– И вы его не разоблачили! Мэтр, я не узнаю вас. Ваша клятва не имела значения, ведь ее вырвали у вас силой.
– Каждый раз, когда я открывал рот, чтобы рассказать обо всем, язык переставал меня слушаться.
– Из страха?
– Он спас мне жизнь, мог ли я после этого предать его? Вскоре я купил в Нанте лавку и стал продавцом миниатюр. Он ни разу не навестил меня.
– Но дети продолжали исчезать и умирать оскверненными!
– Подумай, Рауле, разве поверил бы мне монсеньор герцог, если бы я рассказал ему подобную историю? И потом, между мной и Жилем было так много хорошего; общей радости, долгих бесед. Он сделал для меня много доброго… Признаю, я проявил слабость. Но скажи, если бы я совершил преступление, ты разоблачил бы меня? У тебя хватило бы духу на это?
– Это нельзя себе представить, мэтр. Жиль верно сказал: вы созданы для того, чтобы дарить другим радость…
23
МЭТР ФРАНЧЕСКО
Жиль:
– Затем, – говорит брат Жувенель, – вам пришло в голову заняться алхимией?
– Да. Чтобы выкупить свои земли, особенно Шантосе, где, по слухам, несмотря на все наши предосторожности, были найдены следы моих преступлений. Чтобы снова зажить по-прежнему, делать подарки друзьям, вернуть заложенные драгоценности и предметы искусства, расплатиться с долгами. Чтобы жить еще богаче, чтобы силой денег завоевать расположение короля и уважение принцев, пренебрежительно обращающихся со мной.
– Кто навел вас на эту мысль?
– Тот же, кто вел меня к падению с самой моей юности.
– Точнее!
– Дьявол! Он превратился в солдата и дожидался меня в тюрьме замка Анжер. Я услышал о нем в «Серебряном льве», на постоялом дворе, когда остановился в этом городке. Этого трубача по имени Дюмнил приговорили как еретика. Я узнал, что у него есть книга о магии, и решил не упускать случая. Я навестил его в тюрьме и пообещал, что похлопочу за него. Он согласился, блаженно улыбаясь, показать свою книгу, откуда я и переписал наспех самые важные страницы. Книга была руководством по алхимии и воскрешению духов. Тогда-то гибельный росток и взошел в моей душе. Однако я не собирался идти на поводу у дьявола, которого всегда боялся. Мне достаточно было преуспеть в превращении металлов. Я видел в этом единственный способ вернуть потерянное и повергнуть в прах своих противников. Я тешил себя мечтами о грудах золота, о подвалах, заваленных слитками…
|
|
– Как всегда, вы торопились, как всегда, были слишком нетерпеливы! Алхимики посвящали целые жизни тому, что вы желали получить за один день, веря, что это возможно только по вашему страстному желанию.
– У меня не было выбора, брат. Как и времени на раскачку. Мне виделась нищая старость в моем последнем замке, без мебели и слуг, в поношенном тряпье…
– Не отвлекайтесь, монсеньор, расскажите-ка мне лучше о книге этого солдата.
– В ней говорилось, что золото есть не что иное, как смесь серы и ртути, и что его можно получить, смешивая два этих вещества.
– Разве вы не знали, что магия запрещена папой и королем?
– Я думал лишь о золоте, не задаваясь другими вопросами.
– Продолжайте…
– Все в том же «Серебряном льве» я услышал об ангвенском золотых дел мастере, известном также своими работами по превращениям. Я немедленно вызвал его к себе, дал ему кусок серебра и велел превратить его в золото. Он попросил разрешения провести весь процесс в одиночку. Я запер его в комнате, а сам остался возле двери. Но я не учел, что в комнате была и вторая дверь, выходящая на улицу. Через час я потерял терпение и постучал. Мне пришлось вышибить дверь: мастер выменял мое серебро на кувшин вина и крепко спал.
|
|
– Обман не отвадил вас от ваших намерений?
– Если один мастер оказался пьяницей, – возражает Жиль с неожиданным рвением, – то это еще не значит, что он скомпрометировал все великое учение! Нет, тот случай не мог остановить меня. Я твердо верил, что смогу наконец найти искусных умельцев, которые добудут мне золото. Поймите: я полюбил эти тайные символы, волшебные формулы. Я нашел в них целый мир…
– Ваше увлечение алхимией сменило все предыдущие!
– Я разослал своих детей по всему королевству и за его пределы на поиски настоящих волшебников. И они находились, но не всех их удалось препроводить в Тиффож: кто-то утонул по дороге или погиб еще какой-то нелепой смертью…
– Бог пытался остановить вас.
– Скоро я собрал вокруг себя настоящее войско магов. Я считал, что если они объединят свои усилия, то достигнут большего, чем если будут работать поодиночке.
– Как военный, вы решили, что вооруженные люди, собранные в войско, скорее добьются победы, так?
– Да, брат. Но все было напрасно: мы не могли избавиться от ртути и задыхались в парах серы.
Мэтр Франческо Прелати:
Как и Анрие, и Пуатвинец, он заперт в келье Нантского замка, но на нем нет ни тяжелых ядер, ни цепей. Ему двадцать три года. Его не казнят завтра: он приговорен к пожизненному заключению. Но ловкий итальянец надеется на золотые экю, которые он предусмотрительно припрятал, и на поддержку некоторых своих друзей.
|
|
Вспоминая свой приезд в Тиффож, он не может сдержать волчьей ухмылки…
Безумный Жиль ужинал, когда ему представили мэтра Франческо. Он встал из-за стола, чтобы встретить его, потом усадил против себя, угостил вином и отличным птичьим паштетом.
– Мэтр Франческо, что вы изучали?
– Поэзию, монсеньор, искусство пророчества и особенно алхимию.
Они разговаривали на латыни, и хотя Жиль знал, что никто их не понимает, тем не менее он знаком велел своим сотрапезникам удалиться.
– Кто же обучал вас в этой области?
– Жан де Фонтенель, флорентийский врач, хорошо известный среди магов.
– Это он научил вас превращать металлы?
– Разумеется, монсеньор. Однако как бы ни были велики твои знания, алхимия – это трудное и рискованное занятие, где никто никогда не сможет поручиться за результат.
– Мне это, увы, хорошо известно! Кто, по-вашему, мог бы преуспеть в этом деле?
– Тот, кого вы еще никогда не видели.
– А вы?
– Видел, благодаря Жану де Фонтенелю. Это был демон по имени Баррон, знаменитый, я думаю, в царстве теней.
– Вы покажете мне его?
– Если он согласится, монсеньор. Сначала нужно послать ему голубя, петуха и горлицу.
– Вам приходилось разговаривать с ним?
– Да. Он разговаривает бесцветным голосом и очень протяжно.
– Вы думаете, он поможет осуществлению нашего замысла?
– Если нам удастся задобрить его.
– Ах, мэтр Франческо! Само провидение послало мне вас!
«Провидение!» – усмехается Прелати.
24
БАРРОН-ДЬЯВОЛ
Жиль:
– Его отношение к делу подтвердило мое первое впечатление. Франческо показал себя самым лучшим помощником из всех. Часто алхимики бывают надменны, скучны и несут такую заумь, что долго слушать их невозможно. Он же был совсем не таким. Он поражал меня тонкостью своих суждений и легкой ироничностью.
– Иначе говоря, он вас забавлял?
– Не только, святой брат. Он умел завладеть моим вниманием. Кроме того, он выгодно отличался от других алхимиков тем, что не старался меня обворовать. Он хотел прежде всего быть мне полезным.
– Если я вас правильно понял, едва обосновавшись в Тиффоже, он сразу принялся за работу?
– Да, в этом ему надо отдать должное. Его усердие меня восхищало. Каждый день увеличивал наши надежды на успех. Он был невысокого мнения об орудиях труда своих коллег. Помещение, в котором они работали, ему тоже не понравилось. Я понял, что ему неприятно их соседство и он хочет работать один, без свидетелей. В этом я мог только поддержать его. Мы перенесли лучшие книги и реторты в дом, расположенный недалеко от замка, около церкви святого Николая, принадлежавший некой Перетте. Она ни в чем не могла мне отказать и предоставила комнату в распоряжение Прелати. И я тоже часто туда приходил. Прелати вообще никогда не отдыхал. Тем не менее Баррон больше не отвечал на его призывы. «Должно быть, его стесняет воздух Пуати, – говорил Франческо. – Он слишком насыщен ладаном и молитвами. Тиффож – неподходящее место для демона с таким острым умом».
– Говорил ли он вам, что, несмотря на все его сопротивление, вам в конце концов удастся его завлечь?
– Да, именно так он и говорил. Он подружился с одним врачом, жившим в пригороде Тиффожа в доме у некоего Лэконта, жена которого страдала болезнью глаз. Этот врач дал ему очень ценную старинную книгу, написанную неизвестным алхимиком, полную таинственных указаний и аллегорий. Мы ее внимательно прочитали вместе и решили провести опыт. Комната Перетты оказалась слишком маленькой для него. Мы решили перенести опыт в одну из комнат замка, четыре окна которой как бы образовывали крест – вещь неоценимая при заговорах. Мы пришли туда в полночь, босиком, одетые в белое: мэтр Франческо, я, священник Эсташ Бланше, мои верные Анрие и Пуатвинец. Жиль де Сийе участвовать в этом побоялся. Анрие и Пуатвинец несли горшки с углем, сосуды, наполненные ароматами, ладаном, миррой и алоэ. Принесли черную книгу.
Когда все приготовления были закончены, Франческо концом своей шпаги начертил несколько кругов. Внутри каждого он нарисовал кресты разных размеров, а также знаки и буквы, смысл которых я расшифровать не мог.
Потом он отослал священника и слуг.
Мы остались вдвоем. Каждый из нас взял по белой свече. И, то ползая на коленях, то читая выдержки из книги, то произнося по памяти молитвы, мы умоляли Баррона появиться.
Но он не появлялся.
Под диктовку Франческо я кровью писал заклинания.
Примерно через два часа мы все снова объединились. Я уже был истощен до предела и хотел уже все прекратить. Франческо меня успокаивал: «Терпение, монсеньор! Я чувствую, что он бродит где-то рядом. Разве вы не слышали крики ворона и совы, более пронзительные и громкие, чем обычно? Это значит, что птицы его заметили и приветствуют на своем языке. Наши глаза не такие зоркие, как у птиц. Наши чувства притупил страх. Если вы ничего не почувствовали, значит, ваш дух распыляется, не может сосредоточиться. Признайте, монсеньор, что, когда ваша рука лежит на заклинании, ваше сильно бьющееся сердце жаждет поддержки других сил. Демоны чувствительны к таким противоречиям…»
– Что же вы написали кровью? Вы помните текст?
– «Призываю тебя прийти силою моей воли, и я тебе дам все, что ты захочешь, кроме моей души и моей жизни».
– Все, что он захочет? Не значит ли это, что вы готовы были отдать ему жизни других людей и их души, но только не жизнь монсеньора Рэ, слишком редкую и ценную? Но как раз эта душа и была той единственной, что привлекла бы Баррона?
– Увы, это так.
– Короче говоря, Прелати вас одурачил и тем заслужил ваше уважение.
– На другой день он предложил мне отправиться в долину, расположенную довольно далеко от замка, называемую Долиной Надежды. Она находилась на пути в Монтегю. Франческо уверял, что это место понравится Баррону, потому что там, в развалинах, прячутся змеи и обитают совы. Я сопровождал его вместе с Пуатвинцем, который нес ладан, книгу и магнит.
Мэтр Франческо повторил ту же церемонию, что и накануне. С помощью ножа он очертил на траве круги. В самый большой круг вошел он сам вместе с Пуатвинцем. Тот слышал, как Франческо много раз звал: «Баррон! Баррон!» Ответом был лишь ливень и непроглядная тьма. В ледяной ночи они блуждали вдвоем. Франческо без конца повторял слова заклятия, отвергнутые дьяволом. Он никак не хотел признать свое поражение.
– Какие слова он произносил?
– Всегда одни и те же: «Я заклинаю вас, Баррон, Сатана, Вельзевул, именем Бога Отца, Сына и Святого Духа, именем Девы Марии появиться здесь, говорить с нами и исполнить нашу волю». И Франческо продолжал уверять, что он уже ощущал присутствие Баррона, что скоро и я это почувствую, если только побольше усилий приложу…
– И вы верили всем этим бредням?
– Баррон показал ему комнату, наполненную золотыми слитками, обещал богатство и могущество. Франческо повел меня в эту комнату. Едва он в нее вошел, как закричал: «Монсеньор, спасайтесь! Умоляю вас, спасайтесь! Сокровища охраняет змея!» Я побежал в свою комнату и взял крест. Потом снова присоединился к Франческо. Он увидел реликвию и сказал, что я в этом раскаюсь, потому что крест обидит Баррона. Я вошел в комнату. Крылатая змея вылетела в окно. Я потрогал слитки. Под моей рукой они превратились в пыль, которая вскоре покрыла пол…
– Скажите, а перед этой историей со слитками не заставил ли он вас выпить что-нибудь необычное?
– Не помню. В мое отсутствие Баррон посещал мэтра Франческо в сопровождении прекрасного юноши в голубом одеянии. Он слушал Франческо весьма доброжелательно и выражал ему самое искреннее расположение. Понемногу он смягчился и по отношению ко мне.
– То есть так утверждал Прелати?
– Да. И он предоставил мне бесспорное доказательство этого. Когда я жил в Бурже, он передал мне с одним из посыльных маленькую коробочку, содержащую черный порошок, якобы данный ему Барроном. Он написал мне, что этот пепел – бесценная вещь, которая отвратит от меня любые несчастья и в то же время создаст вечную связь с Барроном.
По моей просьбе ювелир проделал отверстие в задней стенке моего медальона, и я положил в него бесценный пепел. С тех пор я всегда носил его на шее и никогда не расставался с ним.
– И тем не менее вы заявили, что отдали его мэтру Франческо, когда он вернулся. Почему?
– Потому что амулет больше не действовал. Он утратил свою силу и даже вредил моему здоровью. Я потерял сон и начал разуверяться в гении Франческо, в могуществе его демона. Грустные мысли одолевали меня. Много раз я возобновлял опыты, но всегда безуспешно. Однако в момент, когда я уже готов был уволить всех своих алхимиков, вдруг Баррон проявил себя. И это было страшно…
Жиль замолчал. Глаза его расширились. Лоб покрылся крупными каплями пота. Вены на шее напряглись до предела. Он хрипел. Он пальцем рисовал в воздухе крест, другой рукой сжимая распятие из кожи, висевшее на его узкой груди.
– Франческо заперся в комнате, соседствующей с моей. Вдруг оттуда послышался страшный шум, крики, глухие удары, душераздирающие стоны. Я не осмеливался туда войти и позвал на помощь священника Бланше, чтобы он попытался отпугнуть злые силы. Тот отказался мне подчиниться.
За дверью был зверь. Жалобные крики Франческо раздирали мне сердце. Я хотел помочь ему, но когти зверя скреблись в стену. Бланше звал: «Франческо, мэтр Франческо, где вы? Кто там с вами?»
До нас доносилось свирепое дыхание зверя и стоны несчастного. Неужели я потерял своего лучшего, единственного друга? Мне было стыдно за свою трусость. Слезы душили меня. Наконец Франческо открыл дверь. Он был бледен, едва держался на ногах. Все лицо его было в синяках и ссадинах, руки и шея расцарапаны в кровь. Он сказал нам тихо: «Ко мне приходил Баррон. Он согласился говорить со мной. Я посмеялся над ним, упрекнул его в том, что он подложил нам фальшивые слитки, что по его вине все наши опыты оказались безрезультатными. В ярости он осыпал меня ударами, кусал и царапал».
После этого Франческо серьезно заболел. Я уложил его в свою постель, сам его лечил и ухаживал за ним. Он поправлялся с трудом.
Франческо Прелати:
Он задул лампу, но не мог так рано заснуть. Пробили часы в замке. По Луаре скользит барка. Слышен свисток стражника. Барка медленно причаливает к берегу. Это рыбаки. Они показывают страже сети, называют свои имена. Говорят, что хотели воспользоваться приливом…
В соседней камере слышен звон цепей, крики и проклятия.
– Опять этот «Перпетуум мобиле», – ворчит стражник. – Изображает из себя сумасшедшего. Если не перестанет, придется его избить. И так уж перевели его на хлеб и воду, чтобы ему немножко прочистить кровь. Да, видно, этого мало…
Франческо натягивает одеяло до подбородка. Он хочет поправиться. Луна переместилась. От реки веет свежестью.
Франческо думает о Жиле. Он сожалеет о том, что встретил его слишком поздно.
«Я не любил его по-настоящему, – говорит он себе. – Я любил его, как Сатана, который то любит, а то презирает людей, забавляясь их глупостью и простодушием, их радостью и надеждами. Доверчивость Жиля была безгранична. И ребенок бы понял, что это были ловушки. Но он попадался в них неизменно. И еще при этом всегда восторгался моими уловками! Я подчинил его себе полностью. При одном звуке моего голоса его гнев улетучивался, на губах появлялась улыбка. И уже через мгновение он беззаботно смеялся и радовался жизни. Все, что я делал, было основано на лжи и хитрых уловках. Но кто верит в таинственное, сверхъестественное, готов видеть и находить его во всем. Я ему внушал, что воздух Тиффожа раздражает Баррона, – и он мне верил. Дескать, я чувствовал, что демон бродит где-то рядом, – и он оглядывался вокруг, как ребенок, опасливо и осторожно. Ливень, который промочил нас до костей в Долине Надежды, совершенно ошеломил его. „Вот он, знак, что Баррон приближается к нам“, – восклицал Жиль. Он так и не узнал никогда, что даже само имя Баррон никакой демон никогда не носил. Я изобрел его по аналогии с титулом Жиля. Он находил совершенно естественным, что барон Рэ имеет в своем услужении дьявола по имени Баррон! И он постоянно якобы ощущал его присутствие в атмосфере и в своем окружении, как если бы этот демон действительно существовал и участвовал во всех его делах. Если кто-то удачно вводил понятие сверхъестественного в слова или поступки, он всегда мог убедить Жиля в своей правоте. Он любил Жанну, потому что верил в ее сверхъестественность.
Та же иллюзорность привлекала его и в театре. Его очаровывали необычные, странные голоса. А действительность отталкивала. Ему казалось, что он на самом деле видел зеленую змею, охранявшую слитки Баррона. „Это огромная зеленая змея, – говорил он, – огнедышащая, с крыльями, покрытыми желтыми пятнами“.
То же самое и со слитками. Он увидел, как они на его глазах превращаются из золота в прах и падают пылью на пол. На самом деле это были медные опилки, которые я предварительно растопил. Или та история, когда я был якобы „избит“ Барроном. Он даже не заметил, что я играл две роли: и зверя, и его жертвы. Он не подозревал, что я ножом поранил себе кончик пальца и размазал кровь по лицу, что я головой бился о стол, чтобы получились правдоподобные синяки и ссадины. Плача навзрыд, он вместе с этим ненормальным Эсташем втащил меня в свою комнату. Правда и то, что я подмешивал наркотики в его вино, что делало его покладистым, притупляло волю. Но вот заболел я на самом деле. А произошло это всего лишь оттого, что, когда Баррон меня „дубасил“, я проглотил варево из трав, вызывающих определённые симптомы. Жиль был в отчаянии. Он благодарил небо за мое спасение. Это был нежный друг, даже слишком нежный и любящий. Временами мысль, что кто-то любит меня столь искренне, вызывала у меня чувство стыда…»
25
ЧЕРНАЯ МЕССА
Жиль:
– Вскоре после выздоровления Франческо к нему опять приходил Баррон-дьявол. Он вознаградил его добрыми, поощряющими словами, которые были мне переданы в точности…
– Вашим другом Франческо. Что же это были за слова?
– Что отныне между нами царит мир.
– Это вас вполне устраивало. А что еще передал демон?
– Баррон велел мне принести ему в качестве жертвоприношения трех бедняков во время одного из трех самых больших праздников года.
– И вы подчинились?
– Один раз.
– Несчастный! Ведь он убивал в вас все порывы милосердия. Они были вам присущи, несмотря на все наши преступления. Вы были способны прийти на помощь несчастному. Дьявол старался вытравить из вас эти редкие, чистые движения души, потому что милосердие еще в большей степени, чем молитва, имеет божественную сущность.
Жиль застонал, забился в отчаянии при мысли, что он навсегда упустил предоставлявшуюся ему слабую возможность искупления. Он повторял:
– Да, брат мой, один раз… Один! Прелати меня упрекал. Он говорил: «Вы ищете дружбы с всесильным Барроном, а сами отказываете ему в этом ничтожном вознаграждении! Если вы будете упорствовать в своем отказе, то лучше уж я вернусь в Тоскану и найду там себе другого покровителя. Ах, монсеньор, какая у вас странная натура! Вы привечаете своих врагов и в то же время разочаровываете тех, кто больше всех помогает вам».
– Он вас обманывал. Он сам был посланцем Сатаны, если так говорил вам.
– Я уверен, что он никогда не осуществил бы свою угрозу. Он доказывал мне свою привязанность, оставаясь в Машкуле до моего ареста. Он же мог уехать, исчезнуть совсем. Но он хотел, чтобы я был счастлив.
– Прошу вас, монсеньор, перестаньте! Какое заблуждение!
Жиль не возражал. Он пытался понять меня, продолжая ворошить свои грустные воспоминания.
– Тогда, – заговорил он вновь, – я почувствовал, что мне приходит конец. Меня одолевали приступы отчаяния. То жестокие припадки падучей валили меня с ног: весь в пене, я дрожал с головы до ног. То вдруг при свете свечей меня обступали призраки. Я чувствовал их ледяные прикосновения к моему лбу, лицу, рукам. Они стонали у меня под ухом. Я ощущал в полной мере всю мерзость совершенных мною преступлений. Я решил, что должен все бросить и, нищий и босой, отправиться в Сен-Сепюлер, чтобы искупить свои грехи, заслужить как можно скорее прощение Христа… Я хотел увидеть Иерусалим, умереть там в горячих песках… И хотел…
Франческо Прелати:
– Каждый день я продвигался все дальше в разрушении и разложении его души. Я будил в нем гнев, черную тоску, вызывал старческую апатию. Он чувствовал себя все хуже. Чересчур много пил. Винные пары бросались ему в голову, туманили разум. Он часто бывал рассеян, речь его тогда становилась бессвязной. То он жалел бедняков, которых обидел. То собирался уйти в монастырь и заказывал себе черные одежды послушника, которые потом перебирал, тяжело вздыхая. Его поведение меня пугало. Я понял, что он способен на все. Мои слова больше не успокаивали его. Не то чтобы он совсем разуверился во мне и моей науке, но он стал колебаться, видя, что все опыты кончались неудачей. Надо было срочно как-то убедить его в моей состоятельности. Если он уйдет куда глаза глядят, то что будет со мной? Делить с ним холод и голод, ввязываться в непредсказуемые авантюры мне совсем не хотелось. То, что я долго искал, невольно подсказал мне Эсташ Бланше. Как-то он тихо сказал, что Жиль мог бы предложить Баррону в качестве жертвоприношения части тела юношей, которых он убивал в порыве сладострастия. Жиль сначала резко отклонил эту идею. Сама перспектива совершить человеческое жертвоприношение вызывала у него неприятие. И тем не менее эта идея уже засела в его голове, сжигая ее изнутри огнем безумия. Я мог это заметить по блеску его глаз. Боясь быть наказанным, он в то же время уже не был чужд идее соединить приятное с полезным. Я всячески подталкивал его к ней, говоря: «Монсеньор, вас смущает только сама церемония, но вы ведь в душе уже готовы отдать этих красивых мальчиков близкому вам существу. Смерть имеет значение только тогда, когда она чему-то служит. Баррону уже приелись заколотые петухи и горлицы. Вот если это будет красивый ребенок…»
«Нет, нет, – говорил он, – это невозможно!» Я настаивал, не зная в точности, что заставляло меня это делать и почему я придавал этому ритуалу такое большое значение.
Он все еще сомневался. «А если я не смогу, брат Франческо, какое наказание я тогда заслужу? Нет, нет, это слишком ужасно…»
Жиль:
– Однажды декабрьским зимним вечером (к счастью, выпал снег) в Тиффож прибыл дофин Людовик[35]. Стражники узнали его издали по большому эскорту и знаменам, украшенным геральдическими лилиями, и поспешили меня предупредить. По странному стечению обстоятельств я находился в тот момент в лаборатории в обществе мэтра Франческо и других алхимиков. Так долго ожидаемое красное яйцо, философский камень, золотое семя начинало освобождаться от ртути. Раскаленный докрасна металл освещал своды. Я дрожал от нетерпения, от радостного предвкушения долгожданной победы. Находившийся около меня Прелати шептал заклинания.
Всадники въехали в замок. Я узнал дофина. В спешке я велел уничтожить и разбить вдребезги все реторты, выбросить то, что нельзя уничтожить, в том числе и флакон со ртутью. Все было выполнено быстро. Я принял дофина Людовика с бешенством в сердце и с улыбкой на устах.
Он приехал, сообщил мне дофин с притворно-добродушным видом, чтобы навести порядок на дорогах. Это поручение его величества короля Франции. Лично мне он не хотел бы причинить никакого вреда, но, по правде говоря, его удивляет мое снисходительное потворство дорожным грабежам, которые опустошают эту красивую страну Пуату. Чтобы «помочь» мне в этой задаче, он арестовал Жана де Сикенвиля, капитана моих солдат, и отвез его в Монтегю. Таким образом, в один и тот же день я лишился надежды получить золото и узнал, что потерял всякий кредит… Король, которому я служил, считан меня вульгарным главарем банды разбойников. Он наказал меня и унизил, арестовав Сикенвиля. Отныне мне не на что было надеяться. Разорение и унижение – вот что меня ожидало…
И тогда я решился уступить настойчивым просьбам Франческо. Я согласился совершить человеческое жертвоприношение дьяволу Баррону… Ночью…
Пот струится по его лбу, две слипшиеся пряди напоминают впившиеся в него когти хищной птицы. Он тянет себя за ворот, открывая шею, его руки дрожат…
Священник не задает ему никаких вопросов. Он ждет окончательного, самого важного признания. Когда Жиль начинает говорить, он сжимает распятие, закрывает его ладонью.
– Я это сделал. Убил ребенка. Принес невинное тело его в жертву дьяволу, произнеся ритуальное заклинание из книги Франческо. Я его кромсал, резал на части…
Его губы сомкнуты. Можно подумать, что он больше не дышит. Этого признания он ждал с того момента, как вошел в камеру. И вот оно сделано. Голос Жиля звучит в нем глубоко, мучительно:
– Я собрал его кровь в стеклянный флакон, вырвал у него сердце и глаза. Вы слышите, брат Жувенель? Я сделал это. Проклятый флакон я поставил на камин рядом с сердцем, завернутым в салфетку. Потом я позвал слуг. Они больше не смеялись. При общем гробовом молчании они развели огонь в камине и сожгли в нем одежды ребенка и его еще теплое тело. Вытирая на полу пятна крови, они избегали смотреть на меня… Я вымылся и переоделся. Взяв салфетку и флакон, я пошел к Франческо. Он уже приготовил благовония, книгу и свечи. Итак, я отдал дьяволу эти кровавые останки, умоляя его помочь мне… Тщетно… Тщетно…
Франческо Прелати:
«…Огонь вожделения сверкал в глубине его зрачков. Искушение все больше овладевало им. Я торопил его совершить это новое преступление. По правде говоря, я не надеялся, что он уступит. Я просто тянул время. Когда он попросил меня подготовить комнату для совершения ритуала, я все еще не верил. Но когда я увидел, как он извлек из-под своих длинных манжет салфетку и флакон, я испугался за него и за себя. Я понял, что этот человек погибнет и увлечет за собой меня.
Баррон не появлялся, и он катался по полу, рвал на себе одежду, рычал, как зверь, пойманный в ловушку. Потом побежал в часовню, оставив мне останки плоти убитого. Я со страхом взял их и той же ночью закопал в святую землю у церкви Сен-Винсан».
Жиль:
– Вы возобновили жертвоприношения? – спросил священник.
– Да, но без результата.
– В Тиффоже?
– Да, в комнате, в присутствии Франческо и слуг…
– Вы прекратили их случайно или потому, что не верили больше в помощь дьявола?
– Потому что это был ад. Маленькие призраки больше не покидали меня. Они выходили из стены и опускались на мою постель, преследовали меня повсюду. Я обретал покой только в часовне.
– Вы прекратили заниматься содомией и убивать?
– Нет. Ко мне продолжали приводить красивых, нарядных мальчиков. Я забывал о своих слезах в их крови…
26
СЕНТ-ЭТЬЕН-ДЕ-МЭР-МОРТ
Жиль:
– Арест Сикенвиля (который был приговорен к повешению, но совершил побег из тюрьмы Монтегю), подчеркнутая предупредительность дофина, сопровождаемая комплиментами с двойным смыслом, вопросы, которые он задавал моим слугам и жителям Тиффожа, его манера смотреть вокруг, чуть склонив голову на плечо, эти медали на шляпе и особенно эти четки, которые он без конца перебирал, – все это беспокоило меня…
– Что же больше беспокоило: набожность дофина или его наблюдения за вами? Надеюсь, он не обнаружил следов ваших опытов?
– Нет. Он восторгался комнатами, которые я предоставил в его распоряжение, мебелью, убранством зала. Но отказался сесть в мое кресло. «Нет, нет, господин маршал, – сказал он, смеясь. – Прошу вас, не надо. Я ведь только случайный гость. Вы и так принимаете меня с большими почестями. Не надо ради меня изменять своим привычкам».
Сказав это, он начал рассматривать мое окружение: Бриквиля, Сийе, священника Бланше, двух слуг и мэтра Франческо.
Я хотел устроить пир и пригласить на него сеньоров из окрестных замков.
«Нет, нет, – сказал он, – мы здесь не для того, чтобы праздновать, а чтобы действовать в ваших и наших интересах. Время войн закончилось. Сегодня все хотят мира. Значит, надо положить конец разбоям на дорогах. Отныне мой отец, король, больше не потерпит присутствия бандитов, которые грабят, убивают и поджигают. Вот ради этого, прекрасный сеньор Рэ, мы и остановились на несколько дней в вашем замке. Мы этого никогда не забудем. Король хранит добрые воспоминания о вас».