- И у нее теперь трое детей.
- Слушай, чувак, знаю, сейчас здесь происходит что-то вроде Шести шагов до Кевина Бейкона, но я, нахрен, не понимаю тебя, так что выкладывай свою чертову точку зрения (Прим. переводчика: Шесть шагов до Кевина Бейкона - игра, участники которой должны не более чем за 6 переходов найти связь между загаданным актёром и Кевином Бейконом через актёров, вместе с которыми они снимались). - И тут меня осеняет. Вот дерьмо! - Это ведь не твои дети, Бэкс?
- Господи, Донаван, ты, черт возьми, пьянее, чем я думал. - Он откашливается, потом поднимает руку и показывает на себя. – Перед тобой король тщательного предохранения!
- И кто тебя этому научил, придурок?
- Судя по всему, не ты, с тех пор как перестал практиковать то, что сам, черт возьми, проповедовал.
Его неожиданные слова вызывают боль у меня в животе, которую я чертовски ненавижу. Каждый раз, когда я думаю о Райли, одиноко лежащей на том чертовом полу, Бог знает сколько времени, и каждый раз, когда я думаю о маленькой частичке себя, умирающей внутри нее. Делаю глоток пива, прогоняя мысли из своей гребаной головы и заставляя себя дышать.
- К чему ты клонишь, Дэниэлс, потому что я пьян, у меня не осталось гребаного терпения, и я думаю, что ты пытаешься нажать на мои кнопки, чтобы заставить меня среагировать на какую бы то ни было твою чертову точку зрения, на которую ты уже потратил время, отведенное твоей милой заднице. Так что, приступай нахрен.
- Помнишь ту ночь у Джимми возле костра, когда мы все напились?
- Бэккет! - рычу я на него, потому что мое терпение закончилось пять гребаных минут назад.
- Остынь, заткнись и слушай. - Я резко поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, потому что я не в настроении. - Мы были пьяны, и она начала рассказывать о дерьме, которое случилось с ней - плохом дерьме - помнишь? - я размеренно киваю ему, все еще не догоняя куда ведет его пути, на котором он сам заблудился, но вспоминаю историю изнасилования всеми возможными способами. Разговор, в котором я не принимал участия. - И еще она сказала, что не хочет детей, что жизнь сплошное дерьмо, и она не хочет, чтобы они прошли через ту мерзость, через которую прошла она. А теперь у нее трое детей, она замужем и кажется по-настоящему счастливой.
- В чем гребаный смысл? - рычу я на него.
- Проклятье, перестань упрямиться, Донаван, и соедини эти чертовы точки, ладно?
- Я не чертово созвездие. Твои точки не вырисовывают картину, так что помоги мне.
- По мне, так ты похож на Малый Ковш. – Ухмыляется он.
Беру подушку и швыряю в него.
- Отвали! Скорее я похож на Большой Ковш. - Делаю затяжной глоток. Черт, бутылка пуста. Они исчезают быстрее, чем я могу сосчитать. Обычно я просто валюсь прямо здесь, но, черт возьми, там ведь Рай. Я ни за что не буду спать без нее. Вздыхаю, слова Бэкса крутятся у меня в голове, намекая на то, что он хочет сказать, но не попадая в гребаное яблочко. - Серьезно, Бэкс, что ты пытаешься мне сказать? Просто выкладывай.
- Все чертовски меняется, чувак! Жизнь меняется. Приоритеты меняются. Планы, черт возьми, меняются. Ты должен приспособиться и меняться вместе с ними, или твоя задница останется позади. - Он встает со стула, подходит к перилам и смотрит в темноту. Когда он оборачивается, то абсолютно серьезен. - Мы были лучшими друзьями сколько? Почти двадцать лет. Я люблю тебя, чувак. Я никогда не вмешиваюсь в то дерьмо, что ты творишь... кто из женщин согревает твою постель, но, мать твою, Вуд, есть так много причин – гребаных А, Б, В…
Мне не нравится этот разговор. Единственная моя мысль – избежать его.
- Кажется, ты говорил мне, что вместо перечисления букв алфавита мне нужно трахнуть кого-то, - говорю я, пытаясь добавить немного юмора к этому серьезному разговору, и черту меня дери, если я могу отследить, как мы дошли от Гувер-Томлин до Бэкса, сующего свой чертов нос туда, куда не следует.
Он смеется - у него достаточно крепкие яйца, чтобы издеваться надо мной – прежде чем подойти ко мне, покачивая головой.
- Ты что, не понимаешь? К черту «А» или «Б», у тебя наверху весь чертов алфавит, и он сейчас спит в твоей гребаной кровати, но единственная буква, которая может все испортить - это «Y»! - кричит он на меня (Прим. переводчика: имеется в виду буква «Y», в сокращенном варианте часто обозначающая местоимение «You» - «Ты»).
Какого хрена? Он на ее стороне? Клянусь Богом, Рай наложила на него свою гребаную магию киски-вуду, а с ним такого никогда раньше не было. Поговорим о супер силе и прочем дерьме.
- Бэкс? Как я могу все испортить? Она здесь, не так ли? Я хочу, чтобы она была здесь, я привез ее сюда, так какого черта ты еще от меня хочешь? И каким боком Гувер касается этой херни?
- Господи Иисусе! – восклицает он, вышагивая передо мной и делая большой глоток пива. - Она пока здесь! Она здесь до тех пор, пока ты не начнешь слишком заморачиваться по поводу того, что теперь, когда она может иметь детей, ей, возможно, просто больше не захочется быть с тобой, потому что сам ты детей иметь не хочешь. До тех пор, пока ты не начнешь отталкивать ее и пытаться причинить боль, чтобы она приняла решение за тебя, чтобы тебе не пришлось делать это самому. Но все меняется, Колтон! Посмотри на Рокси «Гувер» Томлин. Она никогда не хотела детей из-за того дерьма, что случилось с ней в детстве, а теперь дети для нее - весь чертов мир!
- Пошел. Ты. - Лед в моем голосе соперничает с холодом гребаных полярных ледников.
- Нет, пошел ты, Колтон! Ты сидел в той проклятой больничной палате, когда она нуждалась в тебе больше всего... но взбивание подушек не исправит дерьмо, которое терзает ее изнутри. Или тебя. Я сидел и смотрел, как ты, твою мать, отдаляешься от нее.
- Предупреждаю тебя, Бэкс! - говорю я, вставая, сжимая кулаки, ярость бежит по моим венам. Его слова слишком близки к истине. Я всегда говорил, чего никогда не хотел – никогда не потерплю – но теперь вдруг не могу выкинуть это из головы. Мысль о жизни, о которой я даже не думал, что может быть для меня осуществимой. Но как это вообще возможно? Сломанная карусель в моей голове продолжает кружиться, но все, о чем я могу думать, это заткнуть Бэкса, потому что он прав насчет того, что я отстраняюсь. О том, что меня не было рядом, когда она больше всего во мне нуждалась. И, черт возьми, у меня в желудке твориться полная хрень.
- Правда ранит, да, чувак? Хочешь ударить меня? Не хочешь взглянуть в лицо той правде, что я говорю?
Стискиваю зубы, бросаю бутылку в мусорную корзину и смотрю, как она разлетается на миллион гребаных осколков. И вновь это происходит со мной - разбитое стекло, сломленный разум, и все вокруг в дерьме. Он толкает меня сзади в плечо, подначивая, и я заглатываю наживку так быстро, что даже не успеваю подумать. Резко оборачиваюсь, рука отведена назад, кулаки сжаты, и гребаный товарный поезд гнева разрывает меня на части.
А Бэкс просто стоит, не сводя с меня глаз, вздернув подбородок в позе «Давай, твою мать, посмей меня ударить».
- В чем дело, сорвиголова? Не такой уж ты и крутой, да?
Мое тело, черт побери, гудит, вибрируя от каждой чертовой капли эмоций, которые я сдерживал на прошлой неделе, но все, что я могу сделать, это смотреть на него, отчаянно желая изгнать гребаное чувство вины, пожирающее каждую чертову частицу меня.
Вины, что все это случилось из-за меня: не принять ответственность, как пристало настоящему мужчине, оставить их с Зандером одних, не добраться до Дома достаточно быстро, не добраться до ванной достаточно быстро. Чувство вины цепляется за столько гребаных вещей внутри меня - яд и надежду – что единственное, что мне хочется сделать, это выпить еще одно чертово пиво, онеметь и оттолкнуть от себя все.
- Хочешь подраться? Как насчет приберечь силенки? Направить их на решение действительно, твою мать, стоящих вопросов? Потому что она, - говорит он, указывая на окно спальни и понижая голос до звенящих в нем нотках стали, - она стоит борьбы, чувак. Стоит того, чтобы тебя съедал любой чертов страх. Каждый кусочек Колтона - от А до гребаного Я. - Он приближается и тычет пальцем мне в грудь. - Время разобраться со своим прошлым, потому что Райли… - он снова показывает на комнату, потом опять на меня. - Она твое чертово будущее. Время бороться или бежать, чувак. Будем надеяться, что ты тот, за кого я всегда тебя принимал.
Я весь напрягаюсь от его слов, и я так чертовски зол на себя, что не сразу говорю ему, что он несет полную чушь. Я так чертовски зол, что на мгновение – только на мгновение – меня поглощает страх, и я думаю о бегстве.
Думаю о бегстве, когда она не делала ничего, кроме как доказывала, что она боец – чертовски великолепный, непокорный задира, когда дело доходит до того, что она считает своим – в то время как я, вашу мать, колеблюсь. Мои челюсти стиснуты так чертовски сильно, что, клянусь, коренные зубы сейчас сломаются, поворачиваюсь к Бэккету спиной, подхожу к перилам и ругаюсь в темноту, соперничающую с чернотой, которую я сейчас чувствую в своей душе.
Я ее не заслуживаю. Грешник и святая. Предупреждение мне от ее гребаного клетчатого флага. И как бы я это не понимал – как бы из-за этого не болело в гребаной груди при каждым вздохе - она единственное, что я вижу. Единственная, кого я хочу. Моя гребаная Райли.
- Язык проглотил, Колт? - насмехается он у меня за спиной. - Ты что, такой гребаный тупица, что собираешься уйти, потому что она забеременела? Из-за того дерьма, что произ…
И я сыт по горло.
Самообладание рушится.
Бензин подлит в мой гребаный огонь.
- Ты понятия не имеешь, что произошло! - кричу я на него, мой голос срывается, я поворачиваюсь к нему лицом. - Ни малейшего понятия!
Бэккет преодолевает расстояние между нами за пять шагов.
- Ты прав! Понятия не имею! - он хватает меня за плечи, чтобы я не мог отвернуться от него, и как я ни стараюсь, я не могу стряхнуть с себя его руки. - Но, Колтон, брат, я много лет наблюдал, как ты боролся с тем, что эта сука, твоя мать, сделала с тобой в детстве, но сейчас ты другой. Ты не тот ребенок. И не станешь им. И, чувак, Райли принимает это. Принимает тебя. Чертовски тебя любит. Разберись, как принять это, и остальное выяснится само. - Он протягивает руку и касается ладонью моей щеки, прежде чем отступить и покачать головой. - Пора, мать твою, собраться с силами и понять, что ты тоже ее любишь, пока не стало слишком поздно, и ты не потерял единственного человека, который снова сделал тебя целым. Придумай, как справиться со своим прошлым, чтобы не потерять свое гребаное будущее.
И с этими словами этот гад кивает головой и идет к дому, будто не он только что отымел меня. Он останавливается, открывает дверь и поворачивается ко мне.
- Когда мы были моложе, я не понимал тех слов, что твой отец говорил тебе, что испытывать боль значит чувствовать и прочее дерьмо. - Я просто киваю. - Да, думаю, сейчас тебе нужно об этом помнить.
Он поворачивается и исчезает в доме, оставляя меня наедине с пустотой ночи и преследующими воспоминаниями.
***
Боль - это чувство, а чувство - это жизнь, а разве не хорошо быть живым? Мантра моего отца проходит через мой разум, когда я вхожу в свою комнату и вижу спящую Рай.
Будь я проклят.
От нее у меня до сих пор перехватывает дыхание. Она все еще заставляет меня хотеть, нуждаться и чертовски желать ее, как никто и никогда. И, черт возьми, я все еще хочу испортить ее – это никогда не пройдет. Смеюсь над своими сдвинутыми мозгами, но глубоко внутри я знаю, порочность больше не имеет значения. Потому что она – вот, что сейчас важно.
Райли. Гребаные клетчатые флаги и прочая хрень.
Иду к кровати, зная, что часами могу сидеть и смотреть на нее. Темные локоны веером рассыпались по моей подушке, майка прикрывает эти идеальные гребаные груди и задирается на животе, так что лунный свет показывает шрамы ее прошлого. Шрамы, которые лишили ее будущего, которое она считала невозможным еще три гребаных дня назад.
Провожу рукой по своему боку, наблюдая за ней, скольжу по чернильным шрамам, которые напоминают мне о будущем, которое я никогда не представлял себе возможным, по крайней мере, так было три гребаных дня назад, и мои пальцы задерживаются на последнем – неокрашенном и пустом. Единственном, с чем мне нужно разобраться, прежде чем я буду знать наверняка, смогу ли я сделать то, к согласию чего пришли мои голова и сердце.
Потому что багаж может оказаться могущественной штукой. Он может сдерживать вас. Мешать двигаться дальше. Убить. И иногда чувств недостаточно, чтобы вырваться из его хватки. Чтобы позволить себе двигаться дальше. Но это прямо как гребаный снег на голову, стоя здесь, наблюдая, как ее грудь поднимается и опускается, пришло время моему багажу из 747-го – и прочему дерьму – отправиться в долбаный полет.
Потому что я выбираю бой.
У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что хочу этого. Чертовски хочу ее. В своей жизни – днем, ночью, сейчас, потом - и эта мысль ошеломляет меня. Ломает и исцеляет. Укрощает неукротимого засранца. Охренеть.
Качаю головой и тихо смеюсь. Думаю, я должен признать, что по всем пунктам от «А» до гребаного «Я», я больше не могу сопротивляться. Тихонько опускаюсь на кровать рядом с ней и отгоняю образы той ночи, когда мы в последний раз лежали в ней вместе.
Поддаюсь нужде, пульсирующей во мне, словно адреналин, которого я жажду. Тянусь к ней и крепко прижимаю к себе. Когда я это делаю, она перекатывается в моих объятиях так, что ее лицо утыкается мне в подбородок, ее руки прижаты между нашими грудями, а тепло ее дыхания щекочет мою кожу, и она шепчет:
- Я люблю тебя, Колтон.
Так тихо, что я почти не слышу. Так тихо и сонно, что я понимаю, она все еще спит, но это не важно, мое дыхание останавливается. Пульс учащается, сердце сжимается. Открываю рот, но тут же закрываю, сглатывая, потому что чувствую себя так, будто только что проглотил кусок ваты. Делаю единственное, что в моих силах. Целую ее в макушку.
Хочу обвинить в этом гребаный алкоголь. И хочу думать, что когда-нибудь, возможно, произнесу эти слова, не чувствуя, что вскрываю старые раны, чтобы вновь занести в них заразу.
Хочу надеяться, что нормальность может оказаться для меня возможной. Что эта женщина, свернувшаяся клубочком рядом со мной, действительно мое лекарство.
Поэтому я довольствуюсь единственными словами, которые есть, теми, которые, как я знаю, имеют значение.
- Я обгоню тебя, Рай. - Целую ее в плечо. - Спокойной ночи, детка.
ГЛАВА 34
- Церемония начинается в четыре. Ты ведь будешь там?
- Да, мамочка! Мы там будем. – Отзывается Шейн с широкой ухмылкой на лице, направляясь к двери слегка развязной походкой, и ключами от машины, дребезжащими в руке.
- Боюсь, мы создаем чудовище. - Я смеюсь, глядя на Колтона, который стоит, прислонившись плечом к стене, и пристально смотрит на меня. Замечаю темные круги у него под глазами, они там уже в течении последних нескольких недель, и мне грустно, что ему снова снятся кошмары, а он со мной о них не разговаривает. С другой стороны, он вообще ни о чем со мной не разговаривает, кроме работы, или мальчиков, или сегодняшней церемонии разрезания ленточки во ознаменовании начала действия проекта. И это странно. Не то чтобы между нами что-то было не так, на самом деле все наоборот. Он более внимателен, чем когда-либо, но такое чувство, что это его способ компенсировать тот факт, что мы все еще не поговорили о выкидыше.
Он попросил пространства, и я ему его дала, не говоря о потере или о том, как я себя чувствую, и как с этим справляюсь. Я даже зашла так далеко, что не сказала ему о назначенном мне вчера приеме.
Понимаю, мы оба справляемся с этим по-своему. Его способ - отгородиться, разобраться в этом в одиночку, а мой - держаться за него чуть крепче, нуждаться в нем чуть больше. Образовавшуюся между нами дистанцию я могу выдержать – знаю, это временно – но в то же время меня убивает осознание того, что ему больно. Больно мне, так как я нуждаюсь в нем и не могу просить о большем. Нуждаюсь в контакте, который всегда присутствовал между нами.
Что предоставляю ему пространство, о котором он просил, когда единственное, что мне хочется сделать, это все исправить.
Посреди ночи, просыпаясь от снов, наполненных образами автокатастроф и залитых кровью полов, я наблюдаю, как он спит, и мои мысли блуждают по тем глубоким, темным мыслям, от которых я могу спрятаться средь бела дня. Мне интересно, не зациклился ли он на выкидыше, потому что беспокоится, что, возможно, ребенок - это то, чего я сейчас хочу. Что, возможно, мы обречены, потому что сам он никогда его не захочет.
Но если я не могу поговорить с ним, если он меняет тему, когда я пытаюсь ее поднять, как я могу сказать ему, что все совсем иначе.
И да, пока я думаю об этом, мысль о ребенке не может меня покинуть. Я не могу позволить себе думать, что после аварии мне будет предоставлен этот чудесный шанс больше, чем раз в жизни. Такая надежда может погубить, если это все, за что вы держитесь.
Но что, если я цепляюсь за надежду, что он заговорит со мной – вернется ко мне – вместо того, чтобы медленно ускользать сквозь мои пальцы? Разве такая надежда не погубит меня? Бэкс сказал мне сидеть тихо, что, насколько он может судить по их многолетней дружбе, Колтон разбирается со своим дерьмом, но не позволять ему слишком отдаляться. Как, черт возьми, я могу точно знать, когда далеко будет слишком?
Мне необходимо, чтобы он нуждался во мне так же сильно, как и я в нем, во время того, как я переживаю потерю частички чего-то, что принадлежало исключительно нашим... и тот факт, что он этого не чувствует, убивает меня. Да, по ночам, когда мы спим, он обнимает меня, но его мысли где-то далеко. Вероятно, в последнее время он с головой ушел в бесконечные сообщения и приглушенные разговоры по телефону. Те, которые нервируют меня, несмотря на то, что в глубине души я знаю, он мне не изменяет.
Но он что-то скрывает, с чем-то разбирается, но без меня, а мне нужно, чтобы он помог мне справиться с произошедшим.
Пытаюсь убедить себя, что именно отсутствие физического контакта заставляет меня слишком много обо всем этом думать. Анализировать. Каждую ночь, лежа в его объятиях, крепко прижимаясь к его груди, я нахожусь именно там, где хочу быть, мы еще не занимались любовью с тех пор, как вернулись из больницы. Мы целуемся, но когда я пытаюсь углубить поцелуй, провести руками по его телу и соблазнить его, чтобы он возжелал меня также, как я желаю его, он удерживает меня за запястья и уговаривает подождать, пока я не почувствую себя лучше, несмотря на то, что я сказала ему, что мне не больно и что я в полном порядке. Что я хочу почувствовать его внутри себя, соединиться с ним, снова оказаться в его власти.
Отказ причиняет мне боль, потому что я знаю Колтона – знаю его мужскую силу, физическую потребность, в которой он до боли нуждается – так почему же он не воспользуется ей, не возьмет меня, если страдает от боли, которую я вижу в его глазах?
Отмахиваюсь от этих мыслей и сосредотачиваюсь на изумрудных глазах. На мужчине, которого я люблю. Мужчине, который, боюсь, ускользает от меня.
- Чудовище? Нет, - говорит он, качая головой и улыбаясь, приподнимая левый уголок губ, и ямочка на его щеке становится глубже. - Подросток без поводка? Более верно.
Улыбаюсь ему, он сокращает расстояние между нами, ему предоставлена полная свобода, чтобы прикоснуться ко мне, так как остальные мальчики сейчас на бейсбольной тренировке и встретятся с нами позже на церемонии.
- Ты в порядке? – спрашиваю я его, наверное, в сотый раз за последнюю неделю.
- Да, в порядке. А ты?
- Ммм. - И так продолжается наша обычная беседа по три раза на дню – как минимум. Наше согласие по поводу того, что все в порядке, даже если на самом деле все видится совсем иначе. - Колтон... - мой голос стихает, я утрачиваю смелость спросить его о чем-то еще.
Он чувствует мою нерешительность и тянется рукой, прикасаясь к моей щеке, нежно потирая подушечкой большого пальца. Закрываю глаза и впитываю ощущения от его прикосновения, потому что это намного больше, чем просто касание кожи к коже. Он вибрирует внутри меня, проникая в каждую клеточку моего существа, просачиваясь в неизведанные уголки, и навсегда оставляя в них память о своим появлении в виде невидимых татуировок, делая для меня отношения с кем-либо еще невозможными.
Когда я открываю глаза, вижу его глаза.
- Эй, перестань беспокоиться. Все будет хорошо. У нас все в порядке. - Он сглатывает и опускает глаза, прежде чем снова взглянуть на меня. - Я просто пытаюсь разобраться в своем дерьме, чтобы оно на нас не повлияло.
– Но... - мой вопрос обрывается, когда его губы встречаются с моими. Это тихий воздушный поцелуй, который он медленно углубляет, проскальзывая языком между моих губ, сплетаясь в медленном танце с моим языком. Ощущаю потребность, смешанную с желанием, но все, о чем могу думать - почему он не действует?
Поднимаюсь руками вверх, касаясь пальцами волос, вьющихся над его воротником, и говорю своему разуму заткнуться, вести себя тихо, чтобы я могла наслаждаться этим моментом, наслаждаться им. Чувствую, как меня переполняют слезы и нежность его прикосновения. Он обращается со мной так, будто я настолько хрупкая, что могу сломаться.
Не уверена, чувствует ли он дрожь моего дыхания, когда я пытаюсь обуздать свои эмоции, но он еще раз нежно целует меня в губы, а затем в нос, и это почти прорывает мои шлюзы, прежде чем отстраниться, чтобы посмотреть на меня. Обхватывает ладонями мое лицо и изучает.
- Не плачь, - шепчет он, прежде чем наклониться и поцеловать в лоб. - Прошу, не плачь, - бормочет он.
- Просто я... - вздыхаю, не зная, как выразить то, что чувствую, в чем нуждаюсь и чего от него хочу, не надавливая слишком сильно.
- Знаю, детка. Знаю. Я тоже. - Он прижимается поцелуем к моим губам, и у меня по щеке скатывается еще одна слеза. - Я тоже.
***
Толпа аплодирует, я заканчиваю свою речь и спускаюсь с подиума, мой взгляд скользит по аудитории. Вижу Шейна, сидящего рядом с Джексоном, хлопающего, как и остальные мальчики, но я не вижу Колтона.
Пытаюсь придумать веское оправдание тому, почему крупнейший спонсор проекта отправился в самоволку во время церемонии разрезания ленты и фотосессии для прессы, которая состоится менее чем через десять минут.
Где он, черт возьми? Он никогда специально не пропускал что-то связанное с мальчиками или проектом, который помог воплотить в жизнь. Смотрю на свой телефон, направляясь к Шейну, чтобы спросить его, где Колтон, и на экране нет ничего. Ни пропущенного звонка, ни смс, ничего.
Аплодисменты стихают, когда Тедди снова занимает место за трибуной, завершая пресс-конференцию.
- Шейн! - громко шепчу я, подзывая его к себе. - Шейн!
Джекс толкает его локтем, он встает и идет ко мне. Поворачиваюсь спиной и направляюсь прочь от толпы, полагая, что он следует за мной. Мы заворачиваем за угол, подальше от прессы, и я заставляю себя перевести дух.
- Где Колтон? - спрашиваю я, даже не пытаясь изобразить тревогу.
- Ну, - говорит он, переминаясь с ноги на ногу, прежде чем посмотреть мне в глаза. - Когда мы ехали сюда, ему позвонила какая-то Келли, и он заставил меня остановиться на обочине, чтобы он смог выйти и поговорить с ней наедине.
Мое сердце подпрыгивает и застревает в горле, несмотря на то, что я говорю себе, что этому должно быть абсолютно логичное объяснение. Говорить себе и убеждать себя - это две совершенно разные вещи.
- Ты в порядке? - спрашивает он, голубые глаза изучают мое лицо и встречаются с моими глазами.
Мысленно ругаю себя, я должна помнить, что Шейну уже не двенадцать лет, он подросток на пороге зрелости, который все замечает.
- Да, я в порядке, просто удивлена, что его здесь нет. Вот и все.
- В общем, он сел в машину и сказал той леди, что перезвонит ей через пару минут, потому что должен доставить нас сюда вовремя. Мы припарковались как раз перед началом выступлений, и он сказал мне, чтобы я шел, а он скоро будет. Он вышел и смотрел, как я сажусь рядом с Джексом, и я видел, что он разговаривал по телефону, когда махал мне на прощание. Почему ты спрашиваешь? Что-то не так, Рай?
- Нет. Совсем нет. - Чтобы смягчить удар, я вру Шейну, и, скорее всего, себе. - Я хотела узнать, сказал ли он тебе, когда вернется, потому что не хотела, чтобы он пропустил церемонию разрезания ленты.
- Что же, уверен, случилось что-то очень важное, раз его здесь нет. Он знает, как много это значит для тебя и все такое, - говорит он, скривив губы, пытаясь утешить меня тем неуклюжим подростковым способом, от которого мое сердце наполняется гордостью.
- Должно быть это было очень важно. – Улыбаюсь я ему. - Вы, ребята, для него - весь мир. - Обнимаю его за плечи и иду обратно к толпе, надеясь, что он не заметит то, о чем я не сказала, что, возможно, я больше ничего для него не значу.
Мы возвращаемся как раз к церемонии разрезания ленты, и в поисках Колтона я не могу оторвать глаз от толпы. Мой разум повторяет слова Шейна снова и снова. Это должно быть что-то очень важное. Что-то грандиозное, но вопрос - что?
А затем, конечно же, в меня закрадывается сомнение и грызет мою решимость. Что-то связанное с Тони? С его семьей? Но если бы это было так, он бы позвонил мне, написал бы что-нибудь, ведь так?
К тому времени, как заканчивается церемония и я прощаюсь с мальчиками, мои нервы на пределе. Я перешла от беспокойства к раздражению, затем к тревоге и гневу, и пока я мчусь по шоссе Пасифик–Коуст в сторону Броудбич–Роуд, каждый раз, когда я набираю его номер и мне отвечает голосовая почта – у меня живот скручивает от беспокойства.
К тому времени, когда я добираюсь до ворот дома и сворачиваю на пустую подъездную дорожку, я схожу с ума. Отпираю и распахиваю дверь, выкрикивая его имя. Но прежде чем успеваю пройти мимо кухни, понимаю, что его нет дома. Об этом мне говорит не только безумно возбужденный Бакстер, но и жуткая тишина в доме.
Открываю раздвижную стеклянную дверь, выпуская Бакстера. Что, если что-то случилось с его головой? Что, если он лежит где-то раненый и нуждается в помощи, а об этом никто не знает?
Бегу обратно к кухонному столу и набираю номер Хэдди.
- Привет!
- Колтон звонил нам домой?
- Нет, а что случилось? - голос Хэдди наполняется беспокойством, но у меня нет времени вдаваться в детали.
- Потом объясню. Спасибо. - Вешаю трубку, хотя она еще продолжает разговор, и говорю себе, что извинюсь позже, и уже звоню следующему.
- Райли!
- Бэкс, где Колтон?
- Понятия не имею, а что?
Слышу на заднем плане женское хихиканье и даже не задумываюсь о том, что прерываю то, что прерываю.
- Он не появился на церемонии. Шейн сказал, что ему позвонили и больше его никто не видел.
Слышу, как Бэкс велит женщине замолчать.
- Он не появился? - в его голосе звучит тревога, слышу возню на другом конце провода.
- Нет. Кто такая Келли?
- Кто? - спрашивает он, прежде чем линия на мгновение замолкает. - Понятия не имею, Рай.
Его молчание заставляет меня усомниться в его честности, и разрозненные мысли устремляются к моим губам.
– Мне плевать на ваш мужской кодекс и все такое, Бэккет, так что если знаешь –плевать, даже если это причинит мне боль - ты должен сказать мне, потому что я чертовски волнуюсь и... и... – я бормочу что-то безумное и заставляю себя остановиться, потому что начинаю впадать в истерику, а у меня действительно нет причин для этого, кроме интуиции, которая говорит мне, что что-то не так.
- Успокойся. Дыши. Хорошо? - зажмуриваюсь и пытаюсь взять себя в руки. - В последний раз, когда я с ним разговаривал, он брал Шейна с собой поводить, а потом отправился на церемонию. Знаешь…
- Почему тогда он не отвечает на телефон?
- Рай, у него куча дерьма, с которым он разбирается, может, он просто... - он замолкает, не зная, что мне сказать. Слышу, как он громко выдыхает, я захлопываю дверь, в которую только что вошел Бакстер. Домашний телефон на стойке начинает звонить, и на определителе номера высвечивается имя Квинлан. Что-то происходит, и вид ее имени говорит мне, что я имею право волноваться.
- Кью звонит. Мне пора, - говорю я ему, переключая телефон, слышу, как он просит меня ему перезвонить.
- С ним все в порядке? - слова вырываются порывом воздуха, когда я отвечаю на ее звонок, беспокойство кислотой разливается в желудке.
- Именно об этом я хотела спросить тебя. - Беспокойство в ее голосе соперничает с моим.
- Что? Как ты узнала, что что-то не так? - я в замешательстве. Думала, она знает, что происходит.
- Я весь день была на занятиях и отключила телефон. Только что его включила, он оставил сообщение. - Боюсь спросить ее, что было в том послании. - Он казался расстроенным. Бессвязно бормотал, что ему нужно с кем-то поговорить, потому что его голова забита дерьмом. Что он знает. Но не сказал, что это значит.
Свинцовый груз падает на мою душу, когда я пытаюсь соединить кусочки головоломки, которые никак не сходятся.
- Что-то случилось, Рай? Это из-за выкидыша? Просто... я никогда не слышала, чтобы он так говорил.
Мысли мелькают и исчезают в моей голове, пока я пытаюсь понять, что могло случиться с Колтоном. И я начинаю двигаться, бегу вверх по лестнице, мой мозг начинает цепляться за возможные варианты того, где он может быть.