Остановись, – приказал он себе. Это неуместно.
Заставляя себя открыть глаза, Шакал вскинул голову и посмотрел на Никс. Ее щеки раскраснелись, рот, этот изумительный рот, был приоткрыт, кончики белых острых клыков едва видны, и он хотел ощутить их в своей вене. Он хотел, чтобы она пила из него, пока он ее трахает.
Или наоборот, он пьет, а трахает она.
Выбрать ее. Чувствовать. Быть здесь... делать это... вот, что ему было нужно, заключенная ими сделка была исполнена с ее стороны. Но он не хотел, чтобы этот раз стал единственным.
Переместив руки на ее талию, Шакал поднимал ее и опускал на свой член, вверх-вниз. И Никс вторила ему и его ритму. Опустив взгляд, он наблюдал, как ствол исчезает в ней и снова появляется, толстый и весь в ее соках. Вид ее раздвинутых ног и проникновений толкнул его к очередному оргазму, и он заставил себя держать глаза открытыми. Он не хотел ничего пропустить, ни один дюйм ее тела. Ее налившиеся груди с розовыми сосками покачивались, голова была запрокинута, а красивый торс, обнаженный торс изгибался в его руках.
На задворках сознания мелькнула мысль, что... Боги, он не видел ничего красивее.
Этого он хотел от нее.
Именно то, в чем он нуждался.
В следующий раз Никс кончила вместе с ним, и Шакал ощутил ритмичное сжатие мышц по всему члену. Он продолжал. Он не хотел останавливаться, никогда. Она была тем удовольствием, что очищало его так, как это не могла сделать купель, в первый раз за очень долгое время он выбрал кого-то, и мог быть с ней честно и чисто.
Но рано или поздно все закончилось.
Когда он, наконец, застыл, Никс открыла глаза, встречая его взгляд, и Шакал жалел, что не может нарисовать ее, хотя у него не было кистей. Он хотел запомнить это до конца жизни... и он будет помнить. Но, как и все воспоминания, память о ней померкнет, когда она покинет тюрьму, и потому воспоминания должны быть надёжны.
Они будут жить долго после ее ухода. Вечно.
А сейчас, особенно когда она принесла ему этот ценный дар, он сделает все, чтобы Никс целой и неведомой выбралась из тюрьмы. Иначе он не сможет жить.
Как, черт возьми, он обеспечит ее безопасность?
Как, черт возьми, он отпустит ее?
– Все хорошо, – прошептала Никс.
В голове мелькнула тысяча вариантов уклониться. Но он ответил честно.
– Нет, – прохрипел Шакал. – Ничего хорошего.
Сочувствие на ее лице ударило по нему сильнее, чем он мог предвидеть. И одно предательское мгновение Шакал подумывал о том, чтобы раскрыться перед ней. Но нет. Это подвергнет ее риску.
– Прости, – выдохнул он.
– За что?
– Не знаю.
– Тогда не проси прощения.
– Я должен...
Выйти, закончил он мысленно. Но несмотря на внезапный хаос в голове... а, может, благодаря ему... он осознал, что не хочет отстраняться от Никс. Она тем временем пригладила его волосы, успокаивая его. И пока она продолжала смотреть ему в глаза, у него возникло ощущение, что она ничего не ждала от него. Не ждала объяснений, еще секса. Она просто... принимала его.
Шакал накрыл ее рот в поцелуе.
Когда их губы соприкоснулись, он почувствовал себя так, будто они целовались годами, и, что более важно, его голод вспыхнул с новой силой. Он с радостью приветствовал брачный инстинкт. Принял его. Ухватился за него как за драгоценность.
Потому что он и был драгоценным.
Повинуясь инстинктам, он закрыл глаза...
И сразу открыл. Темнота сразу вернула его в сон... грозила сном... и он не стал рисковать.
Лекарством стало лицо Никс. Пришлось разорвать поцелуй, чтобы взглянуть на нее, но когда он повел бёдрами, проникая в ее лоно, Никс охнула... и когда она запрокинула голову... когда прикусила длинным клыком нижнюю губу... этот вид с лихвой компенсировал относительную потерю контакта.
Он наблюдал, как она кончает. Ощутил ее оргазм той частью своего тела, что не покидала Никс. Она словно собрала его по кусочкам, вернула душу, когда-то бывшую важной частью его сущности, но ставшую впоследствии ненужным довеском.
Алхимия, которую она создавала, должна была удивить его. С момента, когда их пути пересеклись, появление Никс все перемешало в нем. И Шакал не думал, что такое произойдёт когда-нибудь.
Он не мог и предположить, что Никс... исцелит его.
И от того она становилась более опасной.
Глава 17
– Уверена, что не хочешь есть?
Когда Шак задал свой вопрос, Никс посмотрела на него. Они оба стояли... оба – полностью одетые.
Так, ладно, он всегда полностью одет. Это Никс пришлось одеваться заново.
Казалось, словно и секса между ними не было. Ну, если не двигаться. Когда она ходила, то внутренняя боль напоминала ей о том, что они разделили. Не то, чтобы ей нужно было напоминание. Она помнила каждый поцелуй. Каждый стон, каждое прикосновение, и все их оргазмы. Когда они, наконец, расслабились, Никс устроилась у Шака на груди, и то время, что она обнимала его, ставило под угрозу ее душевное равновесие. Потом встал вопрос о необходимости освежиться, поэтому она снова оказалась в купели.
После того, как он вручил ей брусок грубого тюремного мыла, Шак скрылся в одном из туннелей.
Когда она тщательно вымыла волосы, едва уловимый запах табака донесся до нее, проникая в густое облако аромата елового мыла. Он курил? Хотя кто еще это мог быть.
Сразу после его ухода Никс ждала, что Шак вернётся и присоединится к ней в тёплой журчащей воде. Но спустя какое-то время у нее возникло ощущение, что он ждал, когда она закончит и оденется, поэтому так она и сделала. Как только Никс оказалась в своих штанах и кофте, мужчина вышел из теней, будто наблюдал за ней.
А потом Шак снова устроился по другую сторону купели, прислонившись к стене и вытянув одну ногу, вторую согнув в колене. Словно в его мыслях ничего между ними и не было... из того что было.
Последовав примеру, Никс вернулась на свое место и хотела уже вывести его на серьёзный разговор. Но беседы – уже для состоящих в отношениях, и алло, она знает его меньше суток. И они в крайне враждебной среде.
По крайней мере, пришло время выдвигаться. Она устала беспокоиться о том, что сотворили с ним, и что его мучило во снах.
И что, черт возьми, случилось, что он оказался здесь?
– Никс? Ты голодна?
Фокусируясь, она покачала головой.
– Нет, я в норме. Не хочешь достать себе еды?
– Я не оставлю тебя...
Они оба повернулись одновременно в одну сторону, к туннелю слева. Судя по запахам, к ним приближались четверо мужчин, но, черт возьми, она ничего не слышала из-за шума воды.
Когда она потянулась к пистолету за поясом, Шак резко сказал:
– Это всего лишь Кейн и остальные.
– Остальные? Их много?
Из теней один за другим вышли мужчины. Она расслабилась, узнав аристократа Кейна и Лукана – того, что с жёлтыми глазами.
Следующий мужчина был выше остальных, с более сухощавым телом, но не менее жёстким. У него были седые волосы с чёрными прядями тут и там, но не потому что он вошёл в пору увядания, и волосы были стянуты в необычную косу. Что было странного в нем – радужки того же цвета, что и волосы. Как результат, зрачки выглядели словно две черные дыры, и по его глазам ничего нельзя было понять. Да, он улыбался... на удивление мило. Но что-то скрывалось за этим фасадом, и потому он пугал.
– Привет! – заявил мужчина, и принял какую-то позу из сёрфинга. Двигая туда-сюда руками между ними, он тараторил: – Вот ты, вот я. И мы здесь все вместе!
Потом он обхватил ее руками, сжимая в объятии, которое на удивление не пугало: в нем не было сексуального подтекста, сам мужчина приятно пах и задержался не больше пары секунд. Когда он отскочил от нее и хлопнул в ладоши, словно все происходящее – игра, и он был готов встретиться с командой противника, обнажив уже удлинившиеся клыки.
– Ну что, ублюдки, возьмемся за дело.
Когда Никс посмотрела на Шака, он закатил глаза.
– Он бывает полезным... редко правда.
– О, блин, прости... Мэйхэм. – Мужчина протянул руку. – Извини, следовало представиться прежде, чем лезть с обнимашками.
Никс пожала протянутую руку.
– Приятно познакомиться.
– Никс, я в курсе. – Когда он широко улыбнулся, она снова внезапно подумала, что не представляет, что скрывается за этим выражением. – Кстати, хорошее имя.
– Тебе говорили, что ты похож на золотистого ретривера? – спросила она. – Внешне, по крайней мере.
– Постоянно.
– Ни разу такого не было, – пробормотал Шак.
Мэйхэм наклонился вбок и понизил голос:
– Я пытаюсь сделать происходящее для нее чуточку комфортней. Прочёл об этом в мотивационной книге.
– Неправда. Ты не умеешь читать, и здесь подобных книг нет. И кстати, она – в тюрьме. О каком комфорте для нее ты говоришь?
– Во-первых: ладно, у меня плохое зрение. Дело не в том, что я неграмотный. Второе: где-то здесь теоретически можно найти книги по саморазвитию. И третье: уступаю тебе во втором аргументе, ведь ее комфорт – это твоя забота, если ты понимаешь, о чем я. А, а?
Никс расплылась в улыбке, хотя Шак выглядел так, словно хотел сравнять парня с полом.
– Шак, расслабься, – сказала она. – Все нормально.
– О, уже перешли на уменьшительно-ласкательные. – Мэйхэм толкнул Шака локтем. – Быстро сближаетесь.
– Клянусь Господом, я сейчас задушу тебя голыми руками.
– Шак, – вмешалась она. – Серьёзно, все в порядке...
Она замолчала, когда почувствовала четвёртого мужчину. Кто бы это ни был, он оставался в тени, за пределами света свечей вокруг купели, но она остро ощущала его габариты. И зло в нем.
Из темноты исходила угроза, прокатываясь по каменному полу подобно чёрному туману, который мог подняться вверх по ногам и телу человека и задушить его призрачными руками. Никс непроизвольно отступила назад… с мыслью, что в отличие от остальных, непонятно как оказавшихся в этой тюрьме, этот мужчина здесь за дело.
За какое именно, конечно, неизвестно. Но он был прирождённым убийцей, наслаждающимся этим.
– Это Апекс, – сказал тихо Шак. – Не обращай на него внимание.
Ну точно. Словно она могла проигнорировать хищника, который выбрался из клетки в зоопарке накануне обеда. И ее подмывало попросить не брать его с ними, но у нее же был пистолет, и каким бы свирепым ни казался мужчина, он ничего не противопоставит пуле в голову.
– Пора. – Шак подошел к свернутой тюремной робе. – Я попрошу надеть это поверх рюкзака.
– Хорошая мысль. – Никс надела рюкзак и затем накинула поверх свободную рубашку цвета грязи. – В какую сторону идем?
– По главному проходу. Ты пойдешь в середине. Не поднимай головы...
– И не смотри в глаза. Ты рассказал мне правила. Но какой план? Что я могу...
– Ты держишься между нами. Мы позаботимся об остальном…
– О чем именно.
– Сбережем твою жизнь.
Нахмурившись, Никс подошла к нему и жестко посмотрела в глаза.
– К твоему сведению, с этим я прекрасно справляюсь сама.
– Это правда, я на себе убедился, – отметил Лукан.
Когда Шак ничего не ответил, она решила, что он пошлёт ее. Или даже оттолкнёт. Но он просто потер глаза.
– Мы проведем тебя через Улей, и мы будем там во время пересменки. У Надзирателя есть личные покои, Стена там же. Эти мужчины помогут нам с тобой попасть туда, и, оказавшись на месте, у нас будут считанные минуты, поэтому тебе придется действовать быстро.
– Здесь проблем не возникнет, – сказала она сухо.
Когда он отвернулся, Никс схватила его за руку. Он повернулся и вырвал руку из ее хватки с непреклонным выражением на лице, словно не хотел проявлять эмоции при посторонних. Или, может, в принципе.
Плевать. Она не станет пузырить любовные сопли в такой ситуации.
– Вот. – Она вложила пистолет стражника ему в руку. – Возьми. У меня есть свой.
***
Когда они покинули купель, Шакал поставил Кейна идти первым, потому что он был менее разговорчивым, менее заметным для стражников. Мэйхэм занял левый фланг, Лукан – правый.
Никс шла между ними.
Шакал замыкал процессию. Держа в руке пистолет, который она ему дала.
И, наконец, тормозным вагоном их небольшого отряда стал Апекс. Мужчина держался от них на расстоянии, это было тактическое преимущество и свойственная ему черта. Он не приближался ни к кому, и можно подумать, что подобные замашки одиночки не совместимы с их коллективной миссией. Но Апекс обожал убивать стражников. Его любимое времяпрепровождение. Он здесь не ради Никс или даже Шакала, перед которым он в долгу.
Нет, он искал кровопролития... и часто находил. Если где-то пропадал охранник, а тело не находили? Велика вероятность, что постарался Апекс, а потом приготовил останки и съел их, чтобы не оставлять улик. Его успех и тишину вокруг этих убийств обеспечивал тюремный кодекс. Какие бы злобные и отпетые уголовники здесь не сидели, они никогда не крысятничали с такой информацией... к тому же, скорее всего, они больше боялись Апекса, чем прихвостней Надзирателя. Что до самого Надзирателя? Замечал ли он попадающих стражников? Учитывая сложный график – наверняка, но он ни разу не обвинил Апекса. Пока, по крайней мере.
Включать этого парня в их план было рискованно. Последнее, что Шакалу нужно, – неуправляемый жестокий псих в их команде. Но в итоге он решил, что ценность жесткого бойца в заварушке стоила риска, и в любом случае, уже поздно менять планы. Апекс уже вышел на охоту.
Когда они осторожно покинули секретный коридор и вышли в туннели тюрьмы, они встретили несколько заключённых на своём пути. Вскоре их стало больше. По дороге в Улей всегда был стабильной поток. С другой стороны, там происходил обмен на черном рынке. Там заключённые снимали кого-то на секс... иногда трахались, не отходя от места. Там они взаимодействовали по разным поводам – ругались, дрались, смеялись и играли в карты. Занимались сексом.
Учитывая, какой работой нагружали многих из них, а также блеклое существование во внерабочие часы, сложно винить это общество проклятых. Но он боялся привлечь внимание... и не только стражи.
К счастью, его часто видели в компании Кейна, Лукана и Мэйхэма. И он хотел верить, что если они будут держаться близко друг к другу, а Никс опустит голову в пол, то никто ничего, абсолютно ничего не заметит.
А с Апексом никто не станет связываться. В этом плане за него можно быть спокойным...
Когда первые нотки знакомой вони достигли ноздрей Шакала, он оценил запах так, как это сделала бы Никс, впервые в жизни. Комбинация пота и земли, секса и телесного разложения слоем грязи осела в синусовых пазухах, ты ощущаешь ее долго после того, как оказываешься вне зоны поражения.
Он хотел взять ее за руку. Просто протянуть руку, прикоснуться к ней, чтобы Никс знала, что он рядом.
Вместо этого Шакал усилил хватку на пистолете.
Шум Улья был еще одним предвестником. Низкочастотный, резонирующий гул только зарождался, и Шакал подумал о том, что сравнение с пчёлами было уместно и в другом смысле. Стража была не глупа. Подобная концентрация заключённых представляла собой осиный улей, что грозился вырваться из-под контроля, и они не рисковали, пресекая всякие волнения.
Но сменам необходимо меняться. Даже Надзиратель не может заставить стражников работать круглые сутки. У Шакала и Никс был крошечный шанс, одномоментный. Он десятилетиями изучал схемы. Он знал, когда этот момент наступит, как долго продлится и куда им нужно идти.
Сосредотачиваясь на женщине перед собой, он подумал о том, что произошло между ними возле купели. Что она дала ему. Ирония, что он оказался в долгу перед ней за то, что требовал с нее изначально. Он поступит честно по отношению к Никс и уважит ее желание узнать о судьбе своей сестры.
А потом вытащит ее отсюда.
Глава 18
Три ночи спустя, ближе к рассвету, Рейдж сидел на кровати в гостевой комнате в доме Джабона, одеяла прикрывали только пах, марлевая повязка, укрывавшая рану на боку, съехала. Изучая края красного круга, опоясывающего хирургический разрез, Рейдж пытался убедить себя, что в любую минуту масштаб инфекции изменится. Станет больше? Меньше? Станет лучше с левого краю? Или чуть хуже – с правого?
Выругавшись, Рейдж накрыл бинтом ужасную вспухшую кожу. Хрень ощущалась как аппендикс, как третья рука, которую он отрастил, а потом вывихнул, и потому она требовала постоянного внимания. Вдобавок к этому бесчеловечному наблюдению за раной, исцеляющейся с черепашьей скоростью, ему приходилось следить, как он сидит, как стоит, как ходит и как спит – чтобы не оскорбить ничьи нежные чувства. Воистину, он постоянно слышал чей-то скулеж, и это утомляло.
Воистину, он чувствовал себя в этом особняке словно в тюрьме, а ключом к камере была его рана. Надзирателем служил Джабон, а его стражей – непрекращающийся поток лебезящих додженов. Хорошее питание и комфорт теряют свою ценность, когда не можешь по собственной воле покинуть это место, и на него постоянно давили стены и неважно, что они были обшиты шёлком и увешаны картинами маслом с пасторальными образами овечек и журчащих рек.
Да, скоро настанет перемена к лучшему... и он уйдет даже наперекор врачебным рекомендациям. Проблема в том, что его ноги были слабы, равновесие ненадежно, и на самом деле он действительно чувствовал себя неважно, хоть и не был при смерти. Нет, он завис в чистилище между сбивающей с ног хворью и относительным здравием, достаточно немощный, чтобы ему ограничили свободу передвижения, но не в бреду и лежа ничком, не осознавая ход времени.
Он бы предпочёл последнее. Для него часы тянулись с черепашьей скоростью, и он до боли осознавал их зловредную лень.
Натянув покрывала обратно на живот, Рейдж, морщась, повернулся на бок и потянулся к масляной лампе на прикроватном столике. Затушив слабый свет, он полностью лёг и обездвижил конечности, чтобы избежать любой претензии со стороны раны. Притворяясь застывшей и едва дышащей статуей, Рейдж пытался не думать о том, что одной ночью, может рано, а может намного позднее, его охватит мертвый паралич, он умрёт, а его душа отправится в Забвение.
Представляя загробную жизнь, Рейдж гадал, не будет ли она такой же. Постоянное лежание без движения, удовлетворение каждой потребности, не нужно будет беспокоиться о будущем, потому что границы вечности невозможно осознать, и, значит, есть только настоящее. В конце концов, временные рамки заставляли смертных думать о таких вещах как судьба и предназначение, и вдруг освобождение от оков времени избавит от беспокойства и тревог, в этом и была цель Забвения, награда за земные страдания. Но после пережитого здесь? Рейдж едва ли видел счастье после своей смерти. Безвременье чертовски утомляет.
Но если бы у него была шеллан...
Ну, если бы он нашёл свою истинную любовь, ту, что зажжет его сердце, а не только чресла, женщину сильную и умную, что будет красить его, тогда перспектива вечности обрела бы другие краски. Кто не пожелает провести вечность со своим любимым?
Но любовь для него аналогична грезам Дариуса о совместном проживании Братства.
Мечты, которые никогда не сбудутся.
Этот благородный мужчина мог построить сотни домов на сотне гор... и Братья никогда не заселят те комнаты. Так и Рейдж не мог представить любовь как чувство более глубокое, чем простое желание секса, но это еще не значит, что ему не светит...
Дверь гостевой комнаты открылась, и столб света, проникший в темноту, ударил ему прямо в звенящую голову.
Выругавшись, Рейдж прикрыл глаза предплечьем.
– Нет, – резко ответил он. – Мне ничего не нужно. Прошу, оставьте меня одного.
Когда доджен не принял отказ от его услуг, Рейдж опустил руку и посмотрел на свет.
– Если мне придется самому закрывать эту дверь, я вам спасибо не скажу за то, что заставили меня встать с кровати.
Последовала пауза. А потом женский голос, юный голос, задал вопрос:
– Вы плохо себя чувствуете?
Когда он узнал, кто это был, а запах подтвердил догадку по голосу, ему захотелось выругаться. Это была незамужняя дочь из благородного рода, та, что пришла со своей мамэн и Джабоном, когда Дариус изучал чертежи будущего особняка.
Та, что высунулась из-за двери гостиной, с интересом разглядывая его.
Та, что садилась возле него за каждой трапезой, на которой он присутствовал.
Воистину, он спускался на, по крайней мере, Первую и Последнюю Трапезы. У него возникла мысль, что небольшая активность ускорит его выздоровление, и до этого момента он считал, что правильно поступает, заставляя себя.
Но у него не было ни сил, ни желания иметь дело с той, что вошла в его комнату.
– Ты ошиблась дверью, – сказал он. – Уходи.
Женщина сделала шаг вперед, свет из-за ее спины очерчивал силуэт ее фигуры так, словно она была одета в некое прозрачное платье.
– Но вы больны.
– Достаточно здоров.
– Возможно, я смогу помочь вам. – Ее голос был мягким. – Возможно... смогу сделать так, что вам станет лучше.
Когда она повернулась, чтобы закрыть дверь... чтобы добиться уединения, которого Рейдж хотел в последнюю очередь... он сел на кровати со стоном. А потом комната снова погрузилась во тьму, и он ощутил, как женщина подошла к нему.
– Нет, – отрезал он, усилием мысли открывая дверь.
Она застыла, когда свет коридора снова накрыл ее.
– Но, господин... вы не находите меня... достойной?
– Как собеседник на ужине, да, определённо. – Он подтянул покрывала к груди, классическая поза добродетели казалось смехотворной на фоне его распутства. – Но не более...
О, Дражайшая Дева в Забвении. Слезы.
Хотя он не видел ее лица, потому что она стояла против света, он прекрасно осознавал ее взбудораженность и обиду: едкий запах ее слез донесся до него вместе с лёгким ароматом ее возбуждения – и он на самом деле не желал ни того, ни другого.
– Прошу простить грубость моей речи, – пробормотал Рейдж. – Но ты молода и красива, и я не тот, кто тебе нужен.
Женщина снова посмотрела на дверь, словно думала о том, чтобы попробовать ещё раз закрыть ее... без сомнений, потому что ей приказали выполнить задачу или не возвращаться в крыло, где поселили ее и ее мамэн. Да, она могла желать его, но ни одна женщина благородного происхождения не придет в мужскую спальню... если только приказ не поступил от старшего члена рода, который видел выгоду в вынужденном браке.
– Дверь останется открытой, – сказал он твёрдо, – а ты вернешься в вашу с мамэн спальню.
– Но... но...
– Возвращайся к своей мамэн. – Рейдж максимально попытался скрыть усталость от того, что приходилось себя сдерживать. – Дело не в тебе, с тобой все в порядке. Но между нами никогда ничего не будет. Никогда. Я предпочитаю опытных и свободных от обязательств женщин. Ты, моя дорогая, не относишься ни к тем, ни к другим.
К слову о закрытии дверей... определённых дверей. Но он должен убедиться, что она поняла, что нет у них будущего.
– Ты заслуживаешь больше, чем я могу тебе дать, – сказал он, усмиряя голос. – Поэтому найди себе хорошего мужчину из благородного рода, хорошо? И держись подальше от таких как я.
В этот момент он не соображал, что говорит ей. Просто хотел выставить за порог.
– Вы – герой. – Она хлюпнула носом и промокнула глаза. – Вы сражаетесь за расу. Оберегаете нас. Кто может быть достойней...
– Я солдат, и я убийца. – И проклят девой Летописецей. – Я не тот, кто тебе нужен. Тебя ждет чудесная жизнь, ты должна с радостью стремиться к ней. Но не здесь.
По коридору мимо прошла фигура и Рейдж свистнул.
Как выяснилось, это был Шакал. Мужчина обернулся и, встав в дверном проёме, пробормотал сухо:
– Что-то подсказывает мне, что данная ситуация не требует зрителей.
Как ты ошибаешься, подумал Рейдж. И не потому что он был эксгибиционистом.
– Эллани уже уходит, – сказал он. – Может, ты окажешь милость и придержишь для нее дверь?
В воздухе повисло напряжение, и девушка склонила голову и шмыгнула носом. Потом прижала свою прозрачную накидку к груди и проскочила мимо мужчины.
– Вот дерьмо, – пробормотал Рейдж. – с нетерпением жду возможности свалить отсюда.
– Боюсь, я не знаю что ответить, – сказал Шакал. – Учитывая, какую возможность вы только что отвергли.
– Это не возможность, это тюрьма, в которой надзирателем является ее честь или, точнее, потеря оной. И не обязательно как-то комментировать... хотя, подожди. Прошу, сделай глубокий вдох.
Мужчина посмотрел вдоль коридора. Потом снова перевел взгляд на кровать. И после долгого вдоха и выдоха, он кивнул.
– Нет свидетельства вашего возбуждения. Если ты это просил меня подтвердить.
– Если возникнет необходимость, тебе придется поделиться этим с остальными.
– Ну разумеется. – Шакал тихо рассмеялся. – Значит, ты не попался на сыр в мышеловке.
– Бедная девушка. Ее бросили в воду, не научив плавать, стараниями ее мамэн.
– Глимера использует свои активы, о чем бы ни шла речь – домах, лошадях или дочерях. Их самая узнаваемая черта наряду с порицанием.
– А ты к ним не принадлежишь? Акцент выдаёт твой статус. Равно как и одежды и приглашение Джабона почтить его дом своим присутствием.
– Этот джентльмен собирает вокруг себя толпы, не так ли? А что до мамэн вашей полуобнаженной гостьи, то она состоит в тесной связи с хозяином дома. Она очень часто посещает этот дом, и одна она не ночует, если вы понимаешь, о чем я.
Рейдж улыбнулся. Он мог проявить уважение, когда кто-то не желал распространяться о себе.
Не то, чтобы подробная скрытность удержала его от вопросов.
– Ты сам часто бываешь здесь, иначе бы не знал об этом.
– Мамэн не могла сдержаться и не сказать мне о том, как часто она здесь бывает. Хотя, кое-кто поведал мне, что ее доля не завидна. Ее хеллрен внезапно почил с миром, оставив за собой карточные долги. Думаю, она хочет использовать дочь в качестве спасательного жилета. Джабон регулярно принимает их в своем доме с расчётом на определённые... знаки внимания, скажем так... со стороны мамэн. Но, думаю, она в нем еще сильно разочаруется. Как бы щедр он ни был с гостевыми комнатами, когда дело доходит до финансов, он жаден как жук.
– Как все сложно.
– Да нет, на самом деле.
Рейдж подумал о дочери.
– Это печально – что... я даже не помню цвета ее волос. Или глаз.
– У нее светлые волосы и глаза. И она весьма привлекательна.
– А. – Рейдж выгнул бровь. – Что сам скажешь? Может, ты сам воспользуется такой возможностью?
– Никогда.
Рейдж просто смотрел на него через комнату, и Шакал снова оглянулся назад на пустой коридор.
– Вас что-то тревожит?
– Нет, ничего. – Рейдж снова улыбнулся. – Но я хочу кое-что заметить.
– Думаю, я рассказал все, что знаю касательно девушки и ее матери.
– Есть два типа людей, предпочитающих скрытность...
– Что ж, продолжу путь в свою комнату...
– Те, кому есть что скрывать и те, кто хочет оставить в тайне то немногое, что у них есть. – Когда мужчина собрался было отвернуться, Рейдж заговорил громче. – Хочу сказать, что не стану судить тебя, к какому бы типу ты не относился.
Шакал замолчал и нахмурился.
– Вы ничего не знаете обо мне.
– Я не так уверен в этом. Я узнал тебя при первой встрече.
– Наши пути никогда не пересекались.
– Откуда-то я тебя знаю, и ты чувствуешь то же самое. Я видел твое лицо, когда ты впервые увидел меня. – Рейдж покачал пальцем. – И что бы ты ни сказал или сделал, это не изменит моего мнения...
– Я родом с Юга. Я родился здесь, но вырос там. Я рассказывал, что отец Джабона помогал мне, когда я осиротел и, конечно, я поддерживал общение с его сыном. Боюсь, на этом все. Ничего интересного.
– Значит, твои родители с Юга. – Когда мужчина закрыл рот, стиснув зубы, Рейдж кивнул ему. – Осторожней, твоя стена таинственности начинает рушиться.
– Я ничего не рассказывал. Ты ничего не знаешь.
– Мой добрый друг, даже если бы ты рассказал абсолютно все, я все равно ничего бы не знал. Ты недооцениваешь мою способность хранить молчание.
– Скорее у меня трудности с твоими вопросами.
Мгновение они смотрели друг на друга. А потом Рейдж не удивился, когда мужчина поклонился и ушёл.
Дверь тихо закрылась за Шакалом, снова погружая комнату во тьму.
Когда Рейдж закрыл глаза, он хотел устроиться удобней на идеально мягкой кровати с идеально мягкими подушками. На улице, по ту сторону плотных штор и внутренних ставней, укрывавших стекла, он слушал активность дневных часов, солнце призвало людей выйти на улицу перед домом. Топот копыт. Скрип повозок. Шум моторизированных средств. Скоро появится много людей.