Это не Луна, раз за разом повторяла Ксан. Её Луна дома. В безопасности. Она повторяла, пока не поверила в это. Мужчина затолкал в клюв второго паука. Пусть пища была неприятной на вид, её птичий животик считал её вкусной. Она никогда раньше не ела в трансформации – это первый и последний раз. И она не грустила от того, что жизнь таяла в её глазах. Но мысль об уходе Луны…
Ксан содрогнулась. Птицы не рыдают. А вот будь она старушкой – заплакала бы. Всю ночь рыдала бы.
- Ты в порядке, друг мой? – приглушённым, поражённым голосом спросил мужчина. Чёрные глаза-бусинки Ксан ответили на взгляд человека, но он не заметил.
Но Ксан была несправедлива. Это хороший мужчина, пусть немного возбуждённый – велика беда.
- О, я знаю, ты просто птичка и меня не поймёшь, о, я прежде никогда не причинял боль ничему живому, - надломился его голос, и в глазах стояли слёзы.
Ой! Ему было так больно! И ей стало теснее, а он так старался сделать лучше птичке, чтобы своё сердце не болело. Ксан умела утешать людей – пять сотен лет практики! Облегчать печаль, успокаивать боль…
Молодой мужчина разложил маленький огонь и изжарил на нём кусочек колбасы. Если бы у Ксан был человеческий нос, человеческие вкусовые рецепторы, колбаса бы пахла вкусно. Но будучи птичкой она не заметила ни специй, ни яблок, ни лепестков зирина. Только любовь. Ещё до того, как пакет раскрыли. Кто-то так любил этого мальчишку! Счастливчик…
Колбаса зашипела на огне.
- Ты всё ещё голодна?
Ксан защебетала, надеясь, что он поймёт. В конце концов, о пище она нынче не думала, а бедный парень потерялся в лесу. Во-вторых, её птичий пищевод просто не перенесёт мясо! Да, паучки-моськи как раз для неё, но не что-то больше.
|
|
Мужчина принялся есть, и пусть он улыбался, по лицу всё ещё текли слёзы. Он посмотрел на птицу и вновь залился краской.
- Прости, мой крылатый друг. Видишь, эту колбасу сделала моя любимая жена, - его голос звучал сдавлено. – Эсин. Её зовут Эсин.
Ксан защебетала, надеясь, что он продолжит. В нём плескалось столько чувств, и все они ждали одной только первой искры!
Он ещё раз откусил. Полностью исчезло солнце, на небесах засияли звёзды. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Ксан чувствовала, как билась в груди юноши его потеря. Она фыркнула и обнадеживающе ткнулась ему в руку. Он посмотрел на неё – и улыбнулся.
- Что, мой друг? Я знаю, что могу тебе кое-что поведать… - он протянул руку и положил ещё немного хвороста в огонь. – Не так уж много. Просто чтобы тебе было тепло, пока не поднимется луна. А потом в путь. День Жертвоприношения не ждёт. Или прежде не ждал… Но видишь, мой милый друг, возможно, я смогу ждать целую вечность…
День Жертвоприношения? О чём это он говорил?
Она ещё раз быстро клюнула его. Говори, говори! Но он только рассеялся.
- О, моя злая птичка. Если Эсин не сможет поправить твоё крыло, мы сделаем тебе удобный дом, где ты сможешь жить. Эсин… - он вздохнул. – Она удивительна! Всё делает красиво. Даже меня, а ведь без неё я столь уродлив… Я любил её с самого детства, но был застенчив, она присоединилась к Сёстрам, а меня искалечили… И я поклялся быть один.
Он откинулся на дерево, и его лицо, покрытое шрамами, ловило сверкание костра. Он не был уродлив – но был сломлен. И не шрамами. Что-то другое сломало его. Ксан могла заглянуть в его сердце – и видела женщину с волосами-змеями на стропилах, с ребёнком, прижатым к материнской груди.
|
|
Ребёнок с родинкой в форме полумесяца.
Ксан чувствовала, как похолодело её сердце.
- Ты не поверишь, моя милая, но в лесу есть ведьма.
Нет.
- И она забирает наших детей, по одному ежегодно. Мы должны оставлять младшее дитя в кругу платанов и никогда не оглядываться назад. А если мы не сделаем этого, то колдунья придёт и уничтожит каждого из нас.
Нет! Нет, нет, нет!
Эти дети!
Бедные отцы, бедные матери…
Она любила их всех, разумеется, и у них была счастлива жизнь, но… Не облако висело над протекторатом, а печаль. Как она была так слепа?!
- Я здесь из-за неё. Из-за моей прекрасной Эсин! Она любит меня, она хочет семью, но наше дитя самое юное во всём протекторате, а я не могу позволить своему ребёнку, ребёнку Эсин, уйти. Большинство людей просто принимает это как должное, ведь разве есть у них выбор? Но есть люди, у которых души нежны, как у моей Эсин, и они просто сходят с ума. И их запирают, - он умолк. Тело дрожало, или, может быть, это дрожала Ксан? – Наш мальчик, он такой красивый… И ведьма его отберёт? Это убьёт Эсин! Это и меня убьёт.
Если б Ксан могла ощутить магию, она бы трансформировалась сию секунду. Обняла бы бедного мальчика. Рассказала бы о своей ошибке. О детях, которых переводила через лес. О том, как радовались они и их семьи.
- Но! Горе висело над Протекторатом!
О Буг! Тирания горя…
И… Вопли сумасшедших матерей. Горе и боль, а она не сделала ничего, чтобы остановить это, даже если не видела ничего – и он тоже, и его горе… Она видела, как боль прижилась с его виной и стыдом.
Как это началось? Как?
И словно в ответ она услышала свои воспоминания а в дивных невидимых пещерах – тихие, хищные, пугающие шаги, ближе, ближе,, ближе.
Нет. Не может быть. Но она была осторожна – печаль внутри. Она знала, что лучше пусть горе разрушит её саму, чем вырвется на свободу и окажется в чужих руках.
- Так или иначе, друг мой, я никогда прежде не убивал. Никогда не причинял боль живому существу. Но я люблю Эсин. И люблю Лукена, своего сына! И сделаю всё, что нужно, чтобы защитить свою семью. Да, моя ласточка – не хочу, чтобы ты испугалась, когда я сделаю то, что должен. Я не злой человек, я просто люблю свою семью. И потому и убью ведьму. Да. Я убью ведьму или, попытавшись, хотя бы спокойно умру…