– Почти готово, – объявил Сорин Стражу, привязанному к металлическому столу в своей клетке.
В недрах Подземелья, в холодных гранитных пещерах томились низшие вампиры. Стражей уже покормили – кровь для них добровольно жертвовали Обожатели, но порой перепадали и объедки со стола Избранных.
Страж в соседней клетке просунул сквозь решетку страшное бледное лицо.
– Еще… еще еды, Хозяин, еще, еще…
Остальные подхватили его мольбу:
– Еды, еды, еды…
Монотонный гул голосов пронзил жалобный вопль какого‑то Стража:
– Крови!!!
Сорин не удостоил их даже взглядом, продолжая колдовать над лежащим на столе вампиром. Этот Страж станет новым центурионом, созданным для защиты, – а, возможно, и для нападения.
– Прекратите! – приказал Сорин завывающим тварям.
Крики стихли. Стражи должны повиноваться, так всегда было заведено в Подземелье. Считаюсь, что соображают они плохо, и кровь тварей особой силы не имеет – силой наделял их Сорин.
Сорин затянул потуже кожаный ремень вокруг мощного торса Стража. Прежде чем продолжить работу, он окинул лежащего оценивающим взглядом: лысый, когтистый, с железными клыками, облачен в черное, чтобы лучше сливаться с темнотой. Страж еще не очнулся и не увидел новый мир, для которого его создали. Остался последний штрих.
Как и остальные Стражи, этот смертный однажды исчез из жизни Верхнего мира. Шпионы заметили его месяц назад и доложили Сорину. Здоровяк, пьяница, ни семьи, ни друзей – он идеально подходил на должность Стража. Его похитили перед побегом Робби Пеннибейкера, до перехода Подземелья в режим строгой изоляции.
У Сорина лишь недавно нашлось время для новичка. После преобразования новоиспеченного вампира возведут в ранг Стража Подземелья. Он должен будет беспрекословно повиноваться любому приказанию – даже умереть, если война действительно начнется. «Жалко терять бойцов», – подумал Сорин, проводя рукой по лицу своего творения. На оживление каждого Стража уходила уйма энергии, так же как и много лет назад, когда он был еще молод…
Семья отказалась от него, потому что Сорин владел удивительным даром: способностью подчинять своей воле мелких зверушек и превращать их – в некотором роде, – в кого пожелает. Лишь Бенедикт, настоящий Мастер, оценил его способности. Он полюбил юношу за талант, который другие находили пугающим и сверхъестественным. Наконец его так называемая магия пригодилась – для защиты родного дома.
В коридоре послышался шелест шагов: Обожатели всегда двигались легко и грациозно. У входа возникло изящное создание с серебряной чашей в руках. В чаше плескалась кровь, предназначавшаяся Стражам – такую дань взимали с Обожателей еженощно.
Главный вампир удостоил посетительницу взглядом.
– Галатея.
Обожатели, охранявшие вход, по приказанию повелителя безропотно пропустили вампиршу.
Галатея низко склонилась перед Мастером: темные волосы закрыли лицо, в тугих локонах сверкали жемчужины. Сквозь тонкое пурпурное одеяние просвечивали очертания стройной фигурки. Тело украшали изящные серебряные цепочки. Одна из цепочек тянулась между ног и наверняка волнующе щекотала девушку при каждом движении.
Кровь вампира закипела от мысли, как эта цепочка медленно скользит, заставляя Обожательницу постанывать от удовольствия. Как только Сорин клыками вопьется в набухшую вену на стройной шее, Поклонница вскрикнет от наслаждения…
Галатея выпрямилась и легким движением отбросила волосы назад. У нее были высокие скулы и живые, ртутно‑серебристые глаза. Сорина пронзила острая боль утраты – одно из немногих чувств, доступных вампиру. Давным‑давно у него появились две дочери‑вампирши, но вскоре они покинули Подземелье, вернулись в Старый Свет и связь с ними оборвалась. Разумеется, дочери обзавелись детьми: современные Обожатели – их потомки.
К сожалению, от поколения к поколению кровь слабела от постоянного обмена, и чем дальше, тем меньшей силой обладало следующее поколение. Их способности не шли ни в какое сравнение со способностями Сорина. Они становились все уязвимее, даже религиозная символика на них действовала. Наитие – общение посредством мыслей – превратилась в зыбкую тень былой мощи и переставало работать на расстоянии.
Из‑за такой беспомощности Обожатели в Подземелье находились на особом положении: их баловали, а прелестные создания только и делали, что пили кровь да развлекались.
– Вы слишком много работаете, Мастер, – промолвила Галатея, и глаза ее вспыхнули. – Не хотите развлечься?
– Развлечься? – Сорин рассмеялся. – Да, пожалуй, в условиях изоляции Обожателям больше нечем заняться.
– Ну да, шпионить мы пока прекратили, но говорят, после убийства Джессики Риз ситуация становится угрожающей.
– Мало ли, что говорят. И вообще, болтун – находка для шпиона.
Сегодня они с Мастером узнали от лазутчиков последние новости: попытки доморощенных сыщиков из агентства «Лимпет и партнеры» выжать информацию из Милтона Крокетта, семейства Томлинсон и любовника Ли не увенчались успехом, хвала сему дню. Их телепату не удалось ничего считать. Однако Сорин понимал, что настоящие беды еще впереди. Он был реалистом и ждал этого. Шпионы предупреждали, что надо держаться начеку, – список допрошенных командой Лимпета растет и растет.
– Вот закончу, тогда и позабавимся, – сказал он Галатее, едва сдерживая накатившую волну желания. Пока у него слишком много работы, да и повелитель наверняка пригласит Сорина обсудить дальнейшую стратегию.
– Ничего страшного, я подожду. – Галатея, такая юная и живая, радостно ему улыбнулась. Она пришла в Подземелье тридцать лет назад, как только решилась пройти инициацию. Позади нее стоял Страж, который недавно требовал пищи. Он жадно принюхивался, почуяв кровь. Ноздри его трепетали, глаза полыхали алым.
– Кровь Обожателя! – прорычал он.
Галатея ничуть не испугалась и оценивающе осмотрела вампира. Укусы Обожателей помогали при создании Стражей, и, как следствие, Стражи и Обожатели были равными по силе, но последние в отличие от первых, обладали свободной волей. Низших вампиров полностью контролировал Сорин.
Вампир приподнял бровь.
– Смочи‑ка ему губы своей кровью.
Обожательница, удивленная необычной просьбой, послушно выдавила из пальцев несколько капель. Страж с урчанием слизал кровь.
– Еще, еще, еще…
Сорин всматривался в глаза твари. В них горело пламя, они сверкали от возбуждения. Зрачки расширились, чернота поглотила алый блеск. В бездонных колодцах пульсировала пустота, странная, не поддающаяся осознанию… Сорин почти догадался, что это… нет, пока не догадался. Это было выше его понимания. Может, он узнает истину в иной жизни?
Сорин не успел уловить значение увиденного – глаза Стража снова приобрели красный цвет, цвет вечности.
– Еще, еще, еще! – ревела тварь, повиснув на прутьях клетки.
Раньше Стражи не проявляли такую жадность, они нуждались в крови лишь для поддержания жизни. Неужели у них появилась зависимость? А что, если им больше всего по вкусу именно Обожатели? Пожалуй, стоит синтезировать новый вид крови. Не хватало еще, чтобы низшие вампиры начали преследовать обитателей Подземелья.
– Еще, еще…
Стражи неистово раскачивали клетки и вопили:
– Еще, еще, еще…
– Прекратите! – резко приказал Сорин, вне себя от гнева.
Один из Стражей не подчинился и взвыл, как волк, тонким голосом:
– Домо‑о‑ой!
Сорин решил в самое ближайшее время обследовать Стражей и устранить недостатки. Впрочем, обновление и усовершенствования требовались постоянно. Как сказал бы Мастер, век живи – век учись.
– Они могут вырваться на свободу? – спросила Галатея, отступив от решетки, и прижала к груди чашу с кровью.
Сорин тоже испытал при этой сцене некоторый дискомфорт. Именно «некоторый» – долгие годы вампирской жизни притупляют чувства, так же как морская волна обтачивает острые камни.
– Нет, – спокойно ответил он. – Они погибнут прежде, чем успеют выскочить из клетки.
Обожательница вздохнула, зная, что он прав.
– Понимаю, Мастер! Вы их мгновенно уничтожите. Верно.
Именно Сорин управлял Стражами, которые исполняли любое желание, покоряясь волшебному дару мага‑гипнотизера. Из предосторожности он наделил их лишь силой Обожателей, чтобы они всегда оставались на низшем уровне. В случае необходимости слабые вампиры смогли бы убить человека, но одолеть Сорина и Мастера… Нет! Силы не хватило бы.
Галатея поставила чашу с холодной кровью.
– Мастер, вы позволите?…
– Конечно, ступай.
Она немедленно ушла, оставив в комнате легкий, трепещущий шлейф испуга. Сорин сглотнул слюну, его голод разгорелся. Он вновь посмотрел на Стража в клетке напротив. Тот скрылся в глубине своего жилища. В темноте красными точками мерцали глаза.
Этот Страж сказал «домой»…
Мозг пронзила кошмарная мысль. Черные туннели зрачков, таинственная зияющая пропасть… так знакомо… Неужели человеческая сущность? Сорин задумался. Да… Нет… Невозможно.
Человеческая природа Стражей исчезала сразу же после первого укуса – глупо оставлять воспоминания и образы, которые будут манить новообращенных вампиров в Верхний мир. Из всех обитателей Подземелья только Стражи попадали сюда не по своей воле: обычно они не имели ни друзей, ни семьи – волноваться некому, пропажу какого‑то забулдыги никто не заметит. Сорин поступал с ними также, как раньше с животными, – гипнотизировал и превращал, в кого хотел.
Он вернулся к работе. Сегодня Стражи чересчур буйствовали, значит, прогулка отменяется. Обычно им дозволялось гулять в глубинных катакомбах под городом, вдали от мест проживания других вампиров.
«Пожалуй, выпускать их пока не стоит, – подумал Сорин. – Пусть посидят взаперти, пока не приведу их в норму».
Он подтянул ремни на обездвиженном теле перед ним и в который раз восхитился своим недюжинным мастерством: долгие годы он оттачивал сверхъестественные навыки и теперь играючи справлялся как с физической, так и с умственной работой.
«Ты станешь доктором Франкенштейном», – сказал ему Мастер пятьдесят лет назад. Как раз тогда создатель преодолел свой страх и согласился основать новое Подземелье. Сорин, улыбнувшись, ответил: «Моя мощь значительно возросла с тех пор, как я стал вампиром. Наши Стражи защитят слабых в первые минуты нападения, а сильным дадут время на подготовку в схватке. Нас больше никогда не застанут врасплох, Мастер».
Сорин сдержал свое обещание.
Он опустил руку на лицо нового Стража, закрыл глаза и приступил к финальной части – стиранию памяти. Эта процедура не имела ничего общего с уничтожением памяти Милтона Крокетта: у людей удаляли воспоминания о вампирах, а у Стражей наоборот – обо всем человеческом. Говоря языком нового поколения, их «запрограммировали». Запрограммировали служить, подчиняться, умирать за вышестоящих и не переходить в нападение, пока не провоцируют.
Сорин проник в сознание Стража и вложил в него необходимые знания. Слова команд, сплетаясь в сложный узор, закладывали определенную модель поведения.
Наконец Сорин закончил и отступил от стола.
– Очнись!
Страж открыл глаза цвета пламени: в них старший вампир увидел полное, бездумное повиновение. Идеальный защитник. Именно в таких воинах нуждались они восемьдесят лет назад, когда уничтожили их первое Подземелье.
Глава 13
Беркли‑сквер, Лондон, 1923 год
«Все погибло, – думал Бенедикт, с отчаянием вжимаясь в стенку спальни. – Оно… погибло…»
В запотевшее окно заброшенного дома глядела ночь – безлунная, исцеляющая. По пыльному деревянному полу пробежала крыса, будто напоминая вампиру о том, что он на свободе, что ему удалось выскользнуть из ловушки. Теперь он остался один…
Он был совсем один… Где‑то внизу, под фундаментом старого здания, лежало в руинах Подземелье. Грудь разрывало от нестерпимого желания закричать, но крик так и не сорвался с губ. Вампир не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. Погибло все, что было ему дорого, все обратилось в прах.
Перед воспаленным взором мелькали картинки из прошлого, словно его воспоминания пропустили через проектор и превратили в немое черно‑белое кино, которым он так восхищался. Мир роскошного декаданса… Бенедикт вспоминал, как снова обрел вкус к жизни, повстречав Сорина, какое испытывал удовольствие, делясь с ним своими знаниями и опытом. Чего только не произошло за эти века! Сколько денег они выманили у наивных жертв… Сколько кровавых поцелуев сорвали с губ прекрасных женщин – и гордых аристократок, и веселых безродных селянок.
А потом… Потом они приехали в Лондон.
Задрожали новые кадры: туннели, пустоты под землей, заброшенные шахты, вырытые при строительстве лондонского метро. Эти неосвоенные территории вампиры превратили в великолепный дом, повинуясь приказу, полученному Бенедиктом от своего создателя.
«Постройте обитель, – велел Мастер из неведомого далека. – Живите там и размножайтесь, дабы я вступил во владение королевством».
Бенедикт с энтузиазмом взялся за новое, непривычное дело и сотворил множество детей – братьев и сестер Сорина.
Сам Сорин до сих пор никого не укусил. Вечный изгой, он боялся, что потомство когда‑нибудь откажется от него, точно так же, как его бывшее семейство. Боль утраты никогда не утихнет. Только в Бенедикте он был уверен.
Бенедикт – в Подземелье его называли Мастер – дрожал от перенесенного шока и не мог обдумать и проанализировать произошедшее. Он бессмысленно глядел на стену перед собой, где висело распятие, будто призванное изгнать темные силы из этого жилища: среди окрестных жителей дом слыл заколдованным. Суеверия сыграли вампирам на руку. Когда Бенедикт выходил из Подземелья в Верхний мир, то собирал различные слухи, читал газеты, перенимал обороты человеческой речи – так он самообразовывался и следил за новыми тенденциями современности. Он делал это не из личного интереса, а ради семьи, чтобы уберечь их обитель.
Словно желая себя наказать, вампир не сводил глаз с креста.
Ничего. Совершенно ничего он не ощутил.
Его перестало тревожить чувство вины за то, в кого он превратился, и даже непроизвольные мольбы о спасении не поднимались из глубин его души. Символы духовности и духовные ценности, случалось, еще затрагивали в нем некие полузабытые чувства, хотя он давно осознал, что вера лишь дает прибежище от кошмаров реальности. Возможно, многовековая разгульная жизнь сделала его безразличным ко всему.
Но, как ни странно, сейчас Бенедикт безразличия не испытывал. Он страдал. Невыносимо страдал.
В отчаянии он молитвенно сложил руки и обратил лицо к распятию.
«Помоги! Помоги вернуть мой эдем!»
Серебряный крест безмолвствовал, все плыло перед глазами.
Окончательно раздавленный, Бенедикт ментальным ударом сбил распятие со стены, и оно со звоном упало на пол. Вампир еле сдержался, чтобы не закричать, безумно, оглушительно, так, чтобы вздрогнула земля.
Куда теперь податься? Куда идти после такой утраты?…
Бенедикт неловко пошарил в кармане в поисках бесценного флакончика – единственного из всех, что удалось спасти, – извлек миниатюрный фиал, нетерпеливо открыл его и приник губами к отверстию.
В вампира тут же ринулась плененная душа Сорина, наполняя жизнью каждую клеточку тела. Он ощутил всю гамму чувств, испытанных когда‑то юношей: восхищение при виде закатного неба над родовым поместьем; радость от первых аплодисментов зрителей его фокусу с огнем…
Бенедикт рухнул на пол, перекатился на спину, дрожа от восторга. Он открыл глаза и увидел переливающиеся радуги, будто его тело на самом деле лучилось от счастья. Отражение радуг сверкало в окнах, плясало на стенах солнечными бликами…
Переживая горечь дня, когда Сорина изгнали из родного дома, Бенедикт плакал и стонал, как самый настоящий человек, – это было истинное блаженство…
И тут душа кинулась прочь. Обезумевшая, рыдающая, испуганная, она быстро скользнула во флакон. Вампир наложил на фиал заклятье, так что внутри сосуда душа чувствовала себя дома, в безопасности. Все еще сотрясаясь от судорог, Мастер закрыл крышечку – если он упустит последнее сокровище, то останется совсем один.
Бенедикт корчился на полу, пытаясь удержать воспоминание о пережитом удовольствии. Ему казалось, что стены подступают к нему со всех сторон, давят своей тяжестью, а тело разрывает на куски неведомая сила.
Спустя несколько минут – или часов? – тихо всхлипнула дверь. Вампир обернулся. Он до сих пор не пришел в себя и жадно ловил ртом воздух. В тени, неожиданно возникшей на пороге, Бенедикт узнал свое дитя: только Сорину удалось спастись.
Молодой вампир вошел и закрыл дверь. Одежда его была изодрана в клочья, пропитана горькими воспоминаниями о проигранной битве…
– Вот ты где. Я мог бы догадаться.
Мастер любил сидеть в этой комнате. Обычно он приходил сюда после киносеанса, насладившись фильмом и органной музыкой, или после вечеринки в ночном клубе, где выступали подражатели Гарри Гудини и отплясывали под джаз легкомысленные девицы.
Бенедикт молчал. Сорин снова заговорил с отцом:
– Твое Наитие закрыто…
– Я не подумал об охране. – Мастер закрыл лицо руками. – Я не правитель и никогда им не был. Поэтому нас и застали врасплох. Если бы мы обеспечили хоть какую‑то защиту…
Он бессильно уронил руки и уставился в потолок. Сорин сел рядом, прислонившись спиной к стене. В схватке он показал себя отважным воином, используя всю мощь природного дара. После превращения в вампира его магические способности усилились и с каждым годом становились все совершеннее.
А вот молодые вампиры, дети эпохи джаза, не могли биться с врагами – и все из‑за Андре, из‑за вампира, которому Бенедикт доверял, как кровному брату.
Бенедикт проклинал тот час, когда они, поддавшись любопытству, позволили Андре выманить их наружу. Воздух дрожал и колебался; ветер принес легкий, знакомый, но почти забытый аромат… Словно весточка из родного края… Ничего не подозревая, они отправились посмотреть, что происходит.
Собрат по крови ждал их в Гайд‑парке, небрежно закинув руку на спинку скамьи. В свете восходящей луны он напоминал скорее бледную тень, нежели реальное существо. Тем не менее Бенедикт заметил, что борода у него сбрита, а волосы подстрижены по последней моде.
Он не виделся с Андре несколько веков. Как только братья обнаружили, что обладают разными способностями, каждый пошел своим путем, совершенствуя и развивая волшебный дар. Некоторые повелевали животными, другие – управляли погодой, а Бенедикт не умел ни того, ни другого. Зато на него не действовали религиозные символы, и он пришел к выводу, что это – свидетельство пока не проявленной силы.
В прошлый раз они встретились с Андре, когда создатель мысленно призвал своих детей, велел им основать общины, а сам ушел под землю, набираться сил для решающего часа. С того момента общение братьев окончательно сошло на нет – из‑за того, что каждый занимался своим делом, как думал Бенедикт.
Теперь он понял, что ошибся.
Андре невозмутимо на них смотрел; Бенедикта терзала смутная, но настойчивая тревога, и вампир решил воздержаться от приветствия.
– До тебя не доходили кое‑какие слухи, друг мой? – осведомился Андре. Бенедикт не ответил, и брат по крови радостно продолжил: – Между братьями распри. Вовсю идет гражданская война. Проклятая жадность! Тебе следовало бы держать ухо востро, Бенедикт.
Прежде, чем Андре успел объяснить, вампир догадался, что произошло.
– Я хочу все, чем ты владеешь, – прямо, по‑деловому сказал Андре. – Впрочем, я уже получил желаемое.
Со сверхъестественной скоростью Бенедикт и Сорин ринулись в Подземелье. Вампиры Андре захватили в плен детей. Молодежь в замешательстве смотрела на Мастера: неужели на такое способны свои же?
Новым отпрыскам нужен был оазис. Потратив чертову уйму денег, Бенедикт создал этим повесам и красоткам островок наслаждений, где праздник никогда не кончался, где они могли ни в чем себе не отказывать и танцевать до зари. До сих пор самую большую опасность представляли люди, истребляющие все, что не поддавалось их пониманию, – например, вампиров. Тем не менее существование Подземелья пока удавалось скрывать.
Кто бы мог подумать, что брат по крови окажется куда опаснее смертных?
Андре застыл позади Бенедикта и Сорина, перекрыв тайный выход.
– Сдавайтесь, – потребовал он.
– Как ты смеешь идти против нашего отца?
Андре захохотал.
– Смею! И знаешь почему, Бенедикт? Потому что мне захотелось! Лет через двести повелитель вновь очнется ото сна, и приветствовать его буду я. Я стану его правой рукой.
Андре сильно изменился. Раньше он был воином низшею уровня. Честолюбивым? Пожалуй. Могущественным? О могуществе он и мечтать не смел.
Сдаваться Бенедикт отказался, и тогда Андре объявил войну.
Все произошло слишком быстро. Они не успели… Не успели освободить молодых вампиров… Сорин не успел применить свою жестокую магию и вырвать сердца нападавших… Бенедикт не успел обезглавить ублюдочного братца и его выкормышей…
Андре явно чувствовал себя в полной безопасности. В мгновение ока он поджег штору, видимо, надеясь погасить пламя, как только выставит Бенедикта из его собственной обители…
Теперь бывший Мастер скрывался от жестокой действительности в заброшенном доме, и его слух терзали воображаемые крики детей, объятых адскими языками пламени.
Огонь. Именно он по‑настоящему убил его потомство. Бенедикт даже не успел спасти флаконы с их душами…
«Трус!» – отчаянно проклинал он себя, вспоминая, как ускользнул с Сорином из Подземелья через тайный лаз в парке, когда смертные сбежались гасить пожар.
В толпе они разделились. Мастер Бенедикт – отныне король без королевства – пробрался в свое излюбленное убежище, чтобы обдумать происшествие. Он лежал ничком на жестком деревянном полу. Осознание полного краха тяготило его. Хотелось уединения, хотелось превратить мир в такой же кошмар, который он только что пережил.
– Мастер? – прошептал Сорин.
Внезапно Бенедикт осознал, что тело его само собой перевоплотилось в туман, и внутри зияет пустота. Он стал бесполезным ничтожеством. Теперь ему предстоит как‑нибудь протянуть остаток бесконечных лет, пока бренная плоть не износится и не рассыплется в прах.
Раздосадованный, что его застали в таком виде, вампир быстро вернулся в твердую оболочку. Долгие годы Бенедикт совершенствовал свой дар принимать разные образы. Сейчас он случайно потерял контроль. Не то чтобы это имело значение…
– Мастер, – осторожно повторил Сорин, словно будил спящую змею. – Я растерян, также как и ты, но оставаться здесь нельзя. Из‑за пожара люди развили бурную деятельность, повсюду снуют. Надо уходить…
Он замолчал.
– Зачем? – равнодушно отозвался Мастер. – Куда нам идти?
– В другую подземную обитель. – Сорин грациозно поднялся на ноги. – Мы найдем что‑нибудь и начнем все сначала. Можно в Эдинбурге…
Мастер не ответил.
– Или… – не унимался Сорин, – или в Америке. Повелитель, ты же любишь Сан‑Диего и Лос‑Анджелес.
– Ни за что.
Сорин притих. Бенедикт ощутил легкий трепет Наития; бодрящая энергия разливалась по всему телу. Старый вампир отразил волну оптимизма, посланную ему сыном, – ни к чему это.
– Мне конец. – Мастер закрыл глаза, ему хотелось полностью раствориться во мраке.
– Мастер, я понимаю, мы в отчаянном положении, но в мире еще столько интересного. Ежечасно появляются новые изобретения, новые кино. Представь, сколько еще выйдет картин с участием малютки Мэри Пикфорд!
Актриса напоминала Бенедикту Терезу, поэтому он не пропускал ни одного фильма с участием Мэри Пикфорд, но сейчас даже напоминание о любимице не вывело вампира из оцепенения. Кинопленка его жизни оборвалась.
От слабости Мастер не мог даже говорить, и вместо этого воспользовался Наитием: «Я больше не желаю так рисковать…»
Он отключился прежде, чем услышал ответ. Что могло подержать его дух? Только ненависть. Бенедикт собрался с силами, пробуждая в себе это живительное чувство. Точно по волшебству, он превратился из закостенелого циника в неведомое чудовище – подлинное воплощение ужаса. Да… да…
Ненависть обрела форму.
Выпустив клыки, вампир увеличивался в размерах, поднимаясь выше и выше, как бурлящий морской вал.
С тихим скрипом отворилась дверь. На пороге возникли двое в военной форме. И Бенедикт, поверженный Мастер, с шипением раздулся и навис грозной тенью над перепуганными людишками. Расширенными от страха глазами смертные глядели на жуткое зрелище, будто перед ними внезапно разверзлась бездна Преисподней.
Бенедикт торжествующе захохотал. В уголке, закрыв лицо руками, скорчился Сорин, не в состоянии смотреть на кошмар, в который переродился его создатель.
Глава 14
Мир иных
На другой день, едва сгустились сумерки, Доун привезла Кико в офис после очередного курса физиотерапии.
Она совершенно вымоталась: сначала мозговой штурм с коллегами, затем индивидуальные занятия (на тренировке Доун выбрала самый жесткий режим), а потом поездка в больницу, чтобы обсудить состояние Кико. На ее расспросы врач лишь неубедительно промямлил: «Мы будем внимательно следить за ходом лечения».
Доун рассказала команде о разговоре с Мэттом по делу Джессики Риз (разумеется, опустив эпизод с платьем Эвы) и ушла упражняться со своей любимой цепной плетью. Самое главное – не просто овладеть тонкостями обращения с оружием, а научиться сохранять хладнокровие. В этом Доун превзошла саму себя. Она тренировалась, пока пот не полил с нее градом, смывая разочарования прошедшей ночи… Впрочем, это оказалось нетрудно.
После душа она решила почитать в интернете информацию о Лэйне Томлинсоне. В той же комнате за одним из компьютеров работал Кико.
– Вот черт! – выругалась она, не найдя ничего стоящего, и закрыла поисковую страницу. – Иногда кажется, что новая зацепка обнаружится только после очередного убийства.
– Не накаркай! – Кико сидел за низким столиком, прямой как шомпол. – Но… в общем, я тоже об этом думал. Особенно если убийца‑подражатель совсем обнаглеет и потеряет бдительность. Тут мы его и схватим.
– Ага, вот только дождемся новой жертвы.
У Доун зазвонил мобильник. Жаклин Эшли. Кровь прилила к щекам.
«Мне изобрели имидж „гостьи из прошлого“», – объявила однажды Жаки и сняла бейсболку. По плечам рассыпались белокурые волосы, точь‑в‑точь как у Эвы. Даже лицом актриса походила на покойную мать Доун. Старлетка настороженно, волнуясь, ждала реакции. «…Говорят, что сходство, конечно, не то чтобы бросается в глаза, но чем‑то я напоминаю Эву…»
Мама. Доун знала ее только по фотографиям. Сколько их было! Сказочные фото со свадьбы знаменитой Эвы и ничем не примечательного Фрэнка (какой необдуманный брак!); рекламные снимки восходящей кинозвезды; кровавые кадры с места преступления.
Телефонный звонок напомнил о ночном предательстве Мэтта. Ей снова стало горько и обидно, пробудились старые страхи и разочарования, терзающие ее всю жизнь.
«Спи, моя детка, ночь напролет…»
– Что стряслось? – спросил Кико.
«Птицу‑певунью мать привезет…»
– Жаки. – Даже звук имени причинял боль.
– Ты не ответишь? – оживился телепат.
Доун явно не собиралась брать трубку, поэтому Кико восторженно схватил телефон и затеял оживленную болтовню. Еще недавно, до смены имиджа, Жаклин вызывала у Доун такое же чувство радости.
Это сумасшествие пора прекращать. Жаки – это Жаки. В противном случае Голос давно бы вмешался и объявил во всеуслышание, что Жаклин Эшли – замаскированный вампир.
Свихнуться можно!
Доун решительно потянулась к трубке, но Кико, увлеченный разговором, не хотел отдавать телефон. Пришлось бесцеремонно вырвать мобильник из рук коллеги.
– Будет вечеринка, – тихо пояснил он. – Жаклин хочет, чтобы ты составила ей компанию. Везет тебе!
– Привет! – сказала Доун, неотрывно глядя на Кико, – в присутствии телепата она не наделает глупостей.
– Наконец‑то! – весело воскликнула Жаки. – Я уж решила, что ты меня избегаешь.
– Ну что ты! Просто жутко занята.
– Выкладывай, что новенького! Мой «пиратский тренинг» закончился, будут студийные съемки. Может, урву время для фехтования. Приходи к Дипаку! Только поторопись, а то я уеду на натуру. Ладно? Придешь? На тренинге меня научили куче полезных вещей! Ой, я тебе такое расскажу! Представляешь, актеры на самом деле обращаются друг к другу «дорогой» и «дорогая»? Никак не привыкну.
– Привыкнешь.
Судя по легкомысленному щебету и ахам‑охам, Жаки действительно приехала в Голливуд из провинции. Или…
Охотница задумалась. Даже Брейзи сказала, что старлетка – очередная копия знаменитой актрисы, таких двойников в Городе Грез пруд пруди. А ведь Брейзи сама рассудительность! Так почему Доун лезет в голову всякая чушь?
– Какие планы на вечер? – поинтересовалась Жаки.
– Работаю.
Кико испепелил Доун взглядом, догадавшись, что она выдумала предлог, чтобы не встречаться с Жаклин. Он перебрался на свой стул, подпер щеку кулаком и принял влюбленное, мечтательное выражение лица.
– Ты слишком много работаешь, – засмеялась актриса. – Тогда я тебя похищу! Пол Аспен устраивает вечеринку, а я еще не совсем освоилась, чтобы идти на такое мероприятие одной.
Пол Аспен, покоритель сердец… Его, несомненно, будут помнить и через двадцать лет по ура‑патриотическим фильмам. Роли спасителя отечества принесли Аспену целое состояние. Впрочем, в последнее время актер несколько разнообразил свое амплуа. Злые языки болтали, что он любит «срывать цветы невинности» юных дев, – как на съемочной площадке, так и за ее пределами, – но в утренних новостях подобные слухи пока не подтверждали.
– Будешь моим телохранителем?
– Я не увлекаюсь корпоративными вечеринками.
Кико легонько пихнул Доун локтем в бок.
– Жаки, минуточку. – Она придержала телефон плечом и вопросительно посмотрела на телепата.
– Не отвлекайся, не отвлекайся, – строго сказал Кико.
Раздосадованная, Доун пообещала актрисе перезвонить попозже и повесила трубку. Словно гора упала с плеч. Ура! Можно вздохнуть спокойно. Кико не дал ей расслабиться.
– Ты должна пойти!
– С какой радости?
– Ради Жаки я на все готов! Не желаю терять ее только из‑за того, что ты ненавидишь Голливуд.
При мысли о встрече с Жаклин Доун охватила паника. «Пусть это глупость, но пора выложить все начистоту», – решила она.
– Помнишь, несколько дней назад мы предположили, что вампиры делают пластические операции?
Кико искоса взглянул на нее.
– Я постоянно думаю об этом, – продолжала Доун. – Ведь убийство Робби Пеннибейкера было инсценировано, а потом планировалось триумфальное возвращение…
Телепат понял, к чему она клонит.
– По‑твоему, Жаки – это Эва после операции, вышедшая из Подземелья, как и Робби?
Доун наотрез отказывалась вспоминать о происшествии в больнице, но Брейзи наверняка рассказала о нем Кико и Голосу. И слава Богу! Уж лучше Брейзи. По крайней мере ей не пришлось заново переживать неприятное событие во всех подробностях.
– На самом деле, – сказал Кико, – тебе не о чем волноваться. За ней следили, как и за многими другими людьми, с которыми мы общались, и ничего подозрительного пока не обнаружено.
– За Жаки следили Друзья?…
– Угу. Хотя у Друзей полно дел. И самих Друзей не так уж много… А еще им надо иногда отдыхать, набираться сил, понимаешь?
– Ничего себе! Ну спасибо, Кико, что сразу мне сказал!
Он покачал головой, словно удивляясь ее реакции.
– Никто никогда не знает, что где происходит. Всему свое время. Я уже привык…
«Так что смирись, – мрачно подумала Доун. – Ты просто спасаешь мир».
– С Жаки все чисто, не сомневайся, – продолжал телепат. – Иначе мы бы занялись ею.
Вот черт! Может, остальные ничего не замечают? У Доун в больнице чуть инфаркт не случился при мысли о воскресшей Эве.
Минуточку. Можно подумать, что шок лишил ее способности хладнокровно анализировать ситуацию. Доун успокоилась и постаралась рассуждать здраво. А если Жаклин‑Эва выведет ее на Подземелье? Почему бы не рассмотреть такой вариант? Чем черт не шутит!
– Иди. На. Вечеринку! – медленно произнес Кико. – Сегодня у нас ничего важного. Брейзи планировала просмотреть материалы по делу Джессики Риз, а потом, наверное, засядет в лаборатории.
Во взгляде Кико мелькнуло что‑то странное, но телепат быстро отвернулся.
– Почему бы вам с Брейзи не присоединиться?
– Потому что Жаклин Эшли… Доун, ну нельзя же везде высматривать злобных чудовищ! Эта паранойя пройдет, честное слово. Когда я впервые увидел вампира, тоже натерпелся страха… Ты сначала успокойся, а потом кулаками маши.
«Это он о бродяжке, – догадалась Доун. – Я себе то же самое сотни раз повторяла. Сотни тысяч раз!»
Кико встал и направился к двери.
– Ты только предупреди босса. – Помолчав, телепат добавил: – Надеюсь, ты все‑таки пойдешь. Жаки развеет твои опасения.
Не оглядываясь, он пулей вылетел из комнаты. Доун даже не заметила, как поспешно ретировался телепат – она обдумывала, как бы половчее выпытать у «подружки» правду.
Ну и пусть никто не верит в ее подозрения.
В новенькой «тойоте‑приус» Жаклин и Доун отправились в Малибу, на виллу Пола Аспена. Актриса всю дорогу болтала о своей машине.
– …Выбрала ярко‑красную, потому что в душе чувствую себя маленькой девочкой. Знаю, цвет броский, но я вовсе не собиралась привлекать внимание общественности и трубить на всех углах, что езжу на экологически безопасной модели! Мой агент сказал, если я куплю «приус» – не важно какого цвета – всем станет ясно, что я забочусь об окружающей среде, хотя и не упоминаю об этом в интервью. – Жаки улыбнулась. – Неужели это так важно? Я просто хотела машину с экономным расходом бензина.
Жаки лишь чуть‑чуть приоткрыла окно со своей стороны, чтобы ветер не растрепал ее длинные белокурые локоны. Сегодня она не надела солнцезащитные очки, и Доун сначала вздрогнула, когда их взгляды пересеклись. Большие карие глаза Жаклин напоминали об Эве, и острая как нож боль пронзила девушку насквозь. Хотя… в этот раз не такая и острая.
Может, шок потихоньку проходит?
Она решила сделать Жаки комплимент. Похоже, та действительно была на тренингах – и не то чтобы похудела, вовсе нет! Старлетка по‑прежнему выглядела замечательно в белом шелковом топе и черных брючках в обтяжку. Только кожа словно увяла, утратила привычный фарфоровый блеск.
Или Доун так зациклилась на вампирах, что теперь ей невесть что мерещится?
Жаки заметила пристальный осмотр, и Доун торопливо брякнула:
– Вас там что, голодом морили?
– Знаю, знаю, – фыркнула Жаклин. – Это все нервы! Но надеюсь, я скоро наберу вес. Я записалась на прием к диетологу. Представляешь? Кто‑то будет мне объяснять, как питаться, будто я не имею никакого представления о еде!
– Теперь у тебя появится куча советчиков по всем вопросам.
Жаки согласно кивнула – как‑никак у Доун большой опыт в кино. Конечно, она «всего лишь» каскадер, но хорошо знает голливудскую кухню изнутри.
Остаток пути они провели в неловком молчании. По радио передавали последние сплетни: Джастин Тимберлейк в Лас‑Вегасе, последнее секс‑видео Пэрис Хилтон, Даррин Райдер оправился после нападения хулиганов и празднует свое возвращение…
Старлетка выключила радио. Доун недолюбливала Райдера. Отчасти из‑за его домогательств на съемках она и забросила каскадерскую работу.
Поправляя ремень безопасности, девушка плотно запахнула пиджак. Голос отпустил ее на несколько часов по «личным делам». Она экипировалась и приехала к Жаки. Вполне вероятно, на входе будет стоять охрана, поэтому Доун пересмотрела свой арсенал соответственно случаю.
Пункт