- Хорошо-то как сегодня, Валя! – посмотрел в грязное завьюженное окошко Михаил Иванович Болотов, бывший гендиректор филиала ООО «Избавление».
- Что же хорошего, Михаил Иванович? – хмуро отозвался Валентин Валерьевич Камышов, бывший коммерческий директор неаполитанского филиала концерна «Ридданс».
- Квакина нет, - заулыбался Михаил Иванович.
Борис Борисович Квакин, бывший коммерческий директор филиала ООО «Избавление», стал проклятием Болотова и Камышова. Связанные одной камерой, Болотов и Камышов, по обыкновению, стали отдавать ценные указания своему бывшему штатному холую. Квакин на цыпочках поскакал за кружкой кипяточка для любимых шефов, но на полдороге остановился. Его низкий лоб впервые за сорок два года искривился морщиной мысли. Спина бывшего руководящего холопа выпрямилась, а мышцы напряглись.
- На кой я по типу должен? – заорал он. – Я теперь не в офисе, а в тюрьме! Я теперь свободен! Вы кто по типу такие? Я уже как бы ни с чем, поэтому вы мне теперь ничего и никто! Я самбой по типу могу, а у вас уже бумажек и корочек нету! Че вы мне сделаете?
- Увы, ничего, - вздохнул Камышов.
- Хотя тебе было бы полезно, - добавил Болотов.
- А я теперь могу! – издал боевой клич Квакин. – Я теперь вас могу!
Бывший коммерческий директор заплясал дикарский танец и заулюлюкал. Потом он резко прекратил ритуал, сидевший в генах, и кинулся на свое экс-руководство. Несмотря на численный перевес, тучный Болотов и неспортивный Камышов потерпели сокрушительное поражение.
Стоя над побитыми, Квакин поставил ряд условий.
- Парашу выносить, ботинки чистить, лучшие нары, весь хавчик мой …
- Боря! – взвыл Болотов. – У тебя совесть есть?
- Нету! – с гордостью ответил Квакин и продолжил. – А Валентин Валерьевич будет по типу моим пассивным партнером, ему не привыкать.
- Почему я? – всхлипнул Валентин.
- У вас имя и фигура почти женские, а я все-таки как бы не этот… Не пацифист!
- Это видно, - огрызнулся Камышов. – Что, прямо сейчас?
- Эк вам невтерпеж! – хмыкнул Квакин. – Нет, потом. Да и то, если очень по типу приспичит. Дело-то для меня новое!
Камышов крякнул, сделал попытку восстановить свой статус, но мощный кулак Квакина отправил его в нокдаун. Михаил Иванович встал и гордо выпрямился. Квакин плюнул ему на сапог.
- Вам кипяточку с сахарком или без, Борис Борисович? – спросил Болотов.
- Вприкуску! – цыкнул зубом бывший подчиненный, и его бывший шеф отправился на добычу провианта.
Диктатура бывшего холуя продолжалась несколько месяцев. Но потом произошло радостное избавление. Борис Борисович как-то о чем-то договорился с начальником колонии, и Квакина перевели в охранники. Теперь Квакин издевался над заключенными на законных основаниях. Но поскольку теперь он тиранил всех, Болотову доставалось побольше еды, а Камышову – поменьше мужской ласки. От постоянного присутствия Квакина они были освобождены, так как охранник занял отдельное помещение, ранее бывшее одиночной камерой.
Сытого Болотова от счастья сморило, и он мощно захрапел. Камышов ткнул его в бок.
- Что? – отмахнулся Болотов.
- И вам не спится, Михаил Иванович, - с пониманием кивнул Валентин.
- Сволочь, не заражай бессонницей! – проснулся Михаил Иванович и взглянул на часы. - Уже полночь близится, а Квакина все нет. Твое счастье, Валентина! Спи спокойно, сегодня не твой день.
- Михаил Иванович, за что он нас так? – вдруг спросил Камышов.
- Бить его не надо было, пока у власти были! – отрезал Болотов.
- Я о Призонове…
- Его это тоже касается. Нечего будущего Императора в багажник пихать!
- Так это же мы его потом Императором сделали! Кимоно с горными лыжами убрали, шахматную доску повесили!
- Учиться надо было в шахматы играть! – взревел Болотов. – Это тебе не девяностые - с ракеткой бегать, простые подачи брать!
- Этот подонок играет, как хочет, - обиделся Камышов. – Если уж ты легитимный тиран, уважай правила, чти историю! Мы же с вами – надежда и опора любой власти. Чем мы хуже Свинюгиных и Падловских? Почему они в парче, крови и золоте, а мы… В общем, здесь?
- Мы его лично душили, а эти на расстоянии, - тяжело вздохнул Болотов. – Не надо поддерживать того, кого бил, если он не страдает амнезией! Хулил – хвали, бил – беги! А ты, дурак, пальцы раскатал в счет благодарности! Где Призонов, и где благодарность! Какая благодарность, если любви нет? Тебя жена хоть раз навестила?
- Чья?
- Любая!
- Ваша навещала три дня назад…
- Что? – прохрипел Болотов, меняясь в лице. – Машенька? Тебя?
- Чем-то я ей понравился, - пожал плечами Камышов. – Еле отбился. Больно уж она упитанная, вся в вас. Пирожков мне принесла.
Это было последним ударом для Михаила Ивановича. Сжав гнилые зубы, он кинулся на Валентина, и стал душить бывшего коллегу.
- И… вам… тоже… передавала, - захрипел Камышов.
- Что? – заорал Болотов. – И где? Где еда? Мне надоел этот тренажер для зубов, который они обзывают мясом!
- Она вам только привет… передавала, - закатил глаза Валентин.
Но очередного убийства в солидный список грехов господина Болотова не добавилось. Охранник Квакин все-таки вошел.
- Лучше убейте! Скорее душите, а то не успеете! – зажмурился Валентин.
- Михаил Иванович, - неожиданно уважительно сказал Квакин. – Пожалуйста, отпустите Валентина Валерьевича.
- Ревнуешь? – поднял озверевшее лицо Болотов.
- Если бы. Просто меня попросили, чтобы до полуночи он дожил, а сейчас без пяти.
- Даже в эти пять минут можно сделать очень много! – Михаил Иванович сжал горло Камышова, но Квакин вежливо, но твердо пресек действия своего бывшего патрона.
- Боря, а после полуночи? - задал резонный вопрос Камышов.
- А после мне без разницы, - ответил Квакин.
- Как так? – удивился пришедший в себя Болотов. – Сегодня же твое дежурство! За лишний труп без согласования с начальником колонии ты ох как ответишь! И очень повезет, если ответишь по закону.
- Все уже согласовано, - ответил Квакин.
- Два трупа согласованы или один? – быстро спросил Камышов.
- Один, но он уже проработан. А вы, уважаемые господа, по типу свободны.
- Совсем? – обрадовался Болотов.
- Разбежался. За вами приехали, вас ждут, - Квакин взглянул на часы. – Через две минуты дождутся.
- Законно ждут? – напряженно спросил Камышов.
- Конечно, нет, - зло усмехнулся Квакин.
- Боря, а может, ну ее, эту свободу? – дрогнувшим голосом спросил Болотов. – Лучше запри нас покрепче, а? Мы с Валей больше ссориться не будем…
- Пирожков хочешь? Домашние! – Камышов явно поддерживал позицию Михаила Ивановича
- Нет, свободны, так свободны! – Квакин подтолкнул Болотова и Камышова к выходу.
Через две минуты они вышли за ворота колонии. На заснеженной дороге одиноко стоял черный «мерседес» с депутатской мигалкой. Фары ослепили пару злейших друзей, и мгновенно погасли.
- Боря, кто это? – изумился Болотов, но Квакин таинственным образом исчез.
Камышов и Болотов переглянулись.
- Михаил Иванович, пойдемте обратно, - шепнул Камышов. – Интуиция говорит мне, что в тюрьме мы будем жить теплее, сытнее, и главное, дольше…
- В первый раз за двадцать два года я с тобой согласен, - согласился Болотов. – Пирожками поделишься?
- Мы же свои люди, сочтемся, - обрадовался Камышов и протянул руку дружбы. Болотов быстро пожал ее и начал отступление.
Внезапно из «Мерседеса» высунулась рука. Рука повелительно махнула, а перстень на указательном пальце знакомо блеснул.
- Я помню этот перстень, - присмотрелся Болотов. – И руку вспоминаю.
- Меняем направление движения, - Камышов тоже узнал водителя.
Бывшие и будущие деловые партнеры послушно потянулись за рубином в форме пентаграммы. Пентаграмма освещала дорогу. Обретя знакомые очертания, путь перестал быть страшным, хотя и оставался опасным.
***
Планета Илмез, Пангея, Верония.
5773 год от рождества Иеремиила.
- Я не считаю рабочих людей механизмом, - медленно произнес Антоний Капула.
- Когда нет мыслей и чувств - плохо для работы писателя или художника, но рабочему – прекрасно! – возразил его оппонент, сенатор Лемис, организатор сегодняшнего раута. – Человек, сражающийся с глыбой металла, не должен думать о пьесах Криспи, иначе металл победит его! Тот, кто перелицовывает природу, должен уподобляться ей – величественной, но простой.
- Шестеренки, работающие механически, могут бесстрастно перемолоть своего хозяина, - ответил Капула.
- Вы признаете себя их хозяином? – напряженно спросил Лемис.
- Не рабовладельцем, а хозяином. Хозяином, ответственный за них. Взаимная и осознанная ответственность экономически выгоднее.
- Доброта из соображений выгоды…
- Да, я честен. Вам непривычно?
- Десять лет не могу привыкнуть. Но ваша доброта и честность варварски жестоки. Публичная порка сенатора на глазах многотысячной толпы…
- Вор должен быть готов к порке. Если бы он просто ограбил бюджет, я ограничился бы тюремным заключением. Но этот негодяй основал благотворительный фонд для детских домов, и, походя, ограбил детей, оставив вместо денег пыльный хлам со своего чердака!
- Мерзавец, - передернулся Лемис. – Простите, я не знал подробностей. Как такой подлец мог оказаться у власти?
- Он был избран неграмотными людьми. Галлия занимает в Пангее предпоследнее место по уровню культурного развития. Стоит ли удивляться, что бездари выбрали вора?
- Но вы признаете простоту рабочих? И главное, право на их простоту?
- Когда моя маленькая дочь прыгала обоими ногами в грязную лужу, я не менял ей платье до тех пор, пока она не самостоятельно не поняла – чистота лучше и удобнее. Теперь она, как вы знаете, обходит грязь стороной.
- Ваша дочь прелестна, но сравнение ее и рабочих неуместно. Должен существовать класс людей, профессионально работающих в грязи, а отчищать их – невыгодно. Чистые и мыслящие люди не хотят работать в шахтах.
- Хотят, когда мы ценим их чистоту и их мысли. И не только на словах, сенатор.
- Зачем на нефтяной вышке мысль и чистота?
- Взвешивать относительность простоты и нечистоплотности – бессмысленный труд. Спорить о понятиях и ярлыках, забывая о деле – не в моих правилах.
- Свобода, которую сейчас имеют профсоюзы, опасна именно для дела. Нашего дела.
- Свобода опасна только для механизмов. Людям она полезна. У меня есть аргумент, доказывающий необходимость свободы, а также то, что наши рабочие – люди.
- Этот аргумент – Лаэрт Брейн, я полагаю? – нахмурился сенатор.
- Нет. Это реакция на Лаэрта Брейна.
- Брейн – никто. А если бы с его речами выступили вы?
- Если толпа отторгает подобные мысли – титул не важен. Он будет значить что-либо, если Брейн начнет проповедовать новое течение в экономике или живописи. Кстати, у Брейна есть биография, или, по крайней мере, прошлое?
- Есть прошлое, естественно фальшивое. Но сделано отменно, - ответил Лемис.
- Кем сделано? – спросил Антоний.
- Не знаю, - пожал плечами Лемис. – Никто не знает. Тупик.
- Сан Лаэрт Брейн! – с непонятным торжеством доложил слуга.
- Кто его пригласил? – удивился Лемис.
- Прости, это моя идея, - залилась прехорошеньким румянцем молодая жена сенатора.
- Мун Лемис, - внимательно посмотрел на нее Капула. – Я полагаю, вы хотите решить вопрос о забастовке дипломатично, и поэтому вы хотите познакомить сана Брейна с нами?
- Да-да, - мун Лемис с жаром схватилась за идею. – Я решила, что в неофициальной обстановке…
- Неофициальным путем, - усмехнулся Капула. Жена сенатора окончательно смутилась.
Лаэрт Брейн появился в Пангее ниоткуда и незаметно. И он оставался бы незаметным, если бы не его речь в Тарихее.
Провокаторские речи Брейна не имели успеха и не привлекали ничьего внимания. Первое его выступление состоялось в Гамале – небольшом шахтерском городе, граничащем с Веронией. Никому не известный человек арендовал площадь, устроил актерское шествие, заказал странные транспаранты, и стал говорить от имени народа Пангеи.
- Наши хозяева объедаются свежими летятами, запивая их отборной ракией! – кричал он. – Мы обеспечиваем этим кровососам роскошную жизнь, а сами перебиваемся с саганаки на гирос! Отвоюем свое! Отнимем и поделим!
- Летят на всех не хватит, - улыбнулся глава рабочего профсоюза.
- Вы предлагаете убийства и кражи публично? – удивился кто-то из рабочих. – Если это спектакль, то как-то не смешно…
- Вы угнетены своим сатрапом! - вновь начал провокатор.
- Мы не чувствуем себя угнетенными, - сказал один из рабочих, солидный холеный мужчина.
- Это плохо, - вздохнул Брейн. – Значит, все нормально? Жалованье, льготы, соцпакет, профсоюзы? Вы – не бедствующий класс, а всего лишь профессия?
- Сан, вы кто? – недоуменно спросил рабочий.
- Я не сан! Я такой же, как вы!
- Как-то не похож, - присмотрелся к Брейну рабочий.
- Причем ни на что, - рассмеялся второй. – Пойдемте с этого дрянного представления.
Небольшая кучка вокруг Брейна моментально рассосалась.
Лаэрт Брейн сделал неутешительные выводы и начал поиск нового пьедестала. Разумеется, он нашел свою аудиторию. Ей стала Тарихея – рабочая колония олигофренов.
Экономисты Пангеи сделали очевидное открытие – олигофрены являются идеальными работниками. Они всегда вежливы, не пьют, редко устают, мало болеют, не воруют и удовлетворяются небольшой платой за свой труд. Сенат организовал целую рабочую колонию, состоящую из сотен тысяч олигофренов. Результаты их работы превзошли все ожидания. Черная и простая работа исполнялась максимально быстро и качественно. Увы, но любая работа, требующая напряжения интеллекта, оказывалась непосильной для рабочих Тарихеи. Но Сенат искал не развития, а выгоды, поэтому Тарихея стала одним из промышленных центров Пангеи. Даже справедливый Капула признал, что раз болезнь неизлечима, то ее нужно использовать.
- Мы – гиганты и титаны! Потому что мы – масса! Ешь бризолес, жуй маридап! Час твой последний приходит, сатрап! Требуем денег и улучшений! Всем – восьмичасовой рабочий день и бесплатную узу на каждом углу! Каждому – ключ от квартиры, где деньги лежат! Олигофрены всех колоний, соединяйтесь! В общем, как всегда – мир, труд, нисан! – митинговал Брейн. Олигофрены бешено аплодировали.
- А вы что не хлопаете, сан? – спросил Брейн у мрачного мужчины.
- Я не даун, я надзиратель, - объяснил мужчина.
- Бывает. Ну что же, прислужник режима, объяви сенаторам – Тарихея бастует! Классовое самосознание пробудилось от многолетнего… В общем, денег хотят! Много и сразу! И прав – еще больше! Я верно говорю? – обратился Лаэрт к своим слушателям. Имбецилы подтвердили полномочия своего нового лидера. Надзиратель крякнул и попытался свергнуть вождя олигофренов своей тяжелой тростью. Но рабочие не дали в обиду своего собрата. Надзиратель позорно бежал и сообщил о забастовке. Руководство колонии брезгливо поинтересовалось суммой, которую сан Брейн желает за то, чтобы навсегда избавить Тарихею от своего присутствия. Лаэрт потребовал избрания в Сенат. Сенат ответил, что сенаторы скорее удавятся, чем примут и полюбят сана Брейна. Лаэрт вежливо ответил, что готов самостоятельно решить проблему удушения Сената. Тем временем забастовка продолжалась. Приобретя лидера, олигофрены стали приносить убытки вместо прибыли.
- Сан Лаэрт Брейн! – вновь доложил слуга, вглядываясь в портьеру. На гостей Лемиса пахнуло жаром неясного происхождения. На пороге возник Лаэрт Брейн.
Джули Капула, вместе с отцом приглашенная к Лемису, с интересом взглянула на Брейна. Она ожидала увидеть безыскусного человечка с сутенерской улыбочкой, а увидела нечто необычное. Безукоризненно одетый сан со взглядом мудрого безумца, красивым лицом, ухоженными черными усами и небольшим шрамом на правой щеке притягивал и интриговал.
- Этот сан в изысканном костюме – лидер рабочих? – усмехнулся Лемис.
- Зачем так громко? Просто лидер, - ответствовал подошедший Брейн. – Сенатор, счастлив познакомиться. С вашей супругой я уже имел удовольствие. Мун Капула, вы очаровательнее ваших портретов! Сан Капула, рад нашей первой, но не последней встрече!
- Сир Капула, с вашего позволения, - мягко поправил наглеца Антоний.
- Пока без моего позволения, но это пока. Сан сенатор и сир сатрап, для начала я бы хотел обсудить и поспорить. А после можно наконец-то начать серьезный разговор.
- Не будем нарушать традиций, - согласился Капула. – Тем более, тем для серьезного разговора я не вижу. Итак, сан Брейн, вы хотите спокойствия или непокоя?
- В Тарихее все спокойно. Народ бастует, то есть отдыхает.
- Но это ненадолго, не так ли? – вмешался Лемис.
- Зависит от вас, сенатор, - любезно ответил Брейн. – Я поместил в их мозг маленького идола. Мозг олигофрена с идолом вместо мыслей и идей – страшное оружие.
- Страшное и для тех, кто поместил этого идола, - ответил Капула.
- И страшное для тех, кто этого идола создал. Поместить божка легко и просто, достаточно крючка в их немудреных извилинах. Эффективно и эффектно использовать идола – это искусство. Оцените его, сир и сан! И вы, мун Капула, - повернулся Брейн к Джули.
У разумного мужчины Лаэрт Брейн вызывал смесь отвращения и практического интереса. Но молодая Капула увидела романтический ореол над заблудшей душой. Глаза Брейна вдохновенно пылали, лицо дышало мужеством, фигура – скрытой силой, а речи выдавали в нем человека неглупого. Сущность Лаэрта Брейна за этим плотным покровом не просматривалась. К счастью, только для молодых девушек. Мун Капула чуть зарделась, но пошла в лобовую атаку.
- Смените ваши крючки на гарпун, сан Брейн, - с подчеркнутой холодностью сказала она. – Наше общество – это не те мелкие рыбешки, с которыми вы привыкли иметь дело. Здесь вы уловом не поживитесь.
Брейн последовал совету, верно усмотрев в нем скрытый призыв. Он засыпал Капулу цитатами из пьесы Бэкона «Тибальт и Розамунда», дошел до «Приама и Елены», привел примеры из Гермия и Никомаха, показал себя знатоком малоизвестного философа Платона и начал уверять, что Диоген Лаэртский – его дальний предок и духовный родственник.
- Простите, а как рабочие Тарихеи оценивают ваши симпатии к учению киников? – прервал поток псевдоинтеллектуальщины Лемис.
- Мухи не заметят стрельбы из пулемета, - ответил Лаэрт. – Я привык соотносить цели и оружие.
- Я оценил вас, - вдумчиво сказал Капула. – Вы политик лишь для олигофренов. Ваше краснобайство и двуходовые интриги неуместны в Сенате.
- Олигофрены тоже люди, - возразил Брейн. – Я ведь собираюсь выдвигаться именно в сенаторы Тарихеи, а не Веронии! Я могу повернуть энергию рабочих не на борьбу, а на труд!
- Неквалифицированный труд – предел вашей власти, Брейн, - сурово произнес Лемис.
- Не смешивайте интеллект и техническую мысль, сенатор. Это две абсолютно параллельные реки. Их течение независимо.
- Существо, воспринимающее вас всерьез, не сможет обращаться с техникой, - с презрением бросил Лемис. – Даже искусственно выращенный имбецил не может быть развит технически и математически, если он убог интеллектуально.
- А если я покажу вам многомиллиардную расу подобных существ? – вкрадчиво спросил Брейн.
- Вот тогда можете избираться в Сенат! – хохотнул Лемис.
- Слово сана? – криво улыбнулся Брейн.
- Не клянитесь, Лемис! – нахмурился Капула и вгляделся в глаза Лаэрта. – Сан Брейн, вы не дурак и не сумасшедший. Вы сложнее, чем кажетесь. Обычно бывает наоборот…
- Многомиллиардная раса, верящая Брейну? – развеселился Лемис. – Прекратите, Антоний, нелепые суеверия – не ваше поле битвы. Слово истинного сана, Брейн!
Джули отошла от представителей власти и властолюбца, заключающих нелепое пари. Она почувствовала смутную тревогу. В Лаэрте было что-то опасное, бессмысленное, красивое и раненное. Что-то темно-багровое, но неилмезийское. Мун Капула вышла на балкон. Изящная и удобная Верония расслабляла глаз и подстегивала мысль.
«Авантюрист. Нарочито нахален. Напоказ эрудирован. Экспрессивно фальшив, с иронией играет собственной фальшью. Оскорблен давно. Кем, когда, зачем? Мстит. Место сенатора – оружие. Дно – тройное. Нанят? Человек Сената? Прошлого нет. Что-то в запасе – есть, несомненно. Был серьезен только в момент заключения бессмысленного пари».
- Нет, я не был серьезен ни секунды, - раздался глубокий голос Брейна. – Лемис и ваш батюшка слишком величавы и степенны для серьезных игр.
- Я говорила вслух? - удивилась Джули.
- Любая ваша мысль превращается в отблеск ваших прекрасных глаз, - Лаэрт высказал высокопарную фразу просто и ненапыщенно. Его голос был разительно непохож на тот, которым он беседовал с сенатором и сатрапом.
- А в ваших не отблеск, а огонь, - тихо произнесла Капула. – Особенно в правом. Где тот костер, отражающийся в вашем глазу?
- Далеко во времени и в пространстве, - ответил Брейн.
- Вы оттуда?
- Я там умер и вторично родился, - сказал Лаэрт и щелкнул пальцами. Ничего не произошло.
- Простите, дурная привычка, - извинился он.
- У вас их слишком много, - охладела Джули. – Вы ведь из-за них явились сюда?
- Вы чрезмерно проницательны, мун Капула, - улыбнулся Брейн.
- Вам не стыдно манипулировать больными?
- Лучше командовать болезнью, чем заражаться ей.
- Может быть, просто держаться подальше от болезни?
- Я пытался, не получилось. К тому же, если бы смог, то заскучал. Владеть душами больных веселее, чем собой.
- Вы аморальны, - медленно, взвешивая каждый слог, произнесла Капула.
- Да, - согласился Брейн и попытался впиться в губы Джули. Капула спокойно и умело уклонилась.
- А я нет, - улыбнулась она, почувствовав прилив сил. – Прощайте, Брейн.
Джули зашагала навстречу солнечному лучу, пробивающемуся из-под тяжелой портьеры.
- До свидания, мун Капула, - улыбнулся Лаэрт Брейн. Он поднес к лицу свой перстень с гравировкой «Omnia transeunt et id qouque», повернул его и растворился в воздухе.
***
Планета Земля, Русская Империя,
Россия, Восточная Сибирь, Краснокаменск
- Леня! – присвистнул Болотов. – Ты здесь как, и главное, на кой?
- Сэр Подболотов, вас же в третий раз убили? – удивился Камышов.
- Товарищи господа, прекратите пялиться, как вошь на выданье! Плиз в тачку, тут тепло и я! – оскалил зубы Подболотов, который явно был подшофе. Болотов и Камышов приняли приглашение и откинулись на удобных кожаных сиденьях.
- Леонид Альбертович, - подчеркнуто вежливо спросил Михаил Иванович. – Зачем вы мой обкомовский брюлик из бизнес-центра спиздили?
- Так это просто совковая красная звезда? – присмотрелся Подболотов к своему перстню. – Какая инфернальная! Алогичная история чересчур извилисто вьется по спирали…
- Вот именно, что поспирали! Все, что потом и кровью, хорошо хоть не своими, нажил, все поспирали! – гневно сказал Болотов. – Верни цацку!
- Охотно. Меняю награбленное на ворованное. Верните пакет акций «Тифсберлайфа», Михаил Иванович!
- Тещу на бутылку? Легко! Только акции у меня дома, в Призоновграде.
- Твой дом – тюрьма, Миша! – сказал Подболотов, достав пачку акций. - Распишись, а то они именные!
- Ограбил бедную полувдову? – взвыл Болотов.
- Не такую уж и бедную, - усмехнулся Подболотов. – И не полувдову, а разведенку. И не ограбил, а добровольно получил в знак дружбы и доверия.
- Вкусно готовит! – облизнулся Камышов.
- Особенно бомбас, - мечтательно подтвердил Подболотов.
- С индийским карри! – вздохнул Камышов.
- Прекратите, мерзавцы! – взвыл Болотов.
- Если уж жениться, так только на той, что верность блюдет! – назидательно сказал Камышов.
- Кстати, Валя, тебе привет от Лолиточки, - подмигнул Подболотов. – Распишись на своей части акций, совесть русской эмиграции!
- Вы, Леонид Альбертович, тоже вроде как семьянин? – зловеще прищурился Камышов.
- Уже нет, - вздохнул Леонид. – Любу, увы, убило, Максима, увы, даже не задело.
- Чем не задело? – с сочувствием спросил Болотов.
- Крышей моего особняка в Лондоне. Главный стратегический объект при ядерной войне, мать их! – Леонид стиснул зубы и подавил кипящие в кадыке слезы.
- Леня, ты же знаешь их стратегию. Ты сам выбрал крышу для жизни, должен был быть готов к смерти, - вздохнул Болотов.
- Всегда готов, Миша! Особенно к их смерти, - прищурился Подболотов.
- Ты зачем приехал, не за копеечными же акциями? - спросил Болотов. – «Тифсберлайф» и до войны падал, а после войны и вовсе разбился и раскололся.
- Один из осколков слился с радиоактивной пылью, и мутировал в гиганта, - усмехнулся Леонид. – Из крови и гамма-излучения получилось отвратное, но доходное блюдо. Эти акции сейчас потянут на несколько миллиончиков.
- Зачем тебе еще? – спросил Болотов. – Ты же не сорока, чтобы все блестящее в гнездо таскать! Ты совсем другая птица. У тебя финансовый вопрос решен пожизненно!
- Вот именно, что пожизненно! Леонид Подболотов, невольник бесчестья, погиб. У меня, Леонарда Андеривера, депутата парламента колонии Русской Империи, кое-что осталось после смерти этого достойного господина. Сегодня сэр Андеривер может освободить заключенных Болотова и Камышова. Но через неделю, не раньше и не позже, станет известно, что Андеривер – миф и фантом. И моя небольшая власть и большие сбережения вмиг испарятся. Не мне вам рассказывать, куда пойдет этот пар, у кого и как он материализуется. Поскольку Подболотов – официальный труп, то он должен им и остаться. Об этом позаботятся.
- Как же ты хочешь победить этот закон природы? – спросил Болотов. – Как всегда -стащить и слинять? Зачем нас вытаскивать? Что, Квакин сам не мог нас заставить поставить эти закорючки на бумажках?
- Хорошо, что ты понимаешь, что для вас это бумажки, а для меня деньги, - улыбнулся Леонид. – Но как ты не понимаешь, что Россия теперь везде, и линять уже некуда! Все так полиняло и посерело, что я везде буду ярким, чужим и позорным пятном, поэтому меня замочат во время очередной стирки!
- Мы нужны тебе не как средства, а как люди? – проявил феноменальную догадливость Болотов. – Где-то есть не везде, но ты туда без нас никак?
- Вы еще, вернее, уже не люди, а исполнители. Да, мне нужны именно вы. Вы готовые, завершенные, терять вам нечего. К тому же я вас знаю, причем лучше, чем себя, ибо я сложнее. Ты прав, сбежать можно, и есть куда. И, благодаря вашим бывшим бумажкам, то есть будущим нашим деньгам, есть с чем.
- То, что нашим – это прекрасно, Леня! – энтузиазм Болотова вспыхнул и разгорелся. - Куда, зачем, к кому? И главное, как?
- Послезавтра в Призоновграде состоится ультрасекретный запуск межпланетного портала. Твой, Миша, племянничек, будет в составе чиновников-испытателей. Тебя он боится и поэтому поможет пройти. Петечка Болотов должен успеть нам помочь, но успеть предать не должен. Ты сможешь?
- Это просто и понятно. На другую планету, значит… А если там еще хуже?
- Хуже быть не может.
- Все относительно, Леня. Насколько надежен твой источник, доложивший о портале? Если Андеривер успеет стать Подболотовым, нас ждет не колония, а дьявол…
- Мой источник надежен потому, что не докладывает, а направляет. Ты прав, Миша, он нас ждет. Но пока живыми.
Леонид вышел на мороз и взглянул на звездное небо. Снег обжигал лицо, светила слепили.
- Дьявол ниже, - хмыкнул Камышов.
- Дурак ты, Валя! Ты разве к сорока годам не понял, что он везде? – грустно сказал Леонид. Он протянул руку ладонью вверх.
Красноглазый ястреб вылетел из пустой черноты и сел на ладонь Подболотова. Леонид молча всмотрелся в мертвые окровавленные глаза. Ястреб зловеще подмигнул Подболотову, щелкнул клювом и взмыл ввысь.
- Он послал меня в лондонский особняк, он же ведет на другую планету.
- Кунопастон знает направление, но не знает пути, - сказал Болотов. – Но верный указатель лучше пустоты. Я поеду, Леня.
- Какой еще Кунопастон? – с недоумением спросил Камышов. – Леонид Альбертович, вы куда ладонь тянете?
- Ты ястреба не видел? – удивленно спросил Болотов.
- Какого ястреба? – округлил глаза Валентин.
- Еще не дорос. Скоро начнет видеть, ему уже пора, - сказал Леонид.
- Может быть, перерос? – с сомнением спросил Болотов и подозрительно оглядел Камышова.
- Валя Камышов – гениальный актер? – рассмеялся Леонид. – Нет, Миша, даже Смоктуновский не смог бы столько лет изображать синьора Камышова. Не дорос, хоть рост и маленький.
- До кого я не дорос? – возопил Камышов.
- Ты еще не разу не видел того, кто тащит всех нас по льду жизни. Того, кого ты ошибочно принимаешь за коньки судьбы, - ответил Леонид. – Ничего страшного, даже спокойно. Еще насмотришься.
- В общем, Валя, нам надо в Призоновград, на другую планету. За свободой и деньгами, - сказал Болотов.
- Так бы сразу и объяснили, - сказал Камышов. – И как мы по нашим дорогам доедем до Призоновграда за день?
- Когда я жил… Черт возьми, жил! – вдруг взвыл Леонид, но, успокоившись, продолжил. – Так вот, когда я проживал в Европе, я думал, что смогу купить независимость, не заплатив культурой. Но я купил лишь независимость от наших дорог, что уже немало.