Никс ахнула. Его лицо было настолько разбитым и опухшим, что она едва его узнала. Он дышал через рот, но выходил один лишь хрип.
Она оглянулась на Шака как раз в тот момент, когда привели еще одного пленника. Мэйхем бился в руках охранников, которые связали его грубой веревкой, его огромное тело дергалось и изгибалось, белые волосы развивались в воздухе, он рычал и ругался. Вся эта борьба прекратилась, когда он увидел пустой Улей. Он был так ошеломлен, что даже не сопротивлялся, когда его приковали к правому столбу.
Опять же, с ним было покончено, и он, должно быть, понимал это.
С ними всеми все покончено.
Охрана отступила, выстроившись в линию слева, и, когда предплечья Никс внезапно отпустили, она пошатнулась, и чуть не рухнула на помост. Она удержала равновесие, сосредоточившись на Шаке. Она хотела спросить его, что им делать, как им одержать верх, но знала, что импульс был рожден ее незрелой частью, маленькая девочка внутри взрослой женщины отчаянно искала того, кому доверяла и кого любила, чтобы он пообещал, что все будет хорошо: она хотела план, который волшебным образом освободит Шака и Мэйхема, который вернет Апекса к жизни и избавит Кейна от его ран, который воскресит ее сестру, а Надзирателя превратит в кого-то другого... план, который благополучно вернет Никс в фермерский дом, и этого кошмара словно и не бывало.
Ее тоска по этой фантазии была такой же сильной, как ее любовь к дрожащему мужчине перед ее глазами, скованному цепями, и даже сильнее ее огромного страха перед неизбежной смертью.
– Я хотела увидеть вас обоих вместе.
Никс резко обернулась. Внизу, на полу Улья, в центре огромного пустого пространства стояла фигура в черном, которая резко сняла капюшон и выглядела так катастрофически похожей на потерянную сестру Никс.
|
|
Надзиратель выступила вперед, эти вздымающиеся складки черной ткани зловеще напоминали похоронную драпировку, которая вот-вот накроет гроб. Надзиратель остановилась, когда оказалась в пяти футах от помоста, капюшон откинулся назад, и она посмотрела вверх.
– Принесите корзину.
Никс посмотрела на Шака. Дрожь в нем утихла, нездоровая краснота на груди, горле и лице исчезла, а на щеке обозначился отпечаток ладони, будто его только что ударили.
– Нет, – сказал он тихо. – Только не ее…
– Ты упустил шанс на какое-либо мнение, когда позволил ей взять свою вену, – Надзиратель покачала головой. – И в награду за твою неверность она будет наблюдать за происходящим. А потом я познакомлю ее со смертью поближе…
– Нет! – кричал Шак, натягивая цепи.
– Пошел на хрен! – крикнула Надзиратель в ответ. – У тебя все было! Я позаботилась о тебе… с тобой обращались с бóльшим уважением, чем с кем-либо. Ты все испортил… ты все испортил, когда трахнул ее!
Надзиратель подхватила складки своей мантии и поднялась на помост.
– Я ненавижу тебя!
Никс хотела ответить, но Надзиратель прошла мимо, как будто ее не существовало, подошла вплотную к Шаку и ударила его в грудь.
– Ты гребаный мудак!
– Я никогда не был твоим, – прорычал Шак.
Надзиратель сорвала с головы капюшон, рыжие волосы блестели в резком свете.
– Здесь ты был предоставлен самому себе, о тебе заботились, у тебя было все…
– У меня ничего не было…
– У тебя была я!
– Я. Не. Хотел. Тебя! – Шак выплюнул последнее слово, мышцы его шеи и плеч вздулись. – Ты накачивала меня наркотиками, привязывала и брала то, что я не хотел тебе давать. Я, мать твою, никогда тебя не хотел!
|
|
Надзиратель выглядела ошеломленной.
– Ты врешь.
– Когда я в последний раз ложился в твою кровать добровольно? Десятилетия назад, – выплюнул он.
Никс почувствовала, как мир снова завращается вокруг своей оси. Ее мозг закоротило от всего происходящего, а Надзиратель в этот момент, дрожа от ярости, замахнулась…
Никс бросилась вперед прежде, чем у нее появилась сознательная мысль о том, что пора действовать. Прыгнув вперед, она высоко подняла скованные наручниками руки и закинула их на шею Надзирателя, дернула назад и перетянула горло цепью, что соединяла кандалы.
Слепая ярость придала Никс силу, которой у нее никогда не было раньше, и она прижала Надзирателя к собственному телу, взяв контроль над ситуацией полностью на себя, и повернулась лицом к охране.
Она заговорила четким, командным голосом, перекрывая удушающие хрипы и шорох мантии.
– Я убью ее, нахрен. Я сломаю ей шею в два счета, если кто-нибудь из вас дернется.
Глава 37
Когда Шак увидел, что Никс рванула вперед, он хотел крикнуть, чтобы она остановилась, но не было времени. В один момент она стояла за Надзирателем, а в следующий уже закинула наручники на горло женщины и тянула назад так, словно ее жизнь зависела от того, как скоро Надзиратель распрощается со своей.
Что, по сути, и было правдой.
Его женщина была великолепна в своей ярости, глаза Никс светились возмездием, тело вытянулось словно стрела, пока она душила свою добычу. И когда она отдавала приказ охране, ее голос, словно глас Бога Войны, снисходил с небес. Тем временем руки Надзирателя вцепились в удавку, ее лицо покраснело, глаза вылезли из орбит…
|
|
Сознание Шака мгновенно раздвоилось. Часть мозга сосредоточилась на ситуации, когда на его глазах его женщина мстила за его честь, как воительница, коей она и являлась. Другая часть смотрела на два лица, что были сейчас щека к щеке, лицо Никс позади Надзирателя.
Он отказывался верить тому заключению, к которому внезапно пришел. Если не учитывать разницу в цвете волос... в глаза бросалось поразительное сходство между формой головы, изгибом бровей, разрезом глаз. Они даже были одного роста, выше обычных женщин и…
– Нет, – прошептал Шак, пока Никс продолжала отдавать приказы. – Не может быть.
Это было последнее, что он успел сказать, последняя сознательная мысль, которая у него мелькнула, поскольку все остальное перешло на уровень чувств и реакций, отключая логику и разум: словно в странной, замедленной съемке он заметил краем глаза, что Кейн, шатаясь, поднимался на ноги.
Кейн посмотрел на Шака. Затем его взгляд упал на Никс.
В этот момент из теней выбежала новая группа стражников. Когда они вытащили пистолеты, лоб Никс засветился рубиново-красным светом от лазерных прицелов, нацеленных в ее голову, но ни один из мужчин не разрядил оружие.
Они не могли. Надзиратель была слишком близко, и женщины не стояли на месте.
И в этот момент, Кейн, с избитым лицом и пробитой головой, медленно отполз от охраны, тех, что выстроились в ряд и застыли в напряжении, и тех новых, кто спешил на помощь. Никто из мужчин не обратил на него внимания. Все были сосредоточены на Никс и Надзирателе.
Поэтому, когда Кейн поднял руки к задней части шеи, никто не заметил этого жеста.
Шак открыл рот. Но не смог произнести ни слова. Он знал, что собирался сделать аристократ…
Их взгляды встретились в последний момент. Печаль в глазах Кейна была осязаемой: все, что он потерял, все, что ему пришлось пережить, исходило сейчас из его души. Затем он кивнул, с уважением и сочувствием…
– Нет! – крикнул Шак.
Когда Кейн расстегнул ошейник.
В тот момент, когда все контакты разъединились, раздался пронзительный писк, такой громкий, что заглушил все остальные звуки. Охранники, что целилась в Никс оптическими прицелами, повернулись на звук, как и те, что стояли в строю.
Они с криками мгновенно бросились врассыпную, но было слишком поздно.
Когда произошел взрыв, Шак не сводил глаз со своего дорогого друга.
Вспышка света ослепила, выделилась тонна энергии, и под взрывной волной Шак ударился о столб. Она же сбила охранников с ног. Сбросила Никс и Надзирателя с помоста. Оглушительный звук эхом разнесся по Улью, а ударные волны были настолько сильными, что все заволокло дымом, но Шак не мог сказать, как быстро или как долго это продолжалось.
Послышались стоны.
Сначала он подумал, что это охранники, что находились ближе всего к тому месту, где был Кейн, смертельно раненные и умоляющие о помощи. Только вот внизу по полу расплывался слабый туман… нет, не туман. Это была пыль. Пыль от…
Обрушение потолка началось прямо над головой Шака, куски падали, с грохотом разлетаясь на части. Он попытался пригнуться, а затем он словно взлетел, ноги оторвались от земли, тело откинулось назад, когда столб, к которому он был прикован, потерял вертикальное положение. Когда картина перед глазами накренилась, он осознал, что деревянный ствол, тяжелый, как грузовик, мог раздавить его... или, по крайней мере, покалечить руки, что были прикованы к столбу… когда он приземлится.
Все, что он мог сделать, это приготовиться к переломам…
Столб десяти футов в высоту и три фута в ширину приземлился под углом, его верхние конечности не пострадали, а спина хрустнула, как сломанная ветка. На мгновение его разбил паралич – ничего не работало, ни сердце, ни легкие, ни веки – но затем он пришел в себя, и зрение прояснилось.
Поэтому он увидел, как валун размером с взрослого мужчину отрывается от потолка и падает прямо на него.
С криком Шак дернулся в сторону, оттолкнув столб со своего пути – затем уперся ногами и рванул вверх, поднимая тяжелый груз. По мере того, как сыпались новые обломки, он отталкивал балку, таща цепи за собой по заляпанной поверхности, пока они не сошли со ствола. Кандалы были прочными, а куча металла – тяжелой, хоть и не настолько, как сам столб.
Потянув за собой звенья, Шак в поисках укрытия спрыгнул с помоста…
Еще один громкий стон с помоста объявил о падении столба, к которому был прикован Мэйхем. Но никто не мог ему помочь. Никто никому не мог помочь.
Полный хаос.
Где же Никс?
***
Прямо перед взрывом Никс была слишком занята, приказывая охранникам сложить оружие, чтобы заметить, что делает Кейн. Но в тот момент, когда раздался этот пронзительный писк, и она, и Надзиратель повернули головы.
Его ошейник был у него в руках.
И он смотрел на Никс. Несмотря на то, что это заняло лишь долю секунды, выражение его лица запечатлелось в ее мозгу навсегда. Он казался таким невероятно грустным и покорным... но в его взгляде также была и любовь.
После чего он посмотрел на Шака.
Было ясно, что Кейн пошел на это, чтобы дать им шанс выжить.
Взрыв был настолько сильным, что она взлетела в воздух, или, может быть, Надзиратель, что стояла впереди, толкнула ее… так или иначе, Никс знала, что приземление будет жестким. Мало того, что они отлетели на приличное расстояние, за этим последовало падение на каменный пол с пятиметровой высоты… да, она была права. Дыхание выбило из легких, когда Надзиратель рухнула прямо на нее.
Изо всех сил стараясь оставаться в сознании, Никс приказала своим рукам продолжать тянуть… ей нужно было давить сильнее, иначе Надзиратель могла вырваться…
Локоть вонзился в бок Никс, как будто кто-то ударил ее ломом, боль возникла в новом месте, не связанном с ее лопатками, задницей или головой. Остатки кислорода покинули легкие, зрение стало черно-белым, руки обмякли и перестали реагировать на что-либо. Надзиратель немедленно этим воспользовалась, вывернувшись и сбросив черную мантию.
Лежа на каменном полу, Никс видела, как поднимается на ноги женщина, которую она когда-то называла своей сестрой. Под складками черного одеяния на ней не оказалось ничего кроме черного боди и легинсов, и со своими рыжими волосами, струящимися по спине, она была диссонирующим воплощением красоты, когда посмотрела вверх на потолок самого большого открытого пространства тюрьмы.
Надзиратель обернулась и посмотрела на Никс.
На мгновение произошла вспышка узнавания, возвращение к тому, кем они были когда-то друг для друга, воссоединение, вызванное смертельной угрозой взрыва. Или... возможно, Никс увидела то, что хотела увидеть, потому что часть ее застряла в прошлом.
А потом обрушился потолок.
Трещины на потолке разрастались над тремя столбами, так словно рвалась бумага, и град камней с потолка превратился в прорвавшуюся плотину.
Прямо над Шаком.
Никс закричала и вскочила с пола… только для того, чтобы отшатнуться назад и закрыть лицо руками в наручниках. Сквозь пальцы она увидела, что ситуация становится лишь хуже. Столб, к которому был прикован Шак, начал крениться, все сильнее и сильнее. Он упал, подминая груду истекающих кровью, дезориентированных, лишенных конечностей охранников. То, что он приземлился не на голый пол, спасло Шака от потери рук.
Выкрикнув его имя, Никс бросилась к помосту, но когда сверху вновь посыпались камни, ее отбросило назад, булыжники размером с нее саму отскакивали от возвышения и катились прямо на нее, словно были на стороне охранников. Поскользнувшись, подпрыгивая, загребая скрюченными руками, она уворачивалась от камней, падала и снова вставала.
– Шак! – кричала она сквозь шум, мусор и пыль.
Наверное, он погиб. Он никак не мог…
Упал второй столб, к которому был прикован Майхем.
– Шаааааааак!
Черт возьми, она не собиралась сдаваться.
Когда Никс бросилась вперед, посреди разрушающейся пещеры показалась огромная фигура, реальная и полная силы, бросившая вызов разрушениям вокруг.
Как только Шак увидел ее, он сделал два прыжка и воспарил, словно Супермен летел по воздуху, выставив руки вперед. Цепи, тяжелые и посеребренные, тянулись за ним, узлы тнули его вниз. И все же каким-то образом он приземлился, перевернулся и, не теряя времени, сразу вскочил на ноги. Схватив ее за руки, он оттащил Никс от помоста, и они вместе побежали по центру заваленного пространства Улья.
Быстрее, быстрее… несмотря на цепи, которые были на них обоих.
Когда они рванули к главному туннелю, он повел ее направо. Легкие Никс горели, горло болело от пыли и криков, нервы натянулись как канаты. Но она не могла сбавить обороты.
Следующее, что она осознала, – они вернулись к его камере, и Шак провел ее мимо места, где отбывал заключение. Ни на одной из кроватей, ни в укромных местах никого не было. Ушли. Все заключенные ушли…
Шак схватил ее за запястья и потянул за угол. Затем остановился.
Они оба так тяжело дышали, что не могли говорить. Только до момента, когда они втянули в свои легкие достаточно застоявшегося пахнущего землей воздуха.
–... тайный... путь... – задыхаясь, сказал он. – Есть секретный выход.
– Пойдем, – выдохнула она. – Куда?
Его пронзительный голубой взгляд впился в ее. А потом он поднял руку, как будто собирался погладить ее по щеке. Цепи, их было так много, поднялись вслед за его рукой.
– Проклятье, – он посмотрел на туннель. – Мы должны двигаться быстро. Я не знаю, насколько здесь все прочно. Вся тюрьма может обрушиться в любой момент.
Да, она чувствовала движение земли под сапогами. По его кивку они снова перешли на бег, они бежали и бежали, их шаги заглушал звон цепей, скованные запястья и заплетающиеся ноги замедляли ход.
Она уже не понимала, где они находятся, но потом почувствовала запах... хлеба?
Пахло хлебом?
Шак остановил ее в конце коридора, в котором они находились.
– Тссс... – сказал он, тяжело дыша.
Они медленно завернули за угол, он шел впереди.
Пусто. Промышленная кухня с ее столешницами из нержавеющей стали, духовками и профессиональными миксерами, посудомоечными машинами, плитами и висячими стеллажами с кастрюлями была пуста… и ее покинули в спешке. Тазы с мучным тестом, мясо лежало частично нарезанное на деревянных досках, мерные стаканы, все еще наполненные жидкостью, которую собрались разливать позднее.
– Сюда.
Грохот вдалеке заставил их повернуть голову.
– Пошли, – сказал Шак. – Разрушение распространяется за пределы Улья.
Глава 38
Никс не отставала, бежала наравне с Шаком по еще одному туннелю, через еще один проход, еще через один и опять за угол. Она понятия не имела, где они… а потом… Шак замедлился. И, наконец, остановился. Он посмотрел назад и вперед, а затем положил руку на стену.
– Что теперь? – спросила она между выдохами.
Шак взял ее за руки и притянул к себе. Его взгляд прошелся по ее лицу, и он поднял свои руки в цепях, чтобы убрать прядь волос с ее рта.
И тогда она поняла.
– Нет, ты идешь со мной, – сказала Никс прежде, чем он смог заговорить. – Мы уйдем вместе. Сейчас же…
Опустив руки, Шак снова положил руку на каменную стену. Когда он что-то толкнул, открылась панель, выпуская влажный и пахнувший плесенью воздух.
Никс чихнула, и ей было наплевать. Схватив его за руку скованными руками, она встала к нему лицом к лицу.
– Пошли. Мы сделаем это вместе...
– Об этом никто не знает. – Шак посмотрел в открывшуюся тьму. – Я хранил этот проход в тайне. Надеялся им воспользоваться, но так и не представилось подходящего случая.
В коридоре, через тридцать футов или даже больше, на потолке вспыхнула тусклая лампочка.
– Шак, – Никс наклонилась и собрала цепи, что свисали с его запястий. – Я не пойду одна…
– Иди по проходу так далеко, насколько это возможно. Там всего одна лампочка, так что придется наощупь пробираться к…
– Шак! Ты пойдешь со мной…
– Когда дойдешь до конца, найдешь справа переключатель. Примерно в трех футах от земли. Ты почувствуешь его…
– Что, черт возьми, с тобой происходит! Она надругалась над тобой! Почему ты остаешься ради нее?
Шак отпрянул.
– О чем ты говоришь?
– Ты действительно собираешься делать вид, будто я не слышала того, что ты сказал ей… Надзирателю? И даже после всего этого ты не бросишь ее?
– Думаешь, дело в Надзирателе? – он издал резкий смешок. А потом его глаза сузились, и он словно ушел в себя. – Скажи мне. Кто она тебе? И не отрицай. Я видел вас обеих, бок о бок.
Никс ответила, и казалось, она произнесла эти слова, будучи далеко отсюда, хотя они с Шаком стояли достаточно близко, чтобы она могла чувствовать тепло его тела.
– Это моя сестра. Точнее, была ею. Это была... Жанель.
– Дражайшая Дева, – простонал он. – Как такое возможно?
Когда он закрыл глаза и привалился к стене, Шак выглядел настолько измученным, словно едва мог стоять, и у нее возникла мысль – мимолетная – что ей нужно было дать ему вену, была такая возможность.
– Она причинила тебе боль, – сказала Никс хриплым голосом. – Моя сестра... причинила тебе боль. О Боже, Шак, почему ты остаешься ради нее?
Он открыл глаза.
– Дело не в ней. Дело... в моем ребенке. У нее здесь мой ребенок. Мне нужно найти... моего ребенка. Вот почему я не мог уйти – почему не могу и сейчас.
– О, черт... – Ребенок ее сестры. Ребенок Шака. – У вас был...
– Я не люблю ее. Я ее ненавижу. Но ребенок не виноват в том, что она со мной сделала.
Шак опустил голову, стыд и гнев наполнили воздух вокруг него эмоциями. И Никс хотела как-то ему помочь, но сама пребывала в растрепанных чувствах.
– Мне очень жаль, – прошептала она, понимая, что эти слова описывали все происходящее. С ним. С ней. То, что сотворила Жанель.
Когда его взгляд, наконец, должным образом сфокусировался на ней, она вспомнила, как Шак проснулся у купели от кошмара. Как и тогда, его взгляд был растерянным и тревожным. Но это быстро прошло.
– Тебе нужно идти. – Когда Никс хотела возразить, он поднял ладонь, чтобы остановить ее, а затем указал в коридор. – Послушай меня. Я выкопал его голыми руками. Я держал его в тайне долгие годы, потому что собирался вывести из этого ненавистного места того, кого люблю. И моя задумка осуществится, если ты пройдешь этим путем.
Никс схватился за его тунику.
– Но я могу помочь найти…
– Не заставляй меня нести эту вину.
– О чем ты говоришь? Нести что…
Он положил руки ей на плечи, цепи ниспадали вдоль ее тела.
– Я только что смотрел, как мой самый близкий друг убил себя. За нас с тобой. Ради нас. Чтобы мы смогли выжить. Если ты умрешь здесь? Тогда жертва Кейна будет напрасной. А если я уйду без своего ребенка? Я умру наверху. Поэтому ты прямо сейчас уходишь, покидаешь это место и будешь жить…
– Мы можем сделать это вместе, – в отчаянии прошептала Никс.
– Нет, не можем. Если Надзиратель найдет тебя…
– Может, она уже умерла. – Никс вздрогнула, вспомнив, как Кейн протянул руку себе за шею. – Есть вероятность, что она не выбралась из разрушенного Улья живой...
– Она не имеет для меня значения. Меня не волнует, выживет она или умрет. Но мой ребенок... – Он покачал головой. – Я должен идти. Я не могу больше оставаться. Ты же слышишь, что происходит там, где мы только что были.
– Клетка. Вот чья клетка…
– Я должен идти. – Глаза Шака наполнились слезами. – Я не хотел, чтобы это закончилось так…
– Ты сам выбрал.
– Мы уже через это проходили. Я ничего не выбирал.
Не уходи, подумала она.
Когда он сделал шаг назад.
Никс посмотрела в коридор на мягкий отблеск света. Тихим голосом она произнесла:
– Ты убиваешь меня прямо сейчас. С тем же успехом я могу остаться здесь, потому что ты меня убиваешь.
– Никс, мне очень жаль...
– Надеюсь, ты найдешь того, кого ищешь.
Входя в туннель, Никс не оглянулась. Ей было слишком больно. Если бы она увидела потемневшее лицо Шака, его голубые глаза, его печаль, она бы вернулась и начала умолять… или, что еще хуже, просто последовала за ним, куда бы он ни пошел.
Она прошла десять футов, когда услышала щелчок закрывающейся панели.
И вот тогда пришли слезы. Она плакала на протяжении всего пути – когда проходила под одинокой лампочкой и когда начала хромать. Она так сильно плакала, что ее легкие горели, словно после быстрого бега, а горло болело.
Ее горе было таким оглушительным, что не было причин вести себя тихо. И ей на это было совершенно наплевать.
Когда свет погас, Никс обнаружила, что поднимается, и, наклоняясь вперед, вдруг ощутила влажность внутри правого ботинка. Ей стало интересно, в какую лужу она ступила, но потом она почувствовала запах крови.
Она попыталась осмотреть ногу, но было слишком темно, чтобы изучить повреждения.
Никс продолжала идти, с каждым шагом хромая все сильнее. Появилась тошнота. Головокружительные волны слабости обрушились на нее. Она перестала думать и ощущала только свое дыхание.
В конце концов, она перестала чувствовать себя живой, хотя продолжала подниматься по все более крутому подъему. Она действовала на автомате, и в доказательство этого в конце коридора всем телом впечаталась в каменную стену, разбила лоб, оцарапала руку, ушибла ногу... хорошо не ту, что истекала кровью.
Какое-то время Никс просто стояла там, ее затуманенный мозг не мог понять, что делать дальше. Но затем ее рука, ее правая рука, та, которой она убивала, потянулась сама, несмотря на наручники, и похлопала по стене. В трех футах от земли.
Он выдолбил туннель в скале, подумала Никс, почувствовав неровность. Шак каким-то образом расколол камень и сделал выход.
Она должна ждать здесь. Дождаться его и его ребенка…
Рычаг сработал в тот самый момент, когда ее осенила эта жалкая идея, и откатившаяся панель, казалось, словно осуждала ее фантазию.
Никс пошатнулась. А потом пошла вперед. Правда, не понимала зачем. Что она вообще здесь делала?
Ноги просто пронесли ее через проход. Она перешла на другую сторону и оглянулась, когда панель начала закрываться. Три секунды. Шак сказал ей миллион лет назад, что задержка составляет три секунды.
Слабый свет той лампочки вдалеке погас.
Когда все потемнело, Никс потеряла равновесие, словно гравитация забыла о ней, и она собиралась улететь в космос. Она удержалась на месте, выбросив перед собой скованные руки.
Если провозиться здесь еще дольше, ее спасение будет под большим вопросом, ведь она лишится сознания от кровопотери.
Никс слепо переставляла ноги в кромешной тьме. Обе ее руки упирались по бокам в стены. Это была ее единственная ориентация.
Дорога под ногами снова устремилась на подъем, а затем резко стала почти вертикальной.
В конце концов, Никс опустилась на четвереньки, хватаясь за рыхлую влажную грязь скованными руками.
Свежий воздух проникал в ее сознание. Чем выше она поднималась, тем сильнее становился чистый, яркий аромат. Дождь. Трава. Цветы.
Никс все еще плакала, слезы текли по ее лицу, когда она, наконец, выползла на поверхность земли, покрытая грязью и кровью, напоминая животное.
На нее падал мелкий дождь, и вокруг кружил ветер, природа, казалось, приветствовала ее как давно потерянную родственницу. Но некогда было об этом думать. Без предупреждения – хотя возможно, этот путь был одним сплошным предупреждением? – ее ноги ослабли, и она рухнула на колени.
Подняв лицо к небу, Никс попыталась рассмотреть звезды. Что было глупо. Откуда, по ее мнению, падают капли дождя?
Не то, чтобы Вселенная оплакивала все, что она потеряла.
Ее сестру. Ее мужчину. Надежду на светлое будущее.
Ведь даже если она доберется домой, она стала совсем другой, другая Никс начала этот путь. Она убивала. Она полюбила и потеряла. И теперь у нее была семейная тайна, которую она собиралась хранить от всех остальных.
Откинувшись на пятки, Никс задрала голову, так что дождь капал на ее лицо, его холодные пальцы слегка поглаживали ее раскрасневшиеся и горячие щеки, открытую рану на виске и волосы, которые она заплела и перевязала одним из кожаных ремешков Шака.
Она позволила себе завалиться на бок.
Грязь на земле приняла ее своим небрежным объятием.
Она не знала, где она. Ей было все равно.
Никс закрыла глаза и все отпустила... осознавая, что Шак был прав. Свобода – нечто большее, чем просто свобода действий. Хотя она выбралась наверх, она осталась прикованной к тому месту, где побывала, к тому, что видела, к тому, что сделала.
К тому, кого она узнала.
Кто заставил ее уйти.
И это был пожизненный приговор.
Глава 39
Когда дверь потайного прохода встала на место, Шак положил руку на камень и помолился Деве-Летописеце, чтобы его любимая благополучно покинула это место. Затем сгреб цепи и побежал. Мчась по пустым туннелям, он думал обо всех местах, где Надзиратель могла спрятать их ребенка.
Он вернулся в ее личные покои, повторив окольный путь, которым ему пришлось идти с Никс из-за опущенных заграждений. Это было неэффективной, совершено пустой тратой времени… и его единственным вариантом. Когда он подошел к арке, отмеченной белыми метками, он рванул вперед, пробиваясь сквозь стальную дверь…
Кровь. Свежая кровь.
Ее было там много, и она принадлежала стольким людям, что он не мог отследить все источники.
Его шаги громко стучали по кафельному полу, когда он кинулся к камере ребенка. Которая была открыта.
Сразу за ней, на земле, стояла плетеная корзина, в которой держали питомца Надзирателя.
Крышка была снята.
– Нет... нет!
Кровь была на кровати. На полу. Кровавые следы вели из клетки…
До него донесся смех, и поначалу он был тихим, но это длилось недолго.
Шак посмотрел в коридор. Поставив ногу на все еще дергающийся труп, Надзиратель выглядела выбитой из колеи, и ее всю с головы до ног покрывала кровь.
– Что ты сделала? – потребовал он ответа. Хотя и знал его.
Горы тел говорили за себя. Охранники и заключенные в равном соотношении валялись на полу, их тела переплетались друг с другом. Десятки или больше.
Но он тревожился только об одном.
Он никогда не думал, что она способна причинить боль их ребенку. Это единственное, что их объединяло.
Надзиратель улыбнулась, ее клыки вспыхнули белым среди крови, что покрывала ее лицо и капала с подбородка, рук и рыжих волос.
– Я обо всем позаботилась. Я обо всем позаботилась. Обо всем!
Смех перешел в истерику, и тогда он заметил, что было у нее в руке.
– О, хочешь увидеть мой сувенир? – закричала она. – Хочешь увидеть мой сувенир?
Она закричала в приступе маниакального веселья и подняла вверх сердце.
– Я получила свой сувенир, – кричала она во все горло. – Я получила свой сувенир! И я не собираюсь делиться с тобой!
Ее лицо представляло собой искаженную уродливую маску ужаса, безумные глаза налились кровью.
– Что ты наделала… – Шак подбежал к ней и набросился на женщину, схватил за горло и прижал к стене. – Что ты наделала!
Бам. Бам. Бам.
На задворках подсознания у него мелькнул вопрос, что это за шум. Бум. Бум. Бум…
– Ты. Гребанная. Сука.
Бум. Бум. БУМ…
Это была Надзиратель. Ее тело. Он впечатывал ее в стену, пробивая дерево и штукатурку ее туловищем, разбивая панели на куски. И даже когда ее голова повисла на груди – она явно потеряла сознание – он продолжал, снова и снова, наказывая ее за все: за жестокость, за убийство их ребенка, за убийство его друзей, за Никс, которую он любил. Рыжие спутанные волосы хлестали его по лицу и плечам, и сквозь удушающую вонь сандала, который она наносила, чтобы скрыть свой пол, Шак ощущал запах ее крови.
И он бы продолжил. Пока ее кожа не превратилась в мешок для сломанных костей и искалеченных внутренностей.
Если бы не заметил краем глаза, как что-то мчится к нему, что-то маленькое, покрытое мехом…
Плетеная корзина. Тварь, которую освободила его владелица.