– Мне нужно запечатать ранки, – сказала она, в основном обращаясь к себе… словно напоминала, что сейчас ей придется прикоснуться к нему губами совсем не для утоления жажды крови.
– Мне так хочется сказать тебе, чтобы ты об этом не беспокоилась, – прошептал он. – Я хотел бы просто продолжить начатое.
А потом он склонил голову набок, подставляя ей шею. И все же Никс колебалась, потому что не была уверена в своем самообладании. Он был так хорош. Чертовски хорош.
Она снова наклонилась, прижавшись к нему бедрами с мыслью, что даже если им пришлось прекратить кормление, секс можно было и продолжить. И судя по тому, как Шак вцепился руками в ее бедра, он тоже не хотел заканчивать.
– Я не хочу останавливаться, – повторил он со стоном, выгибаясь под ней.
Никс облизала его горло, запечатывая ранки, убеждаясь, что он в порядке. И как только она выполнила свой долг, Шак словно только этого и ждал… он перевернул их и устроился между ее ног, прижимая своим тяжелым весом, его огромные размеры заставили ее колени широко раскинуться в стороны.
Глядя ему в лицо, Никс запустила руки ему в волосы. Глубоко вдохнув, она знала: происходящее сейчас было чем-то особенным. Жизненно определяющим. Это был не секс на одну ночь.
И никогда не будет таковым.
Шак прижался к ее губам, и она отчаянно поцеловала его, передавая без слов то, что и так изо всех сил пыталась выразить словами. И он словно понял, что ей нужно от него, и сразу задал мощный ритм. Она брала все, что он ей давал, особенно когда Шак подсунул предплечье под ее колено и высоко дернул ногу. Смена позы позволила ему войти еще глубже, и Никс вонзила ногти в его спину.
Шак вбивался в нее, ее голова дергалась, когда тело поглощало его доминирующую силу. Ей было наплевать, насколько тяжелы сложившиеся обстоятельства, даже на то, застанет ли их кто-нибудь. Она даже не думала о неизбежной разлуке.
У нее есть только «сейчас», и она намеревалась прожить этот момент в полной мере.
Запечатлеть воспоминания на всю жизнь.
Ее тело прошил оргазм, настолько сильный, что ей пришлось крепко зажмуриться и снова вцепиться в него ногтями. И когда ее лоно сжало твердый член, выдаивая его, удерживая, Шак последовал за ней, и они снова взлетели.
Это продолжалось так долго, хотя было так много причин остановиться... но, в конце концов, они замерли, и он откатился в сторону. Каким бы грубым Шак ни был до этого, сейчас его руки нежно ласкали ее, и Никс, пока лежала горячая и словно дымящаяся от напряжения, на его обнаженной груди, почувствовала, что погружается в дрему после кормления.
Засыпая, она что-то уловила в глубинах сознания, то, что ее разум отказывался воспринимать.
– Почему ты хотел, чтобы я не прекращала пить из тебя? – пробормотала она перед тем, как заснуть. – Это небезопасно.
– М-м? – сонно переспросил он.
– Почему ты не хотел, чтобы я останавливалась?
Хоть убей, она не знала, почему настаивала на ответе на этот странный вопрос.
Шак словно согласился с этим, прошло некоторое время, прежде чем он ответил, и когда он заговорил, Никс не была уверена, снится ей это или нет:
– Если бы я мог, то истек бы кровью на твоих руках. Вот где я предпочел бы умереть.
Никс резко распахнула глаза.
– Ш-ш, – успокоил он. – У нас есть время. Давай просто насладимся им еще немного. Прежде чем все останется позади.
Глава 30
– Пойдешь со мной в купель?
Шак не мог сказать точно, сколько он позволил своей женщине отдохнуть. Но когда те же внутренние часы, которые всегда помогали ему отслеживать график охраны, затрезвонили, он ощутил позыв к действиям.
И он действительно хотел, чтобы Никс обязательно приняла ванну перед тем, как они двинутся в путь.
У нее на спине уже была мишень. Если Надзиратель почует его запах на ней? Разверзнется ад и преисподняя.
Никс зашевелилась рядом с ним, ее темные ресницы затрепетали, а взгляд был рассеянным и удовлетворенным. Улыбнувшись, Шак прижался к ее рту. И не удержался. Лизнул губы. Их тела не были соединены, но он сразу же захотел вернуть то слияние, и судя по тому, как ее рука скользнула по его затылку и притянула его к себе, это чувство было взаимным.
– Пойдем, – повторил Шак. – Примем ванну вместе.
Шак поднял ее и отнес к бассейну. Никс лежала в его руках, ее вес нисколько не тяготил его, а радовал как ценный дар, и он с удовольствием держал ее, пока она снимала футболку и бюстгальтер…
Вид ее обнаженной груди прервал его мысли, и Шак поставил ее на ноги, так, что теперь она раскрылась во всей своей обнаженной красе его очарованным глазам. Исчезло все, кроме великолепной плоти, расщелины ее лона, плоского живота и прекрасных грудей.
Никс улыбнулась ему улыбкой, наполненной древней мудрости, и ступила в купель. Сначала одной ногой. Потом другой.
И погрузившись в бурлящую теплую воду, Никс стянула повязку с волос.
Шак действовал не столь изящно. Он скинул штаны так резво, словно они оскорбляли его моральный кодекс, и когда выпрямился, его возбуждение было настолько явным, что выступало между бедер под прямым углом. Прежде чем он присоединился к Никс, он сунул руку за один из камней, обрамляющих купель, доставая кусок травяного мыла, который здесь оставил.
Он прыгнул и нырнул под воду, игнорируя мрачное волнение. Шак не знал, сколько времени у них осталось… неправда, он знал и ненавидел это знание. Поэтому, когда он вынырнул из воды с прилипшими к черепу волосами, он не позволил себе потратить хотя бы мгновение на воспоминания о том, как он раньше использовал именно этот кусок мыла.
Воспоминания все равно пришли. Здесь он мылся, когда все заканчивалось. Здесь он очищал себя от запахов и следов после того, как его использовали.
Он бы предпочел нанести что-то другое на кожу Никс. Но должен был очистить ее от своего запаха.
– Позволь мне помыть тебя, – сказал Шак, взяв брусок в ладонь и выбивая пену из прессованной комбинации щелока и трав.
Он был нежным с Никс, почитал ее своими руками, пока омывал ее волосы, шею и плечи, и знакомый пряный запах специй витал в воздухе между ними. А затем он продолжил движение ниже ее талии, скользнув рукой между ее бедер, его пальцы порхали по волнам...
И тогда он сбился с первоначального плана.
Шак ласкал ее лоно, войдя в нее пальцами, и следующее, что он осознал – как приподнял Никс и усадил на гладкие камни. Раздвинув ее бедра, он устроился между ее ног и прижался ртом к ее ключице, груди... Он сосал ее, поглаживая лоно большим пальцем, и, когда Никс стала влажной по другой причине, нежели от воды в купели, он лизнул ее сосок и прикусил.
Сделал то же самое с другой грудью.
А потом он скользнул ртом ниже. Еще ниже... и еще...
– Шак! – вскрикнула она.
Никс вцепилась пальцами в его волосы, и сама притянула его туда, куда он рвался, его губы коснулись ее лона, язык сменил пальцы. Лаская ее, посасывая ее плоть, он закинул ее ногу себе на плечо и доставлял удовольствие своим ртом, пока Никс не кончила у его лица… а затем снова продолжил.
Шак изначально не собирался доводить до этого, но был рад результату…
Он замер на мгновение.
Он не осознавал, что начал называть себя по имени, которое ему дала Никс. Это был сдвиг, как и многие другие, которые она сотворила в нем.
Еще одна вещь, которую он должен сберечь после ее ухода.
***
Что ж, это случилось, – подумала Никс некоторое время спустя, когда сидела одна на камне, поигрывая большими пальцами.
Повинуясь бессмысленному рефлексу, она приподняла запястье и откинула рукав свежей туники, которую надела после ванны. Но часов там не было. На самом деле, она никогда их и не носила.
Это было еще одним навязчивым движением, которое прилипло к ней с тех пор, как Шак оставил ее у купели. Точно так же подергивался ее левый глаз, словно кто-то светил в него стробоскопом, а ее ступня стала метрономом, ритм которого могла уловить лишь ее лодыжка.
Она не знала, как долго не было Шака. Казалось, что прошло десять лет, но, что более вероятно, всего двадцать, может, двадцать пять минут. При свете свечей, совсем одна, она дергалась от каждой тени, сидя с пистолетом в руке и рюкзаком, накинутым под тюремную робу, которую Шак велел ей надеть.
Задыхаясь, Никс повернулась, сердце бешено колотилось в ушах.
Вот только ничего.
Каждый звук был поводом для тревоги. Каждая едва уловимая капля воска или грунтовой воды, водопада, даже ее собственное дыхание, со свистом входящее в нос и выходящее через него же, все привлекало ее внимание. В промежутках между этими всплесками повышенной готовности она возвращалась к своим воспоминаниям о кормлении, затем о том, что произошло позже, в купели.
Когда от всего этого у нее заболело сердце в груди так, что стало совсем невыносимо, Никс сменила картинку в голове.
Представила, как Жанель умирает здесь, под землей, в одиночестве.
Да, несомненно, ей стало легче.
Протерев глаза, Никс воскресила в памяти последнее ясное воспоминание о сестре. За две ночи до того, как Совет собрался по поводу смерти того старика, но уже после того, как представитель власти предъявил Жанель официальное обвинение.
Последний прием пищи. На их маленькой кухне в фермерском доме, за столом на четыре персоны, где они проводили трапезы всю жизнь. Жанель стояла напротив нее, ее рыжие волосы были распущены, локоны подсыхали после душа, который она только что приняла. Кукурузные хлопья... да, они ели кукурузные хлопья, перед каждым из них стояла полная миска. Единственный звук в комнате, в доме... во всем мире – это стук ложек о дешевый фарфор.
Жанель была очень спокойна. Как та, кто знает, что не виновна в предъявленных ей обвинениях и верит, что справедливость восторжествует и правда, в конце концов, откроется. Тебе легко, ты уверена, что все будет хорошо – потому что никто не поверит в то, что ты в принципе способна кого-то убить, не говоря уже о старике, на которого ты работала и в котором души не чаяла.
Никс помнила, как черпала силы в этом спокойствии.
Все будет хорошо. Каким бы страшным ни было официальное обвинение, все будет в порядке.
Так она думала в то время.
Из этого момента она ушла дальше в прошлое, вспоминая, как Жанель, смеясь, выбежала из ангара под дождь, когда гремел гром, и молния озаряла ночное небо.
Все это исчезло, и никогда больше не повторится. Пустота с тех пор, как Жанель увезли. Но увидев ее имя на тюремной Стене, Никс словно совершила остановку с жёстким торможением, впервые настолько остро осознала потерю. Хоть Жанель и была разлучена с семьей, все же она была жива, и потому Никс считала, что у нее есть будущее. Какое бы ни было, где бы то ни было... будущее, каким бы невозможным оно ни казалось.
Напрасная надежда и свойственная ей решимость делали осязаемым – по крайней мере, в ее мыслях – то, чего она не могла коснуться, то, что не могла вернуть домой. Не счесть, сколько дней она пролежала в постели, считая, что найдет Жанель, зная, что она найдет ее. Но в конечном итоге, пророчество, которое она так лелеяла, не сбылось. И в подтверждение этому у нее была фотография имени Жанель на Стене.
Траурный саван опустился на плечи Никс, тяжелый и мрачный, и еще сильнее ее душил тот факт, что она покидает тюрьму с двумя потерями.
Именно эта реальность мучила ее, когда, наконец, прибыли мужчины. Шак шел впереди, Кейн в черной мантии позади него, а Лукан, Мэйхем и Апекс замыкали колонну. Поднявшись на ноги, Никс сделала все, что могла, чтобы отбросить подобное настроение – и, представ перед группой, она порадовалась тому, что не встретила их в темном переулке.
Особенно Апекса с его обсидиановыми глазами.
– Рада видеть всех вас, – хрипло сказала она.
Представляете, мое сердце разбилось вдребезги, когда я подвергла опасности свою жизнь и узнала, что моя сестра мертва. Считай два несчастья по цене одного.
Кейн заговорил первым:
– Шакал рассказал о проявленной тобой храбрости, когда тебе удалось скрыться от стражи. – Джентльмен поклонился. – Ты – достойная женщина.
– Она настоящий боец, да, – согласился Лукан. – Несомненно.
Настала ее очередь краснеть, что, по мнению Никс, было пустой тратой времени. Да ладно, как будто она маленькая девочка, которую пригласили погонять мяч со старшими.
– Так, каков наш план? – Она посмотрела на них, а затем сосредоточилась на Шаке. – Куда мы идем?
– Кейн провел небольшое расследование. – Шак подошел и встал рядом с ней. – Тюрьма все еще на блокаде, но они вызывают двойную смену, чтобы наверстать упущенное, как я и думал, а у рабочих сейчас обед. Порядок скоро восстановят. Мы вольемся в ряды, когда всех призовут на службу, и отправимся в производственную зону.
Кейн склонил голову.
– Оттуда больше шансов посадить тебя в грузовик.
– Грузовик?
Шак кивнул.
– Нам нужно правильно рассчитать время. После того, как продукт загрузят и проверят, ты сможешь безопасно дематериализоваться на крышу одного из грузовых отсеков. Тебе нужно лишь молчать и вести себя тихо. Затем, как только они выберутся из-под земли, дематериализуйся на свободу.
– На данный момент это действительно наш единственный вариант, – сказал Кейн.
Внезапно Никс вспомнила, как видела большой грузовик на шоссе, когда отправлялась на поиски церкви. Подумать только... она видела множество таких за последние десять или пятнадцать лет, разъезжающих туда-сюда по шоссе. Она всегда думала, что они прибывают из долины, но, возможно, некоторые из них ехали из тюрьмы.
– Хорошо, – Никс глубоко вздохнула. – Я никогда не могу отблагодарить вас всех за помощь.
– Не принимай это на свой счет, – сказал Лукан. – Когда появляется шанс дать пинка под зад Надзирателя, мы бежим в первых рядах.
– Что ж, в любом случае я очень ценю вашу помощь. Мы подождем здесь?
– Да, – сказал Шак. – Но недолго.
Ииии, в этот момент наступила неловкая тишина, они стояли так, словно ожидая своей очереди к стойке для заказа в «Старбакс». Апекс достал нож – и принялся обтачивать кусок дерева. Лукан расхаживал, как животное в клетке. Кейн что-то шепотом говорил Шаку, и тот отвечал ему таким же тихим голосом.
– Как надолго мы здесь застряли? – спросила Никс.
Кейн ответил:
– Не более чем на полчаса. Поймем, когда услышим марш охраны по ту сторону стены. Они должны сопровождать рабочих в производственный цех, и для этого они покинут территорию Надзирателя строем.
– Тогда я пока сброшу груз. – Никс села и скинула рюкзак. – Поберегу силы.
На самом деле ее ноги болели в таких местах, что она снова невольно покраснела, и ее тело все еще оставалось вялым и томным после кормления. Однако она не собиралась признаваться в этом всем присутствующим.
Шак сел рядом с ней, за что она была ему благодарна. Затем Кейн устроился напротив них. В конце концов, Лукан и Мэйхем последовали их примеру. То, что Апекс остался стоять, не удивило Никс, и она инстинктивно наклонила голову так, чтобы следить за его положением краем глаза.
Когда Никс осознала, что они все разбили лагерь вокруг купели, ей стало смешно.
– Похоже на групповое собрание.
– Что, прости? – спросил Шак.
– Как на групповой терапии. Ну, когда встречается группа людей, чтобы обсудить общие проблемы или болезни. – Вот только он не знал, что это, не так ли. – Ну... да ладно... Так…
Очередь звучать музыкальной заставке из «Рискуй!».
– Так как вы, ребята, оказались здесь? – выпалила она.
В один момент все мужчины резко повернулись к ней. Аристократические черты лица Кейна исказил шок, будто она оскорбила кого-то на званом обеде. Желтые глаза Лукана прищурились. Даже Мэйхем казался удивленным.
Шак кашлянул.
– Никс, я знаю, что ты не хотела никого обидеть, тебе ведь неизвестны правила. Но мы здесь не задаем подобных вопросов…
– Я вырезал весь свой род.
Когда Апекс, стоявший спиной к стене, заговорил, все взгляды обратились к нему, но он не пропустил ни единого касания острым лезвием по бледной плоти дерева, над которым работал.
– Я убил их, пока они спали. – Он смотрел на лезвие, вращая его взад и вперед в свете свечи, как будто воскрешал теплые воспоминания о том, как использовал его в тот момент. – Даже женщин. Вот почему я здесь.
Его черные глаза сверкнули на Никс.
– Еще вопросы? Хочешь знать, что я сделал с телами?
– Нет, – отрезал Шак. – Она не хочет.
Кейн прокашлялся.
– Что ж, если мы рассказываем свои истории, я поделюсь своей. Я нарушил договоренность о браке с женщиной, которую не любил. Ее отец затаил обиду. – Взгляд мужчины упал на бурлящую воду купели. – Он организовал убийство моей любимой и обвинил в этом меня. Из-за его мести я попал сюда с пожизненным.
– Мне очень жаль, – прошептала Никс, когда выражение невыразимой боли отразилось на его лице.
– Это не имеет значения. – Кейн выглядел смертельно уставшим, и не потому, что ему требовался сон. – Живу ли я здесь или наверху, я все равно буду страдать. Я буду всю жизнь оплакивать свою лилан.
Наступила еще одна пауза, и она взглянула на Шака. Когда он изучал Кейна, на его лице было отстраненное выражение, и казалось, что он впервые услышал эту историю…
– Что с твоей сестрой? – потребовал ответа Лукан. – Почему она попала сюда?
Никс прокашлялась, когда к ней обратились.
– Ее ложно обвинили в убийстве. Она не убивала мужчину. Мой дедушка по непонятным мне причинам сдал ее Совету. Я не знаю, почему он это сделал, и никогда ему этого не прощу.
– Не существует более коррумпированного органа, – пробормотал Кейн. – Они вообще заморачивались фарсом суда?
– Была ли жертва одним из них? – спросил Лукан. – Я имею в виду аристократом? Без обид, Кейн.
– Без проблем, друг.
Никс кивнула.
– Так и было. Мы же, что очевидно, были простыми гражданскими. Он жил неподалеку от нашей фермы, на большом участке, в большом красивом доме. Жанель – моя сестра – она устроилась туда, чтобы подзаработать. Около года она косила луга и ухаживала за забором. Красила сараи и дом. Заботилась о саде... В общем, однажды ночью она вернулась домой рано и сообщила, что мужчина скончался от старости. Учитывая, что у него не было наследников, он кое-что оставил ей, а также другим работникам. У нее были деньги и кольцо. Сумма небольшая, а само украшение не очень дорогое, и я подумала, что это был хороший жест со стороны работодателя. По крайней мере, тогда я так думала. Только вот на следующую ночь... мы получили официальное обвинение от Совета. – Никс беспомощно пожала плечами. – Почему мой дедушка сделал то, что сделал, я никогда не узнаю, и как Совет признал ее виновной, тоже никогда не пойму. Она была абсолютно невиновна.
– Я знаю, почему Совет обвинил ее. – Кейн покачал головой. – Согласно Древнему Праву, если кто-то умирает естественной смертью, наследство переходит к ближайшему родственнику независимо от того, насколько дальним было родство. Однако если человек был убит, то его имущество, недвижимое или иное, переходит к Совету. Цель закона заключалась в том, чтобы лишить наследников, которые не являлись потомками первой степени, такими как сыновья или дочери, искушения избавиться от своих благодетелей, исходя из теории о том, что близкая родня имеет достаточно сильную эмоциональную связь с кровными родителями и не способна на убийство родителей независимо от того, насколько велико наследство. Однако закон послужил способом сбора средств для Совета. Если все, что ты говоришь, правда, им нужно было найти виновного в убийстве, чтобы они могли поделить имущество.
– Вот ублюдки.
И она включила в этот список деда. Может, ему заплатили?
– Несмотря на свою изнеженность и социальные приличия, Глимера может быть очень беспощадной. – Кейн сокрушенно выдохнул.– Независимо от того, кому причиняют вред. Кого губят.
– Значит, мой дед принес ее им в жертву. Почему, черт возьми...
Никс остановилась и потерла разболевшуюся голову. Пока не было на все это ответов, но как только она вернется домой, то выбьет из него правду.
Если, конечно, выберется отсюда живой.
– Значит, твоя сестра умерла? – спросил Лукан. – Ты нашла ее имя на Стене?
– Да, – Никс встретилась взглядом с мужчиной. – Ее имя было в списках. Она умерла здесь.
Через мгновение мужчина уважительно кивнул.
– Я сожалею о твоей потере.
– Спасибо. – Чтобы сменить тему, она сказала: – А ты? Какова твоя история?
Лукан откинулся назад на ладони и скрестил ноги.
– Я – волк. Меня поместили сюда, потому что представители вашего вида нас не любят.
– Но это дискриминация. – И это объясняло, почему она всегда чувствовала в нем что-то особенное. – Они не могут просто бросить тебя сюда за то...
– Не могут, разве? – Лукан коснулся своего воротника. – Я бы ушел отсюда, если бы не ошейник. Однако я не могу измениться с этой чертовой штукой на горле.
– Жаль я не могу снять его с тебя, – сказала Никс.
Наступила минута молчания. Затем он слегка улыбнулся.
– Несмотря на обстоятельства нашего знакомства, я действительно верю тебе.
Никс улыбнулась в ответ, а затем посмотрена на Мэйхема, который, как оказалось, ерзал на заднице, как тянущий руку школьник.
– А ты? – спросила она.
– Мне было скучно, – объявил он с некоторой гордостью.
Последовала еще одна пауза. А потом вся группа подалась к мужчине – как будто гадая, правильно ли они расслышали.
– Я не понимаю, – сказал Шак.
Мэйхем пожал плечами.
– Я не особо хотел чем-то заниматься, у меня не было целей в жизни, поэтому я подумал, какого черта, а посижу-ка я в тюрьме.
Последовала еще одна пауза. На случай, если последует финальная реплика.
Когда Мэйхем просто мило улыбнулся, все кто сидел вокруг купели, недоуменно заморгали. Даже Резчик-по-дереву Апекс.
– Ты совсем с головой не дружишь? – спросил Лукан.
Кейн покачал головой.
– Боюсь, мой друг, этому трудно найти объяснение...
– Ты настоящий мудо-трутень, – выпалил Шак. – Я не знаю, что именно это значит, но точно ничего хорошего.
Глава 31
– Пора.
Никс в это время уже поднималась на ноги, приглушенный марш достиг ее чувствительного вампирского слуха. Надев рюкзак под свободную тунику и расправив верхний слой одежды, она в полной мере ощутила, что покидает это место. Что было безумием. Тем не менее, прожитый опыт был таким ярким, словно она провела под землей десять лет.
Когда остальные ушли, она в последний раз огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что ей ничто не помешает покинуть тюремную территорию. Купель была такой же, какой она ее впервые увидела, вода мягко бурлила, от нее поднимался легкий пар, повсюду стояли свечи, они создавали ощущение золотой гавани посреди твердого камня безнадежности и борьбы.
Затем Никс сосредоточилась на Шаке. Он был одет в свежую тюремную робу, волосы заплетены в косу, лицо осунулось, вероятно, из-за кормления, так он платил за щедрость, с которой предложил свою вену. Она тревожилась о нем и хотела бы ответить взаимностью. Хотела, чтобы у них было больше времени. Она хотела...
– Я знаю, – тихо сказал он.
Никс улыбнулась, хотя ее глаза наполнились слезами.
– Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
– Предположил, – Он взял ее руку и положил ладонь на центр своей груди. – Потому что чувствую то же самое.
Она протянула руку и погладила его лицо.
– Я хочу... ну, много чего. Но я хочу, чтобы ты знал: как бы ни было больно, я не жалею, что встретила тебя. Никогда об этом не пожалею.
– Я вытащу тебя отсюда. Обещаю. Ты сможешь вернуться в свой настоящий дом.
Было так благородно с его стороны давать такие обещания, только вот гарантировать результат Шак не мог, не так ли? Тем не менее, Никс приняла его клятву, потому что чувствовала решимость, которую он вкладывал в свои слова: он желал всей мощью своего тела и всей твердостью своих намерений, чтобы она благополучно обрела свободу.
Как ни странно, это было похоже на признание в любви.
– Послушай, – сказал он настойчиво, – если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы ты продолжила путь. Тебе нужно спасти себя. Как бы сильно ты не хотела остановиться и помочь, ты должны продолжать идти. Обещаешь?
– Я не могу этого сделать...
– Нет, – прервал Шак и сжал ее руку. – Ты должна поклясться мне в этом, иначе я не смогу сосредоточится, а это непозволительно. Ты не должна останавливаться. Что бы ни случилось, ты не остановишься. Поклянись здесь и сейчас, своей честью.
Никс закрыла глаза.
– Хорошо.
– Клянись честью.
– Хорошо. Обещаю. Мы можем с этим покончить прямо сейчас?
Она смотрела на свою руку на его груди, и исходившее от него облегчение было осязаемым, а это означало, что ее ложь была оправданна.
– Ты знаешь, что делать, верно? – спросил он, снова смахивая пряди волос с ее лица.
– Я знаю план. – Они прогнали его пару раз, после того как все рассказали свои истории. – Я готова.
– И ты знаешь, что можешь доверять остальным.
– Знаю.
– Хорошо, пойдем.
Когда Шак убрал ее руку со своей груди, Никс подняла лицо, чтобы подставить губы для поцелуя в тот самый момент, когда он наклонился, чтобы дать ей желанную ласку. Но это была всего лишь секунда контакта, все, что они могли себе позволить, и когда они разошлись, свечи вокруг купели погасли одна за другой, повинуясь его воле.
Сгущающаяся тьма казалась дурным предзнаменованием.
Они вместе отправились в путь, и Никс оглянулась через плечо на единственную свечу, которая осталась гореть… и почувствовала себя обманутой судьбой. Шак был тем мужчиной, с которым ей хотелось прожить всю жизнь. Вместо этого он принимал участие всего в одном решающем событии ее жизни – выяснении участи Жанель.
Не в укор судьбе, но Никс предпочла бы количество качеству, когда дело касалось Шака. Но когда провидение заботилось о мнениях людей, чьи жизни оно разрушало?
Выбраться из потаенного прохода было очень сложно. Следующее, что она помнила – как оказалась в главном туннеле и влилась в поток заключенных, устремившихся к Улью. Мэйхем шел впереди нее, а Лукан позади. Заключенных из их тюремного блока вызвали на двойную смену, поэтому по плану она должна была войти с ними в рабочую зону, и они рассчитывали, что в зоне регистрации произойдет затор. Ей придется воспользоваться этим обстоятельством, чтобы проскользнуть незамеченной.
Шак шел рядом с ней примерно двести ярдов, а затем Никс почувствовала его руку на своей. Когда он сжал ее ладонь, ей захотелось повернуться к нему. Обнять его. Она хотела... не терять его.
Но все, что она могла сделать, это слегка кивнуть.
А потом он ушел, отделившись и исчезнув в ответвлении.
Тело пробивала дрожь, ноги едва двигались, но она продолжала шагать вперед. Шак никогда не работал в сменах, поэтому не мог пройти в запретную зону вместе с остальными и не привлечь при этом внимание. Поэтому ему нужно было пройти через территорию Надзирателя и встретить всех на той стороне, где парковали грузовики.
Где бы, черт возьми, это ни было.
Просто продолжай идти, – сказала она себе. Продолжай идти, и ты увидишь его в последний раз.
Чтобы сосредоточиться, Никс мысленно пробежалась по плану и поняла, что забыла его часть. Ей нужно было убедиться, что она попала в группу заключенных, которым дали в наряд транспортировку. Это была ее главная задача. Если она все испортит и окажется на конвейере, то попадет не в то место…
Когда Кейн появился из ниоткуда и зашагал рядом с ней, она немного успокоилась. Но это длилось недолго.
– Изменение плана, – прошептал он. – Следуй за мной по моей команде.
– Что? – прошипела она. – О чем ты говоришь?
– Тссс. Следуй за мной.
Оглянувшись через плечо, она нахмурилась. Лукана не было. Она снова посмотрела вперед, Мэйхем тоже исчез. В голове зазвонили тревожные колокола.
– А что насчет Шака?
– Следуй за мной.
Он смотрел прямо перед собой, и она не смогла прочитать его взгляд. И это лицо, которое, как она думала, излучало доверие? Теперь она не была в этом так уверена.
– Где Шак? – прошептала она, оглядываясь на других заключенных. Никто из них не обращал ни на кого внимания.
– Мы должны до него добраться другим путем.
Под туникой Никс накрыла рукой пистолет.
– Хорошо.
Черт. Черт. Черт.
Они продолжили путь еще ярдов пятьдесят, и ее нос уловил резкий запах Улья. Незадолго до того, как они подошли к входу, Кейн дернул ее за рукав туники.
Она вырвалась из шаркающего потока серых фигур, чтобы следовать за мужчиной, и могла думать об одном... что это не входило в план.
***
Ступив в боковой коридор, ведущий к территории Надзирателя, Шак перешел на легкий бег. Вся тюрьма была на блокаде, и некоторые маршруты оказались отрезаны, поэтому пришлось выбирать окольные пути, чтобы добраться до места, где он должен был воссоединиться с Никс и остальными. Если он зайдет в рабочую зону через вход Надзирателя, никто его не остановит.
Он просто не мог позволить себе пересечься с самим Надзирателем.
Прежде чем его снова призовут, ему было абсолютно необходимо удостовериться, что Никс вышла на свободу. Если же его схватит Надзиратель? Он потеряет время.