Когда Эсин и Мэй пересекли площадь, вышагивая к башне, население протектората прикрывало лица руками. Они отбрасывали свои шали и плащи, смаковал и блеск солнца на коже, удивлялись отсутствием прохлады – и теперь понимали, что тумана больше нет.
- Видела ли ты когда-нибудь такое небо? – удивилась Мэй.
- Нет, - медленно ответила Эсин. – Не видела… - малыш бормотал и суетился в светлой ткани на груди матери. Эсин обняла его тёплое тело, поцеловала в лоб. Его должны совсем скоро отобрать и изменить, но сейчас только любовь. Мать должна выполнить ту задачу, что дана ей свыше.
Когда Эсин была маленькой девочкой, мать рассказывала ей историю после рассказа о лесной ведьме. Эсин была любознательным ребёнком, и, узнав, что старшего брата отдали в жертву, преисполнилась вопросами. А куда он пропал? А что делать, если попытаться его найти? Что сделает колдунья? Что она такое? Она одинока? А она точно женщина? А если бороться невозможно, то почему не попытаться научиться? Ведьма злая, но насколько? Какое это зло?
У постоянных вопросов Эсин были последствия. Ужасные последствия. Её мать, бледная, измождённая женщина, полная смирения и печали, одержимо бормотала о колдунье. Она рассказывала истории, когда её никто не просил. Бормотала их про себя, пока должна была шагать с другими на Буг.
- Ведьма ест детей. Или порабощает. Или выпивает их дотла, - бормотала мать Эсин.
- Ведьма рыскает по лесу на огромных лапах. Она однажды съела тигриное сердце, полное скорби, и теперь это сердце бьётся в её груди.
- Ведьма умеет становиться птицей. Она может среди ночи залететь в твою спальню и выклевать твои глаза!
- Она стара, как пыль. Она может переступить мир в своих сапогах-в-Семь-Лиг. Ты и не поймёшь, когда она вытащит тебя из твоей постели!
Со временем её истории становились всё длиннее и запутаннее, они наматывались тяжёлой цепью вокруг её тела, и она больше не могла держать их на себе. А потом она просто умерла.
Или так, по крайней мере, видела Эсин.
Тогда Эсин было шестнадцать, и она прославилась на весь Протекторат как на диво умная девушка – быстрые руки, острый разум. Когда Сестры Звезд прибыли к ней после похорон матери и предложили стать их ученицей, она колебалась лишь один миг. Её отец ушёл, исчезла её мат, старшие братья, те, которых не отобрала колдунья, давно уже сотворили свои семьи. Это было слишком грустно. Был один мальчик в классе, задевший её сердце, тихий мальчишка, но из важной семьи. Занятый своими вещами. И не было шанса, что он посмотрит на неё ещё раз. Потому, когда пришли Сёстры Звёзд, она упаковала вещи и двинулась за ними.
Но потом поняла, что во всех этих вещах, которые она узнавала в башне, в астрономии, ботанике, механике и математике не было ни слова о колдунье. Ни одного. Словно её не существовало.
А потом она заметила, что у сестры Игнатии не было возраста.
А потом почувствовала тихие шаги каждую ночь.
А потом увидела, как одна из новеньких сестер рыдала – её дедушка умер, - и сестра Игнатия смотрела на девушку с поразительным голодом во взгляде.
Всё детство Эсин пронесла на себе истории матери о колдунье. Она носила это при всех. И спины остальных тоже изогнулись под тяжестью скорби. Она искала истину среди сестёр, но правды о ведьме ей так и не открыли.
История может поведать правду, но ещё история может солгать. Изогнуться, закрутиться и запутаться. История – великая сила! И кто получил бы самую большую выгоду от такой власти? Ведь всё меньше и меньше людей помнили лес по другую его сторону, а Башня всё большую тень отбрасывала на Протекторат.
И её душа была нетронута, когда Эсин вернулась в башню, всё ещё сжимая руку Мэй.
Младший брат Энтена, Вин, встретил их у двери. Она любила его больше всех братьев Энтена. Эсин обняла его до того крепко, словно пыталась отдать всё, что у неё было.
- Могу ли я тебе доверить? – беззвучно прошептала она ему на ухо. – Поможешь ли ты мне спасти семью?
Вин ничего не ответил. Он закрыл глаза, чувствуя, как голос ветра лентой оборачивается вокруг его сердца. В этой башне ещё было немного доброты. А Эсин была добрейшим человеком. И он обнял её в ответ, лишь бы убедиться в том, что она была совершенно реальной.
- Мои бывшие сестры, думаю, медитируют, милый Вин, - улыбнулась ему Эсин. Вин задрожал, когда она произнесла его имя. Его по имени в башне никто не называл – просто мальчик. И именно тогда он решил, что во всём на свете поможет Эсин. – Ты проведёшь меня к ним? И я должна попросить тебя ещё об одной услуге…
Сестры собрались для утренней медитации и часа молчания, потом они пели, потом – сражались. Эсин и Мэй вошли в комнату, когда первые ноты песни скользнули по каменным коридорам. Голоса сестёр замерли, когда Эсин подошла к ним. Ворковал ребёнок, и сёстры с открытыми ртами смотрели на неё – заговорила лишь одна.
- Ты, - промолвила она.
- Ты оставила нас, - ответила другая.
- Никто никогда не доходит, - отозвалась третья.
- Знаю, - кивнула Эсин. – Знание – страшная сила, - неофициальный девиз их сестринства. Никто не знал больше сестёр. Ни у кого не было такого доступа к знаниям. И всё же, они здесь, слепые. Что ж… Сегодня это изменится. – Я ушла. И не просто так. Мне жаль. Но, милые мои сёстры, мне есть что сказать вам, прежде чем я вновь вынуждена буду уйти. – Она наклонилась и поцеловала сына в лоб. – Мне придётся поведать вам одну историю.
Вин прижался спиной к стене у двери, что вела в комнату для медитации.
В руке у него была длинная цепь. И висячий замок. Ключ, который он вложит в руки Эсин. Сердце у него колотилось от одной мысли об этом. Он никогда прежде не нарушал правила. Но Эсин была так добра, а башня – так отвратительна…
Он прижался ухом к двери. Голос Эсин звучал, будто бы тот колокол.
- Нет в лесу страшной Ведьмы, - промолвила она. – Зато Ведьма затаилась здесь. Она давным-давно сформировала наше сестринство. Она придумала историю о другой Ведьме, Ведьме, что питается детьми. Ведьма в этом сестринстве питалась горестями протектората. Наши семьи. Наши друзья. Наше горе было велико, и она становилась сильной. Я знала долгое время об этом, но моё сердце, мой ум окутало облако, то самое, что располагается над каждым домом, зданием, над каждой живой душой в Протекторате. Много лет облако печали не позволяло выйти моим знаниям на свободу. Но теперь облака сгорели, засветило солнце, и я могу видеть ясно. Думаю, вы тоже сможете.
У Вина был ключ на поясе – целая связка! Ещё один шаг в их плане.
- Не хочу отнимать время, так что оставляю тех, кто готов. Остальным я говор. Спасибо. Я была счастлива быть сестрою вашей.
Эсин вышла из комнаты, и девять сестёр шагали за нею. Она коротко кивнула Вину, и он быстро закрыл дверь и намотал цепь вокруг ручки в тугой узел, а потом навесил на него замок. Он вложил ключ в руку Эсин, и она нежно сжала его пальцы.
- Послушник?
- В рукописной комнате. Они не закончат до ужина свою работу. Я запер дверь, но они об этом даже не догадались.
Эсин кивнула.
- Хорошо. Мне бы не хотелось их пугать. Я с ними поговорю. Но сначала надо освободить заключённых. Башня призвана учить, а не быть тираном. Сегодня мы откроем двери.
- Даже в библиотеку? – с надеждой спросил вин.
- Особенно в библиотеку. Знание – это сила, но эту страшную силу когда-то накопили и скрыли от нас, - она схватила Вина за руку и поспешила в башню, открывая все двери.
Матерей погибших детей Протектората осаждали видения. День уже прошёл, как старшая сестра ушла в лес – и никто не знал, что случилось. Они чувствовали, что поднимался туман. И их разум увидел много невозможного.
Ребёнок в руках старушки.
Ребёнок, что ест звёзды.
Ребёнок в руках чужой женщины. Женщины, которую он называет мамой.
- Это просто сны, - раз за разом повторяли матери. Люди в Протекторате привыкли к снам. Туман сам оставлял их в подобном состоянии. Они печалились во снах, они печалились, просыпаясь. Ничего нового.
Но теперь туман поднимался. И это были не сны. Видения.
Ребёнок с новыми братьями и сёстрами. Они его любят, так сильно любят! И он сияет, когда они рядом.
Ребёнок делает свой первый шаг. О, какая красота! Как сияет!
Ребёнок забирается на дерево.
Прыгает с высокой скалы в глубокий бассейн в компании ликующих друзей.
Ребёнок учится читать.
Ребёнок строит дом.
Ребёнок держит за руку любимого и признаётся в чувствах.
Такие реальные видения! Такие ясные! Словно почувствовался тёплый аромат детских головок, их мягкое тело, их нежные голоса… Они выкрикивали имена своих детей, и потеря была столь же острой, что и несколько десятилетий назад.
Но облака раскалывались, становилось ясным небо, и они чувствовали ещё что-то. То, чего прежде не было.
А вот дитя держит своё собственное на руках. Внука. Вот – и никогда не отдаст того ребёнка.
Надежда. Они чувствовали надежду.
Ребёнок в кругу своих друзей. Он смеётся. Он любит свою жизнь.
Радость. Они чувствовали радость.
А вот ребёнок сжимает руку супруга своего и смотрит на звёзды. Понятия не имеет, где его мать. Он никогда не знал другой, кроме той, что есть у него.
Матери останавливались и бросали все дела. Они выбегали на улицы. Они падали на колени и поворачивались лицом к небесам. Это всего лишь образы, всего лишь выдумка... Просто мечты. Это не может быть реальным.
Но всё же.
Как же реальными они все были!
Однажды семьи отдали Совету власть – и свои детей колдунью. Они сделали это ради спасения Протектората. Они отправляли детей на смерть. И дети были мертвы.
А если нет?
И чем больше они надеялись, тем больше спрашивали себя об этом. Чем больше спрашивали, тем сильнее становилось пламя веры, и облако печали поднялось, поплыло вперёд и сгорело на фоне светлеющего неба.
- Не хочу показаться грубым, Великий старейшина Герланд, - прохрипел Старейшина Распин. Он был очень стар, настолько, что Герланд поражался, как он всё ещё стоял на ногах. – Но факт остаётся фактом. Это всё твоя вина.
Сбор в передней части башни начался всего с нескольких граждан с плакатами, но превратился в огромную толпу с криками, песнями и прочими злодеяниями. Старейшины, увидев это, отступили в дом Великого, закрыли окна и двери.
Теперь Великий Старейшина сидел в своём любимом кресле и смотрел на соотечественников.
- Моя вина? – голос его был тих. Горничные, повара, помощники поваров, кондитеров убежали, а это означало, что не будет никакой еды, а живот его оставался совершенно пуст. – Моя вина? – он на мгновение умолк. – Ну что ж. Почему?
Распин закашлялся, так, словно был готов прямо здесь обратиться в прах. Старейшина Гвинот попытался продолжить.
- В этом подстрекательстве замешана твоя семья. Они зажгли чернь!
- Чернь проснулась прежде, чем они до неё добрались! – вспылил Герланд. – Я обрёк её ребёнка. А после того, как ребёнок окажется в лесу, она станет горевать – и всё вернётся в нормальное русло.
- Ты видел, что происходит там? – наседал старейшина Либшиг. – Этот… солнечный свет! И, кажется, он впервые за долгие годы разбудил народ!
- И знаки! Кто мог нарисовать их на земле? – ворчал старейшина Ойрик. – Не мои люди. Они б не посмели. В любом случае, я предусмотрительно спрятал краску. Хоть один из нас думает головой!
- И где сестра Игнатия? – стонал Старейшина Доррит. – Самое подходящее время исчезнуть! И почему сестры не разрушили это в зародыше?
- Этот мальчик… Он с самого начала приносил неприятности! Нам следовало ещё тогда с ним разобраться! - заявил Распин.
- Прошу прощения… - оборвал их Великий Старейшина.
- Мы все знали, что рано или поздно этот мальчик станет проблемой. И вот, посмотрите только – он ею стал!
- Да послушайте себя! – вспылил Великий Старейшина. – Сборище взрослых мужчин! И вы ноете, как младенцы! Тут не о чем беспокоиться. Да, чернь временно возмущена, но это временно! И старшей сестры нет, но тоже временно! А мой племянник показал себя с плохой стороны, но и это временно! Дорога – единственный безопасный путь. Он в опасности. И он умрёт! – Великий Старейшина замер и попытался спрятать печаль глубоко в своём сердце. Срыть её. Он распахнул глаза и посмотрел на старейшин так решительно… - И, мои милые братья, когда всё это случится, та жизнь, которую мы знали, вернётся. Это так же точно, как земля под ногами…
И в тот же миг задрожала под ногами земля. Старейшины распахнули южные окна и выглянули наружу. Дым вился от самого высокого горного пика. Вспыхнул вулкан.