Ох, и гульнула же голытьба Суражского уезда в то смутное время, наречённое первой русской революцией! Сколько выпито-съедено на дармовщину, сколько чужого добра в хаты приволочено - не сосчитать! Пили до посинения, объедались до несварения желудков и грелись у пылающих домов барских. С осени 1905 по январь 1906 года было разгромлено 35 имений, не считая вырубленных и пропитых помещичьих лесов. Были разгромлены хутор княгини Долгорукой, экономия наследников Кулябко-Корецкого, Лиговская экономия и дважды - поместье Петра Нехлевского.
30 декабря 1905 года черниговский вице-губернатор Н.М. Родионов отправил телеграмму министру внутренних дел России П.Н. Дурново:
"Ввиду непрекращающегося аграрного движения в Новозыбковском уезде для подавления беспорядков мною командирован на место начальник губернского жандармского управления генерал Рудов, которому подчинены все находящиеся в Новозыбковском уезде воинские части и чины полиции. Ему же поручено также в случае особой важности проехать в соседние Суражский и Мглинский уезды для принятия решительных мер".
Паника охватила все органы управления губернии. Уже через три дня телеграмму министру внутренних дел шлёт командующий войсками Киевского военного округа В.А. Сухомлинов, в которой просит увеличить войска Черниговской губернии для борьбы с крестьянским движением.
"Управляющий Черниговской губернией телеграфирует, что в губернии положение опасное. В Суражском уезде беспорядки грозят обратиться в общие мятежи. Просит выслать две сотни. Удовлетворить просьбу не в состоянии, везде войск мало. Покорно прошу о скорейшем командировании вновь формируемого Донского казачьего полка или о высылке из другого округа. Сухомлинов".
Но не всё ж грабить и поджигать, пришло время и ответ держать. По распоряжению Черниговского вице-губернатора в Суражский уезд срочно выехал начальник губернского жандармского управления полковник Рудов с командой из казаков. 10 января он начал карательную экспедицию, проявляя, даже по меркам того времени, крайнюю жестокость. В Калинки, кроме отряда казаков, прибыло немало жандармов и полицейских. Мужиков согнали за околицу села и поставили перед двумя шеренгами казаков.
- На колени, хамы! Шапки долой! - приказал Рудов.
Мужики покорно вогнали свои дрожащие от страха колени в снег, затаив дыхание, смущённо мяли в руках ушанки. Из ближней избы казаки принесли большой и прочный услон, к которому подошли шесть их товарищей.
Жандармский подполковник выступил перед коленопреклонёнными мужиками Калинок с гневной речью, перечислив все их злодеяния, грозился пороть до смерти плетьми, а зачинщиков - повесить или сгноить на каторге. Окончив речь, жандармский чин вытащил из кармана длинный список и начал громко вызывать по фамилиям особо отличившихся погромщиков. Вызванные подходили к услону и покорно ложились животом на него. Двое дюжих казаков держали провинившихся за руки, ещё двое - за ноги, а пара самых ярых со свистом стегали калинковцев плетьми - так, что от штанов наказуемых летели лоскуты. Некоторых их них после порки уносили родственники, и лишь немногие возвращались в хаты на своих двоих. Среди последних были и два кума - Игнат с Фомой. Их "отутюжили" одними из первых.
Об этом Рудов докладывал в губернию:
"20-го (января) посетил пригородную деревню Калинки, разбойничье гнездо, державшее в панике Сураж. Собраны были сходы Калинок, Старого Дроково, Нового Дрокова, Лубенек, Кашовки, доставили виноватых 24 человека в грабежах, в разгроме помещичьих усадьб, в рубке леса... Подверг наказанию 8 человек. Сходы выслушали на коленях моё внушение".
Назавтра экзекуцию проводили в селе Душатине. Сюда согнали мужиков из Косич, Василёвки, Лубенек, Кашовки, Влазович. На экзекуции присутствовал сам жандармский полковник Рудов. Четыре часа стояли мужики без шапок на коленях в снегу, многих их них секли до потери сознания. В Творишине каратели до полусмерти избили семерых крестьян. Такие же наказание понесли смутьяны в Косичах и Смяльче.
13 января 1906 года дошла очередь и до дерзкой Кибирщины. Генерал Рудов позже описывал посещение этого села:
"Прибыл в Кибирщину в час дня. Командир сотни Таманского полка смертельно ранил крестьянина Беляцкого, бросившегося с топором. Крестьянин Кулеш, бросившийся на казака с колом, застрелен. Сход не собрался, вынужден был для примера сжечь четыре избы, три гумна".
В Кибирщине полыхали пожары. Казаки избивали каждого, кого смогли поймать. Мужское население деревни скрылось в лесу, остались лишь старики и женщины с детьми. Генерал велел всё-таки собрать сход и уехал ночевать в село Горы. О следующем утре Рудов писал:
"Вновь прибыл в Кибирщину четырнадцатого, застал сход в полном сборе на коленях с восемью, выданными сходом, подстрекателями, подвергнул их тяжкому телесному наказанию".
После смутных дней камеры Суражской тюрьмы были переполнены арестантами. Многих из бунтовщиков осудили на различные сроки каторжных работ. По три года отхватили неразлучные кумовья Игнат и Фома. Черепка судил Киевский военно-окружной суд и приговорил его к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение в Киевской тюрьме. Шиш умер своей смертью в тюремной камере, не дожив до суда: сильно ожёг спиртом желудок на винокуренном заводе Стоша.
Жестокое наказание должны были понести и другие бунтовщики уезда. В сообщении прокурора Стародубского окружного суда Первому Департаменту министерства юстиции от 28 июня 1906 года говорится о подготовке к высылке В Тургайскую область (Северный Казахстан) 369 бунтовщиков из Суражского уезда. По приговорам суда за участие в крестьянских мятежах подлежали высылке в административном порядке 58 человек: А.А. Борисенко, Я.А. Мартыненко, М.Е. Терещенко, В.М. Кривонос, Б.Е. Булухто, Я.Г. Иваньков, Н.Т. Кошман и другие.
Но и в тюремных застенках бунтовщики не успокоились. В июне 1906 года они объявили голодовку, которая длилась три дня. Об этом говорится в секретном донесении Главного тюремного управления России:
"Имею честь уведомить Главное тюремное управление, что содержавшимся в суражской тюрьме, удаляемыми по приговорам обществ, 3 сего июня была объявлена голодовка, которая прекратилась 6 июня. Голодовкою арестанты, по их объяснению, пожелали выразить протест против продолжительного содержания их под стражею..."
Голодовка арестантов была продолжением их борьбы за свои права после подавления мятежа. Поэтому царские сановники торопили друг друга в быстрейшем завершении следствия, чтобы отправить бунтовщиков в Тургайскую область.
В секретном формуляре прокурору Киевской судебной палаты министр юстиции требует "...принять энергичные меры к скорейшему окончанию расследований, а также беззамедлительному направлению затем таковых в установленном законом порядке и о последующем мне донести".
За усмирение бунта и наведении порядка в Суражском уезде полковник Рудов был произведён в генерал-майоры и получил личную благодарность от царя. Путём жестоких репрессивных мер царскому правительству удалось навести порядок в Суражском уезде. Революционное движение пошло на убыль. Так закончилась своеобразная генеральная репетиция перед грядущими революциями и бунтами в России.
Под руководством местной организации РСДРП в Суражском лесу продолжали проводиться тайные сходки, маёвки, на которых обсуждались вопросы политической борьбы с самодержавием. 3 июля 1906 года объявили голодовку политзаключённые Суражской тюрьмы, которая закончилась их победой: была ускорена их высылка в казахские степи - в Тургайскую область.
На одной из тайных сходок 10 июля 1907 года члены Суражской организации РСДРП произвели сбор пожертвований для политзаключённых, томящихся в Суражской тюрьме. Книга с квитанциями о пожертвованиях и документ, выданный Суражской подпольной организацией РСДРП, заверенный печатями. Случайно были захвачены полицией во время разгона сходки. Этого был достаточно, чтобы открыть дело о принадлежности в подпольной организации РСДРП Давида Магина, Шлёмы Хайкина, Баси Иоффе и Моисея Смолкина. Полиции, напавшей на верный след, удалось разгромить подпольную организацию социал-демократов в Сураже.
Трудом своих рук
И всё-таки большинство суражан не участвовало в погромах и бунте 1905 года. Они искали своё счастье не в грабеже богатых, а в кропотливом труде на земле. И, хотя их жизнь нельзя было назвать роскошной, никто из них не голодал. Как бы там ни было, они созидали, а не разрушали. К таким труженикам относились семьи коренных суражан Панусов, Гладченко, Жадько, Шевченко, Станкевичей, Агеенко, Свидерских, Тарнавских, Андриевских, Каминских, Гольдманов, Бруков, Кокотовых, Гениных, Хайкиных, Ишовских. Было бы несправедливо, рассказывая о смутьянах, а по существу - грабителях, умолчать о тех, кто трудом своим приукрашал нашу суражскую землю.
Одной из самых распространённых суражских фамилий была и есть Панус.
Она известна от самых истоков города Суража, все носители этой фамилии - выходцы из казаков Стародубского полка. Казаки Панусы известны ещё со времён Великого Литовского княжества и под руководством литовских князей защищали суражскую землю от набегов кочевников. Позже под знамёнами Богдана Хмельницкого они сражались против польских угнетателей, а после воссоединения Украины с Россией влились в состав Стародубского полка. За верную и отважную службу казаков Панусов жаловали землёй возле Комаровки, в районе Городка и Красной Слободы.
Жили Панусы недалеко от Монастырька (Красной Слободы) в Вандином хуторе. До сих пор старики Красной Слободы помнят панусёвское кладбище. Поначалу Панусы занимались рыболовством на Ипути, имели лодки, все необходимые рыболовные снасти и жили исключительно за счёт этого. Семья росла, и прокормиться было трудно. Постепенно они перешли к земледельчеству. Земли, которые им принадлежали, казаки Панусы с большим трудом отвоёвывали у леса. Деревья рубили зимой, всё лето они сохли. Затем деловую древесину вывозили и употребляли на постройки, а остальное сжигали весной, выкорчёвывали пни, распахивали образовавшееся лядо, которое в первый год засевали просом, а затем - другими культурами. Урожаи на бывшей целине вырастали отменные. На холме, который никогда не заливало полой водой, находилась пасека одного из зажиточных Панусов. Там же стояли его дом, омшаник и другие постройки.
Когда Сураж получил статус города, казаки Панусы стали переселяться сюда и заселили территорию нынешних улиц Чапаева и Белорусской от спуска с возвышенности и до их конца. Дома ставили тесно друг к другу, За домами разбивали огороды, ставили гумна - часто общие. У всех Панусов хорошо были развиты родственные чувства и жили они очень дружно. Строили дома, делали другую работу, называемую толокой, своей общиной. Земли у Панусов хватало, требовались работники, поэтому их женщины рожали много детей - по 8-9.
Хотя и сделались горожанами Панусы, но работу на земле они считали священной и первостепенной. Работали с полной отдачей сил, имели по трое и более лошадей, по 2-3 коровы, держали много овец, свиней, птицы. Кроме работы на земле, состояли на государственной службе, занимались извозом. Например, Семён Яковлевич Панус работал в земстве, Александр Львович - в почтово-телеграфной конторе. Когда была построена фабрика Ловьянова, многие из Панусов пошли работать туда. Всю жизнь отработали на фабрике Филипп Андреевич, Иван Наумович, Игнат Андреевич, Фирс Павлович, Семён Иванович и многие другие Панусы.
Казаками Стародубского полка были и Гладченко. Они жили на хуторе Юрченковом (назван по имени Юрия Гладченко) выше нынешней улицы Клары Цеткин. Позже на этом древнем месте поселились казаки Жадько и Шевченко. Все вместе они были приписаны к первому Черниговскому полку имени Богдана Хмельницкого. Гладченко имели 20 десяти сенокоса и две десятины леса. У семьи Шевченко только пахотной земли было 60 десятин и пять десятин леса в урочище Тынинка. Казаки Запорожской Сечи Шевченко по просьбе графа Завадовского в 1775 году были направлены в Ляличи для охраны его имения. Позже семьи Лазаря и Егора Шевченко поселились в селе Кулаги, ещё две семьи Шевченко переехали в Каменск и Дроков, а одна - в Мглин. За верную службу каждой семье было выделено по десятине земли и ещё 30 десятин вдоль Ипути под сенокосные угодья. В Сураже первым из Шевченко поселился Лазарь Иванович Шевченко на южном краю города, который до революции назвался "Сосновым хутором". Гладченко, как и Панусы, не покладая рук, трудились на земле, работали на предприятиях города, служили в различных учреждениях. Несколько человек из рода Гладченко служили на Чёрном и Тихоокеанском флотах. Никита Ефремович служил при Потёмкине, Григорий Ефремович - на "Варяге", Ефим - механиком на подводном судне. На гладченковской земле была построена учительская семинария, старый казак Гладченко продал земству весь квартал.
Казаки Стародубского полка Жадько имели много земли, сенокосных угодий, леса. Земли держали за Влазовичами, на Залужье (район маслозавода) и в Сураже - от Садовой до больницы. В хозяйстве у них было четыре лошади, четыре коровы, большое количестве свиней, птицы. У старика Филиппа было четыре сына и столько же дочек, у его сына Фёдора - девять детей. Женатые сыновья не отделялись от отца, поэтому семья Фёдора состояла из 14 человек. Работали все от мала до велика от зари до зари. Сеяли рожь, пшеницу, ячмень, овёс, лён, коноплю, много гречихи, держали большой огород - только капустой засаживали до двух гектаров. Сам Фёдор и хозяйство держал, и на фабрике работал - занимался извозом до Москвы.
Коханы всем родственным кланом жили на хуторе Кохановка, который они же и организовали на месте бывшего Соснового хутора (ныне улица Горького).
Глава рода Станкевичей (по преданию его отцом был беглый казак с Дона) поселился в Сураже на гребле возле фабрики, построил мельницу и молол людям зерно. На заработанные деньги купил 20 десятин пахотной земли и десять десятин сенокоса в урочище Дубиновка. На городке построил дом, который затем отошёл к сыну Андрею, трём остальным сыновьям построил дома на Вязицком. Василий Павлович имел четырёх лошадей и восемь коров английской породы - швицевских. Все сыновья жили одним хозяйством с отцом, имея много детей. У сына Давыда, к примеру, их было двенадцать. Сыновья Пётр и Андрей Станкевичи работали бухгалтерами на фабрике, Егор и Давыд занимались сельским хозяйством, сам Василий Павлович трудился в земской управе. Ещё один Станкевич - Афанасий Иванович ездил в Америку, был в Чикаго, затем вернулся на родину и тридцать лет отработал на фабрике.
Глава семейства Агеенко - Фёдор Степанович, имея красивый почерк, работал письмоводителем земской управы. Его жена воспитывала пятерых сыновей и двух дочерей. Они имели большую усадьбу. Сын Александр окончил городское училище, затем университет Шанявского в Москве и работал в министерстве просвещения. Алексей, кончив курсы учителей, вместе с женой Натальей жил в Дубровке и учил сельских ребятишек. Николай окончил юридический факультет университета в Москве. Там же получил специальность инженера Михаил. Дочери Клавдия и Елена были учителями.
Мещане Свидерские родом из Душатина, в Сураж переехали в 1810 году.
Глава семейства Григорий Леонтьевич работал уездным страховым агентом, имел две десятины земли, его брат Иван трудился в казначействе. Григорий имел восьмерых детей и, чтобы прокормить семью, кроме службы, имел перевоз в Казаричах. Все дети Свидерских получили образование. Через Ивана Леонтьевича Свидерские породнились с семьёй казаков Стародубского полка Тарнавских, род которых был большим и знатным, имел десятки десятин земли, дружил с казачьим полковником Попелем.
Не менее половины населения Суража в начале прошлого века составляли евреи. Путь их переселения в Сураж был непрост и проходил из Европы через Польшу и Белоруссию. Например дедушка Матвея Яковлевича Черниловского Мордух Ариевич родился в Польше в 1830 году. Один польский шляхтич по кличке Пан Ус, желая разбогатеть, привёз в Сураж группу еврейских парней 20-25 лет. Среди них был и физически крепкий Мордух. Много чего пришлось пережить молодому еврею, прежде, чем построил в Сураже дом, в котором затем прожил 60 лет. В 1879 году в этом доме родился его первенец Яков, а внук Матвей Яковлевич прожил в том доме более восьми десятков лет. На той же улице, которая раньше называлась Монастырской, Мордух построил ещё два дома. Один большой его дом простоял ещё долго, лет сорок назад здесь размещалась городская аптека, а подвал дома служил аптечным складом.
Мордух Черниловский занимался землепашеством, имея немало земли в районе железной дороги, переработкой сельхозпродукции, торговлей. На огромном дворе его с красивым садом находилась олейня, где вырабатывалось конопляное масло, и пенькотрепальня. Сыновья Мордуха работали на земле вместе с нанятыми батраками.
В 1913 году владелец шахты на Донбассе проводил железную дорогу из Харькова на Оршу, чтобы облегчить транспортировку угля, сделать её выгоднее. Строительство железной дороги в Сураже происходило на земле М.А. Черниловского. Деньги, которые заплатил Мордуху шахтовладелец, были мизерные, и старый еврей, наняв адвоката, стал ходатайствовать о пересмотре дела. Но через два месяца началась империалистическая война, а через некоторое время умер 84-летний Мордух Черниловский.
Основная масса суражских евреев являлась кустарями-одиночками: шапочниками (шили дорогие шапки из каракуля, норки, хорька для суражских дворян и купцов), столяры-мебельщики, токари, плотники, кузнецы. Знаменитый на весь Суражский уезд кузнец Моисей Ильич Гольдман был незаурядной личностью, обладал страшной физической силой. У богатого поповогорского помещика был огромный красавец жеребец, которого не мог подковать ни один кузнец в Поповой Горе. Троих смельчаков жеребец чуть ли не насмерть забил копытами. Кто-то посоветовал помещику обратиться к Моисею Гольдману. Суражский кузнец согласился. Взял с собой двустворчатый кошель из лыка, наполненный отборным овсом и направился в помещичью конюшню. Пока жеребец ел в станке овёс, Моисей забрался ему под брюхо, поднялся во весь свой огромный рост и поднял жеребца. Умная скотина поняла, что этот человек сильней его и стоял смирно до тех пор, пока Гольдман не подковал его. Во время первой мировой войны Моисей был на фронте и в одном из боёв вытянул тяжёлую пушку на безопасное место. "Надо было лошадку впрячь!" - пожурил его офицер. "Да что лошадка, ваше благородие! Сам насилу вытянул. Лошадка не возьмёт!" За этот подвиг Моисей Ильич Гольдман был награждён Георгиевским крестом.
Замечательным сапожниками были Бруки, шили красивую и крепкую мужскую и женскую обувь. Кокотов был довольно известным мужским портным. Дамский портной Генин имел мастериц. Пользовались авторитетом столяр Ишовский, жадские лудильщики Хазановы, стекольщики Басы. Хорошими рабочим и хозяином, умевшим вести подсобное хозяйство, слыл Юда Моисеевич Басин.
Перед первой мировой
Закончились окаянные дни смуты, и жизнь в Суражском уезде продолжалась. Начиная с 1906 года, в России внедряется земельная реформа, названная по имени талантливого и умного реформатора, премьер-министра Российской империи П.А. Столыпина.
В Суражском уезде все земельные дела решались в земельной конторе, которая находилась на Благовещенской улице, и ими занимался мещанин Андриевский. Крестьяне подавали в земельную контору заявления о выделении из общины и переселении на хутора. Каждому вышедшему из общины хлебопашцу отбивали границы выделенной ему земли и документально оформляли в земельной конторе. Одной из немаловажных причин переезда на хутора, по утверждению крестьян, была опасность пожаров: в скученных общинных селениях частые опустошительные пожары являлись страшным бичом для селян, в одночасье превращая их в нищих. А столыпинское правительство выход крестьян из общин и переселение на хутора расценивало, как создание самостоятельных фермерских хозяйств.
Крестьяне, переехавшие на хутора, быстро обустраивались, начинали обживаться и богатеть, благодаря упорному труду на своей земле-кормилице. К сожалению, необходимая селянам реформа не была доведена до конца. Российская революционная интеллигенция, увидела в реформе гибельное разрушение общины, насаждение кулачества в стране. На Столыпина была организована самая настоящая охота, пока он не был злодейски убит террористом Багровым в сентябре 1911 года. Новый премьер сменил внутренний политический курс и успешно начавшаяся, необходимая России реформа пошла на убыль.
Не стояла на месте и промышленность. Начала расширяться фабрика Ловьянова. Здесь установили более производительное оборудование, стабилизировалась работа основного производства, повысилась прибыль. Немало средств в виде налогов поступало от фабрики в городской бюджет, а это оказывало благотворное воздействие на развитие Суража. Бывшее "Товарищество Суражской бумажно-картонной фабрики Я.Г. Ловьянова" преобразовалось в акционерное общество "Суражских бумажных и картонных фабрик". В 1914 году Ловьянов продал фабрику купцу Цейтлину. Новому владельцу удалось оживить работу предприятия, но это продолжалось недолго.
Благодаря фабрике, Сураж перед первой мировой, империалистической войной был уже известен в России. Об этом свидетельствует и статья в известном и популярном в те годы энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона:
"Сураж - 1) Уездный город Черниговской губ., 4006 жит., картонная фабрика. - Уезд; в сев.-зап. углу губ., 3882,6 кв.км, поверхность ровная; реки: Ипуть, Унечь, Беседь с прит., болота, 3 площади - песчаные пространства, леса до 30% поверхн., скотоводство слабо развито. 18221 ж., белорусов до 7 %; раскольники поселились с ХУ11 в. В посадах Клинцы, Ардонь и Святский; суконная, чулочно-вязальная, пенькоотрепальн. и др. фабр."
БандаСавицкого
Но не всё гладко было в эти годы в Суражском уезде. Мирное течение жизни нарушали отзвуки недавних смутных лет. Из сбежавших в леса смутьянов мещанин Александр Савицкий сформировал банду. Имевший гимназическое образование Савицкий выдавал себя за "заступника народного", рядился в романтические одежды суражского Робин Гуда. Но, в отличие от героя английского фольклора, не раздавал награбленное бедным и нищим, а тратил на безудержные и безумные кутежи, на содержание красивых женщин-налож- ниц, вовлечённых в отряд. По сути это была разбойничья шайка, которая грабила помещиков, купцов, зажиточных мужиков и мещан, государственные учреждения и священнослужителей.
Суражские уезд был богат на глухие леса, и банде Савицкого удавалось долгое время быть неуловимой. К тому же, атаман находил сочувствие среди бедных селян, и среди тех, кто был обижен карательной операцией Рудова. Чувствуя себя безнаказанными, лесные разбойники не боялись заниматься грабежом даже в уездном центре - в Сураже. Однажды они ворвались в дом арендатора Шапиро, который, арендуя землю у помещиков, содержал большое дойное стадо, изготавливал масло, высококачественные сыры, брынзу и успешно торговал всем этим по окрестным городам. У грабителей были все атрибуты бандитов: вооружение до зубов, маски, беспредельные цинизм и наглость. Ворвавшись в дом, предводитель разбойников, размахивая револьвером перед носом хозяина, потребовал:
- Деньги на стол! Производим экспроприацию в пользу государства! За уклонение или отказ - смертная казнь без суда и следствия!
Разбойники не удовлетворились суммой, выложенной перепуганным Шапиро, а провели тщательный обыск в доме, всё перевернули вверх дном, забрали драгоценности и дорогие украшения
Через некоторое время банда Савицкого совершила налёт на суражскую почту, которую возили из Клинцов на почтовых лошадях по тракту, проходившему через густые леса. В тот день богатую почту (было много золота и золотых монет царской чеканки) вёз почтальон Фёдор Кохан - сильный и мужественный человек. Лошадьми управлял ямщик Иванченко. Едва почтовый экипаж доехал до плотины на Ипути неподалёку от Сураж, как из зарослей раздались выстрелы. Кохан понял, что они нарвались на засаду грабителей. Он был не из робкого десятка и открыл ответный огонь по бандитам. Встретив достойный отпор, бандиты ретировались, ведь они привыкли грабить безоружных. Но всё равно охрану почты пришлось усилить.
И дня не проходило в Суражском уезде без новостей о "подвигах" разбойной банды: то грабёж, то дерзкое убийство, то поджог. Савицкий свободно разъезжал по уезду и за его пределами то под видом усатого генерала, то в форме полковника, то нарядившись священнослужителем, то под личинами купца или крестьянина.
Самым страшным по своей трагичности деянием Савицкого был дерзкий разгром имения начальника земской управы Николая Яковлевича Дублянского и его убийство.
Н.Я. Дублянский был прекрасно воспитанным, высокообразованным дворянином, владевшим тремя иностранными языками. Жил он в своём имении в деревне Глуховке вместе с красавицей женой и четырьмя детьми от восьми до шестнадцати лет. Его старшая дочь училась в институте благородных девиц, а сыновья - в кадетском корпусе, который когда-то закончил и сам Николай Яковлевич.
Усадьба Дублянского находилась на краю деревни. Большой деревянный дом с колоннами и множеством окон, длинные ряды деревянных сараев, амбаров, конюшни и прочие постройки были обнесены высоким тёсовым забором, который защищал двор от сильных ветров, а хозяев - от непрошенных гостей. За забором был раскинут красивый сад, а дольше шли огороды, конопляники и пахотное поле, которое хозяин засевал зерновыми, льном, клевером и викой. В хозяйстве было много скота, велось оно с применением последних агротехнических достижений и приносило приличный доход.
Зажиточные глуховские мужики относились к Дублянскому с почтением и уважением, а вот бедняки... Страдающие от малоземелья, а часто и из-за собственной лени, они завидовали преуспевающему помещику, считали, что после реформы Дублянские оставили себе слишком много земли, причём лучшие её участки, рядом с усадьбой, а им продали в рассрочку сплошь песчаники у чёрта на куличках. Любая же зависть рождает озлобление, ненависть.
Однако Дублянские, как и все помещики Суражского уезда не отличались ни дикой свирепостью, ни бесчеловечной жестокостью к своим крестьянам. Так уж сложилось исторически: все они вышли из казачьей старшины, которую вольными голосами на казачьем кругу выбирали сами казаки. И новые дворяне чувствовали ответственность за избравших их. Дух "казачьей республики" глубоко вошёл в их сознание, даже в их гены, поэтому среди суражского дворянства за всю историю не встретилось ни одного "экземпляра", подобного печально знаменитой Дарье Салтычихе, не было и таких, кто менял крепостных на борзых или продавал их с молотка.
И всё же крестьяне уезда были недовольны помещиками. Это прекрасно видел Н.Я. Дублянский, хотя ненависть крестьян не была велика на столько, чтобы опасаться за свою жизнь, судьбу своей семьи, за своё родовое гнездо: ведь не пришли глуховские, красновичские и каменские мужики с вилами, топорами и кольями в его имение в разгар крестьянских волнений в 1905 году.
Беспокойной, ужасной и роковой выдалась для Николая Яковлевича ночь с третьего на четвёртое августа 1907 года. Едва управились со скотом, возвратившимся с пастбища, как сразу стемнело. Небо затянулось свинцовыми хмурыми облаками, зачастил прохладный мелкий дождик. Темень стояла - хоть глаз выколи. Отсветы от горящих окон барского дома лишь усиливали темноту во дворе.
Дублянский обошёл двор, ласково потрепал по мордашкам обступивших его верных псов и вошёл в дом. Старшая дочь играла на фортепиано в гостиной, сыновья-кадеты о чём-то горячо спорили, жена по-французски разговаривала с младшей дочуркой, поправляя неточности в её произношении.
И вдруг раздался резкий стук в дверь. Николай Яковлевич вышел на веранду. Во дворе раздался выстрел, отчаянный визг собаки. За дверью, не выбирая выражения, разговаривали мужики и продолжали стучать в дверь.
- Кто такие?! Что вам нужно? - громко, но спокойно спросил Дублянский.
- Савицкий. Знаешь такого? Пришли произвести экспроприацию. Открывай! - В голосе за дверью слышалась угроза.
- В доме дети, жена - могут перепугаться. Открыть не могу.
- Будем ломать дверь!
- Ну что ж, буду обороняться, - Николай Яковлевич старался быть уверенным в себе.
- Убьём! Живьём зажарим! - угрожал голос из-за двери.
- Воля ваша...
Под напором десятков тел разбойников дверь затрещала. Дублянский два раза выстрелил из ружья в открытую форточку. Грабители отхлынули от двери веранды. В окна дома полетели камни, колья. Зазвенело разбитое стекло. Во дворе послышалась винтовочная стрельба.
Николай Яковлевич ещё дважды выстрелил из бельгийской охотничьей двустволки - бекасиной дробью.
Угрожая пустить красного петуха, налётчики отступили.
- Послушай, Дублянский! Перестань палить и открой дверь! Не то хуже будет!
Кто-то из бандитов принёс бревно. Человек шесть разбойников стали, как тараном, бить бревном в крепкую дверь. Та трещала, грозясь развалиться. Николай Яковлевич ещё два раза выстрелил в окно. Кто-то из штурмовиков был ранен и отчаянно закричал от боли. Во дворе захлопали выстрелы. Пули влетали в окна, рикошетили, сбивая штукатурку, впивались в стены.