– Я знаю все, о чем хотел знать. Теперь я готов отпустить вам грехи. Становитесь на колени, сын мой…
Пьер де Лопиталь:
Он лежит на роскошной постели рядом с женой. Они не задернули занавески, луна освещает бороду Пьера, белые покрывала, плечи и руки его супруги. Они не спят.
– Пьер, вы не можете заснуть? – спрашивает она. – Что за мысли мешают вам?
Он отвечает:
– Впервые я приговорил к смерти преступника, так и не поняв, что им двигало. Одни совершают преступление ради обогащения, другие из религиозной или политической ненависти. Третьих толкает на них всепожирающая страсть. Но я не понимаю, что толкало на них этого человека. Когда я спросил его там об этом, он ответил совершенно убежденно: «Вы терзаетесь этим, монсеньор, и терзаете меня, но кет никакой другой причины, кроме той, что я уже назвал. Суть в том, что я совершил столько преступлений, что их достаточно, чтобы предать казни десять тысяч человек».
– Но стоит ли все усложнять, мой друг? Он убивал ради наслаждения, только и всего.
– Может быть. Но если это было следствием болезни, если он действовал под влиянием порочной страсти или безумия, какой смысл будет иметь завтрашняя казнь?
– Тогда попытайтесь испросить для него пощады.
– Такого я больше не совершу. Я убежден, что подобного рода создания не должны жить среди людей. Однако загадка его характера притягивает и беспокоит меня. Необычность его деяний, чувств, которые он проявляет, внезапные слезы, – все это не свойственно нормальным людям… Прибавьте к этому странную неприязнь, которую питает к нему герцог. Ведь он почти упрекал меня за то, что я разрешил захоронить его в храме.
– Чего он боится? Что мнение общества повернется против него?
– Он презирает его, а кроме того, уже мысленно делит трофеи, которые достанутся ему после казни, что мне кажется преждевременным и удивляет меня.
– Другими словами, вы сожалеете, что приговорили этого монстра?
– Конечно, нет. Он сам шел к этому, постоянно искушая судьбу. Некоторые судьи никак не могли поверить в то, что один человек совершил столько зла. Это поражает и меня.
– Однако он признался, что делал это без чьего-либо наущения или давления. Я не вижу здесь ничего загадочного. Это был просто очень кровожадный человек, к тому же окруженный сообщниками, подобными ему по развращенности и цинизму. Я не представляю, что может оправдывать его.
– Но он – натура непостижимая и разносторонняя, не лишенная некоторых достоинств… Мнение о нем монсеньора герцога смущает меня. Он считает, что Жиль действовал до конца как неисправимый негодяй, что он создал для себя что-то вроде особой морали на основе своих склонностей к пороку, что сыграл роль раскаявшегося злодея, а не раскаялся искренне. И что выпросил службу на завтра только для того, чтобы придать больше театральности своей смерти, преподнести народу и себе самому спектакль еще более блистательный, чем когда-то в Орлеане. Епископ был рядом и возразил ему, сказав, что верит в раскаяние Жиля. Но я до сих пор не пришел к окончательному выводу.
– Как бы то ни было, мой дорогой сеньор, выводы подождут, а вам нужно выспаться.
Жиль:
Он распростерт у креста, намокшего от его слез. Его широкая спина вздрагивает, когда он надрывно икает.
– Отец, отец, почему я был таким? Все поругал, высмеял, осквернил. Даже самого себя! Я плевал на все. Мне нечего вспомнить хорошего, чтобы оправдаться, кроме неверности, невежества, непомерной гордости, предательства.
– Но Бога вы никогда по-настоящему не предавали и не отрицали.
В десятый раз, а может и более, Жиль повторяет:
– Почему он позволил мне жить на этом свете? Почему не оборвал мои преступления? Он мог направить стрелу на поле боя, отдать меня в руки англичанам, ведь не пощадил же он Жанну… Зачем он отправил меня в этот дальний, грязный путь?.. О, отец, сними с меня тяжесть, от которой я задыхаюсь!
– Все, что делает Бог, он делает из любви. Все, что он допускает, имеет свою цель и свое значение, которые для нас непостижимы. Он дал вам все, чтобы затем забрать. Он позволил демонам терзать вас, чтобы, в конечном счете, заменить вашу гордость на сегодняшний стыд, дерзость на покорность.
– Но эти преступления, эти договора с дьяволом, которые я подписывал своей кровью?
– Бог оставлял святых одних в пустыне. Все, что он дает или отнимает, есть пища для души.
– Ад, наслаждение, ложь и жестокость – это тоже пища для души?
– Ему нужно лишь убить в вас это наслаждение, эту ложь перед самим собой, и эту ярость.
– А моя жажда могущества и славы?
– Он избрал ее средством, чтобы вернуть вам вашу душу.
– Как трудно это понять!
– Не старайтесь. Бог есть тайна. Равно как и его суровость или молчание.
В ночи светятся лишь несколько окон герцогского замка. За расшитым пологом, рядом со своей мудрой супругой мирно спит Верховный судья. Комиссар Эльвен закончил писать рапорт королю и тоже отправился спать. Мастер Фома заснул в кровати, которую собственноручно покрыл резьбой, в соседней комнате спит его подмастерье Рауле. Уже давно закончила болтать Гийометта Суконщица. Хозяин «Голубого месяца» затворил ставни и запер дверь, затем задул свечи в зале и спрятал свои замечательные расписные карты, а заодно и выручку. Его посетители разбрелись по городу. Обыватели вернулись в свои дома, и все как один, даже Перонна Лоэссар, заснули. В замке де Ласуз брат Жиля выпроводил наконец маленького хитрого нотариуса, подосланного Лавалем. Анрие и Пуатвинец, сидящие закованными в подземелье, на короткое время забылись в тревожном сне. Ловкий Прелати прекратил свой внутренний монолог. Уснул и злодей Сийе, он больше не вслушивается в подозрительные звуки… Город спит, только солдаты ходят взад-вперед по кольцевой дороге, пытаются дыханием согреть коченеющие руки, как грустящий Бриквиль, сидящий в дозоре и дожидающийся окончания ночи. Повозки продолжают въезжать в город, их становится все больше. Но продолжает нежно петь блаженная из «Голубого месяца». Она сидит на ящике, уперев локти в колени, и тянет:
Вон туда под ветви олив
Я поведу свою милую.
Оттуда виден Фонтенеля разлив…
– О! – восклицает Жиль. – Внезапно передо мной засветила надежда! Я приму все, что бы Господь ни послал мне. Я благоговею перед любым его намерением.
Брат Жувенель отвечает ему:
– Теперь помолимся вместе…
– Да, вместе…
Сжимая в руках крест, коснувшись лицом земли, Жиль начинает «Патера», голос его дрожит.
32
КАЗНЬ ЖИЛЯ
В девять часов утра раздался перезвон всех колоколов: от главного колокола собора, исполняющего похоронный звон, до прерывисто перезванивающихся между собой колоколов квартальных церквей, монашеских и частных часовен. На небе не было ни единого облака, оно казалось подобным голубому шелковому лоскуту с солнечным карбункулом в середине. В окнах мелькали лица горожан. Люди появлялись у своих дверей и около витрин лавчонок. Дети были одеты в праздничные многоцветные одежды, они держались за руки своих родителей, морщившихся от прохладного утреннего воздуха. Весь город до самых окраин превратился в огромный муравейник. Прохожие окликали друг друга, сновали вдоль улиц, собирались в плотные группы. Всадники спешивались. Хозяйки второпях закалывали волосы, поддерживая свои высокие прически, закрепляя на них бархатные чепчики. Собаки весело лаяли. Любопытные чайки пролетали низко над крышами и снова возвращались посмотреть на необычное оживление. Погода была настолько праздничная, что хотелось смеяться и петь, если бы гулкий звон колоколов не напоминал о важности происходящего. Люди собирались около уличных торговцев, продающих картинки, где Жиль изображен в кирасе, украшенной геральдическими лилиями, а внизу в десяти четверостишиях рассказывалось о его жизни. На перекрестке устроился певец, напевающий печальную балладу о Синей Бороде…
…Наконец главные ворота собора тяжело открываются. У паперти образуется процессия, вот она начинает движение. Показался епископ, одежда которого переливается золотом. У него в руках ковчег, где помещен кусочек настоящего святого дерева. Поравнявшись с ним, люди опускаются на колени и крестятся. Он идет впереди всего клира, впереди распятий, укутанных крепом; за ним следует Бретонский двор, в центре его монсеньор герцог, герцогиня и высшие офицеры: Жоффрой Леферрон, его казначей, Пьер де Лопиталь, Верховный судья, Артюр де Ришмон, коннетабль Франции. За ними – магистрат в алых, отороченных горностаем одеждах. Затем – сеньоры герцогства и представители братств со своими знаменами, родственники и близкие жертв Жиля, а позади них – семья приговоренного: брат Рене де Ласуз с семьей, Екатерина Туарская, одетая в белое в знак траура – среди пяти других дам, – а также слуги: мастер Фома с Рауле, Гийометта Суконщица и многие другие. Толпа разрастается с каждым перекрестком: торговцы запирают лавки, вешают замки на двери и бегут вслед за бесконечной процессией… Священники запевают псалмы, им вторят тысячи голосов, возносящих слова надежд или сожалений. Дети боятся выпустить юбки матерей. Старики стучат палками о мостовую и ловят веяния своей молодости. Над головами раскачиваются небольшие кресты и оливковые венки паломничества. Подростки пытаются вторить зычным голосам мужчин. Каждый на свой лад изливает свою веру и молится за Жиля:
Dies irae, dies illa
Solvet sorclum in favilla…
Quantus tremor est futurus,
Quando judex est venturus…[36]
А он в это время находится в своей комнате в Тур-Неве, совершенно невменяемый после этой длинной, страшной ночи, после всех признаний, молитв и слез, самобичевания и жажды очищения. Он смотрит на невероятное столпотворение. Слова молитвы доносятся до него, проникают в истерзанное чувствами сердце, достигают самой глубины души, задевают самые нежные ее струны, которые еще не были потревожены. Глаза Жиля наполняются слезами.
– О! – восклицает он. – Я еще могу быть любимым!
Брат, не покидавший его этой ночью, помогавший ему всеми своими духовными силами выдержать испытание, согласно своему обещанию, отвечает:
– Вам ниспослана любовь, монсеньор. Никогда у вас ее столько не было, даже в Реймсе и Орлеане. И никогда уже у вас ее столько не будет.
Ключ поворачивается в замке. Появляется Жан Лабэ, а с ним и его гвардия в горностаевых капюшонах.
– Пора, монсеньор де Рэ.
Жиль изысканно приветствует капитана, затем легко, не обернувшись на комнату, где он провел последние дни, спускается по лестнице. Он отказывается надеть перчатки и воротник, приметы его благородного происхождения. Он держит перед собой медное распятие брата Жувенеля, последний дар, который он получил в этом мире, но самый для него драгоценный. Внизу он встречает Анрие и Пуатвинца, освобожденных от цепей, но поверженных духом. Он утешает их от всего сердца. Мимо проплывает балдахин епископа, и Жиль падает на колени. Он видит герцога и с удивлением понимает, что не испытывает к нему ненависти. Видит судей, викария и обвинителя, они произносят беспощадные слова молитвы за него:
…Lacrimosa dies illa,
Qua resurget ex favilla,
Judicandus homo reus…[37]
Жестокие слова не трогают его. Для него они – посланцы надежды и веры. На лицах его судей появляется беспокойство: не вызовет ли этот наплыв народа нового приступа гордости у Жиля, не забудется ли он в желании порисоваться во время столь яркой церемонии? Не просочатся ли демоны в его надежно подготовленную душу по окольным лазейкам достоинства? Но Жиль идет следом за последними молящимися, запевает дрожащим голосом:
Requiem aeternam dona eis,
Domine: et lux perpetua
Luceat eis…[38]
Он увлекает за собой своих сообщников, брата Жувенеля, стражников. Прижимает к груди медное распятие, иногда прикладывается к нему губами. Удостоверившись в его стойкости, судьи успокаиваются. Процессия по мосту переходит через Луару. На искрящейся воде покачиваются корабли и баркасы, их флажки трепещут на ветру. Но брат ничего не замечает: мысленно он витает среди ангелов, он в том мире, где вода и небо перемешались в волшебном свете, где нет ни людей, ни их голосов. За мостом тянутся луга Бьесса, широкое пространство, ограниченное пожелтевшими осенними лесами и деревушками. Толпа настолько многочисленна, что солдатам с трудом удается поддерживать коридор, который тянется к виселицам. Они грозно чернеют, возвышаясь над вязанками хвороста. Жиль движется неторопливо, но ступает твердо. Люди смотрят на него, восхищаясь его самообладанием. Они прислушиваются к его молитвам и горячо отвечают ему, что будут молиться за него так же истово, как он сейчас.
Капитан Лабэ почтительно трогает его за руку. Жиль замечает кучу хвороста, виселицы с болтающимися на них веревками. Лицо его остается холодным. Анрие и Пуатвинец негромко вскрикивают. Он говорит им:
– Будьте сильными и добродетельными, друзья. Ваш страх – это последнее испытание дьявола. Кайтесь в своих грехах, но не забывайте о милости Божьей. Нет такого греха, какого он не мог бы простить по своей доброте и милосердию, если вы раскаиваетесь искренне и настойчиво.
Но его сообщники, ноги которых дрожат, продолжают жаловаться:
– Что с нами будет, монсеньер?
– Бог ближе к вам, чем вы просили его об этом. Благодарите же его за прощение и милость, которые он оказывает нам. Благодарите за то, что он разрешил нам принять смерть в здравии и рассудке, тогда как мы могли бы умереть без прощения. Наоборот, он даровал нам страстную любовь, угрызения совести, после которых не страшно умереть. Смерть – это ничтожное страдание, не пройдя которого невозможно увидеть его.
Анрие и Пуатвинец робко благодарят его за поддержку. Жиль целует им руки. Они говорят, что верят, что Божье прощение снизойдет на них, что их души попадут в рай. Жиль становится на колени, сжимает в руках распятие. Над местом казни воцаряется тишина. Слышно лишь потрескивание факелов, горящих в руках у помощников палача. В эти мгновения можно расслышать голос Жиля:
– О, Боже, прошу твоего прощения. Наказывай меня не по грехам моим, но по твоей беспредельной милости!
Затем он обращается к собравшимся:
– Я ваш брат, христианин, как и вы все. Прошу всех, особенно тех, чьих детей я когда-то убил, молиться за меня и простить от всего сердца, как если бы вы сами добивались Божьего прощения.
Палач стоит, скрестив руки. Он вопрошающе смотрит на герцога. Но епископ останавливает его: Жилю дается время для последней молитвы.
– Монсеньор Сен-Жак, – шепчет Жиль, – монсеньор Сен-Мишель, не покиньте меня в этот тяжкий час, помогите мне спастись, молите Бога за меня, пусть я и не слушал вас, как должен был… Монсеньор Сен-Мишель, будьте добры, примите мою душу и отведите ее к Богу…
Палач приближается к нему, дотрагивается до плеча, извиняясь.
– Монсеньор! – кричат Анрие и Пуатвинец. – Монсеньор, будьте мужественны! Вы рыцарь, Бог любит вас!.. Помните о его милости! Монсеньор… Боже, сжалься над ним…
Палач выдергивает лесенку. Тело Жиля взвивается в петле, ноги дергаются, рот судорожно открывается несколько раз. Помощники палача подсовывают факелы под хворост. Языки пламени касаются ног Жиля, цепляются за одежду, поднимаются по всему телу…
Анрие и Пуатвинец безмолвно наблюдают за казнью. Помощники палача увлекают их к лесенкам. Они чувствуют холод веревок на шее, затем удар палача выбивает опору и у них из-под ног. Последнее, что они видят над облаками дыма, это митра епископа, горностаи монсеньера герцога, а над бесчисленными головами толпы – белую Луару, далекий лес, колокольни и башни, – все это вздрагивает, темнеет, потом переворачивается и исчезает.
ГЛАВНЫЕ УЧАСТНИКИ ТРАГЕДИИ
ЖАН ДЕ КРАОН – дед Жиля, умер в 1432 году.
АМОРИ ДЕ КРАОН – сын его, умер в 1415 году в Азенкуре.
МАРИЯ ДЕ КРАОН – дочь его, мать Жиля, умерла в 1415 году.
ГИ ДЕ ЛАВАЛЬ – супруг ее, отец Жиля, умер в 1415 году. ЖОРЖ ДЕ ЛАТРЕМУАЙ – советник Карла VII.
Король КАРЛ VII.
ИОЛАНДА АРАГОНСКАЯ – королева Сицилии, теща Карла VII.
ЖАННА Д'АРК (и ее лейтенанты: Лаир, Дюнуа, Ксентрай).
МАРИЯ ДЕ РЭ – дочь Жиля и Екатерины Туарской.
СОЛОВЕЙ, АНРИЕ, СПАДИН – сообщники Жиля.
ДЮМЕНИЛЬ ГОВОРУН, ЛАРИВЬЕР, ЛАНГЛУА, ПЕТИ, золотых дел мастер, – колдуны, состоявшие при Жиле.
ПЕРРИНА МАРТЕН – поставщица Жиля.
Герцог ИОАНН V БРЕТОНСКИЙ.
Дофин ЛЮДОВИК, будущий ЛЮДОВИК XI.
ЖАН ЛЕФЕРРОН – письмоводитель, принявший постриг, брат ЖОФФРУА ЛЕФЕРРОНА, казначея герцога Бретонского и владетеля Сент-Этьен-де-Мэр-Морта по правопреемству.
ЖАН ЛАБЭ – бретонский капитан.
АРТЮР ДЕ РИШМОН – брат герцога Бретонского, коннетабль Франции.
ЖАН ДЕ МАЛЕТРУА – епископ Нантский, канцлер Бретонский.
БРАТ БЛУЭН – монах Доминиканского ордена, заместитель Главного инквизитора Бретани.
ВИЛЬГЕЛЬМ ДЕ ШАПЕЙОН – обвинитель, назначенный Священным судом.
ЖИЛЬ ДЕ РЭ – лейтенант Жанны д'Арк, маршал Франции, генерал-лейтенант Бретани, родился в Шантосе в 1403 году, повешен и сожжен в Нанте 26 октября 1440 года.
БРАТ ЖАН ЖУВЕНЕЛЬ – монах Ордена Мон-Кармельской Богоматери, исповедник Жиля, назначенный судом.
ГИЙОМЕТТА СУКОНЩИЦА – кормилица и няня Жиля.
МАСТЕР ФОМА – архитектор, летописец, художник-миниатюрист, состоявший при Жиле (и его подмастерье Рауле).
ЕКАТЕРИНА ТУАРСКАЯ – дочь Миле Туарского и Беатрисы де Монжан, которую Жиль похитил и взял в жены в 1420 году.
ВИЛЬГЕЛЬМ ДЕ ЛАЖЮМЕЛЬЕР – сир де Мартинье, военный советник Жиля.
ЭТЬЕНН КОРИЛЛО по прозвищу Пуатвинец – казначей и сообщник Жиля.
РЕНЕ ДЕ ЛАСУЗ – младший брат Жиля.
РОЖЕ ДЕ БРИКВИЛЬ – двоюродный брат и сообщник Жиля.
ЖИЛЬ ДЕ СИЙЕ – двоюродный брат и сообщник Жиля.
ПЕРОННА ЛОЭССАР, ЦИРЮЛЬНИК, ЖАН ГУВЕР и другие родители жертв Жиля.
МЭТР ФРАНЧЕСКО ПРЕЛАТИ – тосканский священник и колдун, сообщник Жиля.
ЭЛЬВЕН – королевский комиссар в Бретани.
ПЬЕР ДЕ ЛОПИТАЛЬ – Верховный судья Бретани, председатель мирского суда, вынесший Жилю смертный приговор.