Он помогает мне выйти из машины, и я вздрагиваю от боли, напрягаясь телом от всего, через что ему пришлось пройти. Колтон замечает мою гримасу и, прежде чем я успеваю возразить, поднимает меня на руки и несет к входной двери. Утыкаюсь лицом ему в шею, чувствуя вибрацию в его горле, когда он говорит: «Сэмми», - и кивает головой в знак признательности.
А затем останавливается как вкопанный. Я не уверена, услышал ли он что-то и его это взбесило, но он неожиданно поворачивается и идет к воротам.
- Открой чертовы ворота, Сэмми! - рявкает он, когда мы оказываемся рядом с ними, и я сразу же вжимаюсь в Колтона, меня наполняет смятение и неопределенность.
Слышу лязг металла, когда створки начинают раздвигаться, слышу, как репортеры становятся еще более безумными при виде открывающихся ворот, а затем слышу, как они впадают в абсолютное неистовство, видя нас двоих, стоящих там. Сердце колотится и я понятия не имею, какого черта он делает. Мы стоим там какое-то время, он держит меня, я зарываюсь лицом ему в шею, непрерывные вопросы раздаются один за другим, а камеры вспыхивают так ярко, что я вижу их сквозь закрытые веки.
Колтон склоняется ко мне и прижимается губами к моему уху, и, несмотря на весь этот шум снаружи, я слышу его четко и ясно.
- Это то, что я должен был сделать, когда все случилось. Извини. - Он целомудренно целует меня в щеку. - Я собираюсь отпустить тебя сейчас, хорошо?
Пытаюсь понять, о чем он говорит, но лишь киваю головой. Что он делает?
Он опускает меня на землю.
- Ты в порядке? - спрашивает он, глядя мне в глаза, будто мы единственные, кто стоит здесь. Когда я киваю, у него на лице появляется эта его небольшая ухмылка, и прежде чем я могу что-то понять, его губы оказываются на моих губах в одновременно пожирающем душу, разрывающем сердце и разжигающем желание поцелуе, который не оставляет вопросов о том, кому принадлежат сердце и чувства Колтона. Его губы обладают мной, вкушают, словно изголодавшийся, нуждающийся человек. И я так теряюсь в нем – также нуждаюсь в нем – что не слышу вокруг нас ни людей, ни щелчков камер, потому что, независимо от внешнего мира, все всегда сводится к нам.
Он прерывает поцелуй, задыхаясь, и снова ухмыляется.
- Если они собираются пялиться, Райлс… - Я мысленно заканчиваю фразу, которую он сказал мне в Вегасе... мы могли бы устроить им хорошее шоу.
- Все получили хорошие кадры? - кричит он толпе вокруг нас, и я в замешательстве смотрю на него. - Вот что вы можете напечатать под своей чертовой фотографией. Райли не разлучница. Это Тони. Так же, как Тони - гребаная лгунья. - Он смотрит на меня, а я стою, разинув рот от его слов. - Да, - кричит он. - Тест на отцовство отрицательный. Так что ваша история – уже больше не история!
Мне требуется минута, чтобы понять смысл его слов, и я только пялюсь на него, а он смотрит на меня с огромной улыбкой на лице, и качает головой, притягивая меня к своему боку и прижимая.
- Что… почему… как? – заикаюсь я из-за множества эмоций, проносящихся во мне в быстром темпе, самая основная из которых - облегчение.
- Чейз убьет меня за это, - бормочет он себе под нос с ухмылкой на лице, которую я не совсем понимаю. Прежде чем успеваю спросить, Колтон разворачивает нас и начинает проходить в ворота, снаружи которых выкрикивают вопросы о том, что произошло сегодня в Доме. Он игнорирует их и ждет, пока ворота закроются, прежде чем повернуться и посмотреть на меня. - Я звонил тебе, чтобы рассказать... а потом все случилось.
Я только смотрю на него. Вижу, как бремя, тяжким грузом отражавшееся в его взгляде, исчезло, наверное, его не было весь день – но, опять же, я была немного занята. Киваю головой, не в силах говорить, он берет мою руку и подносит к губам.
И меня озаряет как никогда прежде.
Мы сможем это сделать. Все препятствия между нами так или иначе были устранены. Есть только самоотверженная девушка и исцеляющийся парень, и мы действительно сможем это сделать.
Он смотрит на меня, и у меня слезы наворачиваются на глаза, шагаю в его объятия и не отпускаю, потому что я именно там, где хочу быть.
Именно там, где мое место.
Дома.
ГЛАВА 29
- Уверена, что все в порядке?
Это всего лишь сотый раз, когда он спрашивает меня об этом, но часть меня молча улыбается, как же хорошо он заботится обо мне. День все длится и длится, я заверила неугомонную Хэдди, что со мной все хорошо, и ей не нужно лететь домой с работы в Сан-Франциско, чтобы физически убедиться, что я в порядке, и что я позвоню ей снова утром. Затем были мои родители и те же заверения, а потом мальчики... узнаю, как там Зандер и желаю быть там, поговорить с ним лично, а также с остальными мальчиками. После этого Колтон прерывает меня, сказав остальным людям, кто звонит – его родителям, Квинлан, Бэккету, Тедди – что мне нужен отдых, и я позвоню им утром.
- Я в порядке. Я не очень хорошо себя чувствую, но, думаю, это из-за усталости. У меня расстройство желудка. Мне следовало съесть побольше, прежде чем принимать обезболивающие. А теперь из-за них я супер сонная…
Он садится на кровать.
- Хочешь, принесу тебе что-нибудь поесть?
- Нет, - говорю я ему, тяну его за руку, чтобы он лег на спину. Смотрю на него. - Обнимешь меня?
Он мгновенно перекатывается и осторожно меня обнимает, притягивая к себе, так что наши тела соприкасаются.
- Так хорошо? - шепчет он мне в макушку.
- Ммм, - отвечаю я, прижимаясь к нему так близко, как только позволяет мое израненное тело, потому что, в его крепко держащих меня руках, боль становится немного более терпимой.
Мы лежим так некоторое время, медленно дыша. Я почти на пороге сна, когда он бормочет:
- Я обгоню тебя, Рай. Я очень, очень тебя обгоню.
Каждая частичка меня вздыхает от этих слов, от признания, которое, я знаю, тяжело ему дается. Прижимаюсь поцелуем к своему любимому местечку под его подбородком.
- Я тоже обгоню тебя, Колтон.
Больше, чем ты можешь себе представить.
***
Меня будят спазмы в животе.
Я лежу в кромешной тьме безлунной ночи, маленькие, беспрестанные приступы боли в сочетании с потом, покрывающим кожу, и головокружением, говорят мне, что мне нужно быстро добраться до ванной, прежде чем меня вырвет. Выскальзываю из ослабших объятий Колтона, стараясь двигаться быстро, но и не побеспокоить его. Он что-то тихо бормочет, и я медлю мгновение, прежде чем он переворачивается на спину и успокаивается.
У меня в голове туман, я так слаба от болеутоляющих. Такое чувство, будто я иду по воде. Смеюсь, потому что даже сам пол кажется мокрым, но я знаю, что это просто мой мозг, напичканный наркотиками. Веду рукой вдоль стены, чтобы успокоиться и пройти по темной комнате, случайно не наткнувшись на что-нибудь и не разбудить Колтона.
Боже, меня сейчас вырвет! Чувствую под ногами громадные ковры, покрывающие пол в ванной, и почти стону от боли, смешанной с облегчением, зная, что туалет близко. Поскальзываюсь, ударяясь о плитку, и проклинаю Бакстера и дурацкую миску с водой, из которой он вечно разбрызгивает воду. Закрываю дверь в ванную и щелкаю включателем, внезапный яркий свет бьет по глазам, поэтому я зажмуриваю их, головокружение ударяет меня в полную силу. Наклоняюсь, кладу руку на край унитаза, живот напрягается и готов рвать, но все, что я чувствую - это вращение комнаты. Мой желудок бунтует, сухие спазмы снова и снова сокрушают меня. Мой живот напрягается так сильно, что я чувствую, как по ногам течет влага.
И я начинаю смеяться, чувствуя себя такой жалкой из-за того, что меня так сильно тошнит, что я только что описалась, но мое сознание настолько вялое, настолько медленное, чтобы собрать мысли воедино, что вместо того, чтобы понять, что делать дальше, я опускаюсь на колени. Сползаю по скользкому мраморному полу, покрытому мочой, но живот болит так сильно, а голова так кружится, что мне все равно. Все, о чем я могу думать, это как жалко я должна сейчас выглядеть. Что ни в коем случае я не буду звать Колтона на помощь.
И я так устала – так хочу спать – и боюсь, что меня снова вырвет, поэтому я решаю положить голову на край унитаза и просто отдохнуть, на минуту закрыв глаза.
Моя голова начинает соскальзывать с унитаза, и я не знаю сколько времени прошло, но движение падающей головы заставляет меня проснуться. На меня тут же накатывает такая волна тепла, проходящая через мое тело, сопровождаемая безграничным холодом, что я заставляю себя остановиться на минуту и глубоко вздохнуть.
Что-то не так.
Сразу же это чувствую, хотя мой разум пытается связать мои мысли воедино, выстроить их так, чтобы они были последовательными. А я просто не могу. Для меня ничего не имеет смысла. Голова тяжелая, руки весят миллион килограмм. Пытаюсь позвать на помощь Колтона, уже не заботясь о том, что мне будет стыдно сидеть в луже мочи. Что-то не так. Упираюсь рукой о стену, поддерживая себя, чтобы я могла встать и открыть дверь, чтобы он услышал, как я зову его по имени, но моя рука соскальзывает. И когда я умудряюсь открыть глаза, когда могу сосредоточиться, вижу на стене кровавый отпечаток своей руки.
Хмм.
Смеюсь, бред берет верх. Смотрю вниз и вижу, что сижу не в моче.
Нет.
Но почему пол покрыт кровью?
- Колтон! – зову я, но я так слаба, что знаю, мой голос недостаточно громкий.
Я уплываю, мне так тепло, а я так устала. Закрываю глаза и улыбаюсь, потому что вижу лицо Колтона.
Он такой красивый.
И весь мой.
Чувствую, как меня начинает затягивать сон – мой разум, мое тело, мою душу – и я позволяю его сонным пальцам выигрывать в перетягивании каната.
И прямо перед тем, как он мною овладевает, я понимаю почему у меня кровь, но не понимаю как.
О, Колтон.
Мне так жаль, Колтон.
Темнота грозит схватить меня.
Прошу, не надо меня ненавидеть.
У меня не осталось ничего, чтобы противостоять удушающей черноте.
Я люблю тебя.
Человек-Паук. Бэтм…
ГЛАВА 30
Колтон
Меня будит звук выстрела. Вскакиваю в постели и, переводя дыхание, говорю себе, что все кончено. Просто чертов кошмар. Чертов ублюдок мертв и получил по заслугам. Зандер в порядке. Райли в порядке.
Но что-то не так. До сих пор не так.
«Скажи что-нибудь, я отпускаю тебя...», - я вздрагиваю в панике, которую чувствую, слыша слова песни, когда они доносятся из верхних динамиков. Дерьмо. Я забыл выключить их прошлой ночью. Вот, что напугало меня до чертиков? Провожу руками по лицу, пытаясь вырвать себя из тумана, вызванного сном.
Должно быть это музыка.
«...Мне жаль, что я не успел…»
Тянусь к пульту управления на тумбочке, чтобы выключить музыку. А потом слышу его снова - звук, который, я уверен, разбудил меня.
- Бакс? – зову я, и понимаю, что сторона кровати Рай пуста. Он снова скулит. - Черт возьми, Бакс! Тебе правда приспичило отлить прямо сейчас? - говорю я ему, спуская ноги на пол, и встаю, секунда ожидания, чтобы прийти в себя, и слава Богу, подобное случается реже, потому что мне надоело чувствовать себя восьмидесятилетним стариком каждый раз, когда я поднимаюсь с постели.
Сразу же смотрю в сторону лестницы, проверяя, есть ли внизу свет, и волосы на моей гребаной шее встают дыбом, когда я вижу, что там чертовски темно. Бакстер снова скулит.
- Расслабься, чувак. Уже иду! - делаю несколько шагов в сторону ванной и чувствую облегчение, видя полоску света, пробивающуюся из-под закрытой двери. Иисусе, Донаван, успокойся, она в порядке. Не нужно висеть у нее над душой и пугать до усрачки только потому, что сам все еще сходишь с ума.
Бакстер снова скулит, и я понимаю, что он тоже у двери в ванную. Какого хрена? Пес слишком часто лизал свои яйца и сошел с ума.
- Оставь ее в покое, Бакс! Она плохо себя чувствует. Я выпущу тебя. - Направляюсь к ванной комнате, зная, что он не пойдет со мной, пока я не возьму его за ошейник. Выкрикиваю тихое проклятие, пытаясь заставить его повиноваться, но он не двигается. Я чертовски измотан и не в настроении иметь дело с его упрямой задницей. Поскальзываюсь на мокром полу и выхожу из себя. - Хватит пить эту чертову воду, и тебе не придется ходить в туалет посреди гребаной ночи! - делаю еще один шаг и снова поскальзываюсь, я чертовски зол. Со всем произошедшим у меня проблемы с сохранением хладнокровия.
Бакстер снова скулит у двери в ванную, и, достигнув ее, я стучу по ней костяшками пальцев.
- Ты в порядке, Рай? - Молчание. Какого хрена? - Рай? Ты в порядке?
Проходит долбаная секунда между моим последним словом и тем, как я распахиваю дверь, но, клянусь Богом, она похожа на целую жизнь. Столько мыслей – миллион из них пролетает в моем сознании, как перед началом гонки - но та единственная, которую я всегда блокирую, которой никогда не позволяю управлять мной, овладевает теперь каждой чертовой частью меня.
Страх.
Разум пытается осознать то, что я вижу, но не могу понять, потому что единственное, на чем я могу сосредоточиться - это кровь. Так много крови и посреди нее, прижавшись к стене с поникшими плечами, закрытыми глазами, и таким бледным лицом, что почти сливается со светлым мрамором, сидит Райли. Мой разум спотыкается, пытаясь охватить картину целиком.
А затем время устремляется вперед и начинает двигаться чертовски быстро.
- Нет! - я даже не понимаю, что это кричу я, даже не чувствую, как кровь покрывает мои колени, когда я падаю рядом с ней и хватаю ее. - Райли! Райли! – выкрикиваю я ее имя, пытаясь разбудить, но ее голова просто свешивается набок.
- О Боже! О Боже! - повторяю я снова и снова, притягиваю ее на руки, обнимаю, трясу за плечи, пытаясь разбудить. А потом замираю – я, нахрен, замираю единственный раз в жизни, когда я как никогда должен действовать. Я парализован, протягиваю руку и останавливаюсь, прежде чем коснуться небольшого изгиба под подбородком, так боюсь, что когда я прижмусь двумя пальцами, там не будет пульса.
Боже, она такая красивая. Мысль вспыхивает и угасает, как и моя храбрость.
Прикосновение мокрого носа Бакстера к моей спине приводит меня в чувство, и я втягиваю воздух, даже не зная, что до сих пор не дышал. Получаю немного контроля над своей гребаной реальностью – своим гребаным здравомыслием – он не так силен, но, по крайней мере, есть. Прижимаю пальцы и издаю вопль облегчения, чувствуя слабый пульс биения ее сердца.
Все, что мне хочется сделать, это зарыться лицом ей в шею и обнять, сказать, что все будет хорошо, но я знаю, что тридцать секунд, которые я, черт побери, потратил, сидя здесь, были более чем роскошью.
Говорю себе, что мне нужно думать, нужно сосредоточиться, но мои мысли так рассеяны, что я не могу сфокусироваться на чем-то одном.
Позвонить 911.
Отнести ее вниз.
Так много крови.
Я не могу ее потерять.
- Оставайся со мной, детка. Прошу, не умирай. - Умоляю и умоляю я, но не знаю, что еще могу сделать. Я потерян, напуган, чертовски вне себя.
Мой рассудок, черт возьми, выходит из-под контроля из-за того, что мне нужно сделать и что самое важное... но единственное, что я знаю лучше всего, это то, что я не могу ее оставить. Но я должен. Выношу ее из маленькой ниши, где находится туалет, мои ноги скользят по залитому кровью полу, и вид этих смазанных следов – темного цвета, омрачающего светлый пол – когда я переношу ее на ковер, вызывает новый приступ паники.
Осторожно укладываю ее на пол.
- Телефон. Я сейчас вернусь. - Говорю я ей, прежде чем подбежать, снова поскользнувшись, к тумбочке, где лежит мой телефон. Мне в ухо доносятся гудки, я возвращаюсь к ней и сразу же подношу пальцы к ее шее, снова раздается гудок.
- 911…
- 5462 Броудбич-Роуд. Быстрее! Прошу…
- Сэр, мне нужно…
- Здесь повсюду чертова кровь, и я не уверен…
- Сэр, успокойтесь, мы…
- Успокоиться? - кричу я на эту даму. - Мне нужна помощь! Пожалуйста, поторопитесь! - роняю телефон. Мне нужно отнести ее вниз. Нужно доставить ее ближе к тому месту, где скорая помощь сможет быстрее до нее добраться.
Поднимаю ее, обнимаю, и не могу сдержать рыданий, настигающих меня, когда я бегу так быстро, как только могу, через спальню к лестнице и вниз по ступенькам. Паника, смешанная с замешательством и ошеломляющим страхом, проходит сквозь меня.
- Сэмми! – кричу я. Я гребаный безумец, и мне все равно, потому что все, что я вижу, это ее кровь, покрывающая пол ванной. Все, о чем я могу думать, это когда я был маленьким, у Куин была эта чертова кукла – Тряпичная Энни или что-то в этом роде – и ее голова, руки и ноги болтались по гребаным сторонам, независимо от того, как она ее держала. Как она плакала, когда я снова и снова дразнил ее, что ее кукла умерла.
И все, о чем я думаю, это чертова кукла, потому что именно так сейчас выглядит Райли. Ее голова совершенно безжизненно свисает с моего предплечья, а руки и ноги болтаются.
- О Боже! – всхлипываю я, спускаясь по лестнице, гребаный образ этой куклы застрял у меня в голове. - Сэмми! - снова кричу я, беспокоясь, что, как обычно, сказал ему идти домой, а не спать в гостевой комнате, из-за чересчур неуправляемой прессы.
- Колт, что случилось? - он выбегает из-за угла, и я вижу, как его глаза расширяются, когда он видит, что я несу ее. Он замирает, и в какой-то момент я думаю, как разозлилась бы на меня Райли, что я позволил ему увидеть ее в таком виде – в майке и трусиках – и слышу ее голос, отчитывающий меня. И звук ее голоса в моей голове - моя погибель. Я падаю вместе с ней на колени.
- Мне нужна помощь, Сэмми. Перезвони 911. Позвони моему отцу. Помоги мне! Помоги ей! – умоляю я его, зарываясь лицом в ее шею, укачивая ее, уговаривая держаться, что все будет хорошо, что она будет в порядке.
Знаю, Сэмми разговаривает по телефону, слышу его, но мой шокированный мозг не может воспринять ничего, кроме того, что мне нужно ее исцелить. Что она не может меня оставить. Что она сломлена.
- Колтон! Колтон! - голос Сэмми выводит меня из гипнотической паники. Смотрю на него, с телефоном у уха, уверен, он получает инструкции от оператора 911, а я даже не уверен, говорю я или нет. - Откуда у нее идет кровь?
- Что?
- Посмотри на меня! - кричит он, вырывая меня из тумана. - Откуда у нее идет кровь? Мы должны попытаться остановить кровотечение.
Твою мать! Что со мной не так? Я открываю рот, чтобы ответить, и понимаю, что я в такой панике, что и понятия не имею.
Сэмми смотрит на меня, будто хочет сказать, что я могу это сделать, что я ей нужен, и что он может пробиться сквозь мое замедленное восприятие. Я немедленно укладываю ее – меня это убивает, потому что я чувствую какая она холодная, и мне нужно держать ее в тепле. Начинаю водить руками по ее телу, и меня начинает трясти, я так чертовски зол на себя за то, что не подумал об этом, так чертовски напуган тем, что могу обнаружить.
Вскрикиваю от страха, понимая, что кровь все еще течет по ее ногам, а я даже не могу понять, почему.
- Ее несчастный случай. Что-то из-за ее аварии, - говорю я Сэмми, поднимая ее майку вверх, оголяя живот, чтобы показать ему шрамы, которые портят ее кожу, будто они могут всё объяснить. А потом хватаю ее и снова притягиваю к себе – ее холодное тело прижимается к моей теплой коже – Сэмми снова начинает говорить с кем-то на другом конце провода.
- Держись, милая. Помощь идет, - говорю я ей, покачивая ее, зная, что не могу остановить кровотечение – ее или своего сердца.
Крепко держу ее и клянусь, чувствую, как она шевелится. Выкрикиваю ее имя, чтобы попытаться помочь ей вернуться ко мне.
- Райли! Райли! Пожалуйста, детка, прошу. - Но в ответ ничего. Ни хрена. И когда я в отчаянии начинаю рыдать, ее тело снова содрогается, и я понимаю, что это я шевелю ее. Мое содрогающееся, просящее и умоляющее тело – вот, что заставляет ее двигаться.
- О Боже! – кричу я. - Не ее. Прошу, не ее. Ты забрал у меня все хорошее, - кричу я в пустоту дома Богу, в существование которого больше не верю. - Ты не можешь забрать ее, - кричу я ему, держась за единственное, за что могу, потому что все остальное, что я считаю правдой, проскальзывает сквозь мои пальцы. Зарываюсь лицом ей в шею, меня терзают рыдания, мое теплое дыхание согревает ее кожу, остывающую под моими губами. - Ты... не можешь... забрать... ее.
- Колтон! – чья-то рука трясет меня за плечо, и я выхожу из транса, не зная, сколько времени прошло, но тут я вижу их. Медиков и мигающие огни, кружащиеся на стенах моего дома сквозь открытую входную дверь. И я знаю, они должны забрать ее у меня, чтобы помочь, но мне так чертовски страшно, что я не хочу ее отпускать.
Сейчас она нуждается во мне, но я чертовски точно знаю, что мне она нужна больше.
- Пожалуйста, прошу, не забирайте ее у меня, - хриплю я, когда они берут ее из моих рук, и я не уверен, с кем я говорю: с парамедиками или Богом.
***
- Сколько прошло времени, Сэмми? - встаю со стула, нервозность грызет меня, ноги не в состоянии покрыть достаточно гребаного расстояния, вышагивая по комнате, чтобы заставить ее свалить нахрен.
- Всего тридцать минут. Вы должны дать им время.
Знаю, что все в этой гребаной приемной пялятся на меня, наблюдая, как человек с кровью по всей одежде ходит взад и вперед, словно гребаное животное в клетке. Я нервничаю. Беспокоюсь. Чертовски напуган. Мне нужно знать, где она, что с ней. Сажусь обратно, моя нога трясется, как гребаный наркоман, нуждающийся в дозе, и я понимаю, что я и есть наркоман. Мне нужна моя доза. Нужна моя Райлс.
Я думал, что потерял ее сегодня, а потом узнаю, что не потерял, а затем, когда я думаю, что она в чертовой безопасности – находится, черт побери, под защитой моих объятий, когда мы засыпаем – ее от меня нахрен отрывают. Я так чертовски запутался. Так чертовски зол. Так... даже не знаю, кто я теперь, потому что я просто хочу, чтобы кто-нибудь вышел из-за этих чертовых автоматических дверей и сказал мне, что с ней все будет в порядке. Что вся кровь выглядела в сто раз хуже, чем было на самом деле.
Но никто не выходит. Никто не дает мне ответов.
Хочу закричать, хочу что-нибудь ударить, хочу пробежать пятнадцать гребаных километров – все, что угодно, лишь бы избавиться от этой проклятой боли в груди и животе. Чувствую, что схожу с ума. Хочу, чтобы время ускорилось или замедлилось – смотря какой вариант окажется лучше для нее, лишь бы быстрее ее увидеть, быстрее ее обнять.
Достаю телефон, чтобы почувствовать с ней связь. Что-то. Что угодно. Начинаю набирать ей сообщение, выражая ей свои чувства тем способом, который она лучше всего понимает.
Заканчиваю печатать, нажимаю «отправить» и держусь за мысль, что она получит это, когда очнется – потому что она должна очнуться - и узнает точно, что я испытывал в этот момент.
- Колтон!
Этот голос, который всегда умел все для меня исправить, но на этот раз не может даже он. И из-за этого... когда я слышу, как его голос зовет меня, я, черт возьми, теряю самообладание. Я не встаю, чтобы поприветствовать его, даже не поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, потому что меня столько всего переполняет, что я не могу двигаться. Опускаю голову на руки и начинаю рыдать, как чертов ребенок.
Мне все равно, что здесь люди. Все равно, что я взрослый мужик и что мужчины не плачут. Меня не волнует ничего, кроме того, что сейчас я не могу ее исцелить. Что супергерой моего эндшпиля не может сейчас ее излечить. Мои плечи дрожат, грудь болит, а глаза горят, когда я чувствую, как его рука обнимает меня и притягивает к своей груди, как может только он, и пытается успокоить, когда я понимаю, что ничего из этого не сможет помочь ей. Не сотрет образы ее безжизненного тряпичного тела и бледных губ, отпечатавшихся в моем сознании.
Шалтай гребаный Болтай.
Я так расстроен, что даже не могу говорить. А если бы мог, даже не знаю, смог бы я выразить свои мысли словами. А он знает меня так чертовски хорошо, что даже не говорит ни слова. Просто прижимает к себе, когда я изливаю все, что не могу выразить иначе.
Некоторое время мы сидим молча. Даже когда у меня кончаются проклятые слезы, он продолжает обнимать меня за плечи, а я наклоняюсь вперед, свесив голову на руки.
Его единственные слова:
- Я с тобой, сынок. Я с тобой. - Он повторяет их снова и снова, единственное, что может сказать.
Закрываю глаза, пытаясь избавиться от всего, но ничего не выходит. Все, о чем я могу думать, это то, что мои демоны, наконец, победили. Они забрали самое чистое, что у меня было в жизни, и продолжают красть ее чертов свет.
Ее искру.
Что я такого сделал?
Слышу, как по полу скрипят ботинки и останавливаются передо мной, а я так боюсь того, что этот человек должен сказать, что просто держу голову опущенной, а глаза закрытыми. Остаюсь в своем темном мире, надеясь, что у меня есть над ним контроль, чтобы он не забрал ее.
- Вы отец? – слышу, как голос с мягким южным акцентом задает вопрос, и чувствую, как мой отец двигается, подтверждая, что это он и кивает ей, готовый выслушать новости, предназначенные для меня, понести основную тяжесть бремени ради своего сына.
- Вы отец? - спрашивает голос снова, и я убираю руки от лица и смотрю на своего отца, нуждаясь в том, чтобы он сделал это для меня, нуждаясь в том, чтобы сейчас он был главным, чтобы я мог закрыть глаза и быть беспомощным маленьким ребенком, каким себя чувствую. Когда я поднимаю взгляд, мой отец смотрит прямо на меня встречаясь со мной глазами и не отводит их – и впервые в жизни я не могу прочитать, что, черт возьми, они мне говорят.
А его взгляд непоколебим. Он просто смотрит на меня, как когда я был в младшей лиге и боялся подойти к чертовой базе, потому что Томми-Я-Бью-Лучше-Всех-Уильямс стоял на горке, и я боялся, что он попадет мячом мне в голову. Он смотрит на меня так, как тогда – серые глаза, полные поддержки, говорят мне, что я могу сделать это – могу встретиться со своим страхом.
Все мое тело покрывается холодным потом, когда я понимаю, что этот взгляд пытается мне сказать, о чем нас спрашивают. Шумно сглатываю, гул в моей гребаной башке обрушивается на меня, затем оставляет меня потрясенным до глубины души, я поднимаю голову, чтобы заглянуть в терпеливые карие глаза женщины, стоящей передо мной.
- Вы отец? - спрашивает она снова, уныло поджимая губы, будто улыбка сможет смягчить слова, которые она собирается произнести.
Просто смотрю на нее, не в состоянии говорить, каждая эмоция, от которой, как я думал, только что избавился, пока отец меня обнимал, возвращается ко мне мстя с удвоенной силой. Сижу ошеломленный, безмолвный, испуганный. Рука отца сжимает мое плечо, подталкивая меня.
- Райли? - спрашиваю я ее, потому что я должно быть ошибся. Она должно быть ошибается.
- Вы отец ребенка? - тихо спрашивает она, садясь рядом со мной, кладет руку мне на колено и сжимает. И все, на чем я могу сейчас сосредоточиться, это мои руки, мои чертовы пальцы, кутикулы, все еще покрытые засохшей кровью. Мои руки начинают дрожать, глаза не могу забыть вида крови Райли, по-прежнему покрывающей меня.
Я покрыт кровью своего ребенка.
Поднимаю голову, отрываю глаза от символа жизни, потрескавшейся и усопшей на моих руках, и одновременно надеюсь и боюсь того, в чем я теперь не уверен.
- Да, - произношу я голосом чуть громче шепота. В горле такое чувство, что я проглотил кусок наждачной бумаги. - Да. - Отец вновь сжимает мое плечо, я смотрю в ее карие глаза, мои глаза умоляют одновременно о «да» и «нет».
Она начинает говорить медленно, будто мне два года.
- За Райли все еще наблюдают, - говорит она, и я хочу встряхнуть ее и спросить, что, черт возьми, это означает. Моя нога начинает подпрыгивать вверх и вниз, пока я жду, что она закончит, скрежеща зубами, сжимая руки. – У нее произошла отслойка плаценты из-за ее полного предлежания и…
- Стоп! – говорю я, не понимая ни слова из того, что она говорит, и просто пялюсь на нее, словно проклятый олень в свете фар.
- Сосуды, связывающие ее и ребенка, каким-то образом были повреждены – причину пытаются сейчас определить – но она потеряла много крови. Сейчас ей делают переливание, чтобы помочь…
- Она очнулась? - мой разум не может понять, что она только что сказала. Слышу про ребенка, кровь, переливание. - Я не слышал, чтобы вы сказали, что с ней все будет хорошо, потому что мне нужно услышать, как вы скажете, что она будет в порядке! - кричу я на нее, все в моей жизни рушится вокруг меня, будто я вернулся в гребаный гоночный автомобиль, но на этот раз я не уверен, какие части я смогу собрать воедино... и это пугает меня больше всего.
- Да, - тихо говорит она, и этот ее успокаивающий голос заставляет меня хотеть трясти ее, как игрушку «Напиши-и-Сотри», пока я не смогу получить от нее несколько больше уверенности. Пока я не сотру то, что написано на игрушечном экране, и не создам идеальную гребаную картину, которую хочу. - Мы дали ей кое-какие препараты, чтобы помочь с болью после расширения и выскабливания, и как только ей проведут еще несколько переливаний крови, она должна быть в гораздо лучшем состоянии, физически.