– Да здравствует Робби Пеннибейкер! – хором воскликнули Избранные, поднимая бокалы с теплой кровью.
Старожилы радостно чествовали нового обитателя Подземелья. Бенедикт следил за ними со стороны и, глядя на блестящие, разноцветные одеяния пирующих, вспоминал далекие страны и восточные базары. Поодаль хлопали в ладоши Обожатели, которые расположились вокруг, как нежащиеся на весеннем солнце кошки.
У этих новых созданий, по мнению Бенедикта, не было шика, свойственного Избранным. Обожатели выглядели суперсовременно: одевались в наряды из какой‑то сетчатой ткани, красили волосы во все цвета радуги, укладывали гелем невероятные прически. Низших вампиров породили Женева и Джинни. Много лет назад ветреные близняшки укатили в Европу.
А с возвышения, выложенного мягкими подушками, всеми этими созданиями правил Бенедикт. Сегодня он пожелал присутствовать на празднестве, поэтому принял облик Сорина. Он часто так делал. Настоящий Сорин прятался в покоях Мастера, чтобы Обожатели не узнали о двойнике. Только Избранные всегда знали о присутствии Бенедикта, потому что именно «доктор Вечность» превращал актеров в вампиров. Они поклялись никогда не выдавать его – это требовалось ради безопасности.
Бенедикт с удовлетворением осматривал любимое семейство.
Взор вампира задержался на одной из Избранных – Эве. При виде актрисы Бенедикта охватывал неизменный восторг. Сердце его радостно пело, и сам он трепетал от переполнявших его эмоций. Эва Клермонт сидела среди Избранных, пила кровь и одной рукой обнимала Робби. Маленький вампир робко держался за ее платье. Мастер поймал ее взгляд и подозвал актрису к себе.
Эва послушно встала и пошла к его ложу – ах, как она двигалась! – ведя за собой Робби. Двенадцатилетний мальчик испуганно съеживался, когда Избранные братья и сестры тянулись к нему с поздравлениями. Ему нужна была только Эва.
Она так заботилась о ребенке, что Бенедикт почувствовал укол… ревности! С мальчуганом актриса держалась свободно и непосредственно. Почему она не оказывает такие же простые и приятные знаки внимания своему создателю?
Эва и Робби поднялись по ступеням; вампирша поклонилась, приветствуя Мастера. Мальчик освоит этикет Подземелья позже.
– Мастер, – почтительно сказала Эва, поднеся пальцы ко лбу и склонив голову так низко, что светлые волосы закрыли лицо.
– Посиди со мной.
Актриса выпрямилась, отбросив назад длинные пряди, и дружелюбно улыбнулась создателю. Она усадила Робби по правую сторону от Бенедикта, а сама хотела сесть по левую. Ребенок уцепился за нее тонкими ручонками, не желая, чтобы она уходила и жалобно воскликнул:
– Эва!
Бенедикт ласково потрепал нового сына по макушке. Робби был развит не по годам и быстро стал знаменитым актером. Еще до превращения в вампира он слегка изменил внешний вид – этакий подростковый бунт: превратил аккуратную стрижку в лохматую гриву, а в довершение проколол нос и бровь.
Мальчик‑вампир. Как противоестественно!
Мастер посмотрел на Эву, и его улыбка погасла. Все это он сделал лишь ради нее.
Держась на почтительном расстоянии от правителя, актриса села на ручку кресла, в котором сидел Робби, и обняла ребенка за плечи. Эва выглядела довольной, как обычно; в течение года, проведенного в Подземелье она всегда себя вела одинаково, хотя порой в глубине ее глаз Бенедикт замечал грусть.
До сих пор…
– Ты не рада?
– Ну что ты! Очень рада! – Она еще крепче обняла Робби, а он ответил ей полным обожания взглядом. Мастер кивком указал на мальчика.
– Он вроде притих. Ты на него действуешь успокаивающе.
Эва посетила покои Мастера в тот день, когда к создателю привели Робби. Инсценировать смерть оказалось нелегко: мальчишка доставил немало хлопот, убил экономку Пеннибейкеров – одним словом, чуть не выдал себя. После того, как Робби доставили в Подземелье, Сорину пришлось стереть ребенку память. Конечно, подобное отклонение от стандартной процедуры никому не понравилось. Эва помогла утихомирить Робби, у которого вызвало шок превращение, продолжавшееся несколько часов, и все это время новоиспеченный вампир непрерывно орал. Наконец его угомонили.
Внешне Эва изображала удовольствие и улыбалась Бенедикту, а свои истинные чувства выплеснула в Наитие, которым пользовались исключительно создатель и его дитя.
«Ты думал о последствиях, когда обращал ребенка? Он навсегда останется двенадцатилетним малышом, Бенедикт!»
Ее слова поразили вампира. Он молчал. Оказывается, Эва разыгрывала спокойствие только для Робби!
Она неизменно казалась Бенедикту ангелом, сошедшим с экрана, – цветы в волосах, аромат невинности… Ночи напролет Мастер убеждал себя, что улыбка актрисы – как былые улыбки его давно умершей жены, Терезы, – предназначалась исключительно ему.
Наконец он ответил любимице: «Натан Пеннибейкер сказал, что они обсуждали с сыном его будущее. Робби хочет продолжить карьеру в кино. Он мечтает о новом взлете, и я могу помочь ему. Эва, пойми, мальчика ждет великолепное будущее! Став вампиром, он проживет вторую жизнь, третью, чет…»
«А ты спросил Робби?»
Услышав резкий вопрос, Бенедикт догадался о страданиях актрисы. В глубине души Эва понимала, что совершила ошибку, когда согласилась уйти в Подземелье. Она жалела, что позволила сладкоречивым посредникам и менеджерам уговорить себя. Они сыграли на ее слабостях: страх утратить молодость и красоту, страх лишиться работы и, как следствие, возможности содержать семью.
– Я тебя люблю, – ответил вампир, – и никогда не причиню тебе боль.
– Любовь! – Улыбка Эвы мгновенно исчезла. – Да ты представления не имеешь о любви!
– Имею. Мне знакомо это чувство.
– Какое чувство?! О чем ты говоришь? Ты хочешь невозможного и принимаешь иллюзию за желание.
Избранные выпили всю кровь и потребовали от Обожателей добавки. Бенедикт с нежностью смотрел на них: вот его дети! Воплощение его мечты.
Обожатели подобрались поближе к Избранным. Гладкая кожа низших вампиров матово блестела под платьями и рубашками из тонкой сетки. Кто‑то включил маленькие телевизоры, в хаотическом беспорядке расставленные по Эмпорию. Все экраны показывали канал «Эм‑ти‑ви»: шло выступление Мадонны. Певица крутила бедрами, а Обожатели копировали ее движения, дружной толпой извиваясь перед Избранными в замысловатом танце. Тут исполнительницу показали крупным планом, Обожатели заметили на ее шее крестик – и в ужасе отпрянули назад.
Избранные какое‑то время ошарашенно смотрели на украшение, а потом разразились смехом. Они унаследовали иммунитет Мастера, и крест на них не действовал. Однако, и отличие от Бенедикта, они еще не утратили веру, и вид распятия их немного пугал.
Через мгновение все забыли о происшествии.
Голод становился сильнее и сильнее. Высшие вампиры хватали своих любимцев, ласкали их тела под сетчатой одеждой и игриво покусывали.
«Вот бессмертные божества, – думал Бенедикт. – Его потомство, вечные идолы Верхнего мира». Он чувствован себя частью вселенной, где вращались эти светила. Он разделял их славу, как луна делит с солнцем его сияние.
Вампир услышал тихий смешок Эвы.
«Ты бы себя видел! Если ты так любишь нашу „избранность“, то почему бы тебе самому не попробовать стать звездой?»
Он закрыл от нее сознание, не желая признаваться, что считает себя луной, а их – солнцем. У него не хватало смелости заниматься тем же, чем они. Он боялся испытывать свои силы в Верхнем мире, в их мире.
– Опять игнорируешь «неудобные» вопросы! – раздраженно заметила актриса.
Бенедикт медленно повернулся к Эве. Ее гнев его уязвил. Она ласково прижимала к себе мальчика.
– Кроме того, ты сильно заблуждаешься на счет Робби. Ты еще хлебнешь с ним горя. Я его хорошо знаю: он трудный ребенок, который станет настоящим чудовищем. Зря ты связался с Пеннибейкером.
– Я думал, что хороший друг…
– Хороший друг?! – Ее глаза засверкали. – Как далеко ты готов зайти?! Неужели попытаешься обратить моего мужа? А может, как дочь подрастет, и ее тоже?
Вампир, вздохнув, приготовился к новому потоку упреков и насмешек.
– Не смей, слышишь, не смей никогда приближаться к моим близким! – продолжала бушевать Эва. – Ясно?!
Она безжалостно разбила все его чаяния. Мир рассыпался на глазах. Мастеру казалось, что он смотрит в треснувшее зеркало.
Не всегда можно получить желаемое. Он прекрасно знал это. Почему же ему легче умереть, чем признать поражение?
Бенедикт протянул к Эве руку, но актриса отшатнулась. Только раз в месяц во время вливания крови Мастер мог до нее дотронуться. Вот и все. На большее едва ли стоило рассчитывать.
Но он надеялся. Постоянно надеялся.
Как ни странно, мечты его только распалялись. Они томились, кипели, бурлили в недрах его сознания и наконец превратились в отвратительную ярость. Ему смертельно хотелось дать выход своим чувствам.
– Успокойся, Эва, – ответил он, – кто знает, вдруг твой муж уже нашел другую? А твоя дочь, возможно, полюбит меня по‑настоящему, раз ты не способна.
Эва стремительно встала. Робби, испуганно сжавшись, смотрел на нее расширенными глазами.
– Не смей угрожать людям, которых я люблю! – громко сказала она дрожащим голосом. – Я костьми лягу, чтобы тебе помешать!
Она взяла мальчика и ушла в свои покои, ни разу не оглянувшись на Бенедикта. Ушла, не оглянувшись…
Внизу резвились Избранные и Обожатели: море колышущихся тел и реки крови на полу; блестящие животы, жадные красные языки; клыки и расцарапанная кожа, расставленные ноги, трепещущие бедра… Настоящий храм удовольствий.
Бенедикт бесстрастно наблюдал за игрищами молодых вампиров. Подземный мир принадлежал ему. Он был здесь повелителем.
Он уверенно сидел на своем троне, но тело его словно изливалось из облика Сорина, как будто растекаясь бесформенной лужицей на грязном полу.
Вот уже тридцать лет Бенедикт вел в новом Подземелье насыщенную, полную жизнь. Он пополнял численность драгоценных Избранных, наблюдал за рождением Обожателей, следил, чтобы Стражи Сорина были готовы к обороне, если очередной брат по крови решит их атаковать.
И вот Мастер сражен улыбкой женщины.
Эва сводила его с ума. Как он мечтал ее заполучить! Увы! С каждым днем надежды его таяли, словно снег под лучами весеннего солнца. Желание оказалось несбыточным. Сколько длинных, одиноких ночей он провел…
Наконец, двадцать лет спустя все изменилось.
Однажды по телевизору показывали передачу, посвященную Эве Клермонт, и Бенедикт увидел фотографию повзрослевшей Доун Мэдисон.
Он медленно поднялся с дивана.
Надежда вспыхнула с новой силой.
Мечты воскресли.
Глава 24
Сделка
Доун догадывалась, что за стенами их тюрьмы уже наступила ночь, но сон не входил в ее планы: к чему впустую тратить драгоценное время? Она достаточно отдохнула, хотя вряд ли могла драться, как Зена‑королева воинов.
Фрэнк, похоже, никуда не спешил и не собирался ничего предпринимать. Он сидел у камина, разбирая старый радиоприемник‑ такие выпускали в семидесятых. Фрэнк взялся его отремонтировать на правах полноправного участника в спектакле «Семейная идиллия».
– Лучше б направил энергию на что‑нибудь полезное. Оружие смастери, например… – Доун бродила по комнате, выискивая, чем бы оглушить Джулию. – Или попробуй вырвать цепь.
– Зачем же мне бежать, когда мыс тобой только встретились?
Ха‑ха. Мило!
– Ну, хотя бы потому, что дорогая женушка посадила тебя на цепь. Представляешь, некоторые считают, что такое обращение не сулит ничего хорошего.
– Это… как бы точнее выразиться? Формальность. Скорее всего Джулия виновата, а не Эва. В Подземелье ко мне относятся с подозрением, потому что я работаю в агентстве «Лимпет и партнеры». Иону вампиры недолюбливают. Эва постоянно им интересуется.
Да, мать пыталась добраться до сведений о Голосе, когда проникла в разум Доун.
– Она тебя вежливо расспрашивает или роется в сознании?
Фрэнк покраснел, но продолжал сосредоточенно разбирать приемник, не глядя на дочь.
– Одно время она старалась забраться мне в голову, но я устоял перед ее атаками.
Молодец! Лимпетовская выучка.
Доун задумалась… Что, если она унаследовала способность Фрэнка держать защиту? Может быть, у нее врожденный талант?
– Знаешь, – сказала она, исследуя плинтуса, – вообще‑то я рада, что ты еще на нашей стороне. А то я начала сомневаться.
Отец оторвался от приемника и удивленно на нее взглянул.
Гремя цепями, Доун потерла шею и указала на шею отцу. Когда Доун впустила мать в верхние слои сознания, Эва продемонстрировала, что, кроме всего прочего, умеет также исцелять любые раны, включая укусы, поэтому у Фрэнка могло и не остаться следов.
Интересно, насколько могущественным вампиром станет отец? Наверняка слабее Эвы, но сильнее Обожателей…
Недоумевая, Фрэнк прижал пальцы к вене на горле так крепко, словно запечатывал любовное послание.
Это многое объясняет. Поэтому, наверное, отец и предал коллег из агентства «Лимпет и партнеры». И Кико. И Брейзи.
Доун фыркнула и насмешливо спросила:
– Как думаешь, Брейзи тебя поймет и простит? Так же, как ты оправдываешь любимую женушку? Ну, как узнает, что ты стал Эвиным вампиренышем и…
Отец вернулся к работе, всем видом выражая неподдельное возмущение: неужели дочь хоть на секунду поверила, что он так легко уступит и запросто откажется от Брейзи?
Доун гнула свою линию.
– Ты обменялся с ней кровью? Эва у тебя теперь вместо выпивки?
Внезапно Фрэнк грохнул приемник об пол, и махина с треском разлетелась на множество кусочков.
Отец с дочерью застыли, буравя друг друга глазами. Им столько хотелось сказать, но… пришлось бы перейти определенную границу. Доун не хотела лезть в личную жизнь родителей – это детей не касается, – однако все зашло слишком далеко.
Разве Фрэнк не понимал, что делает?
Или понимал? Может быть, за последние годы Доун слишком от него отдалилась, а отец действительно изменился, стал здравомыслящим человеком и хорошим специалистом, точь‑в‑точь как рассказывала Брейзи.
Черт, что же он за человек?
Что за люди они оба?
Патовая ситуация неожиданно разрешилась. Щелкнул замок, распахнулась дверь, и вошла Джулия с оружием в руках, целясь в свою излюбленную мишень – Доун. Следом вплыла Эва, румяная, в восхитительном струящемся платье. Она славилась изысканным вкусом, тем и пленила сердце Фрэнка – полный обожания взгляд не вызывал сомнения в его чувствах.
Впрочем, настроение актрисы, видимо, было менее восхитительным, чем ее платье. Она нервничала куда больше, чем обычно.
– В новостях показывают что‑то важ… – Она запнулась, глядя на мужа и дочь. – Джулия, оставь нас.
Служанка вышла, но Доун не сомневалась, что Джулия будет следить за развитием событий, опасаясь за хозяйку. Будто угадав ее мысли, Эва сказала:
– Камеры отключены. Сейчас личное время, семейное. – Она поправила прядь волос. – На самом деле, не хочется вам показывать, но… – Она разволновалась. – Это касается вас обоих.
Эва со вздохом взяла со столика пульт и включила телевизор. Экран несколько раз моргнул, потом появилась четкая картинка: криво снятая комната. Кто‑то за кадром возился с камерой и неумело пытался выровнять изображение.
Твидовая обивка и дешевые деревянные панели наводили на мысль, что съемка ведется в старом кемпере – жилом автофургоне.
Ну вот, почти идеальный кадр, – прозвучал из телевизора незнакомый женский голос.
Пока загадочный кинооператор наводил фокус, Эва торопливо пробормотала:
– Идет прямая трансляция. Снимает «убийца‑вампир», последователь Ли Томлинсона. Так объявили в новостях.
Взволнованная Доун подошла поближе к экрану.
– Убийца – женщина?! – Она повернулась к Эве. – Ты знала, что мы расследуем это дело?
Наверное, поэтому мать и решила им показать трансляцию.
– Я же вампир, как ты любишь напоминать. Меня интересуют такие происшествия. – Эва отвела взгляд. – Я не сведуща в технических вопросах, но каким‑то образом преступница умудрилась выйти в прямой эфир. Перед показом она заявила, что хочет совершить заключительное преступление на глазах всего мира: она «убьет свою жертву в полночь – час, когда силы тьмы вступают в свои права».
Часы на телевизоре показывали 11:36. Доун нестерпимо хотелось что‑нибудь разбить. Она ввязалась в расследование лишь для того, чтобы найти Фрэнка, а сейчас чувствовала, что могла бы спасти очередную жертву маньячки.
Тут у нее возникло ощущение дежа‑вю. Минуточку! Тэмсин Грин тоже устроила самоубийство в интернете в прямом эфире. Не она ли вдохновила «убийцу‑вампира»? Публичная смерть – зрелищный вид спорта…
О господи! Убийца намеревалась сделать заявление для прессы! Последнее представление – и слава обеспечена. Ее не волновала полиция, для нее не существовало наказания… Все ее преступления были продиктованы жаждой славы.
Не на это ли намекал Мэтт Лониган?
Фрэнк нервно расхаживал из угла в угол, звеня цепями.
– Я не желаю смотреть! Кошмар какой‑то! Террористы тоже рассылают записи казней!
Эва охнула и прикрыла рот ладонью.
Изображение на экране выровнялось.
– Вот так, – заговорила убийца, направив объектив на жертву.
Картинка была ясной и четкой, но Доун потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить увиденное. Едва она поняла, земля ушла из‑под ног. Девушка ухватилась за Фрэнка, чтобы не упасть.
Он тоже вцепился в дочь.
Перед ними сидела связанная Брейзи с заклеенным ртом. Волосы ее растрепались, и черные пряди, прилипшие к щеке, выглядели как глубокие порезы. На лбу выступила испарина, но глаза смотрели твердо и спокойно.
«Наверное, она догадалась, что мы ее увидим, и боится нас волновать!» – с отчаянием подумала Доун. Она представила фотографию с места убийства – и ее охватила слабость, к горлу подкатила тошнота.
Не надо больше фотографий, пожалуйста, нет‑нет, только не это!
Доун прижалась к отцу, и он крепко ее обнял.
Эва с широко распахнутыми глазами испуганно за ними наблюдала.
Она что, хотела проверить, насколько сильно их впечатлит подобное зрелище?
– Я понятия не имела! – жалобно пролепетала актриса. – Я не знала, что та самая Брейзи…
– Врешь! – задыхаясь, крикнула Доун. – Наверное, нам показывают повтор! Возможно, они постоянно крутят одну и ту же запись. Ты отлично знала, что это Брейзи!
Эва обхватила себя за плечи и рассматривала пол.
– Я же сказала, эфир – прямой. Честное слово! За кадром снова заговорила «убийца‑вампир»:
– Посмотрите, какая у меня добыча! Настоящая охотница на вампиров. А я – убийца‑вампир. Но убиваю я не вампиров. Я просто хочу стать такой же, как они. Итак… чем больше я прикончу охотников, тем лучше станет вампирская жизнь. Ясно?
Камера скользнула по связанному телу сверху вниз, словно преступница ожидала, что жертва как‑то выразит свое согласие.
Брейзи смерила убийцу презрительным взглядом. Никогда и никем Доун так не восхищалась! Какое хладнокровие, какая твердость!
Держись, Брейзи, пока не…
Минуточку! А может, напарница так невозмутима, потому что знает, что скоро примчится Голос и освободит ее? Босс никогда не допустит смерти Брейзи! Наверное, они с Кико уже в пути. Хорошо, что Эва названивала им от имени дочери – теперь‑то они наверняка забеспокоятся, почему Доун не отвечает на вызовы. Но с ее исчезновением они разберутся потом – сейчас не до того.
11:40
Доун нервно крутила браслеты наручников, точно хотела свинтить их с запястий.
«Убийца‑вампир» начала насмехаться и поддразнивать жертву, называя ее неудавшейся охотницей. Эва подняла глаза на Доун и Фрэнка.
– Если вы такие же истребители вампиров, как Брейзи, то наверняка стали бы следующими жертвами. Вот что вас ожидало бы, выйди вы отсюда!
– Все из‑за тебя и твоего Подземелья! – выкрикнула Доун.
– Ты правда думаешь, что я причастна к происходящему? – В голосе актрисы послышались слезы. – Ты веришь, что я согласилась бы участвовать в этом извращении?
Извращение, значит? Лучше и не скажешь! Подходящее описание сущности вампиров.
Доун не ответила. Нет смысла затевать очередной бесполезный спор. Она наблюдала за отцом. На лице его был написан ужас, а глаза… Глаза налились кровью, и в них светилось подлинное чувство – значит, вампирша не сумела завладеть его сердцем!
– Видишь, как он ее любит? – обратилась Доун к матери. По выражению лица актрисы было ясно: Эва так мечтала о Фрэнке, но мечте мешала прошлая жизнь мужа, жизнь без нее. Смерть Брейзи поставит точку. Муж окончательно вернется и будет принадлежать лишь ей. Потому она и показывает им кошмарное шоу – пусть знают, что Брейзи сошла с дистанции!
– Ты хочешь, чтобы она умерла, – жестко сказала Доун.
– Ну что ты! Конечно, нет! Совсем не хочу… – Эва запнулась, будто осознав, как сильно желает смерти соперницы, и тут же яростно замотала головой. – Да меня тошнит от такой мерзости!
– Знаешь, из‑за того, что мы торчим здесь и смотрим телек – нравится тебе или нет – ты для меня все равно что покойница! Всю мою жизнь была покойницей – ею и осталась. Или нет… теперь даже хуже… Теперь я знаю, какое ты ужасное… создание. Не такой я представляла мать! – Доун склонилась к Эве. – Как жаль, что во мне течет твоя кровь! Не хочу с тобой иметь ничего общего.
– Не говори так… – Эва потянулась к дочери, точь‑в‑точь как делала в роли Жаки – попытка утешения от неискреннего друга… Увы! На Доун ее фокусы больше не действовали. Она уклонилась от руки вампирши, и Эва чуть не расплакалась.
– И ты, и твое Подземелье, – добавила взбешенная охотница, – покойники! Трупы! Падаль!
Эва схватилась за голову, прикрывая уши ладонями.
– Ты понимаешь, как мне больно от твоих слов?! – прорыдала мать.
Фрэнк напряженно смотрел на экран телевизора, словно взглядом надеялся спасти Брейзи. Наверное, он бормотал про себя молитвы, полностью отгородив сознание и от дочери, и от жены.
При виде плачущей Эвы внутри Доун пробудилась и захныкала маленькая девочка.
«Мамочка, я тебя люблю. Я всегда тебя боготворила! Как горько осознавать, что я никогда не стану такой хорошей, как тот образ, который я рисовала в своем воображении. Мне больно, что я в тебе ошиблась».
Эва порывисто схватила пульт и выключила телевизор. Изображение Брейзи исчезло, растворившись в потемневшем экране.
11:44
Отец замер. Его футболка взмокла от пота.
– Эва, где она?
Доун в замешательстве уставилась на родителей. Они неотрывно друг на друга смотрели, будто каждый пытался проникнуть в мысли другого. Это была странная сцена…
– Эва, скажи! – Фрэнк дрожал всем телом. – Это моя последняя просьба. Пожалуйста, скажи, где Брейзи.
– Пойми, я не могу! – Во взгляде вампирши плеснулся страх. – Так приказал Мастер. Я не смею его ослушаться сно… – Она оборвала фразу на полуслове.
Эва Клермонт хотела сказать «снова»? Что бы это значило?
– А если ослушаешься, – насмешливо сказала Доун, – то станешь смертной и, не дай Бог, постареешь, как остальные люди.
Лицо Эвы передернуло от ужаса: то ли испугалась за себя, толи ядовитые стрелы ненависти, посылаемые дочерью, достигли цели.
Фрэнк упал перед женой на колени, обхватил ее ноги и зарылся лицом в юбку.
Теперь и Доун душили слезы, вызывая во всем теле такую слабость, какую девушка не испытывала и после падения с крыши.
– Мамочка… – Она нарочно добавила в голос нежности. – Ну, пожалуйста, скажи нам! Ты можешь предотвратить убийство. Если ты действительно не желаешь ей смерти, докажи! Положи этому конец! Пожалуйста…
Она схватила мать за руку в порыве неподдельной любви‑к Брейзи.
Обрадованная, Эва стиснула ладошку дочери и погладила мужа по голове. Обливаясь слезами, она ласково прижала пальцы Доун к своей щеке.
– Твоего могущества хватит, чтобы помочь, – прошептала охотница.
Эва вздрогнула и отвела взгляд.
– Если ты нам поможешь… – воодушевленно продолжила Доун, – мы подружимся! У нас будут совсем другие отношения, поверь. Никаких споров, никаких разногласий!
– Вы перестанете воевать со мной? – спросила актриса.
– Обещаю, честно! Все, что угодно! Даже спуститься в ад.
На лице Эвы отразилась ожесточенная борьба.
С замиранием сердца Доун ждала, что скажет мать. Неужели Эва посмеет пойти наперекор воле Мастера? Девушка смотрела на актрису в надежде, что в ней пробудится доброта, которой славилась Жаклин. Померещилось, будто в глазах Эвы блеснула искра милосердия. Хотя, возможно, это воображение разыгралось…
– Я знаю, как ты рискуешь, – сказала Доун, – но дело того стоит. В детстве я именно так маму и представляла!
Воздух чуть не потрескивал от напряжения… Чаша весов, поколебавшись, наконец склонилась в одну сторону‑ Эва решилась.
Обезоруженная, дочь поцеловала материнскую руку и уткнулась лицом в ладонь Эвы, вдыхая аромат, который исходит, как ей представлялось, только от любящих матерей.
Слава Богу! Эва согласилась помочь. Или это западня? Вдруг они расслабятся, а вампирша нанесет сокрушительный удар в спину?
11:46
Мать ласково обняла Доун, но несмотря на всеобщее единодушие, девушка знала: Эву снедает чувство вины – как‑никак, она нарушила клятву.
– Им неизвестно, что Фрэнк у меня… – Эва подразумевала Подземелье. – Если я скажу, что твой пропавший отец неожиданно ворвался ко мне, чтобы вызволить тебя из плена, это прозвучит правдоподобно. Я объясню, что меня не было дома, а он оглушил Джулию…
– И вернул мне оружие. – Не слишком ли она торопится? Не рано ли обрадовалась? – Мам, но ведь так и правда могло случиться! Предположим, Фрэнк разыскал мое оружие и выпытал у Джулии, где держат Брейзи. Да, кстати, что делать с Джулией?…
– Она мне обязана. Она и раньше хранила мои тайны, сохранит и теперь. – Эва стояла с видом приговоренной к смертной казни, которую вот‑вот сожгут на костре. – Так же… есть способы заставить ее… забыть. Но помните – я вас не отпускаю! Ни тебя, Доун, ни Фрэнка. Мастер поверит любому моему слову, а мои планы о нашем совместном будущем не изменились. В общем…
Актриса умолкла, но закончить вместо нее фразу не составляло труда: «В общем, моя уступка связывает вас по рукам и ногам».
«Что ж, запомним».
– Где Брейзи?
– На заброшенной поляне, в лесу за…
– Отвези нас туда, – перебил ее Фрэнк. Он до сих пор сидел на полу. – Времени почти не осталось.
Вампирша еще больше занервничала.
– Ну пожалуйста! – попросила Доун.
Только уговорами они, наверное, могли чего‑то добиться.
– Я не поеду. Меня никогда не простят.
11:47
– Мамочка…
Эва обессилено закрыла глаза.
– Кстати, предупреждаю – прямая трансляция ведется только на мой телевизор, а не публично. Когда со всем будет покончено, запись отправят Лимпету. Об убийстве Брейзи никогда не узнают. Это подстроено лишь для того, чтобы выманить Иону Лимпета.
Очередная приманка! Ну и что? Главное, Эва подтвердила, что Брейзи еще жива.
– Едем! – скомандовала охотница.
– Погодите. Там вы столкнетесь со Стражами, хотя они… Короче, вы выберетесь оттуда живыми и невредимыми! Стражи расставлены по периметру, чтобы никто не помешал убийце прикончить Брейзи. Потом они скроют следы преступления и вернутся в Подземелье.
– Только Стражи? Высших вампиров не будет?
– Это же не война, а пустячная провокация. Лимпет увидит съемку уже после убийства. Мастер не намерен разменивать основные силы по мелочам. Ваших призраков поблизости не окажется, а Друга Брейзи давно устранили, так что Лимпет понятия не имеет, где искать пропавшую охотницу.
Жаль, что на Иону нет ни малейшей надежды! Он всегда говорил, что, если удастся обнаружить логово вампиров, он бы сам возглавил атаку и успел спасти Брейзи. Да он одним пальцем раздавил бы перепуганное стадо Стражей!
Но Эва ни за что не позволит дочери созвониться с боссом, тут и рассуждать нечего. Мать и так слишком рискует.
Эва продолжала объяснять:
– Это подстроено, чтобы Иона вышел из своего укрытия и напал на Подземелье – а так он и сделает, когда найдет тело Брейзи.
Доун протянула Эве скованные руки. Вампирша легко разогнула металлические браслеты.
– Почему для тебя устроили прямой эфир? Почему не отправили в записи?
Эва смутилась, будто осознав, как эгоистично прозвучит ее объяснение.
– Я вынуждена считаться с прихотями Мастера. Он решил продемонстрировать Доун, какая участь ожидает охотников на вампиров, в надежде, что моя дочь откажется от своих заблуждений и выберет Подземелье. Лимпет все равно пока не узнает об убийстве. Мастер не хочет признаваться, что причастен к смерти Брейзи. Вся вина падет на «убийцу‑вампира». Доун под замком, до босса ей не добраться. Если бы я не согласилась с планом, то выдала бы себя. Что мне оставалось?! Я попросила Мастера об одолжении… хотела со всем покончить. – Эва подошла к Фрэнку и ловко сняла цепи. – Не могла я сидеть здесь, ожидая, когда убийца завершит свое дело! Мне хочется жить полной жизнью! Какая разница, что станет с остальными? Мастер понял мое желание и согласился.
Чудовищно! Но могла ли Доун ее винить? Эва мечтала убрать Брейзи со своего пути и вновь собрать семейство Мэдисон под одной крышей – чем скорее, тем лучше. И к чертям великую войну!
– Да, повезло, что ты у него в любимчиках, – сказала Доун в дверях. Мастер пришел бы в бешенство, узнай он, как Эва завоевывает любовь и доверие своей семьи.
Вампирша открыла запоры.
Фрэнк вслед за ними поднялся по каменным ступеням.
– Показали бы Лимпету убийство в прямом эфире – и вечному противостоянию так или иначе пришел бы конец.
– Мы скрываем существование Подземелья, а потому решающая схватка произойдет в Нижнем мире: Мастер чувствует себя уверенней на своей территории. Он лишь сомневался, действительно ли Иона – враг. Создатель хочет увести Лимпета из Верхнего мира, заманить к себе, – туда, куда не доберутся смертные.
Однако Доун хотелось разузнать побольше…
– Где наше оружие?
Эва задумчиво помолчала и окончательно сдалась.
Дальнейшее происходило как в тумане: актриса помчалась за Джулией, на ходу давая указания, где что взять, где найти оружие и личные вещи.
Они собрались в одно мгновение.
– Не забудьте, я все это потом отберу, – сказала Эва, прежде чем шагнуть в темноту.
Доун и Фрэнк обрызгали себя чесноком. Отец вдохнул запах эссенции и скривился от отвращения. Без серебряных цепей он выглядел сильнее и шире в плечах. Он воткнул пистолет в кобуру на поясе, а на грудь повесил объемный кожаный мешочек. Доун как раз хотела спросить, что в нем лежит, но тут Эва неожиданно замерла, закрыла глаза, будто вознося к небу отчаянную мольбу, – и с тихим шелестом перевоплотилась в свой истинный облик, изумительной красоты серебристое облако.
Вампирша легкой дымкой обернулась вокруг мужа и дочери и, подхватив их, взлетела. Доун показалось, что мрачная грозовая туча сомкнула ее в ледяном объятии. Тело потеряло чувствительность – сущность Эвы значительно отличалась от сущности Друзей и прочих сверхъестественных созданий. Глухое, тревожное гудение заполнило все осязание, обоняние, восприятие времени…
Не успела Доун собраться с мыслями, как Эва опустила их на землю. Сияние серебристого облака осветило опушку леса близ заброшенного туристического лагеря. Лишь следы костра и остов кресла указывали на то, что здесь когда‑то жили люди.
Эва взмыла вверх полупрозрачной вуалью; призрачные, рваные очертания ее контура, трепеща и клубясь, потянулись вперед, указывая направление к спрятанному фургону.
– Я вернусь за вами, – пообещала вампирша и выбросила туманный сгусток в сторону автодома, будто выполняя последнюю, таинственную задачу.
Доун не удержалась.
– Лучше останься и помоги!
– Я сделала все, что могла. Трансляция и запись прерваны. Идите!
Эва молнией взметнулась ввысь и сверкающим сполохом растаяла в полуночном небе.
Разумеется, она не осталась бы. Слишком велика вероятность, что в Подземелье прознают о ее участии – она ведь и так совершила безрассудный поступок, явив истинный облик Верхнему миру.
– Пошли! – Фрэнк достал револьвер со встроенным крошечным фонариком, но включать свет не стал.
Интересно! С каких пор он видит в темноте не хуже кошки?
Доун достала свою подсветку – миниатюрную гарнитуру, которая умещалась в кармане пиджака. Охотница прибавила шаг, держа наготове собственный револьвер. Пульс стучал как бешеный.
Они устремились вглубь леса, под ботинками хрустели сухие опавшие листья.
Автофургон оказался именно там, куда указала Эва. Окна его желтели между деревьями, как огромные глаза неведомого зверя. Фрэнк замер перед дверью и поднял револьвер, Доун заняла позицию с другой стороны.
Деревья закачались, тишину прорезал визг. Красноглазые.
Доун приготовилась стрелять.
Фрэнк толчком распахнул дверь и ворвался внутрь; дочь бросилась следом, водя по сторонам револьвером и осматривая помещение в поисках убийцы.
– Брейзи! – крикнул отец. Доун вся подобралась, настороженно озираясь вокруг и целясь, целясь…
Фрэнк отчаянно рванулся мимо камеры к охотнице, опутанной веревками.
Брейзи из всех сил топала связанными ногами и, широко распахнув глаза, с ужасом глядела за спину напарницы…
Доун вихрем крутанулась вокруг себя. Поздно! Что‑то острое впилось ей в руку: мир покачнулся, ее швырнуло на пол, из ослабевших пальцев выпал револьвер…
Она едва узнала нависшую над ней Кэсси Томлинсон, бритоголовую, с острыми накладными клыками. Сестрица Ли Томлинсона держала «Тазер» и поигрывала ножом.
Глава 25
Последняя жертва
Пока Доун корчилась от боли, Кэсси направила «Тазер» на Фрэнка и скомандовала:
– Брось пушку, руки вверх! Сядь!
Доун с трудом глотала воздух. Нервные окончания выжгло током. Никаких сил. Ее словно отходили бейсбольной битой и железным прутом одновременно, и даже в двадцать раз хуже. Полуприкрыв веки, она рассматривала Кэсси. В голову неожиданно пришла мысль, что это напоминает кадр из фильма Хичкока – одинокая фигура, вокруг которой вращается мир. Головокружение.
– Если хоть кто‑нибудь двинется, – пригрозила «вампирша» сквозь клыки, – я выпотрошу девчонку как курицу.
Она нагнулась и приставила лезвие ножа к горлу Доун.
Охотница пыталась сфокусировать взгляд. В Кэсси ничего не осталось от той девушки, у которой они брали интервью в мотеле «Эдвенчер». Сестра Ли олицетворяла ходячий кошмар.
Ни банданы, ни косичек… По бликам света, мерцающим на лысом черепе преступницы, Доун догадалась, что прежде Кэсси надевала парик. Одежда – обычный комбинезон, какие носят подсобные рабочие. Латексные перчатки. Клыки.
Убийца заметила изучающий взгляд и расплылась в улыбке, сверкнув клыками.
Трейлер содрогнулся от тяжелого удара. Что‑то упало на крышу. И еще раз. Еще, еще, еще.
Стражи.
Со своего места Доун почти не видела Фрэнка – стол закрывал верхнюю половину его лица. Зато ей была хорошо видна связанная Брейзи и ее расширенные глаза, все больше наполняющиеся ужасом от вида Кэсси. Отец сидел с поднятыми руками, револьвер валялся на полу.
– Мои защитнички, – усмехнулась Кэсси. – Я могу их сюда позвать, если мне помешают. А вы, ребята, мне мешаете.
– Если позовешь Стражей, запись прервется. – сказал Фрэнк. Интересно, не Эва ли предупредила его о том, что за твари эти Стражи.
Брейзи посмотрела на охотника. Сколько чувства она вложила в свой взгляд!
– Не зови, – твердо повторил отец.
Он смотрел на Кэсси тяжелым взглядом. У Доун отчего‑то возникло гнетущее чувство.
– Тебе нечего доказывать Ли, – добавил он.
Кэсси испуганно дернулась, нож в ее кулаке задрож