– Его убили сразу. Сразу, только нас туда забросило! – мальчик снова был на грани рыданий, и Северус зажмурился, чтобы хоть несколько секунд не видеть этого. – Убил его Петтигрю, а та женщина, кузина Сириуса, хохотала и глумилась… Она… она кричала, что крыса прихлопнула Крысобоя… Значит, это точно сделал Петтигрю…
Кажется, пора спросить, что было дальше. Зельевар ведь еще не слышал этого рассказа из первых уст – будет проще, если услышит и узнает подробности. Немного отвлекшись от смерти Шизоглаза, Гэбриел сбивчиво рассказал о том, свидетелем чего стал на кладбище.
– У них были такие жуткие одежды и эти… колпаки. Высокие колпаки, как у куклуксклановцев…
– Ку-клукс-клан тут ни при чем, большинство из них даже не знают о нем. Это карочас – позорные колпаки еретиков, в которых их сжигали на кострах в Средневековье. Пожиратели надели это из идеологических соображений: чтобы всегда помнить о том, что делали маглы с нашими предками. Еще на их наплечниках вышиты сами приговоренные, когда они корчатся в огне, окруженные пляшущими бесами. Тоже, как понимаешь, якобы для того, чтобы не забыть свои застарелые обиды на подлое племя…
Гэбриел посмотрел на него так, будто прикидывал, как он выглядит в таком же карочасе, наплечнике и маске. Северус помял пальцами переносицу. Дьявол кроется в деталях. Самое абсурдное – в том, что он сейчас сидит здесь, перед своим сыном, и рассказывает всё это ему, будто так и надо…
– Потом появился Тот-кого-нельзя-называть. Один из Пожирателей убил Крауча, который был с ним. Том Реддл называл этого Пожирателя Веселым Роджером.
– Родерикус Лестрейндж. Самый опасный темный маг после Неназываемого. Учился на курс старше Реддла. Кстати, в Когтевране.
– Как?!
– Так. Не все Пожиратели, как видишь, были слизеринцами. Хотя справедливости ради надо сказать, что оба сына Лестрейнджа поступили в Слизерин. Они окончили школу еще до моего поступления в Хогвартс. А потом пошли по стопам своего почтенного родителя…
– Они всё равно не сравнятся с Реддлом. Ни один из них. Я видел его и теперь понимаю, почему его все так боялись и боятся… У него нет ничего святого, вообще ничего. Он… он поднял из гроба останки собственного отца…
«А я – собственной матери», – мелькнуло в голове, и Снейп теснее сжал челюсти. Гэбриел, наверное, запамятовал, что полвека назад Реддл сам же и загнал туда своего папашу …
– Потом Неназываемый подошел к этому Роджеру и сказал о какой-то страшной процедуре, которую Крауч учинил над собой… М-м-м… Obsession… obsession…
– Obsession de falsa spiritus – одержимость чужой сущностью. Это когда дух одного колдуна переселяется в тело другого и захватывает над ним контроль. Если второй колдун слабее, он проигрывает поединок, и его сознание изгоняется из собственной плоти, а первый остается в его теле до самой смерти. Процесс одержимости первые дни сопровождается сильной тошнотой и рвотой, иногда удушьем с отеком Квинке, потому что организм пытается отторгнуть чужеродное присутствие… Грюм видел его в тот самый день, когда это произошло, и я удивляюсь, как он со своим опытом и параноидальной подозрительностью не вычислил это по характерным симптомам. Бэгмен тоже присутствовал там, но с него спроса мало. Сын Барти Крауча избежал Азкабана, потому что отец тайно вытащил его из… скажем так: из тюрьмы… Он оставался под домашним арестом, под присмотром их домовика. Но в тот день Барти-младшему каким-то образом удалось перехватить контроль над эльфийкой и заставить ее срочно вызвать отца домой. Тогда-то он и напал на ни о чем таком не подозревавшего Бартемиуса, а потом вернулся в Министерство уже в его теле. С тех пор все общались с Краучем-младшим, считая его старшим. А он тем временем подбирался к Дамблдору, чтобы заполучить палочку Темного Лорда и сделать подношение Повелителю. Его ошибкой было то, что он связался со мной и не связался при этом с Хвостом и Роджером. В итоге Лестрейндж по незнанию принял его за старшего Крауча и, не разбираясь, убил… судя по твоему рассказу, в момент появления вместе с Реддлом на кладбище.
– А где же тогда сейчас мистер Крауч?.. Я говорю о настоящем… то есть, об отце…
Снейп пожал плечами. Спроси что полегче, парень. Такие вещи каждый из нас проверяет эмпирически, но только один – первый и последний – раз. И больше уже ни с кем не может поделиться своим знанием…
– И еще! – озарившись воспоминанием, Гэбриел даже слегка подскочил на подушке. – Неназываемый спросил Беллатрикс Блэк, где отец Драко! Мистер Малфой – тоже Пожиратель!
Он подергал за рукав нахмурившегося отца. Северус вздохнул. Спрашивать о том, в кого у парня такая цепкая память, не приходилось. Это, может быть, Драко или его дружки-дуболомы, вися вот так же на кресте, с перепугу пропустили бы мимо ушей всё на свете. Но только не этот оголтелый когтевранец…
– Ты своими глазами видел Люциуса?
– Н-нет… Но…
– Ты слышал его голос?
– Но они же говорили о нем! О том, что он не смог прибыть лишь потому, что за Малфой-мэнором следят мракоборцы! Иначе он тоже был бы в их рядах.
– Но его там не было, не так ли?
– Да. Не было, – мальчишка угас, отстранился и медленно улегся обратно на подушку. – И всё же…
– И всё же тебе стоит привыкать оперировать фактами. Не просто очевидными вещами, а фактами, сердцевиной истины. Все они прекрасно знали, что ты слышишь их разговор, правильно? Почему бы им не играть на публику в твоем лице?
– Может быть, потому, что они не собирались меня отпускать? – побив все рекорды Принцевского сарказма, переспросил Гэбриел. Вот маленький гаденыш! Как бы это ни было неуместно в создавшихся обстоятельствах, Северусу захотелось засмеяться, и сдержался он с трудом.
– Откуда ты знаешь, что они собирались сделать, а что нет? Ты висел там на этой хреновине и смотрел спектакль, который тебе показывали. Может, за это время тебе три раза подправили память или начисто исказили ту картину, которую ты видел на самом деле?
– Мне нельзя подправить память, ты же сам знаешь это. Ты сам проверял мою устойчивость к Обливиэйт!
– Помимо Обливиэйт есть еще масса способов изуродовать человеческое сознание. Маг, устойчивый к Забвению, беспомощен, например, перед чарами той же Дислексии, и это только пример навскидку. Черт тебя дери, Гэбриел, ты можешь понять, что там собрались сильнейшие темные маги этой страны и ждать от них соблюдения моральных принципов или нравственной щепетильности так же глупо, как от потомственных нищих – умения пользоваться столовыми приборами?
– Ну, ты же можешь извлекать правильную информацию. Так извлеки, восстанови и посмотри сам! – возразил парень, упорно держась за свои показания. – Или, по крайней мере, даже если ее не восстановить, ты всё равно ведь сможешь увидеть, вскрывали мои воспоминания или нет? По крайней мере, директор во мне не усомнился!
– Ты рассказывал ему то же самое?
– Нет, не всё. Здесь была толпа, они все галдели, это сбивало. Про мистера Малфоя я как раз и забыл.
– И хорошо. Не компрометируй пока отца своего сокурсника. Поверь мне, так будет лучше для всех нас, – дождавшись, когда колебавшийся в сомнениях сын кивнет, Снейп продолжал: – Как выглядел Реддл, Гэбриел?
Мальчишка помрачнел. Говорить об этом монстре ему было крайне противно. Он уже почти не испытывал ужаса, это было именно отвращение на грани… на грани с восхищением. В свои почти пятнадцать он уже научился, наблюдая, определять мощь других волшебников, но не собирался падать ниц при виде сильнейшего. Скорее кинулся бы фиксировать на бумаге его параметры и проводить вычисления, петляя между Авадами. Когтевран, Северус, это Когтевран, а ты чего хотел? Снейп вообще-то хотел бы скрыть даже от себя, что в некотором роде чувствует извращенную гордость за пацана, но слова из песни не выкинешь: он ее чувствовал.
– Он очень походил на себя из дневника, только старше, злобнее и худее. От него исходила необычайно сильная магия, она окружала его аурой, я никогда не встречал таких могущественных волшебников… А еще за его спиной, если ты смотришь не прямо, а видишь только боковым зрением, всё время двигалась какая-то ужасная тень. Я даже не знаю, что это такое…
– Какой она была?
– Будто бы смеркут, но с выдвижными длинными щупальцами… я не знаю, насколько длинными. Очень длинными. Они всё время шарили вокруг, предупреждая его о малейшей опасности. Без одобрения этой твари он не ступал и шагу, поэтому ничто не могло бы нанести ему вреда…
– Понятно. Это Luminous Darkness. Придуманное им самим и очень им любимое заклинание.
– Некромантское?
– Да, безусловно. Рядовому волшебнику будет не под силу всё время поддерживать Светящуюся Тьму в активном состоянии. Она часть самого Реддла, его астральная проекция. Эта дрянь – разведчик. Она на расстоянии может распознавать яды, вкус еще не испробованной пищи, температуру отдаленных предметов, может видеть невидимое, ловушки… Идеальная защита. Кроме того, Темный Лорд – бесконечно сильный легилимент, против него не выстоит никто.
– Даже ты?
– Боюсь, что в определенных обстоятельствах – и я тоже…
Глаза Гэбриела наполнились ужасом:
– Но ведь тогда… он однажды проникнет в твою голову, узнает, что ты шпион, и убьет тебя!
– Если у него будут веские причины лезть туда и копаться. И я тебе доложу, что никакой легилимент не станет связываться с сильным окклюментом просто так. Как ты уже знаешь, это обоюдно малоприятный процесс даже на минималках, а на высшем уровне может прилететь такой отдачей, что повредить мозг в этом случае – пара пустяков. Именно поэтому мне и надо сделать так, чтобы у Лорда не появилось веских причин проверять меня. И чтобы он довольствовался только тем, что я ему подсуну на поверхностном уровне считывания. Но речь сейчас не обо мне. Как тебе удалось вырваться?
– Когда я там висел… я думал, как сбежать, и догадался, что если выход там же, где вход, то обратным порталом может стать всё тот же Кубок. Я помню, однажды вы с крестным говорили о порталах и аппарации – чтобы не расщепило, надо точно знать маршрут, откуда и куда перемещаться. А я не знал и не знаю, что это было за место...
– Литтл-Хэнглтон, – тихо сказал Снейп. – Место, откуда всё началось…
– Это всё из-за меня, да? Тебе и другим приходится жертвовать всем из-за меня?
Только не это. Северус рассчитывал услышать поток обвинений в свой адрес, готовился к недоверию и отпору. Но того, что мальчик обернет всё это против себя, он не ожидал.
– Твоя роль здесь второстепенна, – балансируя при помощи окклюменции на границе отчаяния и бесстрастия, ровным голосом ответил зельевар, снова уставившись на кривую ширму у стены: так ему было легче восстанавливать свои щиты, не впадая в паническую агонию – он чуял, что такой итог сегодняшнего вечера уже не за горами, песочные часы его сил роняли последние песчинки, а смотреть в глаза сына и врать ему при каждом слове было невыносимо. – Они держат тебя за разменную монету в своих подковерных играх. Когда ты был маленьким, у них были все шансы отнять тебя и обратить на свою сторону, чтобы потом поставить во главе Визенгамота и твоими руками вершить свою политику. Сейчас, по мнению Лорда, моя задача – идеологически обработать тебя и перетянуть на его сторону. Нет, успокойся, он не знает, кем мы с тобой приходимся друг другу. Никто из них не знает и упаси Мерлин, чтобы узнали.
– Кроме Петтигрю. Он-то знает.
– Да. Но Крысе невыгодно открывать это другим, у него слишком много конкурентов. Он пытается вести свою игру, чертов идиот.
– Наверное, Том Реддл заподозрил это – он пытал Петтигрю и подверг легилименции.
– И?..
– По-моему, Питеру удалось провести Того-кого-нельзя-называть.
Снейп дернул бровями и с трудом сдержал непрошеную улыбку:
– Вот как? Силен Хвост. Но как по мне, так Темный Лорд просто не рассматривает его в качестве серьезного врага. А зря. Врагов не следует недооценивать, даже если за спиной тебя страхует Luminous Darkness. Думаю, при случае я намекну ему, на что способен мой старый гриффиндорский дружочек.
– Почему Питер помнит то, что забыли все? Он что, такой же, как я – с резистентностью к магии Забвения?
– Нет, он помнит это по другой причине: в то время, когда произошел переворот, Хвост был в своей анимагической форме, а сознание зверей неподвластно таким заклинаниям.
– Значит, это мог бы помнить и Люпин?
– Да, если бы это был день полнолуния, а он бы уже перекинулся, – заметив, что Гэбриел достаточно отвлекся от самобичевательных мыслей, Северус вернул его в русло основного разговора: – Но дорасскажи мне, как ты нашел выход?
– Мне помогла случайность. Сначала Реддл хотел посмотреть, чему я научился у тебя. Он так и сказал, а потом все начали гонять меня по кладбищу, и он только наблюдал. Но когда он вмешался, случилось странное: пыточное заклятие не сработало. Как если бы у него в руках была моя палочка, направленная против меня…
– Хм… – Снейп покачал головой. – Это вряд ли так. Если бы у него в руках была твоя палочка, с Лордом произошло бы то же самое, что с Квирреллом – его Круцио срикошетил бы в него самого.
– Тогда я не знаю, как это объяснить.
– Что интересно, я тоже. Это какая-то загадка, но в чем там дело, надо узнать обязательно. Разгадка может стать нашим козырем. Я поговорю с Альбусом, ведь раньше эта палочка принадлежала ему. Думаю, он и этим летом оставит тебя в школе, – (Да куда он денется, старый хрыч, после всего, что тут наворотил?). – На каникулах я плотно займусь дневником Реддла. Хоть он и отдал мне его в качестве сувенира, сдается мне, при правильном подходе там можно будет найти полезные нам вещи. А ты, Гэбриел, – зельевар нерешительно протянул руку и коснулся щеки сына тыльной стороной ладони, – ты пообещаешь мне… нет, ты, черт возьми, поклянешься, что больше не станешь лезь на рожон! Никаких больше выходок, похожих на нынешнюю, с этим бл… с этим Треклятым Турниром. Пожалуйста.
Парень потянулся к нему, насколько позволяла жестко зафиксированная нога. Северус опустился на колени возле кровати и обнял его, прижимая разлохмаченной головой к своей груди и мысленно благодаря Друида за своевременное напоминание: сам он, наверное, и не вспомнил о том, что надо бы почиститься перед приходом сюда. Трупы в мортуриуме пепельников разной степени свежести, а Снейп с аврорами был в числе небольшого сопровождения, кто доставлял туда тело Аластора Грюма и вместе с Прозерпиной устанавливал точную причину смерти. Вонь мертвечины как напоминание о недавно случившемся для психики мальчишки была бы только лишней травмой.
– Если бы я знал, чем это кончится, пап… – еле слышно пробормотал Гэбриел ему в сюртук.
Напряженный, явно сдерживающий новый приступ рыданий, он охватил отца поперек ребер и сомкнул кисти у него за спиной, на горящем от электрических разрядов боли позвоночнике. Северус с удивлением обнаружил, что именно в том месте ему стало значительно легче, как случалось в прежние времена, когда его раны лечила Лили.
– Как же я хочу сейчас всё вернуть обратно, пап… Если бы меня не было в участниках, все остались бы живы, ведь Пожирателям нужен был именно я…
– Так ты обещаешь?
Не поднимая головы, Гэбриел часто закивал и крепче обвил его руками. Боль в хребте отступила еще, словно шарахнувшись от прикосновений. Мальчик когда-нибудь станет очень, очень сильным целителем. Станет! Пусть весь мир перевернется вверх тормашками, но Гэбриел переживет всё это, и у него, у всех его ровесников и тех, кто младше, появится будущее – не то, что у пропащего поколения 60-70-х…
* * *
В учительской собралась толпа. Мало того, что там в унисон всегда щелкали многочисленные часы, так теперь им вторили перепуганные гомонящие преподаватели. На вошедшего Северуса, как он того и хотел, не обратили внимания, и он остался стоять у двери, подпирая плечом косяк и слушая речь Дамблдора. Судя по всему, тема возрождения Реддла была уже основательно пережевана и проглочена, поэтому директор сейчас отвечал на организационные и прочие вопросы коллег. Как Снейп и предполагал, Дед решил завтра же распустить всех студентов по домам («И снова без экзаменов!» – мелькнувшая мысль была озвучена въедливым голоском невыносимой всезнайки, подружки Гэбриела). Да, такими темпами школа Хогвартс скоро побьет все рекорды по чрезвычайным ситуациям и уровню отупения учащихся…
– А что с гостями? – уточнил Флитвик, копаясь в журнале когтевранцев-семикурсников. – Наше присутствие еще понадобится?
– Нет, Филиус, ты можешь ехать. Если будет необходимость, я тебя вызову, но, скорее всего, это не понадобится.
Прекратив перешептываться с Хуч, Стебль вскочила с места:
– Признаться, Альбус, я ничего не поняла с этими так называемыми «гостями». Этого Крама ждет какое-то разбирательство? Родители девочки были очень разгневаны, я сама слышала, как они кричали на его отца и грозились судом…
– Это уже вне моей компетенции, Помона, – даже не моргнув, отозвался Дамблдор, а потом спокойно прихлебнул из своей чашки, в которую молча сидевшая рядом Минерва то и дело подливала чая с мелиссой. – У них есть свои директора, им и утрясать этот вопрос…
– А вот я не поняла, что произошло с Виктором и Флер, – вмешалась и Хуч. – Из-за чего они вдруг сцепились? Поттер говорил о кольце орисницы, которое Крам не выкинул в реку в конце первого испытания, и кентавр тоже сказал, что Виктор не справился со своей Тенью. Как это вообще связано – первое испытание аж когда было! Он что, всё это время прятал где-то это кольцо? И как он мог его прятать, если оно – просто игра его воображения?
Директор сокрушенно покивал, поправляя очки-половинки на кончике носа:
– В том-то всё и дело, что это для нас того кольца и той истории не существовало. Для Виктора и его теневого двойника оно было реальным. В своем воображении он выкинул в Рейн что-то другое, а настоящее кольцо утаил. И она начала влиять на него. Не орисница, Тень. Это была лазейка, с помощью которой темный двойник нашел выход из подсознания, вскрыл сознание юноши, как амбарный замок, и медленно, но верно завладел его личностью. Многие поговаривали, что Крам ходил как будто сам не свой, но многие же и решили, что это из-за какой-то неудачи на сердечном фронте. Он слишком скрытен, и даже Игорь до последнего не сумел его раскусить…
– Ага, ты уже здесь, – шепнула возле Снейпа открывшаяся и вновь закрывшаяся дверь голосом Макмиллана.
– Научись уже ходить сквозь стены, – насмешливо парировал зельевар, косясь на Джоффри, снявшего заклинание инвиза. – Не то палишься.
– Если после смерти стану призраком – научусь, – сказал аврор, а затем спешно поплевал через левое плечо.
– Альбус, ты ведь ездил с нашими ребятами на прошлый Турнир в Дурмстранг, – вдруг вспомнил Флитвик, откладывая в сторону залистанный до дыр журнал. – В сорок четвертом – сорок пятом. Не напомнишь, там было что-то похожее?
– Суть этих состязаний всегда примерно одна и та же, – развел руками Дамблдор. – Вытряхнуть из участника всё, на что он способен, искусственно создав при этом опасную ситуацию. Задания логически продолжают одно другое и усложняются к финалу до предела. Финал всегда завязан на психологию чемпионов Турнира. Стресс заставляет волшебника мобилизовать все силы и продемонстрировать свой диапазон, магия только подстраивается под всю троицу и равняется на сильнейшего…
Снейп прищурился. Интересно, скажет Дед или не скажет самое главное?
– Тогда и погибла участница из Дурмстранга?
– Да. В последней части ее темный двойник притянул дракона, и она не смогла с ним справиться. Ни с двойником, ни с драконом. Это происходило в пещерах. Аналог Лабиринта, где царю Миносу приходилось надевать на себя маску Тельца и притворяться Минотавром – становиться Минотавром, хотел я сказать… Здесь же студентка вытянула из себя целого дракона, вот какая у нее была силища. В замкнутом пространстве у нее почти не было шансов против себя самой, и в тот раз победил участник из Шармбатона… Что ж, все мы устали, дамы и господа. Я предлагаю попрощаться до завтра.
Не сказал.
Все снова загалдели, стали подниматься со своих мест, беспокойно переглядываясь, раскланиваться друг перед другом. Северус и Джофф посторонились, выпуская коллег в коридор – их двоих никто, кроме Дамблдора, так и не заметил. Когда все разошлись, аврор и зельевар приблизились к директорскому столу и уселись по обе стороны от смежного столика.
– А Филиус помнит, что Том Реддл в те годы тоже пытался принять участие в Турнире и ездил с тобой в Дурмстранг в числе других претендентов? – спросил Снейп, бесцельно возя пальцем по столешнице шуршащую конфетную обертку и глядя при этом не на директора, а на Друида.
В глазах бывшего однокурсника, сейчас, без линзы, непривычно одинаковых – коричневато-серых – отобразилась крайняя озадаченность. Он даже беззвучно спросил одними губами: «Что?». Дед невозмутимо прихлебнул из чашки остатки того, что, уходя, налила ему Минерва.
– Не знаю, возможно, помнит… А ты это вычитал в его мемуарах?
– Да. И, узнав, в чем заключалась задача последнего этапа, Реддл испытал большое облегчение оттого, что магия Кубка избрала не его. Он здраво оценивал свои силы. Поэтому совершенно справедливо рассудил, что не справился бы со своей Тенью, и при его колоссальном уровне владения магией – причем колоссальном уже по тем временам – дело не ограничилось бы примитивным драконом, и в Британию его привезли бы в лучшем случае в виде пригоршни пепла.
«Прокляни меня альраун, это что, правда?!» – Макмиллан был настолько ошеломлен этим поворотом, что не удержался и влез в ментальный диалог, так что Снейпу пришлось отделаться от него коротким, тоже мысленным: «Да». Дамблдор задумчиво помолчал, поглаживая бороду, и только после долгой паузы неторопливо заговорил:
– Думаю, Тома больше интересовал не Турнир, а Дурмстранг. Правда, эта поездка ничего нового ему не дала: местонахождение их школы засекречено так, что мы все прибыли непосредственно в их замок, на полигон внутреннего двора, и все восемь месяцев никто из нас не покидал территорию.
Тебя тоже больше интересовал не турнир, а что-то, связанное с Геллертом-Смутьяном. Что-то, что помогло тебе восьмого мая того года победить в твоем собственном Турнире… Поэтому ты безоговорочно согласился на просьбу приболевшего трехсотлетнего Диппета подменить его и выступить «исполняющим обязанности» в поездке на Турнир. Мысли были прочно запакованы в защищенные ячейки и снабжены зеркальными экранами – одной из разновидностей окклюментных приемов. Северус не слишком беспокоился об их приватности: Джофф щепетилен и без спроса не полезет, а Дед, если сунется, то не пройдет незамеченным.
– Так что же, Лестрейнджи действительно собрались сегодня полным составом? – сменил тему Дамблдор.
Снейп сардонически ухмыльнулся. Лестрейнджи, значит, тебя интересуют больше, чем подставившийся Шизоглаз… Подумаешь, пожертвовал ладьей… У тебя еще много нас расставлено по клеткам.
– Как ты понимаешь, у меня еще не было оказии проверить это лично. Думаю, да.
– А Малфой?..
– Согласился. В последний момент. Наверное, Нарцисса…
– Ясно. И всё-таки, что ни говори, любой из Лестрейнджей для тебя теперь опаснее дюжины Петтигрю…
Мне ты можешь не объяснять. Регулус любит красочные подробности, когда в часы просветлений рассказывает о бывших компаньонах. Больше всего воображение Сириусова братца в свое время затронул Рабастан – когда бахвалился своими похождениями. Надо заметить, Снейпу и самому стало не по себе от одной истории, если, конечно, принять на веру ее реальность.
................................................
Рабастан Лестрейндж в ранней молодости любил погулять по бабам. Не гнушался он портить и девок-магл. Вот об одной из таких и шла речь в его байке. Она была красива, безмерно красива: в противном случае, Рабастан и не взглянул бы в сторону лишенной магии. Но та девица побила все рекорды, она была, по его словам, просто совершенством. Двадцатилетняя юница без единого изъяна в лице и теле, никто из смертных, ни один гениальный художник, никогда не создавал на своем полотне подобный идеал. Но… она была не просто бессильна перед уродующим временем, она была ограниченна по времени цветения по сравнению с волшебницами, которых магия поддерживала чуть дольше. И, глядя на нее, Рабастан изо дня в день всё больше убеждался, что пройдет всего несколько лет – и эти литые груди потеряют свою зазывную упругость, зрелость наложит свое клеймо на уголки прелестного рта с полурастворенными, словно лепестки бутона розы, полными губами, готовыми к улыбкам и лобзанию. Синие глаза утратят свой огонь, а за все счастливые моменты, которые она отмечала смехом, придется расплачиваться сеткой морщин и обвисшими веками. Высокий мраморный лоб тоже покроется вначале едва заметными морщинками, которые с каждым годом будут становиться глубже и глубже, а затем и вовсе сделается невольным предателем ее настоящего возраста. Стройный стан осядет – оплывет или одрябнет, хребет уже не будет держать гордую стать, походка потеряет жажду полета…
Да, всякий раз, вглядываясь в свою подружку, Лестрейндж начинал видеть старуху, которая когда-нибудь сменит ее безвозвратно, лишив этот мир незаменимой красоты. И однажды он заговорил об этом, а она опечалилась – но лишь на несколько минут: когда тебе двадцать, ты не хочешь знать правил этой войны со смертью, из которой еще никто не выходил победителем, кроме смерти и ее верной подруги-дряхлости. «Ну и что, – сказала красотка, недолго поплакав, – у меня же еще есть впереди сколько-то лет, а это уже что-то». Рабастан тоже был молод, но он был колдуном и знал цену времени, знал его коварные законы и ловушки. «Это преступление – дать старости шанс. Это преступление перед миром», – твердил он свое. «А разве есть какой-то выход?» И тогда он признался, кем является на самом деле. Девчонка сначала испугалась, а потом шестеренки в ее голове защелкали в нужном направлении: она решила, что его сверхспособности можно как-то использовать себе на пользу. Может быть, коли уж он маг, то ей это сулит обретение эликсира вечной юности или даже бессмертия. «А ты хотела бы того и другого?» – спросил Лестрейндж. «Конечно!» – радостно откликнулась юная дура и тем самым подписала себе приговор.
Наложив на нее Империо (подопытная должна соглашаться на всё с охотой и радостным выражением лица, а не гримасой ужаса), он перенес ее в свое имение, в подвал их фамильного особняка, где у него была алхимическая лаборатория.
На Мадагаскаре произрастает одна из разновидностей каучуконосного эуонимуса, или магического бересклета. Путем перегонки его сока колдуны-алхимики получают отвердевающее, абсолютно прозрачное и бесконечно прочное вещество, схожее по свойствам с магловской эпоксидной смолой. Сок калимантанского бересклета отличается высокой стоимостью, и приобрести его в больших объемах можно лишь на черном рынке – но разве может такая ерунда удержать кого-нибудь из Лестрейнджей в их стремлении к высшей цели?
Словом, находящаяся в полицейском розыске и объявленная пропавшей без вести красавица больше никогда не вернулась домой. Она сама с готовностью обнажилась, спустилась в огромную пирамидальную форму и с бездумным счастьем наблюдала, как при каждом этапе заливки – заполнять смолой весь объем сразу было нельзя, иначе форму могло разорвать от температурных перепадов – намертво фиксируются в стеклянном плену ее щиколотки, колени, бедра, таз, грудь, плечи, шея по самый подбородок… Не очнулась она и после того, как вещество сомкнулось над ее макушкой, запечатлевая в вечности четырехгранной пирамиды ее беспечную улыбку – гимн вечной весны. Всё-всё, как хотел Рабастан. Жизнь, безусловно, покинула девушку спустя несколько минут жуткого удушья, только смола, моментально сковавшая мышцы ее тела, не позволила агонии отобразиться на безупречном лике. Магия состава, проникнув во все ткани организма, забальзамировала труп и не оставила распаду никаких шансов. В минуты сентиментальных раздумий Лестрейндж спускался в домашний музей и подолгу медитировал у страшного и величественного алтаря, а счастливые, навеки замершие глаза его глупой подружки всегда приветливо взирали на него из глубин кристальной тюрьмы. Миг – и она заговорит…