Когда следует использовать голубой цвет? 6 глава

А. Добрович отдает предпочтение ролям Покровителя и Авторитета: здесь достаточно убежденности и некоторого артис­тизма. Если проанализировать предложенную выше классифи­кацию суггестивных ролей, становится ясно, что в каждом конкретном случае мы имеем дело с модификацией ключевой роли — роли Божества.

А. Тхостов (1993) попробовал заменить термин «особая со­циально-психологическая роль» термином «миф», понимаемым прежде всего как «развернутое магическое имя» (А. Ф. Лосев, 1992). С этих позиций он призывает «изучать, вычитывать и расшифровывать скрытые мифы. Это поможет не утрачивать связи с реальностью, имея в виду основополагающую ограни­ченность мифического сознания, и использовать полученные знания в терапевтической практике, корригируя вредные и создавая необходимые мифологии. Это требует тщательного изучения принципов мифологизации болезни, так как навя­занные, не вписанные в общую систему медицинские требова­ния плохо приживаются на чужой почве. Лечение, лишенное адекватного мифа, в значительной степени утрачивает свою субъективную эффективность, тогда как самые абсурдные и вздорные рекомендации, включенные в миф, сохраняют свою притягательность, несмотря на объективно наносимый ими вред»[33]. Далее мы еще будем обращаться к этой теме.

Итак, если обобщить средства, которыми, по А Добровичу, создается «особая социально-психологическая роль», а по А. Тхостову «миф», получается следующий набор:

1) общее выражение лица;

2) глазо-двигательные реакции (выражение глаз);

3) поза;

4) жесты;

5) голос;

6) принадлежность к «богам», к «чуду»;

7) эзотерическое, тайное знание;

8) особое поведение;

9) специальная одежда;

10) использование латыни — языка посвященных. Американский исследователь Р. Барбер (1961) в своих иссле­дованиях шел по пути, намеченному еще И. Бернгеймом. Он пытался доказать, как и глава нансийской школы, что все феномены, названные гипнотическими, а именно изменение под гипнозом различных физиологических функций (сенсор­ных, кровообращения, желудочно-кишечных и др.), можно посредством внушения получить у предрасположенных субъек­тов в достоянии бодрствования. Работы Р. Барбера представля­ют несомненный интерес, так как показывают, что и в состоя­нии бодрствования для возникновения психофизиологических реакций имеет значение фактор взаимоотношений, однако вы­зывает удивление, что сторонники точки зрения И. Бернгейма продолжают использовать гипнотические приемы, чтобы до­биться феноменов, для получения которых по логике вещей достаточно было бы внушения наяву.

Помимо влияния И. Бернгейма, некоторые исследователи, работавшие над теорией гипноза, испытывали также влияние П. Жане. Они исходили из понятия «диссоциации сознания», суть которой, напомним вкратце, заключается в том, что какие-то течения сознания могут «отделяться» и брать на себя «авто­матическую» активность. Крайняя степень диссоциации созна­ния выражается раздвоением личности или появлением так называемых множественных личностей. Подобная диссоциация возникает в состоянии спонтанного сомнамбулизма или вне его. В литературе описано много примеров такой диссоциации. Этот механизм объясняет провоцированный сомнамбулизм; прочие гипнотические феномены можно рассматривать как проявле­ния неполной диссоциации.

Работы П. Жане оказали влияние на многих американских авторов, среди которых отметим Мак-Дугала (1926) и Мортон-Принца (1925).

В механизме диссоциации психики важную роль играет бессо­знательное. Но, показав всю важность бессознательного, П. Жане не интерпретировал его динамически, не подчеркнул его импера­тивности. Этот шаг был сделан 3. Фрейдом, и мы увидим далее влияние его идей на развитие теории особых состояний сознания.

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ

Психоаналитические теории гипноза вначале были скон­центрированы на проблеме удовлетворения инстинктивных[34] желаний индивидуума, поэтому исходным принципом сторон­ников этого подхода служило положение, что любая ситуация, связанная с особыми состояниями сознания, создается с помо­щью особого рода переноса (трансфера)[35].

3. Фрейд изложил свои взгляды на особые состояния созна­ния (на гипноз) в 1921 году в работе «Психология масс и анализ человеческого Я». По его утверждению, гипнотические взаимо­отношения имеют эротическую основу: «Гипнотические отно­шения заключаются в неограниченном любовном самоотрече­нии, за исключением полового удовлетворения». Но состояние влюбленности, лишенное прямой сексуальной направленности, пока не поддается какому-либо разумному объяснению, и во многих отношениях гипноз еще трудно понять, он продолжает сохранять свой мистический характер. Автор настаивает и на значении подчинения в гипнотических отношениях. Гипноти­зер замещает идеал Я (Сверх-Я)[36] субъекта, он играет роль всемогущего отца первобытного сообщества.

Согласно Ш. Ференци (1909), ученику Фрейда, в гипнозе возможна реактивация Эдипова комплекса[37] с его любовью и страхом; отсюда два типа гипноза: «материнский», основанный на любви, и «отцовский», базирующийся на страхе. Кроме того, он высказывал мнение, что большая часть поведения человека мотивируется так называемым «инстинктом материнской рег­рессии»[38] — желанием вернуться в материнское лоно. Развивая в книге «Море» («Таласса») идею Фрейда об «океаническом чувстве» и опираясь на тот факт, что до рождения индивид окружен материнскими водами и находится в безопасности и комфорте, которых у него никогда не будет, он связывал рег­рессию к положению в матке с ностальгией по околоплодным водам: По его мнению, сон, гипноз, фантазия, медитация — все это возвращение к утраченным истокам.

Подобных воззрений придерживался и другой ученик Фрей­да — Отто Ранк (впоследствии Н. Фодор). Он указывал на первичность и значимость психотравмы рождения (когда каж­дый из нас находится во власти мучительных страданий и тревоги) и считал, что причина психологических проблем (в том числе и сексуальных) лежит именно там. По его мнению, особые состояния сознания — это один из возможных путей сознательной интеграции переживания родов.

П. Шильдер (1922) также подчеркивает сексуальный харак­тер отношений между гипнотизером и гипнотизируемым и настаивает на отождествлении пациента и врача (на основании своих экспериментов М. Гилл и Г. Бренман считают, что эротические фантазмы возникают во время гипнотической ин­дукции чаще, чем при других психотерапевтических процеду­рах). Приписывая врачу магическое всемогущество, больной реализует свои собственные инфантильные фантазмы[39]. Вместе с тем П. Шильдер был первым психоаналитиком, привлекшим внимание к физиологическим, телесным факторам и показав­шим значение их связи с факторами психологическими. Таким образом, он открыл плодотворный путь, который должен был привести к обновлению теорий особых состояний сознания.

Э. Джонс (1923) рассматривает проблему в аспекте нарциссиз­ма[40] и структуры Сверх-Я. Нарциссизм — существенный компо­нент ауто- и гетеровнушения; и в гипнозе, как, впрочем, и в любом другом особом состоянии сознания, по данным автора, происхо­дит регрессия к аутоэротической[41] стадии развития либидо[42].

О. Фенихель (1953) более подробно анализирует сексуальные позиции пациента и утверждает, что они направлены на удов­летворение инфантильных прегенитальных влечений пассивно-рецессивного типа[43]. При этом важно помнить, что человеческий «выбор объекта» может иметь два вида: по типу «опоры» (объект выбирают по образу исходного отношения к родителям, в основе которого лежит стремление к заботе и поддержке) и по «нарци ста чес кому» типу (объект выбирается по образцу собст­венной личности, которую любят больше,, чем какой-либо внешний объект).

В 50-е годы гипноз анализируется психоаналитиками пре­имущественно в плане Эго-психологии[44]. Г. Бренман (1952), а также М. Гилл и Р. Найт подчеркивают значение изучения психологии Я для понимания сущности гипноза. Они экспери­ментально изучали «колебания глубины гипноза» и их отноше­ние к состоянию Я. Работы этих авторов вскрыли сложность феномена транса — феномена, который не может оцениваться только в плане большей или меньшей глубины.

Действительно, мы не располагаем никаким способом изме­рения глубины транса. Наиболее точный критерий — это вы­сказывания пациента о своих переживаниях в особом состоянии сознания, конечно, при условии, что он достаточно умен и спо­собен к самоанализу.

Исследования Г. Бренмана, М. Гилла и Р. Найта основаны на анализе высказываний пациентов. Суммировав ряд наблю­дений во время сеансов, на которых отмечались колебания глубины транса, авторы предложили проверить их людям, хо­рошо знавшим биографию больных. Учитывая контекст гипно­тического сеанса, эти люди могли даже предугадать, наблюда­лись ли у данного пациента колебания глубины транса и в каком направлении они происходили. Авторы пришли к заключению, что углубление или ослабление транса может быть проявлением механизма защиты. Глубина транса меняется при нарушении равновесия импульс — защита. Так, изменение глубины транса может следовать за появлением агрессивной эмоции по отно­шению к гипнотизеру. Пациент впадает в более глубокий транс не столько для получения инфантильного сексуального возна­граждения, сколько для того, чтобы скрыть свою агрессивность путем преувеличения своей покорности. Углубление или ослаб­ление транса служит то сексуальному вознаграждению, то за­щите против агрессивных импульсов.

Итак, психоаналитическая теория переноса позволяет еще полнее проанализировать отношения между гипнотизером и гипнотизируемым. Однако эта теория не дает исчерпывающего объяснения, поскольку перенос имеет место при всех способах психотерапии и не является спецификой гипнотических отно­шений.

И. Макал пин (1950) показала, что гипнотизация обусловли­вает мгновенное развитие трансферентных отношений, анало­гичных тем, которые устанавливаются в процессе психоанализа, однако в последнем случае они развиваются постепенно. Меха­низм создания переноса, по мнению автора, идентичен при обоих способах психотерапии: пациент оказывается в инфан­тильной ситуации, к которой он приспосабливается посредст­вом регрессии.

Добавим от себя, что в гипнотических отношениях перенос обычно управляется вознаграждением: гипнотизер одаривает своими словами, внушение принимается как подкрепление, как

хорошая пища.

К. Фишер (1953) пишет по этому поводу: «Внушения при­нимаются или отвергаются в зависимости от степени тревоги или вознаграждения, обусловленных фантазмами поглощения или отвержения; иначе говоря, внушение принимается, если оно бессознательно ассимилируется с принятием хорошей пи-Щи, хорошего объекта, и отвергается, если оно приобретает значение «плохого объекта»[45]. С этой точки зрения, про субъек­та, загипнотизированного словесным внушением, можно ска­зать, что он как бы включил в свой организм «хороший» объект. Автор добавляет, что динамика влечений, подобная той, какая имеет место в процессе внушения, развертывается и в ходе психоанализа; она играет роль и в обычных человеческих взаи­моотношениях.

В процессе проведения психоанализа терапевт вначале пас­сивен, он ничего не предпринимает, безмолвствует. Перенос при этом развивается в атмосфере некой фрустрации. Конечно, различие процедур не всегда так ясно выражено, и переживания пациента, подвергающегося гипнозу или проходящего курс психоанализа, могут быть сходными.

Вопрос о такого рода разочаровании в начале курса психоана­лиза был вновь поставлен С. Наштом (1962). Автор считает необходимым строгий нейтралитет врача. Перенос в этих условиях возникает и развивается с трудом, однако глубоко бессознательное отношение психоаналитика, основанное на доброжелательности, «внимательной открытости», чуткости и уступчивости, способст­вует вовлечению больного в процесс лечения. Даже во время молчания психоаналитика пациент должен чувствовать его посто­янное внимание, которое воспринимается как помощь. С. Нашт идет дальше, считая, что бессловесное общение является наиболее значимым и что «речь, во всяком случае в начале лечения, утверждает и усиливает отчуждение, отрыв пациента от врача, что... порождает страх». Австралийский исследователь А. Мере (1960) полагает, что в гипнозе словесное общение в какой-то мере тормозит пациента; он описывает технику бессловесного гипно­тизирования, при которой эффект достигается благодаря особой атмосфере.

Таким образом, роль речи или молчания в терапевтических отношениях по-разному оценивается различными авторами. Несомненно, что значение этих факторов различно в зависи­мости от стадии развития лечебного процесса.

Важным шагом на пути к пониманию роли переноса в гипнотических отношениях стал выход в свет (в American Jour­nal of Psychiatry) в 1944 году статьи Л. Кьюби и С. Марголина «Процесс гипнотизма и природа гипнотического состояния». После плодотворных исследований П. Шильдера эта статья явилась первой смелой попыткой сформулировать с психоана­литических позиций теорию гипноза в частности и особых состояний сознания вообще с учетом как психологических, так и физиологических факторов.

Авторы много экспериментировали с гипнозом и сделали следующее заключение: «Наука постепенно пришла к призна­нию существования гипнотизма, но мы до сих пор еще не имеем удовлетворительного ему объяснения. Одной из причин этого является то, что мы до сих пор не осознали необходимости описывать и объяснять два совершенно разных феномена, а именно: гипнотическое внушение и гипнотическое состояние.

Они различны как в психологическом, так и в физиологическом плане».

Это различие отчетливо выявляется в отношении переноса. Л. Кьюби и С. Марголин установили, что перенос не является обязательным условием для индукции гипноза, его можно до­стичь посредством чисто физических манипуляций.

Кроме того, авторы отмечают, что перенос, когда он происхо­дит в стадии индукции, не обязательно служит причиной после­дующего особого состояния сознания. В то же время очевидно, что гипнотическое состояние со всеми присущими данному субъ­екту психологическими особенностями может быть вызвано сенсомоторными манипуляциями.

Опираясь на эти данные, Л. Кюби и С. Марголин попыта­лись достичь синтеза психоаналитической и павловской теории гипноза. Они полагали, что в процессе индукции происходит постепенное вытеснение всех стимулов, не исходящих от гип­нотизера. Это понимается как возникновение очага концен­трированного кортикального возбуждения, окруженного зоной торможения. В психологическом плане авторы понимают этот процесс как отождествление Я и внешнего мира, представляе­мого гипнотизером, с которым субъект в конце концов совме­щается. Последний регрессирует в состояние, напоминающее состояние грудного ребенка, гипнотизер же играет роль роди­телей.

Не менее важное значение имеет и работа психоаналитиков М. Гилла и Г. Бренмана (1959). В использованные ими новые понятия Эго-психологии авторы попытались включить некото­рые данные экспериментальной психологии и даже физиоло­гии. Авторы отмечают, что до сих пор психоаналитические объяснения гипноза вращались вокруг мазохизма¹ (отношения гипнотизируемого и гипнотизера рассматривались как отноше­ния мазохистского типа) и переноса (активация Эдипова ком­плекса). Таким образом, речь шла только об инстинктивных силах.

Как мы уже отмечали, «сенсомоторная», телесная сторона гипноза не принималась во внимание психоаналитиками, за ис­ключением П. Шильдера и А. Коде (1926), Л. Кьюби и С. Марго­лина (1944); она оставалась областью психологов-эксперимента­торов.

Однако со временем пропасть, разделявшая психологов-экс­периментаторов и психоаналитиков, стала уменьшаться: психо­логи начали учитывать бессознательные мотивации, а психо­аналитики — склоняться к признанию роли сенсомоторных

Мазохизм — сексуальные отношения, при которых удовлетворение свя­зано со страданием и унижением субъекта.

феноменов. М. Гилл и Г. Бренман, исходя из работ Л. Кьюби и С. Марголина, в которых они видели неуклонную попытку соединить психологические и физиологические феномены, и • вдохновляемые идеями Г. Гартмана о функциональных систе-■ мах Я (ego apparatuses) и их первичной автономии, стали изу­чать сенсомоторную проблему в гипнозе. Кроме того, работы Э. Криса о регрессе для удовлетворения Я позволили рассмат­ривать гипноз как регрессию такого же типа.

Вместе с тем на М. Гилла и Г. Бренмана оказали большое влияние работы школы Д. Хебба (1954) в Монреале о сенсорной депривации. То же понятие получило название «сенсорная изоляция», или «афферентная изоляция» (Л. Кьюби). Во всех случаях речь идет о психических изменениях, возникающих вследствие лишения индивидуума сенсорной информации пу­тем заключения его в кубическую клетку (У. Бекстон, 1954) или в ванну с водой в респираторной маске (Дж. Лилли, 1956). В этих условиях через некоторое время проявляются регрессив­ные феномены, иногда сопровождаемые серьезными психичес­кими расстройствами (галлюцинациями, депрессивными состо­яниями¹, бредом и др.).

М. Гилл и Г. Бренман считают, что в особые состояния сознания заключены два фактора регрессии: отношение и мо­тивировка (перенос) и физический (сенсорная депривация). Этот последний состоит, как ранее отмечали Л. Кьюби и С. Марголин, в ограничении контакта субъекта с внешним миром стимулами, исходящими от гипнотизера. Таким образом, в гипнозе сосуществуют два процесса, то есть гипнотизер провоцирует регрессию двумя механизмами — действием на инфантильные импульсы и уменьшением сенсорного поля и поля генерации идей. Следовательно, гипноз для этих авторов явля­ется «неким регрессивным процессом, который может быть включен посредством снижения активности генерации идей и сенсомоторной активности или посредством установления архаических отношений с гипнотизером». Авторы добавляют далее: «Если регрессивный процесс пущен в ход одним из этих двух факторов, то появляются характерные феномены другого фактора». На практике гипнотизер использует одновременно оба фактора. Что касается собственно гипнотического состоя­ния, авторы определяют его как индуцированную психологи­ческую регрессию, которая" на основе межличностных отноше-

¹ Депрессия — синдром, встречающийся в структуре многих нервно-пси­хических расстройств, характеризующийся пониженным настроением (гипоти-, мией), торможением интеллектуальной и моторной деятельности, снижение витальных побуждений, пессимистическими оценками себя и окружающего мира, соматоневрологической патологией. Отличается большим многообрази­ем и распространенностью.

ний* регрессивного типа приводит к относительно стабильному состоянию, включающему подсистему Я с различной степенью изменения контроля функции Я.

Любопытно, что в 1960 году Л. Кьюби предсказывал, что человек в космическом пространстве будет подвержен такому сенсорному ограничению (невесомость, неподвижность, пол­ное безмолвие, отсутствие всякого общения), что впадет в гишюидное состояние мечтательности (waking dream). Но на практике оказалось, что.космонавты, находившиеся в длитель­ном космическом полете, вели себя иначе. Их изоляция не была такой полной, как себе представлял Л. Кьюби, поскольку они поддерживали связь с Землей и между собой. Несомненно, что в их поведении важную роль сыграли тренировки и мотивиров­ка. Отметим, кстати, что эти факторы не помешали Валентине Терешковой непредусмотренно вздремнуть во время своего

полета.

Таким образом, у гипнотизируемого субъекта Я не устраня­ется, как предполагалось в ранних психоаналитических теориях; речь скорее идет об изменении Я посредством особого регрес­сивного процесса. М. Гилл и Г. Бренман выдвигают гипотезу: «Любая психотерапевтическая ситуация в некоторой степени побуждает больного к регрессии; подобный регрессивный про­цесс в той или иной мере имеет место во всякой психотерапии, где есть контакт с больным; в гипнозе этот феномен проявля­ется отчетливее, поскольку он принимает грубую форму». По мнению автора, «именно в этой регрессии и в том, как психо­терапевты с ней обращаются с помощью гипноза или без него, и заключается секрет поддержания оптимального эмоциональ­ного включения пациента в терапевтический процесс». Что же касается личного клинического опыта авторов, то, по их мне­нию, обозначенные ими «регрессивные тенденции», присущие гипнозу, в одних случаях могут быть полезными в психотера­пии, в других — бесполезными, если не пагубными.

Надо отметить, что, если М. Гилл и Г. Бренман, как мы видели, исходили из работ Л. Кьюби и С. Марголина, их заклю­чения в некоторых пунктах оспаривались Л. Кьюби. Напом­ним, что Л. Кьюби и С. Марголин настаивали на возможности осуществления гипноза без гипнотизера. Таким образом, они поднимали вопрос о том, содержатся ли межличностные отно­шения в самой природе особого состояния сознания независи­мо от условий его возникновения.

На этот спорный вопрос Л. Кьюби дает тонкий и блестящий ответ, представляющий собой, однако, лишь рабочую гипотезу. Парадоксально, но он считаем что в гипнозе без гипнотизера функция отношения играет даже большую роль, чем в гипнозе с гипнотизером. По поводу первого он пишет: «Здесь присутст-

вует нечто... нечто витающее, невидимое и неизвестное, вос­принимаемое сознательно, но чаще подсознательно или бессо­знательно. Это могут быть образы-покровители раннего детства или образы гораздо более позднего периода, наделенные авто­ритетом и покровительством... По существу, речь идет о пере­носе в чистом виде (то есть аутогенном, эндогенном, аноним­ном переносе в противоположность переносу гетерогенному, экзогенному или персонализированному), даже если отсутст­вует объект, реальный или воображаемый, осознанный или неосознанный, которому можно было бы придать функции покровительства, к чему мы в целях самозащиты мало-помалу приучаемся с детства. Таковы, вероятно, происхождение и сущность древнего фантазма ангел а-хранителя — создания, которое должно заботиться обо мне, когда я сплю, беззащит­ный» (1961).

Автор добавляет, что неспособность управлять адаптивными функциями лежит в основе человеческой психопатологии. Так что «изучение феноменологии гипнотизма дает возможность полнее понять человеческую природу в здоровом и больном состоянии». Это утверждение перекликается с идеей И. П. Павлова, видевшего в гипнозе путь к пониманию шизофрении¹. Американский автор С. Кинг (1957) высказал мнение, что шизофрения является суг­гестивным феноменом, аналогичным гипнозу. Бауэре (1961) так­же считает, что шизофрения — это особый род злокачественного и перманентного аутогенного состояния сознания.

В противоположность тому, что думают Л. Кьюби и С. Мар-голин, М. Гилл и Г. Бренман полагают, что подлинного гипноза можно добиться только при установлении контакта между субъ­ектом и гипнотизером. Они настаивают (подчеркивая это как одно из главных положений своего труда) на том, что при гипнозе необходимы отношения с гипнотизером, и если для вызова гипнотического состояния используются сходные по своему характеру приемы, но без контакта с гипнотизером (например, в опытах У. Бекстона и др.), то возникающие феномены представляют собой нечто сходное с гипнозом, но все же отличное от него. Перенос в чистом виде (аутогенный перенос), который, согласно Л. Кьюби, возникает при отсутст­вии гипнотизера, не имеет места при настоящем гипнотическом состоянии. Таким образом, по мнению М. Гиллаи Г. Бренмана, непременным условием подлинного гипнотического состояния является гетерогенный перенос.

¹ Шизофрения — эндогенное прогредиентное психическое заболевание, характеризующееся диссоциацией психических функций и протекающее с развитием дефекта в эмоционально-волевой сфере и разнообразными продук­тивными психопатологическими расстройствами (бредом, галлюцинациями, аффективной патологией и т. п.).

На наш взгляд, разногласия между концепциями М. Гилла, Г. Бренмана и Л. Кьюби в конце концов сводятся к вопросу терминологии. Все три автора допускают, что гипнотическое состояние можно вызвать посредством сенсомоторных манипу­ляций. Но, по М. Гиллу и Г. Бренману, это состояние может быть названо гипнозом только в том случае, если в его воз­никновении играл роль перенос. А Л. Кьюби обозначает этим термином и состояния, в которых перенос отсутствует (вводя тем не менее понятие переноса «в чистом виде» — аутоперено-са). Он утверждает, что индукции можно достигнуть без живого участия другого человеческого существа. М. Гилл и Г. Бренман в таких случаях не считают возможным использовать термин «гипноз» (они говорят о пограничных состояниях), который, по их мнению, обязательно включает в себя межличностные отно­шения. Л. Кьюби же полагает, что межличностные отношения в гипнозе необязательны. По его мнению, существенным явля­ется то, что в гипнозе субъект «отказывается от использования врожденных механизмов, которые служат для самозащиты, что­бы отдать свою особу и свое чувство безопасности в руки другого» (будь то существо реальное или воображаемое).

Как считают М. Гилл и Г. Бренман, в присутствии гипнотизера перенос включается автоматически. По мнению же Л. Кьюби, это необязательно. Гипнотизер может представлять собой лишь сен-сомоторное физическое поле без того, чтобы его присутствие непременно рождало гетеротрансферентные отношения.

Согласно Л. Кьюби, совершенно не установлено, что архаи­ческие отношения неизменно сопровождаются процессом регрес­сии независимо от того, возникают они в стадии индукции или в самом гипнотическом состоянии, а также вне зависимости от форм гипноза и присутствия или отсутствия гипнотизера, ^то касается самой регрессии, Л. Кьюби видит в ней сопровождение гипноза, но сомневается в ее познавательной ценности; это «ме­тафора для описания результатов многих процессов». Л. Кьюбиг неоднократно подчеркивает опасность объяснения феномена его следствием. Для него перенос, контрперенос¹ и различные регрес­сивные и прогрессивные явления — эпифеномены.

Но прежде всего важно понять, посредством какого самоза­пускающего механизма (trigger-mechanism) происходит переход к особому состоянию сознания или выход из него. Л. Кыоби придает очень большое значение этим переходным процессам (transitional processes), так как наше понимание психики, нор­мальной и патологической, по.его мнению, во многом зависит от знания процессов, посредством которых человек переходит

¹ Контрперенос — совокупность бессознательных реакций психотерапевта на личность пациента и особенно на его перенос.

из одного психического состояния в другое. В данном отноше­нии особые состояния сознания представляются ему одной из наиболее благоприятных областей для Исследований, по-- скольку процессы, о которых идет речь, в них можно контро­лировать. Следовательно, необходимо определить, как осущест­вляются эти переходы; их разносторонняя физиологическая и психологическая обусловленность должна быть изучена со­вместно психологами, психоаналитиками, нейрофизиологами, нейробиохимиками, фармакологами и другими специалистами (интегративный подход).

Если взаимоотношения между особыми состояниями созна­ния и переносом сложны, то не менее трудны для анализа и взаимоотношения между переносом и внушением.

Концепция внушения никогда не была точно определена. Что же касается переноса, то И. Макалпин считает, что его механизм и процесс возникновения кажутся особенно малопо­нятными. Она констатирует, что психоаналитическая литерату­ра, затрагивающая эту проблему, весьма малочисленна; в труде О. Фенихеля «Психоаналитическая теория неврозов», где пред­ставлен библиографический список из 1640 названий, она об­наружила только одну работу по данному вопросу.

И. Макалпин (1950) подчеркивает, что новая техника пси­хоанализа стремилась отвергнуть понятие внушения, но не­сколько позже 3. Фрейд снова ввел его, заявив во «Введении в психоанализ*: «Мы должны отдать себе отчет, что если мы в своем методе отказались от гипноза, то это лишь затем, чтобы вновь открыть внушение в форме переноса». Он пишет также в книге «Моя жизнь и психоанализ»: «Нетрудно увидеть в нем (переносе) тот же динамический фактор, называемый гипноти­зерами внушаемостью, который является движущей силой гип­нотического раппорта...». И дальше: «Совершенно верно, что в психоанализе также применяется внушение, как и другие мето­ды психотерапии. Но разница в том, что терапевтический успех психоанализа не определяется внушением или переносом». Во «Введении в психоанализе 3. Фрейд употребляет термины «пе­ренос» и «внушение» как взаимозаменяемые, но подчеркивает, что от прямого внушения психоанализ отказался.

3. Фрейд утверждает, что внушение (или перенос) в психо­анализе используется иначе, чем при других методах психоте­рапии. В психоанализе перенос постоянно анализируется и отвергается. Исключение внушения происходит, таким обра­зом, путем отрицания переноса. И. Макалпин считает, что все это верно, но не объясняет ни переноса, ни внушения. Она пишет: «Странно с научной точки зрения включать в понятие внушения последующие отношения между терапевтом и боль­ным; так же ненаучно определять «внушение» посредством его

функции: в зависимости от того, какова цель внушения -утаить или обнаружить, внушение существует или отсутствует. Мы мало выиграем в методологическом плане если будем употреблять термин «внушение», учитывая эти соображения, и трактовать термины «внушение», «внушаемость», «перенос» как синонимы. Неудивительно, что понимание аналитического пе­реноса постоянно страдает от неточной и ненаучной формули­ровки».

Затем автор дает свое определение: «Если человек, от природы обладающий некоторой внушаемостью, подвергается воздейст­вию стимула внушения и на него реагирует, можно сказать, что он находится под влиянием внушения. Чтобы дать определение аналитическому переносу, необходимо прежде ввести термин, аналогичный обозначению внушаемости в гипнозе, и говорить о способности или склонности человека к переносу. Эта склонность является точно таким же фактором, как внушаемость, и может так же определяться, а именно — как способность приспособ­ляться путем регрессии. Тогда как в гипнозе суггестивным стиму­лом является фактор внезапности, за которым следует внушение, в психоанализе адаптация индивидуума посредством регрессии включается внешним стимулом (или фактором внезапности), соз­дающим инфантильную ситуацию. В психоанализе регрессия — не следствие внушения психоаналитика, но результат длительно­го воздействия инфантильной ситуации анализа. Если субъект реагирует, он создает трансферентные отношения, то есть он регрессирует и формирует отношения (связи) с образами раннего детства. Таким образом перенос, происходящий в процессе пси­хоанализа, может быть определен как постепенная адаптация субъекта к инфантильной ситуации анализа, осуществляющаяся путем регрессии».