— Где она сейчас?
— Умерла.
— Это весьма печально... Не будет ли мистер Полынов столь любезен познакомить со свидетельством о ее смерти?
— Такого свидетельства нет.
— Но его можно получить?
— Нет, — резко ответил Александр Иванович, — она умерла на Памире, в безлюдном ущелье.
— Кто может засвидетельствовать это?
Полынова этот допрос начинал раздражать. Усилием воли он заставил себя ответить как можно спокойнее:
— Есть человек, который может засвидетельствовать ее могилу.
Мистера Кревкера ответ не удовлетворил. Долго и назойливо с помощью переводчицы он заставлял Александра Ивановича объяснять обстоятельства дела. Снова и снова задавал вопросы. В заключение он попросил передать, что вынужден будет еще раз побеспокоить мистера Полынова, который, судя по всему, действительно является наследником состояния, оставленного покойным отцом его жены, Афанасием Терентьевичем Сердюковым.
Мисс, которая до этого быстро и точно все переводила, умышленно или по ошибке, исказила фразу. Начало передав правильно, она заменила (слово «состояние» совсем другими: «бумаги, семейный архив». Александр Иванович ее поправил. Она покраснела, любезной улыбкой попыталась скрыть смущение:
— О, вы знаете английский язык?
— Когда-то знал, — просто ответил Полынов, — отдельные слова разбираю.
В эту минуту в дверь постучались. В комнату вошел Павел. Он принес запах хвои и крепкого мороза. Короткая куртка плотно обтягивала его могучее тело, хорошо развитую грудную клетку. Высокий, стройный, словно литой, он походил на лесного богатыря. Легко ступая, Павел сделал несколько шагов и в нерешительности остановился. Его лицо, сохранившее и зимой бронзовый загар, при виде посторонних, смущенно зарделось.
|
|
Александр Иванович пришел ему на помощь:
— Мой сын, — представил он просто.
— О! — не скрывая восхищения, бесцеремонно воскликнула гостья.
Взгляд ее перешел от сына к отцу. Как они удивительно похожи. У того и у другого — большой выпуклый лоб, открытый взгляд, мужественный овал лица, крепкий, слегка подавшийся вперед подбородок; и улыбаются отец и сын одинаково: сдержанно, чуть застенчиво, слегка прищурив большие темные глаза.
Гости пробыли недолго. Перед отъездом Каролина, не выпуская руки Павла, воскликнула:
— Мы, как это говорится по-русски, обязательно еще увидимся!
Когда машина с иностранным флажком укатила, Александр Иванович сказал своим молодым друзьям:
— Ничего не понимаю... Речь идет о каком-то наследстве...
Михаил и Лена невольно переглянулись. И у каждого из них мелькнула одна и та же мысль: о странном лице, там, за оградой... Нет, видимо, не случайно кто-то так упорно смотрел на дом Полыновых...
Но вслух ничего не сказали. А тут как раз вошла Мария Васильевна:
— Обедать, — тоном, не терпящим возражений, объявила она. — Поди, Павел Александрович проголодался в лесу.
— Очень, Мария Васильевна, — чистосердечно признался молодой Полынов.
Все уселись за стол и как-то сразу почувствовали себя хорошо и свободно. Даже Павел, преодолев свое обычное смущение, оживился и весело рассказал, что было на воскреснике, как дружно участники его грузили лес на машины, а ему за то, что он укладывал самые большие бревна, даже объявили благодарность, а ребята почему-то называли его дядей Степой.
|
|
— Есть такая книжка! — пояснила Лена, и она весело продекламировала:
В доме восемь дробь один
У заставы Ильича
Жил высокий гражданин
По прозванью «Каланча»,
По фамилии Степанов
И по имени Степан,
Из районных великанов
Самый главный великан...
Александр Иванович с любовью посмотрел на сына, который был выше всех за столом.
— Павел Александрович, а как ваша учеба? — поинтересовалась девушка.
— Виктор Осипович говорит, что на пять...
— Друзья! — перебил Павла Михаил, — в таком случае и я похвастаюсь... Можете меня поздравить!
— С будущей женитьбой? — спросил Александр Иванович. — Павел, ты поздравил Лену и Михаила Георгиевича?
— О, да!
— Э-э, это еще не все... Одобрен мой проект мотора...
— Какого мотора?
— Я не хотел, друзья, ничего вам говорить, пока сам не был уверен, что у меня что-нибудь выйдет... Как говорится, поспешишь — людей насмешишь... Но теперь... Леночка, можно?
Девушка улыбнулась:
— Ну что ж, раз проговорился...
— Я, конечно, буду говорить только о достоинствах нового мотора, потому что о его недостатках скажут и без меня, — пошутил Щербаков... — Понимаете, оказывается, у нас не выпускают хороших лодочных моторов... Это просто удивительно... Ведь многие наши машины завоевали мировую известность, а вот простой лодочный мотор, казалось бы чепуха, а спортсмены, любители водного спорта, рыболовы жалуются, что таких, которые бы их устраивали, нет, вернее, почти нет...
— Михаил, слишком длинная преамбула, — остановила Лена увлекшегося Щербакова.
— Да, но слушатели должны понять, почему вдруг альпинист, мастер высокогорного спорта заинтересовался лодочными моторами...
|
|
— Да, пожалуйста, рассказывайте, — поддержал молодого человека Александр Иванович.
— Понимаете, перед нашим цехом поставили такую задачу, помимо всего прочего, наладить их изготовление... И они должны существенно отличаться от тех, что уже имеются. Например, от подвесного «М-10». Это, пожалуй, один из лучших... Но он годится только для легких, прогулочных лодок и не выдерживает большой нагрузки... Рыболовы пользуются, главным образом, стационарным «Л-3», «Л-6» или спаренным «Л-12». Это старые моторы, повидавшие виды, но надежные и неприхотливые.
— Так разве это плохо? — спросил Александр Иванович, заинтересовавшийся рассказом.
— Нет, конечно... Беда другая... Во-первых, они тяжелые, а во-вторых, и это, пожалуй, главное, не развивают большие скорости... А в наш век, век скоростей, это — серьезный недостаток... Вот я и решил попробовать свои силы... Захотелось создать такой мотор, который будет весить не больше 20—25 килограммов, съедать в час 5—7 литров бензина, а развивать скорость до 40 километров, почти в два с половиной раза больше, чем дают скорость стационарные моторы... И, кажется, мне кое-что удалось... Во всяком случае, вчера комиссия утвердила мой проект... Так что теперь будем готовить опытный образец...
Полыновы искренне поздравили молодого изобретателя.
— Друзья, у меня есть предложение! — воскликнула Лена.
— Какое?
— Давайте этим летом отправимся не в горы, а на Волгу, — испытывать мотор Михаила Щербакова.
— Который я назову в честь Лены «Л-1».
— Благодарю, — церемонно поклонилась девушка, — сначала пусть он докажет, что действительно хороший, а уж тогда я дам согласие...
— На Волгу! — обрадовался Павел. — Ведь ты там родился, — повернулся он в сторону отца.
— Правильно, — подхватил Михаил. — Так, что имейте в виду, Александр Иванович, вы едете, вернее, поплывете с нами...
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил старый Полынов. — До лета еще далеко...
А дня через два случилась странная и непонятная вещь.
Жизнь в доме Полыновых начиналась рано и по строго установившемуся порядку с утренней гимнастики. Несмотря на мороз, оба занимались во дворе в легких спортивных костюмах. Водные процедуры на протяжении многих лет отлично закалили организм. Правда, по выходе из ущелья, где никогда не было морозов, Александр Иванович опасался, что перемена климата может отразиться на здоровье Павла. Но пока этого не случилось. Молодой Полынов чувствовал себя хорошо.
После завтрака он стал собираться в школу. У Виктора Осиповича был как раз разрыв между уроками, или, как говорят учителя, «окно», и тот использовал свободное время для занятий с Павлом.
Александр Иванович решил проводить сына.
Утро только наступало. Белесые облака вразнобой проносились над головами, за околицей синел снег, и в густом морозном воздухе, словно далекие видения, проносились озаренные светом вагоны электрички, отдаленный перестук которых временами нарушал сонную тишину поселка.
Оба шли ровно, спортивной походкой, вначале молча. Потом Александр Иванович озабоченно проговорил:
— Я сегодня съезжу в город... Не знаю только, что теперь дарят на свадьбах...
Павел оживился, спросил:
— А что там будет? Я ведь никогда еще не был на свадьбе.
— Соберутся близкие... Они поздравят молодоженов.
— А как там себя нужно вести?
Отец улыбнулся:
— Как обычно... Но мы с тобой на эту тему еще поговорим.
— Они очень любят друг друга... Михаил еще там, в ущелье, мне столько говорил о Лене... И она его ждала... Счастливые.
В голосе сына Александр Иванович почувствовал затаенную грусть. И сам он вздохнул. Невольно подумалось: как сложится судьба Павла?.. Встретит ли он такую девушку, как Лена?
— Она такая хорошая... Лена... Я с ней могу говорить обо всем и не смущаюсь.. А вот ее подруга, ты ее знаешь, Нина, не такая... При ней я молчу, она, наверное, считает меня глупым.
— Ничего, ты еще встретишь человека... По душе...
Павел неожиданно спросил:
— А тебе понравилась та, что в воскресенье приезжала к нам со стариком... Каролина?
Александр Иванович внимательно посмотрел на сына:
— Не знаю... Почему ты вдруг о ней вспомнил?
— Она красивая? Правда? И смотрела на меня как-то странно... Зачем она приезжала?
— Твой дед, он умер за границей, оставил какое-то наследство...
— Наследство! Какое?..
— Понятия не имею... Наверное, семейные реликвии..
— А ты мне рассказывал, что он был очень богатый... В Царицыне.
— Это было давно, до революции...
— А когда мы съездим туда, где ты родился?
— При первой возможности... Обязательно.
Александр Иванович был рад, что сын заговорил на другую тему.
— Я читал, что это удивительный город, с необыкновенной судьбой... Мне очень хочется его посмотреть.
— И мне... Вот летом, когда у тебя наступят каникулы, мы съездим.
Так, разговаривая, они дошли до перекрестка, откуда начиналась дорога в соседний поселок, где находилась школа. Здесь они простились.
— Я тебя буду встречать.
— Не нужно. Обратно я иду через лес... Так ближе.
Той же, ровной, но далеко не старческой походкой, Александр Иванович возвращался домой. Но теперь его мысли были заняты другим — научной работой о долголетии. Все, что он написал там, в ущелье, нужно было заново пересмотреть. Медицина шагнула далеко вперед, и, прежде чем возвратиться к своему труду, следовало познать то, что уже было сделано за годы его вынужденного пленения. Вот за этим Александр Иванович проводил целые дни, а довольно нередко и ночи.
Возле калитки он увидел миловидную девушку с кожаной сумкой — их почтальона, которая каждое утро доставляла газеты.
— Здравствуйте, — сказала она. — Вам заказное письмо... Вот какое огромное.
И, передав большущий конверт, добавила:
— Вот тут распишитесь...
У себя в кабинете Александр Иванович долго разглядывал пакет. На нем в самом низу косым, похожим на женский почерком было написано:
«Москва. Главный почтамт. До востребования».
А фамилию не удалось разобрать.
Когда он осторожно вскрыл конверт, оттуда на стол выпала книга в яркой, как человеческая кровь, обложке.
Когда Александр Иванович взял в руки книгу, то прежде всего обратил взимание на портрет — мужественное лицо человека с большим лбом, черной, коротко подстриженной шевелюрой и открытыми, глубоко сидящими глазами, глядевшими с наивной чистотой. «Лумбонго» — прочел Полынов и дальше, через всю страницу, увидел название: «Я люблю тебя, Африка».
Перелистав страницы, Александр Иванович с удивлением убедился, что никакой сопроводительной записки не было.
— Странно, — подумал он. — Кто же прислал эту книгу? И зачем?
Правда, фамилию автора он сразу вспомнил. Она часто мелькала в газетах, когда шла речь о человеке, страстно, от всего своего большого сердца борющегося за освобождение Африки. Оставив намеченные на день дела, старый врач углубился в чтение и вскоре забыл все на свете...
СВАДЬБА
Никогда еще не было так уютно и празднично в трех небольших комнатках в тихом переулке за Савеловским вокзалом, как в этот субботний февральский вечер. Обеденный стол был раздвинут, к нему приставили еще кухонный столик, и их накрыли белой скатертью. А вокруг впритирку стояло четырнадцать стульев, по количеству ожидаемых гостей.
У хорошего человека всегда много друзей. А в дни семейных праздников это чувствуется особенно. В первом описке тех, кого хотели пригласить Михаил и Лена, было больше пятидесяти фамилий. Цифра оказалась неприемлемой. Столько человек просто негде было разместить. После долгих и жарких споров, обсуждения различных вариантов и взаимных уступок остановились на цифре четырнадцать, с расчетом, что заводские друзья Михаила впоследствии будут приглашены отдельно, уже на его квартире.
Полыновы в списке стояли первыми. За ними шли тетя и дядя Лены (у Михаила никого из родных в Москве не было), директор научного медицинского института, в котором теперь работала мать Лены, Татьяна Александровна, и, наконец, самые близкие друзья, между прочим, среди них институтская подруга Лены, с которой она вместе работала в геологическом управлении, Нина.
Нина пришла первой и торжественно преподнесла молодоженам подарок — большую изящно отделанную коробку, в которой, как оказалось, лежало двенадцать серебряных столовых ложек и столько же вилок и ножей.
На Нине было узкое, короткое платье фисташкового цвета, с пышными оборками. Туфли на высоченном каблуке подчеркивали стройность фигуры. Глаза казались неестественными: до того они были синими. Причудливо убранные волосы, подкрашенные губы, добродушно-насмешливая улыбка, не сходившая с лица, — все в ней было броско и празднично.
— А вот и я, — сказала она весело, целуя Лену и Татьяну Александровну. — Михаил, теперь на вас рассчитывать уже нечего, давайте и вас облобызаю. Ну, как говорят охотники, ни пуха, ни пера. Живите и размножайтесь.
Нина принадлежала к числу тех девушек, мимо которых ребятам пройти не так-то легко. И ей объяснялись в любви, начиная с девятого класса. Она к этому привыкла и поэтому смотрела на ребят несколько высокомерно.
Говорили о ней разное, часто совершенно противоположное, и девушке это даже нравилось. Кому в молодости не хочется быть загадочным?
В действительности же за всей этой показной стороной скрывался скромный и хороший человек, воспитанный в уважении к труду.
Отец ее, в прошлом рядовой шахтер, а затем крупный работник министерства угольной промышленности хоть и не имел педагогического образования, но, обладая большим жизненным опытом и врожденным чутьем, даже в сложных обстоятельствах находил верные шаги и поступки в своих взаимоотношениях с единственной и горячо любимой дочерью.
— Баловать — еще не любить, — постоянно говорил он жене и строго придерживался этого.
Домработницы в доме не было, и Нину с детства приучали к труду. Она помогала матери по хозяйству, варила обед, стирала белье, ездила, как и другие геологи управления, в далекие экспедиции, жила в палатках, вышагивала по безлюдной степи десятки километров, в случае необходимости могла обходиться черствым хлебом и кружкой воды, стойко переносить холод, зной и другие лишения походной жизни.
Лена не случайно познакомила Нину с молодым Полыновым. Она искренне хотела, чтобы между ними завязалась дружба. Но первая встреча не оправдала надежд. Павел держался замкнуто и все время молчал. А девушка, казалось, не обратила на него никакого внимания. Когда подруги остались вдвоем, Лена не вытерпела, спросила:
— Ну... Понравился тебе Павел?..
Нина не ответила. Она знала историю молодого человека. В Павле было что-то романтическое, мужественное и в то же время, на редкость чистое и наивное.
Это она особенно почувствовала, когда однажды они вчетвером отправились в кино. Шла какая-то посредственная картина, где все события угадывались с самого начала. Нина поэтому вскоре потеряла интерес к фильму и невольно начала наблюдать за Павлом. С жадностью ребенка смотрел он на экран, бурно реагируя на все происходящее, вызывая явное недовольство соседей. И, может быть, тогда впервые, увидев его беспомощным, но искренним и непосредственным, девушке захотелось пробудить в нем чувство. Сначала она не отдавала отчета в этом, но затем должна была себе признаться, что он ей нравится.
И вот сегодня Нина ожидала Павла с особенным нетерпением. Для него она надела новое платье, которое ей очень шло.
Но уже почти все собрались, а молодого Полынова не было. Пришел Александр Иванович, который весь день провел в читальном зале библиотеки. Его очень смутило то, что сын так задерживается.
Неужели заблудился? А может быть, с ним что-нибудь случилось?
Чтобы не портить настроение остальным, Александр Иванович старательно скрывал свое беспокойство.
В маленьких комнатах было тесно, шумно и весело. На сердце у всех было хорошо. Так бывает всегда, когда видишь, что отмечает знаменательный день в своей жизни достойная, любящая друг друга пара. За стол не садились, ждали Павла и Крюковых. А пока молодежь шутила, смеялась, танцевала. Александр Иванович с интересом наблюдал за ней. И ему вдруг, как никогда, захотелось хоть что-нибудь сделать для них. Работать и работать, сколько есть сил над темой, которая волновала его всю жизнь. Продлить молодость людей, если не победить, то хоть на многие и многие годы отсрочить старость. От этих мыслей Александр Иванович почувствовал, необычайный прилив сил, словно вновь стал молодым. Девушки пригласили его танцевать, и он не отказался. Правда, для Полынова были не под силу незнакомые ему фокстроты и танго, но он с удовольствием и довольно легко танцевал вальс. А с Татьяной Александровной они, ко всеобщему восхищению, исполнили старинную польку.
Потом, устав, они уселись на диван и разговорились. Мать Лены поинтересовалась, как продвигается его работа.
— Очень медленно, уважаемая Татьяна Александровна, — чистосердечно, не без горечи признался Полынов. — Я безбожно отстал и не знаю, хватит ли времени и сил, чтобы изучить то, что сделано за эти годы. Такие разительные перемены, медицина так выросла и окрепла, что я самому себе кажусь просто неучем.
— Ну, не надо так мрачно смотреть на вещи, — искренне проговорила женщина.
— Понимаете, сегодня в библиотеке я познакомился с удивительными данными. За последние пять лет в стране не зарегистрировано ни одного случая заболевания холерой, понимаете, ни одного.
— Да, эта болезнь у нас давно побеждена, — подтвердила Татьяна Александровна.
— Вот видите... А если мне память не изменяет, в 1913 году в России от нее умерло около полумиллиона человек... И так буквально во всем. Порой я закрываю глаза и думаю, неужели я действительно нахожусь в той самой России, которую хорошо знал 40 лет назад...
Постепенно все кругом стихли, стали прислушиваться к тому, что говорил Полынов. А тот, увлеченный волновавшей его темой, продолжал:
— Детская смертность — этот страшный бич старой России — уменьшилась в десятки раз. Если бы не война, унесшая много жизней, средняя продолжительность жизни человека в России перевалила бы за семьдесят. Это поразительно, и я преклоняюсь перед теми, кто этого добился. Для нас, врачей прошлого, это было несбыточной мечтой... Социальные условия сводили на нет все наши высокие стремления... Сегодня это решается практически, повседневно... Как радостно жить в такой стране и как хочется быть молодым...
— Вы молоды, Александр Иванович, вы очень молоды, — послышался чей-то взволнованный голос.
Все обернулись к Нине. Ее синие глаза, не отрываясь, смотрели на Полынова. Она даже сделала движение, чтобы взять его за руку.
— Прошлое позади, дорогой Александр Иванович, давайте думать о будущем, — сказала Татьяна Александровна.
Присутствующие при этой сцене зааплодировали. Лена подбежала к Полынову, обхватила его седую голову, от всего сердца поцеловала.
— Друзья, я протестую! — шутливо заявил Михаил. — Я слышал, что в такой день жениху полагается целоваться.
— Горько! — закричал кто-то.
Этот возглас все подхватили.
— Горько!.. Горько!..
— Погодите... Когда сядем за стол, — неожиданно смутился Михаил.
— За стол, пора за стол!
— А сколько времени?
— Без двадцати девять...
Прошло больше часа после прихода электрички, на которой должен приехать Павел.
Где же все-таки Павел?
Беспокойство охватило Александра Ивановича. Но, чтобы не расстраивать других, вслух он сказал:
— Наверное, задержался... Приедет другим поездом...
Михаил заглянул в свою записную книжку.
— Поезд пришел в восемнадцать минут девятого... Павел вот-вот явится... Подождем еще...
Татьяна Александровна ушла на кухню.
В это время явился Петр Николаевич Крюков. Он походил на русского богатыря. Рост у Петра Николаевича был такой, что его бы с радостью зачислили в любую волейбольную команду. Наголо бритая голова была посажена на могучие плечи. Прошлогодний загар еще не сошел с мускулистого лица с широким подбородком и густыми бровями, нависшими над живыми, острыми глазами.
Крюков достал сигареты, предложил Александру Ивановичу.
— Спасибо... Не курю...
— А я грешен... Раз двадцать бросал, да справедливо говорят, что дурные привычки живучи... А я на вас обижен, — неожиданно, без перехода проговорил он, обращаясь к Полынову.
— За что?
— Почему к нам в лабораторию не заглядываете... Есть, есть у нас что посмотреть.
— Меня никто не приглашал, — с улыбкой ответил Полынов.
— Как? А Татьяна Александровна?
— Что Татьяна Александровна?
Она как раз показалась в дверях.
— Голубушка, иди-ка на расправу. Оказывается, вы Александра Ивановича и не звали к нам.
— Виновата, Петр Николаевич, закружилась со свадьбой...
— Ну, по случаю свадьбы простим... А я уже, грешным делом, подумал: чурается Александр Иванович практиков...
— Спасибо за приглашение, приеду обязательно.
В комнатах было уже не так весело. Даже незнакомых людей охватило беспокойство, но никто не хотел говорить об этом.
В половине десятого Полынов отозвал Михаила в сторону.
— Приглашайте к столу, ждать больше нельзя.
Щербаков испытующе посмотрел на Александра Ивановича и решительно проговорил:
— Мы еще подождем.
— Нет, — твердо ответил Полынов. — Я выпью за вас бокал, пожелаю счастья и поеду. Приглашайте гостей, — и громко добавил:
— Друзья, ждать больше нечего. Раз сына нет, значит, его задержали уважительные причины.
Все нехотя уселись. Первый тост, как и полагается, был провозглашен за счастье молодых.
А вскоре Полынов стал прощаться. Его не удерживали. Правда, Михаил заявил, что поедет с ним. Александр Иванович категорически возразил:
— При других обстоятельствах я охотно согласился бы, но сегодня нельзя.
— Тогда возьмите такси и возвращайтесь.
— Вот это я обещаю...
В передней к Полынову подошла Нина:
— Александр Иванович, можно мне с вами? Я хорошо знаю Москву и могу оказаться полезной.
Внимание Нины тронуло старого врача. У него не хватило сил отказаться. Вдвоем они опустились по лестнице и вышли из подъезда. На улице шел густой снег.
— Александр Иванович, боюсь, на машине мы за город не проедем. Отправимся-ка лучше на вокзал, так будет надежней.
ОТЕЦ И ДОЧЬ
Это случилось незадолго до окончания войны, когда советские войска, освободив всю свою территорию, с тяжелыми боями продвигались до Восточной Пруссии. Поздно вечером на квартире мистера Хейвуда раздался телефонный звонок.
Незнакомый мужской голос поинтересовался:
— Это мистер Хейвуд?
— Да.
— С вами будет говорить президент...
— Здравствуйте, мистер Хейвуд... Извините, что позвонил так поздно...
— О, пожалуйста, я не спал.
— Правительство обращается к вам с просьбой...
— Рад буду помочь.
— Не согласитесь ли вы отправиться послом в Россию?
У Хейвуда от неожиданности перехватило горло. Ему показалось, что он ослышался:
— Послом?.. В Россию?..
— Да... Русские, как вам известно, уже находятся в Германии... Исход войны предрешен.. Нам нужно направить туда человека, который бы в очень сложных послевоенных условиях сумел достойно представлять нашу страну.
— Это так неожиданно...
— Я понимаю... В вашем распоряжении вся ночь. Подумайте. А утром я вам позвоню.
— Не знаю, как посмотрит на это руководство университета...
— Об этом не беспокойтесь...
— Но отнесутся ли русские доброжелательно к моему назначению?
— Уверен, что да... Ваша книга по истории славянских народов переведена на русский язык и очень сердечно принята. Там не забудут и ваши выступления против нацистского режима в Германии, и ваши призывы оказать помощь русскому народу против гитлеровской тирании... Все это как раз и заставило меня обратиться к вам, как к человеку либеральных взглядов. Если вы не возражаете, я утром свяжусь с советским посольством и выясню их отношения к вашей кандидатуре....
Эту ночь мистер Хейвуд провел без сна. Он курил сигару за сигарой, медленно ходил по кабинету, взвешивая все «за» и «против».
Конечно, когда тебе перевалило за пятьдесят, вступать на новое поприще не совсем разумно. Но он очень уважал президента, больше того, он его боготворил, как человека высокой культуры, смелых и гуманных взглядов и не чувствовал в себе силы отказать ему. Да и, кроме того, он много лет работал над своей книгой, ради этого изучил русский язык, и теперь познакомиться непосредственно с жизнью огромной страны, о которой ходит столько противоречивых толков, было весьма заманчиво.
Утром, едва дождавшись звонка из столицы, он твердо сказал президенту, что согласен.
В маленьком городишке на юге, где жил мистер Хейвуд, эта новость вызвала целый переполох. Одни открыто осуждали Хейвуда, другие присылали поздравления, а его родная сестра, престарелая миссис Макензен, которая поселилась с ним после смерти жены, сначала расплакалась, а затем решительно заявила, что не отпустит его дочь, а свою шестнадцатилетнюю племянницу в эту варварскую страну.
Так мистер Хейвуд оказался в Москве. А вскоре пришла весть о смерти президента. Хейвуд сначала хотел подать в отставку, но потом передумал. Он проникся симпатиями к народу, так много пережившему, но нашедшему в себе силу и мужество одержать блистательную победу над смертельным врагом. И ему, возможно, не без оснований казалось, что другой на его месте еще более ухудшит и без того сложные и запутанные взаимоотношения между двумя великими державами, какими мистер Хейвуд, несомненно, считал СССР и свою родину.
Он остался, хотя с каждым годом работать становилось все труднее: от него все настойчивее требовали не объективной правды, а сообщений, выгодных для разжигания антисоветских страстей.
Три года назад к нему приехала дочь. Мисс Каролину родные и знакомые считали девицей сумасбродной. Во всяком случае, с юных лет она поступала так, как ей вздумается, а не так, как хотели окружающие. Рано лишившись матери, она росла капризным ребенком, с теткой же совершенно не считалась. С годами Каролина привыкла к самостоятельности в решении всех вопросов. Получив хорошее образование, девушка, вопреки всем советам, не вышла выгодно замуж и не стала удивлять общество роскошью своих нарядов, а неожиданно решила отправиться к отцу.
Со временем между отцом и дочерью установились хорошие, дружеские отношения, при полной независимости каждого. Будь Каролина мужчиной, она, безусловно, добилась бы многого на дипломатическом поприще. По сути дела, она часто и была негласным советчиком мистера Хейвуда, а иногда выполняла его особые поручения. Что касается ее личной жизни, то тут молодой женщине была предоставлена полная свобода. Сама Каролина давно решила, что не ее возьмут в жены, а она сама себе выберет мужа. Правда, у нее были многочисленные увлечения, и поговаривали, что она далеко не всегда вела себя строго. Но пока что золотое обручальное кольцо не появилось на ее красивой выхоленной руке, хотя в последнее время один молодой вдовец, владелец четырех сталелитейных заводов, мистер Уильям Этвуд и предпринимал настойчивые попытки склонить ее к замужеству.
В тот февральский воскресный вечер, через неделю после посещения Каролиной Полыновых в качестве переводчицы, состоялся ее разговор с отцом.
— Мне кажется, тебе следует ответить Этвуду, — сказал он.
Каролина удивленно взглянула на отца.
— Зачем?
— Боюсь, что у него может лопнуть терпение, и он легко найдет себе другую подругу жизни.
— Ты говоришь так, словно тебя это беспокоит.
Отец помедлил с ответом, но потом решительно проговорил:
— Да.
— Вот как... Это интересно. — Каролина замерла в качалке, в которой до этого она безмятежно покачивалась.
— Я должен сообщить тебе новость.
— Какую?
— Видимо, моя дипломатическая карьера заканчивается.
— Что и следовало ожидать.
— Ты считаешь, что я веду себя неправильно?
— Если говорить начистоту, да.
— Видишь ли, Каролина, все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Речь идет о судьбе человечества.