В глубине леса завывали волки. Сквозь густую листву тускло просвечивала луна. Каждой веной вампир ощущал ток крови вожделенной жертвы. Поднявшись, он пошел навстречу безмолвному зову. Кровь смертного сулила очищение.
Юноша с длинными, ниже плеч, каштановыми волосами сидел на бревне, протянув руки к костру. Манерой держаться он походил на мадьяра; венгры захватили здешние края и считали эти земли своими. Впрочем, его непритязательный наряд‑ длинный кафтан из грубого полотна, кюлоты из той же ткани и добротные башмаки – свидетельствовал о том, что незнакомец к самозваным властителям не имеет никакого отношения.
Вампира отпугивал огонь, но манил человек…
Впервые Бенедикт встретил его на окраине небольшого румынского городка: бродячий фокусник показывал свое искусство собравшимся вокруг него зрителям, и когда в его руке, словно по волшебству, расцвело пламя, какая‑то старуха испуганно завизжала: «Колдун!». Юноша бежал от разъяренных преследователей, укрывшись в ближайшем леске.
За время странствий Бенедикт видел немало подобных «чародеев». Его притягивали эти удивительные люди, показывающие то, чего не существовало. Его восхищала их способность перевоплощаться на сцене и вводить в заблуждение публику. Порой вампир и сам мечтал перевоплотиться в кого‑то иного, отбросив хоть на миг ненавистную сущность. Мечтал каждую ночь…
С тех пор Бенедикт словно тень шел за «колдуном» из города в город, из деревни в деревню, крался следом дремучими лесными тропами. Вампира завораживало, как человек повелевал огнем. На представлениях толпа не сводила глаз с искусного юноши. Бенедикт и сам желал бы иметь такую власть. Скитаясь по миру, вампир не упускал случая научиться чему‑то новому и интересному и теперь надеялся выведать секреты чародея.
Замерев среди деревьев, почти не дыша, вампир наблюдал за смертным. Чего бы он ни отдал за то, чтобы найти родственную душу, – того, кто его не прогнал бы, обнаружив, какой магией он, Бенедикт, владеет. Но всех его братьев давным‑давно разбросало по миру, и бродили они неизвестно где, преследуемые вечной жаждой. Они соберутся вместе, лишь если их призовет повелитель, основатель кровавого рода.
Искры костра взлетали ввысь и гасли в темноте. Внезапно юноша вздрогнул, будто почувствовав чье‑то присутствие, и метнул быстрый взгляд через плечо. Бенедикт вышел из тени. Кошка спрыгнула с колен чародея, изогнула спину дугой и злобно зашипела, оскалив зубы. Одну руку молодой человек сунул в карман, а другой, успокаивая, погладил встревоженное животное. Он выжидающе смотрел на вампира.
– Добрый вечер! – промолвил Бенедикт на родном языке. Именно эти слова первыми приходили на ум, хотя за годы скитаний он выучил множество других языков. – Прошу меня простить за неожиданное вторжение. Я просто заметил огонь. Я не причиню вам вреда.
Вампир подошел ближе к костру. Юноша был достаточно учтив и не отказал в гостеприимстве, однако прищурился и окинул незваного гостя оценивающим взглядом: простой камзол с жилетом и шейным платком и отсутствие парика свидетельствовали о скромном доходе и полнейшем равнодушии хозяина к капризам современной моды.
– Вы местный, из деревни? – настороженно спросил юноша. Судя по выговору, он был человеком образованным.
– Нет‑нет, я не деревенский.
Наконец вампир подчинил юношу своей воле, умерил его тревогу; пульс жертвы застучал размеренно и спокойно. Он жестом пригласил Бенедикта сесть напротив. Кошка тем временем не сводила с вампира мерцающих зеленых глаз и намеревалась в любой миг прыгнуть на чужака.
– Бенедикт, уроженец Валахии, – поклонился вампир. Каждый удар смертного сердца наполнял его тело восхитительной, оживляющей энергией.
– А я Сорин, сын Иона. Только вот еды, к сожалению, не предложу – у меня нет ни крошки.
Улыбнувшись, Бенедикт сел на камень и плотнее запахнул плащ. От свежевыпитой крови на его щеках играл румянец. Он мог еще долго обходиться без новой порции, но сейчас его мучила иная жажда, необъяснимая, безымянная…
Кошка, видимо, чуяла неладное. Она встала на задние лапы и угрожающе взмахнула передними, выпустив когти. Сорин погладил животное.
– Нынешней ночью она сама не своя.
Бенедикт и раньше видел дрессированную кошку на выступлениях: она так же, пританцовывая, ходила на задних лапах. Вампир был поражен занимательным зрелищем.
– Удивительное создание!
– Ваша правда. Еще какое удивительное! – подтвердил Сорин и спрятал животное в плетеную корзину с крышкой. Затем он пошарил в другой корзинке, извлек оттуда кусок ткани, длинный музыкальный инструмент, похожий на свирель, и…
Ослепительно сверкнуло распятие. Вампир отпрянул, вскинув руку, словно для защиты.
«О Всевышний, прости, прости меня! Прости, что утратил я человеческую сущность! – думал он, не в силах ни отвести глаз, ни пошевелиться, цепенея от безнадежного отчаяния. – Я ничтожество, полнейшее ничтожество…»
Наконец Сорин убрал серебряный крест и тем прекратил страдания Бенедикта. Дышать стало легче. Молодой человек обернулся к костру. Из корзины он достал бутыль вина и теперь протягивал ее гостю, но вампир не принял угощение. Юноша не настаивал и сам сделал большой глоток. От былой настороженности не осталось и следа. Бенедикт не заводил речи ни о колдовстве, ни о происках сатаны и, безусловно, ничем не напоминал его суеверных преследователей.
– Я кое‑что слышал о похождениях бродячего кудесника с котом. Его изгнали из окрестных селений, – произнес вампир, стараясь не смотреть на горло собеседника. – Должен сказать, меня это весьма позабавило.
– Вот как? – Ободренный понимающей улыбкой Бенедикта, Сорин расслабился. Он рассеянно смотрел на костер, небрежно покачивая бутылью. – Видимо, слава меня обгоняет.
– Полагаю, вы не отмените представления в других деревнях из‑за кучки жалких невежд?
– Верно полагаете. Надо же мне зарабатывать на хлеб, а другого я не умею. Хотя… – Он безнадежно махнул рукой. – Пожалуй, самое время перебираться в другие края.
– Позвольте спросить, почему вы избрали столь… необычное занятие?
Мысленно Бенедикт приказал Сорину рассказать обо всем без утайки. Как обычно, его приказ подействовал.
– В поместье, где прошло мое детство, работал старик. Он знал множество занятных трюков, но о своих талантах никому не рассказывал. Однажды я гулял рядом с его домом. Я заметил, что он показывает своему внуку нечто увлекательное. Как же, думаю, он такое делает? Вот бы научиться! К своему стыду, должен признаться… Одним словом, я пригрозил рассказать о его фокусах всей деревне, если он не возьмется меня обучить. Конечно, на самом деле я бы не стал… – Сорин тряхнул головой, и прядь волос упала ему на лоб. – Он все‑таки мне показал, как делать трюк с пламенем. И дальше, скажем так, поддерживал мои… опыты.
Бенедикт вопросительно на него взглянул. Сорин глотнул еще вина, на его шее маняще пульсировала вена. Вампир отметил широкие плечи жертвы, сильные руки; под плащом угадывались очертания пистоля. «Пожалуй, все его оружие. Маловато для обороны», – подумал про себя Бенедикт, а вслух спросил:
– Неужели? Какие опыты?
Захмелевший, покоренный волей вампира, юноша подался вперед и прошептал:
– Скажите, вы верите в чудеса?
По губам Бенедикта скользнула легкая улыбка, но клыки он не показал. Еще не время…
– Нуда, конечно, верю!
Сорин задумчиво молчал: стоит ли незнакомцу знать, как он может быть опасен? Наконец он принял решение и сказал:
– Понимаете, я усовершенствовал кошку.
От удивления Бенедикт захохотал. Перед глазами возникла картинка с танцующим на задних лапах зверем.
– Я не шучу! – Маг взял корзинку. – Как бы объяснить… Не знаю! В общем, старик говорил, у меня есть дар. Я умею… управлять другими.
«И я», – весело подумал Бенедикт. Да, он действительно нашел родственную душу! Его охватила неописуемая радость, он позабыл про голод, про кровь…
– Управлять? Интересно, каким же образом? – прошептал вампир. – Что ты делаешь?
Речь Сорина текла, как вино из бутыли.
– Право, не знаю. Я… кладу ладонь на голову живой твари, мелкой твари, и отдаю приказ. – Он вспыхнул от смущения и прибавил: – Но не всегда выходит по моему желанию.
– А ты не испытывал свою власть на людях?
Вопрос как будто испугал юношу. Очевидно, Сорин об этом думал, но так и не осмелился попробовать.
– Понимаю… Ты владеешь магией, потому и бродишь по лесам, вдали от людей, – вкрадчиво промолвил вампир.
Сорин опять отпил из бутыли, пролив немного вина.
– Семья меня отвергла. Сперва начали перешептываться слуги. Потом я заметил страх в глазах матери. Я все отрицал, но меня изгнали. Они меня… возненавидели!
Бенедикт прикидывал, насколько велико расстояние между ним и костром.
– Семья… – произнес он задумчиво, переводя взор на пламя, – подчинять себе жертву больше не требовалось. – Я не видел свою…
Не меньше двухсот лет, он точно знал, хотя и не имел представления о том, который сейчас год. У него не было детей, род его прервался, и мысль об этом постоянно тревожила Бенедикта. Однажды он решил избавиться от гнетущего одиночества. Он встретил знатную венецианку, невероятно похожую на Терезу, и укусил ее в надежде, что та разделит его вампирский век. Но женщина так долго кричала, что пришлось ее успокоить навечно…
Бенедикту и в голову не приходило искать свидания со своей набожной супругой. Он стал нечистью, упырем и не смел показаться ей на глаза; даже ради Терезы не мог он изменить новую сущность – его единственная попытка не принесла плодов. Бенедикт не видел, как Тереза старела, он не сидел подле ее ложа, когда она отошла в мир иной, вслед за их новорожденным сыном. После смерти жены, ища облегчения, он напился крови. Он пил и пил, растворяясь в ней, наслаждаясь ей, пока не перестал ощущать всякий вкус. Только кровь на время унимала его муку.
Бенедикт был бесконечно одинок. До сих пор…
Сорин, как и он, понимал, что такое изгнание… Вампир снова посмотрел на мага.
– Я тоже давным‑давно не видел свою семью, – тихо сказал он. – Я много странствовал и, боюсь, не слишком‑то стремился увидеть родных.
Услышав о путешествиях, юноша оживился, в глазах его вспыхнуло любопытство. Разговор зашел об удовольствиях и опасностях, подстерегающих путников в дороге. Собеседники уселись поближе друг к другу, и весело хохотали. Вино почти закончилось. Бенедикт рассказывал забавную историю о каком‑то сумасшедшем, с которым однажды разделил трапезу в корчме. От смеха Сорин упал на спину, откинув полы плаща, – под плащом действительно был длинный пистоль.
Потихоньку беседа сошла на нет. Маг устроился поудобней, положил под голову полено и закрыл глаза. Бенедикт жадно смотрел на его обнаженную шею; вампир ничего не ощущал, кроме острого голода. Он жаждал немедленно броситься на спящего, немедленно выведать его тайны… А вдруг Сорин оживит его своим волшебным прикосновением?…
«Я хочу чувствовать! Вот и все…» – думал вампир с тоской. Мог ли этот человек изменить его сущность? Мог ли он вернуть душу?
Бенедикт подполз к задремавшему юноше, сел рядом, впитывая его дыхание, слушая ритм сердца, вдыхая опьяняющий, дразнящий аромат кожи.
– Пить хочу, – прошептал он.
Не размыкая глаз, Сорин неловко плюхнул перед ним бутыль и буркнул:
– Пей!
Получив разрешение жертвы, Бенедикт начал перевоплощение: тело его растаяло и превратилось в густой туман. Он выпустил длинные клыки и, ничего не видя перед собой, прыгнул вперед и прокусил горло жертвы. Юноша задергался, забился.
«Тише, тише, я подарю тебе вечность», – мысленно сказал ему Бенедикт, глотая кровь. Как много крови… И всегда мало, всегда, всегда…
Свершилось.
Липкий, горячий, дурманящий поток принес с собою живые чувства: смех, радость, печаль – все то, что Бенедикт когда‑то утратил после укуса своего создателя. Это была душа, душа Сорина, полная жизни и воспоминаний. Она металась внутри, как зверь в клетке, и искала выход. Вампир не хотел, чтобы она ушла… нет, не хотел!
Но душа все‑таки вырвалась на волю. Бенедикт попытался ухватить, удержать ее! Тщетно… Ускользнула. Разбитые мечты…
– О нет!!!
Рука схватила лишь воздух. Со всей силы он стукнул по земле кулаком. Стоявшая рядом бутыль из‑под вина покачнулась от отчаянного удара.
– Сюда… – Вампир напряженно смотрел на сосуд. – Поди сюда, в убежище, в укрытие.
Стеная, маня и дразня, душа с тихим шелестом скользнула в открытое отверстие. Бенедикт кинулся к сосуду и зажал горлышко пальцем. Попалась! Теперь у него вновь есть надежда.
«Вот она, жизнь!» – подумал он. Всего мгновение назад он ощущал, что на самом деле живет, а не существует.
Бенедикт заткнул горлышко носовым платком, а потом рассек длинным ногтем свое запястье. Надо напоить Сорина кровью, пока он тоже не сбежал. Ему не хотелось потерять сына еще раз…
Юноша жадно глотал кровь, как новорожденный младенец молоко матери. Он действительно родился заново. Выпустив запястье вампира, Сорин издал мучительный стон и попытался схватить густой серебристый туман – преображенное тело Бенедикта.
Немного погодя Бенедикт снова принял человеческий облик. На глазах его выступили слезы: у него появился сын. Когда‑нибудь, спустя целую вечность, Сорин повзрослеет и станет полноценным вампиром. Бенедикт обнял его и ласково погладил по голове.
– Мой сын… – с нежностью произнес он, глядя на перепачканный кровью рот мага. – Наконец у меня есть сын!
Всю ночь Бенедикт, сам себе улыбаясь, укачивал свое дитя. Вдалеке завывали волки, тихо догорал костер.
Глава 8
Семейка
– После интервью сфоткайте нас в вестибюле рядом с большим кактусом, – предложила миссис Корал Томлинсон. – Мы там всю неделю фотографируемся.
Утром Доун охотилась за Милтоном Крокеттом, а в полдень уже стояла с камерой наперевес в мотеле «Эдвенчер», где остановилось семейство Томлинсонов. Вдова Томлинсон сидела отдельно от остальных родственников на полосатом как зебра стуле. Стул каким‑то образом сохранился с тех времен, когда на входные двери вешали шторки из пластмассовых бусин, а полы устилали бирюзовым ковролином. Обои на стенах изображали сафари. Вероятно, владелец хотел воссоздать атмосферу прошлого, но возникало лишь ощущение, что ему не хватило денег на ремонт.
Доун рассматривала Корал через экран камеры: крашеные дешевой краской рыжие волосы; пестрая блузка, приобретенная, видимо, в том же супермаркете, что и краска для волос; просторные синтетические брюки. Корал, несомненно, считала свой наряд последним писком моды. Она постоянно одергивала одежду, как будто та была ей не по размеру, а то и с чужого плеча. По правде говоря, казалось, что в розовом тренировочном костюме миссис Томлинсон чувствовала себя бы куда уютнее.
Но Доун не жаловалась на компанию – команде вообще крупно повезло, что их пустили сюда, пусть это и не интервью с самим Ли.
После стычки с Крокеттом Брейзи организовала встречу с семейством Томлинсонов, прилетевшим из Флориды поддержать родственника. Конечно, пришлось выдать себя за журналистов. Голос раздобыл им фальшивые бейджики – невелика ложь, но вдруг да обнаружится какая‑нибудь зацепка в расследовании.
Адвокаты контролировали все интервью, которые давал Ли. Вполне вероятно, контролировались и разговоры его родственников, поэтому требовалась конспирация. Кико был слишком приметен, его оставили снаружи под охраной Друзей‑невидимок. Телепат приступит к работе после того, как Брейзи и Доун закончат расспросы.
Если только сможет выполнить задание…
Доун старалась об этом не думать, но вид Кико вызывал беспокойство. После провала с Милтоном Крокеттом он ходил сам не свой. Может, на экстрасенсорные способности влияли таблетки? Или он принимал еще какие‑то лекарства, кроме прописанных?
Брейзи принесла блокнот.
– Все готовы?
– Так точно! – Доун выразительно взглянула на коллегу: начинай!
Брейзи, в деловом костюме и каштановом парике, согласно кивнула и подошла к Томлинсонам. Накрасилась она чуть ярче, чем обычно. Если бы охотница надумала бросить беготню за вампирами, то наверняка стала бы первоклассной ведущей.
Она одарила присутствующих очаровательной улыбкой.
– Кактус будет прекрасно смотреться на фотографиях, миссис Томлинсон. Мы так рады, что можем поговорить с вами.
– Точно, – поддакнула Доун. Она тоже изменила облик: надела длинную юбку, ковбойские сапоги и белую блузку навыпуск; шрамы на лице покрыла толстым слоем грима, а волосы спрятала под париком. Она решила изображать журналистку из Техаса. А почему бы нет?! Выполняют же иногда актеры сложные трюки – вот и каскадерша может сыграть роль! Она даже освоила техасский выговор. – Мы уж думали, что придется прорывать кордон адвокатов.
– А! Ерунда! – Корал беспечно взмахнула рукой. – Это от Ли требуют, чтобы он держал рот на замке, а нам никто не смеет указывать.
Похоже, Милтон Крокетт уверен, что Томлинсонам ничего неизвестно о Подземелье. Неужели они зря тратят время?
Тут заговорила Мардж, сестра Ли:
– Адвокаты встречаются только с Ли. Мы их не видели и, значит, они нам не указ. Они и о брате не слишком‑то волнуются. Давно пора доказать, что он не убивал ту женщину! Адвокаты… только имидж создают. Вы меня понимаете? Одна шумиха! Делают из него самого знаменитого преступника…
Доун перевела камеру на Мардж – женщина лет тридцати пяти, в свитере с надписью «Юниверсад Студиос» (день выдался не по‑летнему прохладный и пасмурный), выглядела не свежее болотной тины: старомодная стрижка, нездоровый цвет лица заядлой курильщицы. Благоухала она почти так же, как чесночный парфюм охотников за вампирами, но ее муженька, Герберта, запах, видимо, не смущал. Супруг как будто существовал сам по себе. Гибкий, жилистый, он ссутулившись сидел на кровати рядом с женой и, опустив лысую голову, на которой играли зеркальные блики, сосредоточенно рассматривал пол. На протяжении беседы Герберт не проронил ни слова, лишь беспокойно разглаживал складку на выцветших джинсах.
Брейзи все быстро записала.
– А почему вы считаете, что Ли не способен на убийство?
Тут откашлялась Кэсси, младшая сестра, отвлекая внимание от главной болтуньи, Мардж. Кэсси выглядела современнее, чем остальные члены семьи: на голове бандана, темные волосы заплетены в африканские косички – можно сказать, хиппи. Только она и старший брат Лэйн явно чувствовали себя не в своей тарелке. Интересно, почему они не стали копиями Мардж?
Доун зафиксировала камеру на Лэйне. На него стоило посмотреть: мужественный подбородок, высокие скулы, слегка раскосые голубые глаза, черные волосы. Не такой красавец, как Ли, погрубее, но обаятельный. Если бы он решил остаться в Голливуде, то вполне подошел бы на роль романтичного автослесаря в каком‑нибудь фильме.
Закрутить бы с ним интрижку, да обстоятельства неподходящие… В голову лезли игривые мысли… Доун абсолютно не тревожили угрызения совести. Вряд ли Мэтт одобрил бы ее интерес к Лэйну. А что подумал бы Голос!.. Если это его волнует, конечно.
– Знали бы вы брата в детстве… – с грустной улыбкой сказал Лэйн, не глядя в камеру – то ли из скромности, то ли ему не было дела до того, попадет л и он в кадр. – После смерти отца Ли стал сам не свой, целиком ушел…
– …В собственный сволочной мир, – раздраженно буркнула Кэсси. Ее, видимо, тошнило от занятий Ли.
– В сволочной мир, – согласно кивнул Лэйн. – Мы жили вместе, но он запирался от нас и слушал музыку. С каждым альбомом музыка становилась все агрессивнее, а он все больше замыкался. Он много рисовал. Сядет в уголок с карандашом и рисует.
– У него склонность к творчеству, – встряла Мардж – ей впору было идти рекламным агентом к обожаемому братику. – Он очень одаренный!
Лэйн продолжал рассказывать:
– Ли рисовал картины… драконов, воинов. Потом он познакомился с театральной богемой, тусовался с какими‑то актерами, играл главные роли в авангардных спектаклях. Начал строить из себя невесть что… Одним словом, зазвездил. Власти прикрыли эту лавочку – якобы за «непристойность». Ли только посмеялся и сказал, что для нашего захолустья их творчество слишком прогрессивно. Нас он тоже считал деревенщинами.
Лэйн стиснул зубы и уставился, как Герберт, на ковер. Корал всхлипывала. Едва речь зашла о спектаклях, она запричитала:
– Это все из‑за тех ребят! Из‑за них он и отправился в Голливуд. Они как с цепи сорвались! Раз – и все уехали. Ли постоянно звонил, деньги выпрашивал. Заработка не хватало даже на оплату конуры, которую они снимали. Ли просто попал под дурное влияние. – Она взглянула на Брейзи. – Вы меня понимаете?
– Да, мэм, вполне.
Доун перевела камеру на Корал. Значит, мамочка считает, что Ли сбился с пути истинного под давлением друзей?
– Мэм, – спросила «журналистка из Техаса», – значит, поддавшись влиянию извне, Ли пошел по кривой дорожке, которая и привела его…
Миссис Томлинсон вытерла глаза. По щекам стекали черные разводы туши.
– Если Ли действительно совершил преступление – но он его не совершал! – то, конечно, из‑за них. Сам он очень добрый! В глубине души.
Журнальный столик был завален разным хламом: сигареты, чипсы, шоколадные батончики и прочая снедь из торговых автоматов. Сестрица Мардж взяла пачку никотиновой отравы, открыла и задумчиво постучала коробком по ладони.
– Ли получил роль в рекламном ролике, дела у него шли в гору. Вы видели, да? Парень полощет рот: «О‑о‑о‑о‑о! Как свежо‑о‑о!» Тогда он стал редко звонить. Чуть не разбил мамуле сердце!
– Он не нарочно, – защитила сына Корал.
– Ну, конечно! – подтвердила Кэсси, сердито глядя на Мардж. – Он был занят по горло. Пробы и все такое… – Теперь она смотрела в камеру. – Обещал с первого солидного гонорара купить мамуле «кадиллак».
– Как Элвис, – криво улыбнулся Лэйн и взял со стола пачку чипсов.
Тут подал голос Герберт, и Доун быстро перевела на него объектив, чтобы заснять столь редкое явление.
– Мы очень дружная семья, – пробормотал он, надсадно кашляя.
Мардж взглянула на мужа и положила ему на колени сигарету. Хорошее лекарство – никотин. Он не обратил внимания на жест жены, полностью поглощенный созерцанием ковра, и ничего не добавил к сказанному, словно не имел отношения к «дружной семье».
– Да, «кадиллак», – вздохнула мамаша Корал.
Доун навела на нее фокус: та мечтательно улыбалась, обнажив испачканные помадой зубы.
– Видите, как она счастлива? – сказала Мардж, засовывая в рот сигарету и указывая на мать. – Мы тоже хотели бы порадовать мамулю, как Ли.
– Переехать в Голливуд? Вы тоже хотели сниматься? – Доун захватила крупным планом надпись «Юниверсал Студиос» на свитере Мардж, потом медленно подняла камеру выше и остановила ее на неопрятной прическе женщины. Голос наблюдал за происходящим и должен был уловить иронию.
– По‑моему, любой может стать актером, – фыркнула старшая сестра.
С ума сойти! Занавес… В ответ Кэсси хмыкнула:
– Ну, мы с Лэйном разыскали друзей брата и выяснили, что все они вернулись домой несолоно хлебавши. Только Ли смог зацепиться.
От волнения по рукам побежали мурашки. Не Подземелье ли удерживало Ли Томлинсона в Лос‑Анджелесе?
– Так он избрал актерскую карьеру? – включилась в дискуссию Брейзи.
Томлинсоны молча глядели на «журналисток». Мамаша подалась вперед и прошептала:
– Дело не только в выборе карьеры. У него была возлюбленная.
Она произнесла это с таким придыханием, что у Доун возникли подозрения: не играет ли вдова на камеру?
– Мы сами недавно о ней узнали, – продолжала Корал. – Наш мальчик влюбился.
– Мама! – предостерегающе воскликнули отпрыски. Кэсси и Лэйн сердито посмотрели на мать, а Герберт выразительно поднял брови.
– Ну и что? – сказала миссис Томлинсон. – У Ли доброе, любящее сердце. Пусть люди знают!
– Мэм, как вы узнали о романе сына? – Брейзи выглядела как именинница с праздничным тортом. Доун чувствовала то же самое: зацепка, зацепка… Вдруг они на верном пути, на пути к Фрэнку…
– Одна девушка, соседка Ли по квартире, позвонила вчера Лэйну и все рассказала. Вот так. – Корал обвела семью торжествующим взглядом. – По ее словам, в перерывах между пробами Ли подрабатывал в баре и в последнее время очень сблизился с кем‑то из обслуги. Похоже, что со своей ненаглядной.
Брейзи что‑то быстро написала и наклонила блокнот к Доун.
«Джессика работала официанткой!»
Черт! Именно! Хотя данных о том, что Джессика работала вместе с Ли в «Баве», они не обнаружили. Впрочем, ничего удивительного – в заведениях, подконтрольных монстрам, информацию на блюдечке с голубой каемочкой не подают. Даже если Джессика уволилась, кто об этом скажет? Возможно, никто и не помнит о том, что она там работала… В Подземелье знают, как заметать следы.
– Вот скажите, – упорствовала Корал, – мог ли влюбленный мальчик ни с того ни с сего пойти на убийство? Каждый должен задать себе этот вопрос!
Доун даже стало жалко миссис Томлинсон – ни грамма воображения! Убийцы прекрасно умеют строить из себя невинных овечек. Люди не всегда те, какими кажутся. Особенно в Лос‑Анджелесе… С кем еще общался Ли? Были ли у него друзья из Подземелья?
– Миссис Томлинсон, – спросила Доун, – а эта соседка не упоминала кого‑нибудь из тех, с кем сблизился Ли после отъезда друзей?
Корал не успела ответить – ее опередила Мардж.
– Нет.
– Мама права, – заговорил Лэйн, переводя разговор в нужное русло. – Если у брата был роман – значит, он нормальный человек. Пусть он носил странную одежду, но на самом деле ничем не отличался от других. Я‑то знаю его с детства. Он и мухи не обидит!
Вцепившись в край стула, Кэсси неотрывно смотрела на мать.
Все любопытнее и любопытнее…
– Полиция знает о его девушке? – гнула свое Брейзи, ухватившись за благодатную тему, как бульдог, вежливый, но настырный.
– Узнают, уж будьте покойны. – Мардж вертела в руках незажженную сигарету. На Герберта не обращали внимания. Дети испепеляюще смотрели на дорогую мамулю, а та в ответ хмурилась: мол, что не так? Она ляпнула лишнее?
Брейзи продолжала строчить в блокноте.
Доун поняла: где‑то здесь собака и зарыта.
И не только она это поняла. Герберт, худой как спичка, встал с места и, равнодушно наступив на скатившуюся с колен сигарету, подошел к двери. За ним последовали Лэйн и Кэсси.
Интервью закончилось.
– А фото? – спросила Мардж, как будто ничего не произошло.
Брейзи любезно кивнула, но Доун чувствовала, как разочарована коллега.
Герберт открыл дверь, и Кэсси, опустив голову, первой вылетела из номера.
По дороге в вестибюль Брейзи быстро нацарапала: «Надо найти его подружку. Возможно, Ли с ней откровенничал».
– Точно, – шепнула Доун.
Позировать согласилась только миссис Томлинсон, а остальное семейство, видимо, следило, чтобы она не разболтала, чего не следует. Почтенная матрона изобразила приличествующее случаю выражение лица – скорбная мать невинно осужденного. Мардж подошла к Доун, ничуть не смущаясь запаха чеснока, исходившего от тела «журналистки», и спросила:
– Материала хватит на хорошую историю?
– Ну, чем больше, тем лучше. Впрочем, мы, конечно, подготовим статью, интересную широкой публике… – Доун надеялась, что ответила, как заправский репортер.
– Знаю‑знаю! Вам нужны пикантные подробности. И не рассчитывайте! Вы меня понимаете?
– Само собой. Не та ситуация.
Удивительно, как легко играть роль! Если бы Доун с самого начала не отвергла мысль о карьере актрисы, то, вполне вероятно, по глупости купилась бы на этот мишурный блеск.
Если бы не выросла в Лос‑Анджелесе и не знала его подноготную.
Мардж опять взяла в рот незажженную сигарету.
– Мы надеемся, вы с уважением отнесетесь к личной жизни брата. Пишите о том, как его поддерживает семья. Затем вас и пригласили. Мы приехали приободрить Ли.
При упоминании о «личной жизни брата» Кэсси вскочила и принялась нервно расхаживать по вестибюлю. Лицо ее пошло пятнами. Да, ну и разгон устроит доченька мамаше!
Охотница задумалась: а что бы делала она в подобной ситуации? Если бы мать напортачила, стала бы она ее распекать? В голову ничего не приходило, только до боли сдавило грудь. Доун давно убедила себя, что мать ей не нужна, – так к чему все эти «если»?
Подавив неуместный приступ тоски, девушка присоединилась к остальным. Корал поправляла блузку и вытирала пальцем размазанную помаду.
– Итак, с интервью покончено… – Мардж решила сменить тему. – Вы знаете, где тут можно развлечься?
Развлечься? Она шутит? Ей в ночной клуб хочется? С ума сойти! Да, Мардж, несомненно, в глубоком трауре…
– А что вам нужно? – спросила Доун.
– Места, где тусят известные актеры, певцы…
Она еще и охотница за знаменитостями… О Господи! Если бы Мардж знала! В Городе грез все фальшь и обман: обанкротившиеся звезды разъезжают в лимузинах, примерные семьянины‑продюсеры устраивают оргии в особняках для избранных. Голливуд – одна сплошная ложь.
– Мардж! – выразительно сказала Кэсси.
Та взмахнула сигаретой.
– Можно подумать, тебе не интересно?
Сестра отвернулась и ушла, а Мардж выжидающе посмотрела на Доун.
– Дело в том, – начала «журналистка», – что, едва публика узнает, куда ходят звезды, они там больше никогда не показываются. Настоящие знаменитости любят уединение, если только им не нужна реклама.
– Об этом я и толкую. Так куда они идут?
От ответа Доун спасло появление мальчика в лечебном корсете, полосатой рубашке и джинсах. Его лицо скрывал козырек низко надвинутой бейсболки. Над козырьком сиял крест. Мальчик нес миниатюрные Библии, к каждой из которых была прикреплена шоколадка.
– Мир и любовь! – говорил Кико высоким детским голосом, раздавая Томлинсонам подарки. Одновременно он старался дотронуться до их рук, чтобы считать информацию. Он очень надеялся, что в этот раз все пройдет успешно, и даже сбрил бородку ради сегодняшней операции.
Кико обошел семейство по кругу, задержался возле Корал и покинул мотель. Он должен был ждать девушек в машине.
– Неужели детям можно так запросто распространять Священное Писание, да еще без сопровождения взрослых? – Мардж недоуменно рассматривала крошечную книжицу.
Доун пожала плечами.
– В Лос‑Анджелесе дети рано взрослеют. Лет в пять.
– Бедный маленький калека! Не повезло ему с матерью.
Фотосессия закончилась. Брейзи опять начала задавать Томлинсонам вопросы, но Лэйн понимающе ухмыльнулся и лично препроводил мать в номер. За ними потянулись и остальные. Пропустив всех родственников, он захлопнул дверь. В его глазах Доун заметила неподдельную грусть. Переживал он искренне, а не играл на публику, как Корал.
Брейзи и Доун поспешили к внедорожнику. Кико, как ни странно, расположился на заднем сиденье, хотя всегда предпочитал сидеть впереди. Сыщицы запрыгнули в машину, и Брейзи включила панель управления, позволяющую Голосу слышать все, о чем говорят в автомобиле. Несмотря на то, что босс безвылазно торчал в офисе, его присутствие было почти осязаемым.
– Рассказывай! Что узнал? – сразу спросила телепата Брейзи.
Молчание оказалось красноречивее любых слов. Кико порывисто протянул руку к Доун. Она все поняла и стянула с плеча блузку: внизу она носила майку отца. Телепат прикоснулся к майке, закрыл глаза и попытался проникнуть в последние видения Фрэнка.
Уголки его губ болезненно дрогнули. Провал. Он ничего не увидел, а значит…
– Значит, Томлинсонов ты не считал, – констатировала Доун.
В отчаянии телепат опять схватил майку, но девушка поймала его запястье.
– Мне надо сконцентрироваться, – глухо проговорил он. – Пожалуйста.
– Кико, – Брейзи сжала его ладонь, – не переживай. Твой дар вернется.
– Когда?! Мой мозг бесполезен, как… Ясновидец вырвал руку и уставился в окно. Догадаться, что он имел в виду, было несложно: его мозг бесполезен, как и его тело.
Доун зажмурилась, сдерживая слезы. Ну надо же!
Брейзи завела мотор и деловито приступила к подведению итогов операции. Они пришли к выводу, что Томлинсоны не вампиры: ни крест на бейсболке Кико, ни Библия их не напугали. У коллег сложилось одинаковое впечатление о семейке, и Доун про себя отметила, какое поразительное единодушие царит сегодня между ней и Брейзи, – ни разу за день не поспорили!
– Как приедем домой, поищу друзей Томлинсона. Особенно меня интересует девушка, которая знала о его подружке, – сказала Брейзи.
Они возвращались в Беверли‑Хиллз. Вдоль дороги лениво покачивали зелеными макушками пальмы, словно поддразнивая облака.
Взгляд Доун упал на боковое зеркало – что‑то не то. Что делает Кико?! Телепат поднес к губам таблетку. Глаза девушки затуманились.
– Тебе это правда нужно?
Кико нерешительно замер, смущенный непрошеным свидетелем. Она выжидающе глядела на коллегу. Наконец он взорвался:
– Мое болеутоляющее безопаснее твоего! Смотри куда смотрела!
Следовало бы обидеться на неприятный выпад: Кико намекал на ее привычку искать утешение в сексе. Доун использовала секс как оружие против Эвы, чтобы хоть на время ощущать себя такой же привлекательной и желанной.
Она нехотя отвернулась, понимая, в каком он состоянии. Тем не менее, всю дорогу Доун поглядывала на телепата в зерк