Когда следует использовать голубой цвет? 2 глава

Этому немало способствовали и местоположение, и вся обстановка храма. Он стоял в густой зеленой роще, где журчали десятки кристально чистых ручьев. Ветер доносил сюда свежий запах моря. Сказочная прелесть природы сливалась в неразде­лимую гармонию с величественной и строгой красотой бело­снежного здания самого храма. В центре его вилось огромное мраморное изваяние Асклепия. Используя настроенность боль­ных на ждущее их здесь исцеление, жрецы искусно внушали им если не полное избавление, то по крайней мере облегчение от страданий.

Древние друиды и альруны приводили себя в особые состо­яния сознания, сосредоточенно прислушиваясь к шуму дере­вьев и журчанию ручьев. Дервиши быстрым кружением на одном месте доводили себя до экстаза, в котором они могли жечь и резать себе тело, не ощущая боли.

Некоторые сектанты-мусульмане в Алжире приводили себя в состояние экстатического транса с помощью беспрерывных криков, громкой музыки, сильнейшего возбуждения, причем у них также развивалась нечувствительность к боли: они могли колоть себя, лизать раскаленное железо, обнаженными ложить­ся на острые сабли и т. п.

Римские писатели (Марциал, Апулей, Плавт) знали о воз­можности усыпления человека прикосновением руки, обычно сопровождавшимся заклинаниями. Плутарх писал, что царь Эпира (319—272 до н. э.) обладал способностью погружать лю­дей в глубокий сон, лишь прикасаясь к ним своей ногой; при этом делалось, по-видимому, и словесное внушение для соот­ветствующей подготовки субъекта. Апулей говорил, что прикос­новением, заклинанием и запахами можно так усыпить челове­ка, что он, освободившись от своей грубой, телесной оболочки, возвращается к чистой, божественной, бессмертной природе; в этом состоянии как бы дремотного забытья человек способен предсказывать будущее, чего не может делать наяву.

В I веке нашей эры, по дошедшему до нас свидетельству, двум больным (слепому и разбитому параличом) якобы во сне явился бог Серапис, который открыл им, что они могут быть излечены императором Веспасианом: слепой прозрит, когда тот помажет ему глаза своей слюной, а парализованный излечится после прикосновения к нему пятки царя. Веспасиан (автор, кстати сказать, изречения «Деньги не пахнут») продемонстри­ровал это на собрании людей, и, как гласит предание, больные выздоровели[3].

Трансовые состояния были известны и древним евреям как такие состояния сознания, в которых человек «спит и не спит, бодрствует и не бодрствует, и хотя отвечает на вопросы, но душой отсутствует». Упоминание о них мы встречаем и в книге Ветхого Завета, а точнее, в первой книге Моисея (Быт. 17, 21): «И навел Господь Бог на человека крепкий сон, и когда он уснул...» Это самое первое упоминание, что крепкий сон, наведенный на Адама (по-еврейски — Тардема), не был естественным.

Вера в исцеление играет важную роль и в христианской религии. Среди многих чудес, о которых повествуется в Еван­гелии, исцеления занимают первое место. В одной только восьмой главе «От Матфея» говорится о нескольких случаях исцеления: слуги сотника благодаря сказанному Иисусом Хрис­том: «Да будет тебе по вере твоей», прокаженного — прикосно­вением руки Иисуса, тещи апостола Петра от горячки, а также о том, как «к Нему привезли многих бесноватых... и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных». Вечером того же дня Христос исцелил еще двух «весьма свирепых» бесноватых, пере­селив из них бесов в стадо свиней.

Евангелия, как и другие тексты Ветхого и Нового Завета, изобилуют примерами, напоминающими некоторые техники эриксонианского гипноза. Самый типичный тому пример — использование метафор в форме притч.

Высокая психологическая культура Киевской Руси, тесно свя­занная с древней историей славян, широко применяла врачевание словом, молитвами и «зельем», которое обычно проводилось, при монастырях. Рациональные приемы народной медицины сущест­вовали наряду с мистическими обрядами (заклинание против «злых духов», «порчи» и пр.) и как справедливо указывают Р. Кавецкий и К. Балицкий, впоследствии во многом вошли в научную медицину (гипноз, внушение, «нашептывание» и пр.).

Если прослеживать ретроспективу, то мы увидим, что сле­дующий этап развития трансовой культуры связан с Европой и охватывает период от средних веков вплоть до нынешнего времени.

В X веке панорама старой Европы украсилась шпилями готических соборов, наиболее гармоничным из которых явля­ется Шартрский собор. В его нефе еще и сейчас можно заметить изображение лабиринта, находящегося в круге диаметром че­тырнадцать метров. В средние века паломники проходили этот извилистый путь на коленях, не переставая при этом молиться. После часа такого продвижения они достигали центра лабирин­та в состоянии транса. Каким чудом наводился этот транс? Современное знание феноменов особых состояний сознания дает этому объяснение. Извилистый лабиринт заставлял веру­ющих часто поворачиваться на девяносто или на сто восемьдесят градусов. Эти повороты изменяли слуховую и зрительную информацию, воспринимаемую паломником. В особой звуко­вой и световой среде собора такие изменения приводили к существенному нейросенсорному возбуждению, которое с тече­нием времени нарастало и подпитывалось запахом благовоний и кинестетическими стимулами, связанными с передвижением на коленях. Это возбуждение завершалось состоянием транса, которое благоприятствовало мистической молитве или экстати­ческому созерцанию.

Видное место в развитии взглядов на особые состояния созна­ния принадлежит знаменитому врачу, уроженцу Швейцарии Теофрасту Бомбасту фон Гогенхайму, более известному под именем Парацельса (1493—1541). В XVI веке он впервые применил тер­мин «магнетизм» (от финикийского magnes: mag — сильный, крепкий человек, naz — то, что течет и передается другому). Эрудит и великий путешественник, Парацельс посвятил себя изучению феноменов, которые могли бы объяснить нашу жизнь и мышле­ние. Ведя бродячий образ жизни, черпая из различных источни­ков, он как бы пропитался различными культурными влияниями. Затем Парацельс осуществил синтетическую работу, основанную на интуитивном подходе, которая в конечном итоге привела к новому представлению о человеке, болезнях и способах борьбы с ними.

Согласно его мировоззрениям, первоматерия есть результат творения Бога. Окружающий мир, природа во всех своих про­явлениях представлялись ему макрокосмосом, а человек в ней рассматривался как микрокосмос. Понимая полную зависи­мость человека от природы, Парацельс рассматривал его во взаимосвязи с нею, считая, что между ними существует тесное единство, полное соответствие и в своей совокупности они представляют одно целое. Он утверждал, что Вселенная напол­нена магнитной силой, способной переходить от звезд к чело­веку, а также от человека к человеку.

Основное внимание Парацельс уделял опыту. Его логичес­кий расчет был прост: раз магнит обладает притягивающим свойством, можно попробовать применить его для лечения — магнит должен вытягивать из человека болезнь. Активным борец против схоластики, он навлек на себя недовольство церкви и только преждевременная смерть спасла его от костра святой инквизиции.

На понимание филогенетических[4] аспектов особых состояний сознания оказал влияние и иезуитский священник А. Кирхер,

описав в 1646 году в своей работе «Ars magna lucis et umbrae», выражаясь его словами, чудесный опыт: связав петуху ноги, он брал его, резко переворачивал и держал так, чтобы взгляд птицы был обращен на линию, проведенную на земле. Петух деревенел и не двигался даже после того, как ему развязывали ноги. Этот опыт животного гипноза, приводящего к полной ригидности, впоследствии имел большой успех. Еще и сегодня в некоторых деревнях опытные крестьяне используют эту технику для того, чтобы успокоить своих разволновавшихся птиц. Мы не станем объяснять здесь этот забавный опыт, изучив нашу книгу, вы сами найдете ему объяснение.

Особый интерес представляют взгляды на многие психоло­гические и физиологические проблемы особых состояний созна­ния философов Киево-Могилянской академии (XVII—XVIII вв.) И. Кононовича-Горбацкого, И. Гизеля, И. Кроковского, И. По­повского и других. Так, например, в 1645 году И. Гизель, трактуя сон и сновидения, говорил: «Сон — это связывание (iigatio) внешних органов чувств и произвольных движений для здоровья и отдыха».

Но самым знаменитым исследователем особых состояний сознания был Франц Антон Месмер. Он родился 23 мая 1734 го­да в Швабии, на берегу озера Констанс. Это был человек необычной судьбы. В шестнадцать лет он занялся теологией, потом философией. Получил звание доктора философии в 1759 году, в возрасте 25 лет. Одновременно с этим Ф. Месмер украдкой интересовался астрологией, алхимией и оккультиз­мом, которые в то время находились под запретом. Отправив­шись в Вену, он приступил к изучению права и медицины и 27 мая 1766 года получил диплом доктора медицины. В его диссертации «О влиянии планет на человеческие организмы» развиваются основные идеи Ф. Парацельса относительно суще­ствования циркулирующего в пространстве флюида, который испускается планетами и влияет на функционирование челове­ческих органов. Его карьера врача изобилует множеством зага­док и анекдотов, которые просто не могут быть помещены в нашем кратком обзоре,

Ф. Месмер начинал свою карьеру с использования магнитов, которыми проводил по телу больного. Но однажды он заметил, что в тех случаях, когда помогает магнит, результат бывает тот же, что и при простом прикосновении одних его рук: паци­ент вдруг погружается в сон и, пробуждаясь, выздоравливает. Ф. Месмер подумал, что в его собственном организме концент­рируется особая невидимая жидкость — благотворный «магне­тический флюид» (от лат. fluidus — разлитой), который может истекать из рук. Поэтому магнетический способ наведения особых состояний сознания был быстро заменен гипнотическими пассами. Они заключались в прикосновениях, то легких, то с нажимом, к определенным частям тела — ко лбу, затылку, плечам, запястьям, основаниям пальцев, тазовой области, бед­рам и лодыжкам. Терпеливая стимуляция этих зон (часто более часа) вызывала конвульсивный криз, обладавший, согласно ф. Месмеру, терапевтическим воздействием.

Обстановка, в которой Ф. Месмер проводил свои сеансы, была тщательно продумана: стены расписаны загадочными узо­рами, окна занавешены темными шторами, шум шагов заглу­шён мягкими коврами. Сам Ф. Месмер принимал больных в расшитом серебром и золотом камзоле, с многочисленными перстнями на руках. Пристально вглядываясь в глаза больных, длинным жезлом он касался их тел, произнося при этом не­сколько внушительно звучащих слов. Мизансцена завершалась водружением бака с несколькими десятками бутылей, напол­ненных магнетизированной водой. Из бака выходили металли­ческие стержни, к которым были привязаны веревки. Пациенты становились вокруг этого сооружения и брались за концы веревок. Ф. Месмер или его ассистенты, совершая работу маг­нетизеров, проходили вокруг них. Таким образом, под звуки камерного оркестра (еще один элемент наведения особого со­стояния сознания) они проводили групповые сеансы.

Для бедных Ф. Месмер «магнетизировал» дерево напротив своего дома. Считалось, что стоит только ступить под сень этого дерева, как могучий магнетический флюид, оставленный в нем Ф. Месмером, проникает в тело и душу страждущего.

Однако бурный успех магнетизера у пациентов вызвал не­приязненное отношение коллег. Многие из них отвернулись от Ф. Месмера: одни, завидуя его все возрастающей славе и богатству, другие потому что считали обычным шарлатаном. Но никто из них не счел нужным проверить практическую ценность метода Ф. Месмера. Тяготясь недоброжелательным отношени­ем коллег, он покидает Вену и в 1778 году переезжает в Париж. Здесь он продолжает лечить больных своим методом и быстро завоевывает огромную популярность.

В 1779 году Ф. Месмер публикует свои «Мемуары об откры­тии животного магнетизма», в течение почти двух веков оказы­вавшие влияние на многих терапевтов. Он основал ассоциацию, так называемую Ложу Гармонии, задачей которой было распро­странение учения о магнетизме. Символично, что на заседаниях этой необычной академии присутствовали Бенджамен Фран­клин и Джордж Вашингтон. По возвращении в Америку они станут инициаторами движения гипнотизеров.

К 1784 году Ф. Месмер достигает зенита популярности, с удвоенной энергией продолжая заниматься лечебной практи­кой. Сотни больных жаждали лечиться у него, и некоторые члены медицинского совета готовы были стать его последова­телями. И все же, несмотря на все усилия, ему не удалось добиться принятия своих идей коллегами и признания магне­тизма наукой. Когда первый последователь Ф. Месмера профес­сор Дэлон, предложил медицинскому факультету исследовать явления «магнетизма», он был обвинен в измене чести и нару­шении сословных правил. Попытка Дэлона продолжить защиту основных положений учения Ф. Месмера о «животном магне­тизме» окончилась тем, что Дэлон был отрешен от должности и лишен звания профессора.

Более того, в августе 1784 года Академия наук затребовала отчет, который был составлен Ж.. С. Байи. В этом отчете магне­тизм безоговорочно осуждался и указывалось, что зрелище кризов опасно, вызывает подражание, и, следовательно, всякое публич­ное лечение, в котором используется магнетизм, может иметь лишь пагубные последствия. Пять дней спустя во втором отчете, написанном по запросу Королевской медицинской академии Л. Жюсье, были сделаны те же выводы. Эти нападки, обескура­живают Ф. Месмера и вынуждают удалиться в свое поместье на берегу Рейна, где он мирно окончит свои дни.

После опубликования отчетов казалось, что магнетизм обре­чен. Но, несмотря на уход учителя, он продолжает развиваться.

Во-первых, к отчету Ж.-С. Байи была приложена конфиден­циальная записка, предназначенная Его Величеству, в которой описывалось смятение чувств у магнетизированных женщин. Это «эротико-чувственное приложение» имело большой успех и подогревало интерес к магнетизму и магнетизерам.

Во-вторых, после смерти Ф. Месмера, умершего в эмиграции почти в полной безвестности, Европу заливает мутная волна мистики, на гребне которой снова всплывает «животный маг­нетизм». Появилась масса чародеев, волшебников, колдунов — одним словом, людей, которые, будто бы обладая умением вызывать добрые и злые силы, спекулируя на невежестве людей, устраивали публичные выступления, где демонстрировали свои удивительные способности творить чудеса. Чаще всего это были типичные трюки ловких фокусников и иллюзионистов, вводив­ших в заблуждение публику. Но нельзя отрицать и того, что среди этих людей находились и такие, которые действительно обладали искусством вводить в особые состояния сознания.

Но вернемся снова к 1784 году. Через несколько месяцев после осуждения Ф. Месмера его верный последователь Арманд де Пюисегюр делает важное открытие, перевернувшее мир магнетиз­ма. Он обнаруживает, что прикасаться к пациенту вовсе не обязательно: криз можно получить, совершая пассы в тридцати сантиметрах от тела. И открывает следующую закономерность: конвульсивные кризы бесполезны, они вызывают у большинства

пациентов состояние глубокого сна, называемое сомнамбулиз­мом. Находясь в этом особом состоянии, его пациенты станови­лись ясновидящими и осмысленно давали заключения о своих болезнях или заболеваниях других людей. Наиболее известным его пациентом стал Виктор, молодой необразованный крестьянин, изъяснявшийся довольно скудным и грубым языком; в сомнам­булическом состоянии Виктор становился красноречив, говорил на изысканном французском и ставил медицинские диагнозы, поражавшие врачей своей точностью.

Де Пюисегюр посвятил остаток своих дней развитию магне­тизма, который поставил на службу согражданам. Чтобы полу­чить возможность лечить как можно больше людей, он в своих владениях в Безанси намагнетизировал ясень. Если вы когда-нибудь окажетесь в Суассоне, загляните в Безанси. Вам покажут обугленные остатки ясеня де Пюисегюра и расскажут, что когда-то сотни крестьян, пришедших со всей округи, сидели вокруг этого дерева, держась за веревки, привязанные к ветвям. Таким образом, они лечились от болезней.

Безанси посетили два человека, о которых мы вам еще поведаем: швейцарец по имени Ж. Лафонтен и португальский священник, аббат Ж. Фариа.

Последний был самым загадочным и интересным персона­жем в истории трансовых учений. По всей вероятности, чита­тель даже не подозревает, что с детства знаком с жизнью и судьбой аббата Ж. Фариа, хотя его работы в области гипноза знает далеко не каждый психотерапевт. Итак, вспомним аббата Ж. Фариа, узника замка Иф, о трагической судьбе которого повествует А. Дюма в знаменитом романе «Граф Монте-Крис-то». Аббат Ж. Фариа — реальное историческое лицо. Дюма лишь назвал его итальянским прелатом. Родина аббата — Индия, точнее, Гоа. В столице Гоа Панаджи, возле старинного дворца стоит необычный памятник — бронзовая фигура священника в сутане с распростертыми над больной женщиной руками. Это памятник аббату Ж. Фариа.

Фариа можно считать предшественником эстрадных гипно­тизеров, которые и в наши дни пользуются его техникой наве­дения. Визит в Безанси принес ему откровение: магнетизма не существует. Пассы, кризы, флюиды — все это иллюзия. Он излагает свои взгляды в научном труде «О причине ясного сна», вышедшем в свет в 1813 году. «Я не могу понять, почему люди настолько странны, что ищут причину в баке, во внешней воле, в магнетическом флюиде, в животном тепле и в тысяче других смешных диковинках такого же рода, тогда как этот тип сна присущ всей человеческой природе и проявляется в мечтах, а также у всех людей, которые поднимаются, ходят или говорят во сне», — пишет он.

Для Фариа транс был результатом воздействия двух факто­ров: очарованности субъекта гипнотизером и исходящей от него силы убежденности. Обычно аббат располагался напротив свое­го пациента, смотрел ему прямо в глаза и твердо приказывал спать, при этом сильно нажимая пациенту на плечи, чтобы заставить сесть на удобное сиденье. Если этого оказывалось недостаточно, он возносил распятие, на которое пациент дол­жен был смотреть не отрываясь, вплоть до наступления транса.

Аббат Ж. Фариа открыл платные курсы, на которых усыплял тщательно отобранных субъектов, своих «сообщников», кото­рые затем иллюстрировали чудеса в форме зрительных, вкусо­вых или слуховых галлюцинаций. Таким образом, он обучил первую группу эстрадных гипнотизеров. Среди них был некто Донато, о роли которого в истории особых состояний сознания мы скажем чуть позже.

В 1813 году была опубликована одна из самых значительных работ по проблеме магнетизма «Критическая история животно­го магнетизма». Ее автор, Ж. Делес, библиотекарь музея, был страстно увлечен этим предметом. В течение многих лет он изучал все выходившие в свет работы по магнетизму и применял полученные знания на практике. Ж. Делес быстро ассимилиро­вал эти знания и на основе своего энциклопедического труда сделал выводы, подтвержденные собственной практикой. В на­ведениях Ж. Делес использовал пассы, считая, что сомнамбулы обладают необычными способностями. Особенно он настаивал на различении естественного сна и сомнамбулизма. Послушаем его: «До сего дня никто не наблюдал ни одной сомнамбулы, которая, проснувшись, помнила бы то, что переживала в состо­янии сомнамбулизма. Мысли, возникающие в то время, когда человек спит, и о которых он затем помнит, — всего лишь сны. Становится понятным, почему некоторые врачи античности утверждали, что во сне душа более просвещена и предчувствует болезни, угрожающие телу. Просто они наблюдали сомнамбу­лизм и не отличали его от обычного сна».

Через шесть лет, в 1819 году, Манторель, дантист, начал удалять зубы и совершать другие болезненные манипуляции на пациентах, магнетизированных бароном дю Поте. Жан де Сен-вой, барон дю Поте — важный персонаж в истории транса. Ученик аббата Ж. Фариа и конкурент А. де Пюисегюра, он применял магнетические пассы. Не будучи врачом, барон поль­зовался модой на магнетизм, чтобы практиковать свое искусст­во в крупных парижских больницах. Его приглашали к себе знаменитые профессора — Ф. Рустан и Жорже (больница Сальпетриер), Рекамье и Гьюссон (больница Отель-Дье). Им сдела­ны десятки хирургических операций, в том числе и одна ампу­тация нижней конечности.

В 1825 году П. Фуассак, свежеиспеченный врач, объявил, что его сомнамбулы могут ставить диагнозы, достойные Гиппокра­та Интерес к «животному магнетизму» все более возрастал, и для его исследования снова была назначена комиссия от Па­рижской медицинской академии. В течение шести лет она изучала этот вопрос и наконец представила рапорт Гюссона; подтверждающий на этот раз пользу магнетизма.

Признавая реальность сомнамбулизма, Гюссон показывал, что пассы и прикосновения все же не являются необходимыми средствами достижения этого состояния: очень часто бывает достаточно фиксации внимания и внушения. Он описал в своем отчете множество хирургических операций, осуществленных на магнетизированных пациентах, и подтвердил также существо­вание множества паранормальных феноменов, таких, как чте­ние с закрытыми глазами, диагностика на расстоянии и пр. Комиссия пришла к выводу, что Парижская медицинская ака­демия должна поощрять врачей к изучению этой недостаточно исследованной проблемы, однако академия так и не решилась опубликовать доклад.

Несмотря на колебания академиков, выводы комиссии все­лили надежду в сердца сторонников магнетизма. В течение семи лет они с удвоенной энергией открыто практиковали в больни­цах и других официальных медицинских учреждениях.

Увлечение магнетизмом приобрело такие масштабы, что в 1837 году профессор Берна вновь возбудил вопрос о целесооб­разности применения в лечебных целях этого загадочного ме­тода. Он просил Академию наук удостовериться в способности сомнамбул видеть без помощи глаз.

17 июля 1837 года ее официальный представитель П. Дюбуа, удостоверившись в неспособности испытуемых прочитать книгу, помещенную в коробку, заключает: «Магнетизм и сомнамбулизм не основываются ни на какой реальности». Медицинская акаде­мия и Академия наук отказывались отныне рассматривать пред­ложения, связанные с этими ложными феноменами. Использова­ние методов, основанных на магнетизме, было запрещено во всех медицинских учреждениях. Таким образом, отчет П. Дюбуа, безо­говорочно осудивший магнетизм, перечеркнул выводы отчета Гюссона.

В 1840 году «животный магнетизм» был навсегда исключен из программы занятий Академии. На этот раз опубликовали официальное решение, чем нанесли почти смертельный удар по «животному магнетизму». С этих пор насмешливое и отрица­тельное отношение к нему считалось чуть ли необходимым условием соблюдения ученого достоинства.

Дю Поте оказался повержен. Двери парижских больниц перед ним закрылись. Он уезжает в Лондон и проводит там ряд выступлений, на которых присутствует Джордж Эллиотсон, президент Королевского лондонского медицинского и хирургического об­щества. Убежденный увиденным, Дж. Эллиотсон решает ввести магнетизм как терапевтический метод в своей больнице. Однако Королевская медицинская академия запрещает ему это. Эллиотсону приходится подать в отставку. Он организует месмеровскую больницу, в которой лечит больных с помощью магнетизма и издает журнал «Зоист», где пропагандирует свою технику. Пройдет время, и чтение этого журнала изменит жизнь молодого хирурга из Калькутты, доктора Джеймса Эсдейла. Но прежде чем отпра­виться в Индию, обратим наши взоры на Шотландию, где проис­ходили важные для нашего повествования события.

Среди визитеров Безанси, как мы уже отмечали, был некто по имени Ж. Лафонтен. Двадцать лет спустя он стал знамени­тым магнетизером, выступавшим во всех крупных городах Ев­ропы. После сеансов в Риме, на которых присутствовал сам папа, он отправился в Англию, где потряс всех, загипнотизиро­вав льва в лондонском зоопарке. Затем он прибыл в Шотлан­дию, в Эдинбург. Слухи о необычных сеансах заинтересовали городского врача Джеймса Бреда, решившего присутствовать на первом представлении, чтобы разоблачить мошенника. Бред был особенно удивлен тем, что испытуемый, несмотря на все усилия, не мог открыть глаза. Лишь на третьем представлении он понял механизм этого феномена. По его мнению, не магне­тизм и не пассы вызывали сомнамбулический криз — он являлся результатом фиксации внимания подопытного на ка­ком-либо предмете[5]. Бред пишет: «Неподвижность взгляда, парализуя нервные центры глаз и подчиненные им центры и нарушая тем самым равновесие нервной системы, дает в конеч­ном итоге этот феномен».

Решив проверить свои догадки на практике, он проводит первый сеанс магнетизма на семейном вечере. Почти уверен­ный в своей правоте, в том, что магнетизм является следствием постепенного воздействия на нервную систему, утомляя органы чувств, Бред усыпляет своего друга, фиксируя его взгляд на одном предмете. В течение последующих месяцев, поступая таким же образом, то есть, фиксируя взгляд человека на обык­новенных предметах, например горлышке бутылки, он погру­жал в особые состояния сознания сначала родных, друзей, знакомых, слуг –– всех, кто только соглашался, а потом стал принимать пациентов. Забросив хирургию он всецело отдается изучению и практическому применению этого нового явления.

Дж. Бред доказал, что нет никакой разницы между тем «состоянием особого сна», который вызывал он, и таинствен­ным магнетизмом, ибо это суть одного и того же явления. В поисках объяснения явлений особых состояний сознания Бред отбрасывал всяческую мистику, в том числе и предполо­жение о существовании каких-то особых магических сил, под­властных будто бы одним магнетизерам. Кроме того, он считал, что пассы, применяемые ими, не совсем удачный прием, так как они рассеивают внимание магнетизируемого. Этим и объ­ясняется то, что магнетизеры далеко не всегда добиваются успеха на своих сеансах. По мнению Дж. Бреда, метод фиксации взгляда на неподвижном предмете более целесообразен и по­зволяет добиться гораздо большего эффекта.

Но Бред тщетно старался опубликовать свое открытие в медицинских журналах — ему всюду отказывали. Тогда он решил выпустить книгу, в которой описывает свой метод, отличный от магнетизма. Поскольку метод был иным, требова­лось найти ему другое название. Как и все ученые его времени, Дж. Бред получил классическое образование и превосходно знал греческий язык и греческую мифологию. Используя язык Го­мера, он дал своему методу имя «гипнотизм» (от греч. hypnos — сон). Это событие, внешне безобидное, будет иметь два важных последствия.

Первое, связанное с мифологическим контекстом, все еще оказывает влияние на нашу практику. К. Халл в своей книге «Гипноз и внушаемость» объясняет: Гипнос — сын Ночи и Морфея, бога сновидений. Он живет вместе со своим братом Танатосом, смертью, в подземном мире. Гипнос — приветливый и сострадающий, утешает и облегчает души умерших. Злобный Танатос не дает этим душам никакого отдыха и мучает их. В коллективном бессознательном на приветливом образе Гипноса всегда будет лежать отблеск тревожащего присутствия его брата Танатоса. И действительно, не встречаемся ли мы с этой тревогой у наших пациентов, когда говорим о гипнозе?

Второе последствие — изгнанный из практики больниц в окно после доклада П. Дюбуа, магнетизм вошел в их широко распахнутые двери под именем гипнотизма.

Все более увлекаясь гипнозом, Дж. Бред убеждается в огромной его ценности как метода лечения целого ряда заболеваний, свя­занных с расстройством нервной системы, особенно функцио­нальных параличей истерического происхождения. Он также за­мечает, что восприимчивость людей к гипнозу неодинакова, что его глубина может меняться, сопровождаясь изменениями физио­логических функций организма. Кроме того, он обнаружил, что загипнотизированного можно лечить словом, внушая ему мысль о выздоровлении, и проверил открытие на своем окружении,

а затем и на многочисленных пациентах. Он просил их фиксиро­вать внимание на блестящем предмете, расположенном в несколь­ких сантиметрах от глаз, и заранее описывал ощущения, которые те будут испытывать. Через несколько минут испытуемые впадали в состояние глубокого сна.

Дж. Бред доказал ложность представлений Ф. Месмера и его последователей о сверхъестественной «Магнетизирующей» силе. Не случайно на него с ожесточением набросилась церковь. Духовные пастыри быстро разгадали, какую опасность пред­ставляют публичные выступления хирурга-гипнотизера, обнаружившего земную, материальную сущность гипноза. Служите­ли церкви издали текст проповеди, в которой Бред обвинялся во всех смертных грехах, а его опыты объявлялись святотатст­вом. Не заслужил Дж. Бред признания и у своих коллег: сомневаясь в достоверности его научных исканий, не понимая его исследовательской страсти, стремления научно обосновать явления гипноза, они причисляли его к месмеристам, обвиняли в шарлатанстве. Но ничто не могло остановить смелого естест­воиспытателя, он писал статьи, доклады, спорил, проводил показательные сеансы гипноза. В ответ на выпады клерикалов Дж. Бред пишет хлесткий памфлет, в котором на принципах честного научного спора убедительно доказывает свою правоту и несостоятельность выдвинутых против него обвинений.

Но только единицы поддерживали его начинания. Среди них был английский хирург и психолог Герберт Майо. На конфе­ренции врачей в Лондоне в 1842 году он заявил, что метод Дж. Бреда является самым лучшим, быстрым и верным для погружения нервной системы в такое состояние, которое можно с успехом использовать для лечения больных. И все же труды подвижника науки Дж. Бреда остались незамеченными в Евро­пе, в том числе и на его родине, в Англии; главный труд его жизни «Нейрогипнология» вышел в свет только после смерти автора.

Дж. Бред определял гипноз как «нервный сон или то свое­образное состояние нервной системы, которое может быть вызвано продолжительным сосредоточением и напряжением чувствительного взора, в особенности на предмете раздражаю­щего свойства». По его мнению, на субъекта в состоянии гипноза можно воздействовать тремя способами: посредством мускульного чувства, давлением на кожу (френогипнология) и с помощью слов; все эти воздействия Дж. Бред назвал внуше­нием.