Снаружи бушевала гроза.
«Интересно, – думала Ренн, – а где сейчас Торак, нашел ли он убежище от бури?»
Проследить его путь от стоянки оказалось нелегко, сперва Ренн могла лишь догадываться, куда он пошел. Она разумно предположила, что Торак наверняка будет держаться подальше от привычных троп племени, но какое именно направление он выбрал? Медведи и другие лесные охотники предпочитают оставаться неподалеку от реки, к берегам которой приходят на водопой те, на кого они охотятся, а это значит, что протоптанные лосями и оленями тропы находятся чуть выше. Ренн не сомневалась, что после событий прошлой осени Торак, конечно же, постарается избегать встреч с медведями и, скорее всего, выберет тропу, протоптанную кем‑то из копытных.
Она поняла, что была права, когда наткнулась на сделанный Тораком шалаш, однако ее до смерти перепугало то, что шалаш оказался полностью разрушен рухнувшим на него ясенем. И испытала огромное облегчение, не обнаружив там тела Торака; а вскоре увидела неподалеку и новый шалаш. Ренн сразу поняла, что это шалаш Торака, потому что его кострище имело форму звезды, а люди племени Ворона никогда так костры не разводят.
Но на следующее утро она опять потеряла его след. Он оказался совершенно затоптан кабаном…
Услышав, как шипит и плюется костер, Ренн очнулась от грустных мыслей и вернулась к действительности.
Укушенная токоротом рука мучительно ныла. Сев поближе к огню, она вспомнила острые коричневые зубы токорота, его злобное шипение…
– Нет, надо все‑таки чего‑нибудь поесть, – сказала она вслух, чтобы отогнать эти неприятные видения.
В ранце у нее было вяленое лосиное мясо, копченая рыба и лепешки из лосося – хотя, желая схитрить, она взяла не свежие, только что приготовленные лепешки, а воспользовалась личным запасом Саеунн и прихватила из ее жилища аккуратную стопку рыбных лепешек, уложенную в длинную высушенную кишку зубра.
|
|
Ренн вытащила одну лепешку, отломила кусочек для хранителя племени, а остальное съела. Эти лепешки сохранились со времен прошлогоднего улова, но были еще вполне хороши. Их вкус остро напомнил Ренн о родном племени.
Перед ней лежал плетеный колчан, плести такие колчаны ее научил Ослак. На пальцы левой руки она надела два кожаных колечка‑оберега, подаренные ей Бедной. Ее правое запястье украшал браслет‑оберег из полированной зеленой слюды, который сделал для нее Фин‑Кединн, когда учил ее стрелять. Ренн редко снимала этот браслет, из‑за этого брат частенько поддразнивал ее. Брат… Он погиб минувшей зимой. И Ренн постаралась отогнать болезненные воспоминания.
Чтобы немного развлечься, она вытащила из ранца маленький свисток из птичьей косточки, который Торак подарил ей прошлой осенью. Свисток, правда, совсем не свистел, но Ренн всегда носила его с собой – он издавал звуки, которых она не могла слышать, зато прекрасно слышал Волк, и однажды это спасло ей жизнь.
Вот и теперь она, повертев свисток в руках, нерешительно подула в него.
Но, естественно, ничего не произошло.
Она, впрочем, ничего и не ожидала. Ведь Волк так далеко отсюда, на Священной Горе…
Чувствуя себя невероятно одинокой, Ренн развернула спальный мешок и улеглась поверх него у огня, свернувшись клубком.
Проснулась она от ощущения, что в пещере наверняка есть кто‑то еще.
|
|
Гроза уже пронеслась, но дождь все еще лил как из ведра; вода, журча, просачивалась сквозь невидимые щели в стенах пещеры. Костер почти потух и еле светился. А за ним, у самого входа в пещеру, в темноте кто‑то прятался, и этот «кто‑то» внимательно следил за Ренн.
Она быстро вскочила, нащупав в полутьме свой топор.
У входа в пещеру качнулась какая‑то тень, однако тень была, пожалуй, слишком большой для токорота. Кто это там? Рысь? Медведь?
Впрочем, сопение медведя она бы, конечно, услышала. И он ни за что не стал бы прятаться у входа, а влез бы внутрь.
Но отчего‑то эти мысли Ренн отнюдь не успокоили.
– Кто там? – спросила она.
И скорее почувствовала, чем услышала, что незваный гость сделал шаг вперед. Кто бы это ни был, двигался он легче дыхания.
И тут перед ней вспыхнули два горящих глаза.
Ренн громко вскрикнула.
Неведомое существо тут же отступило назад, но вскоре опять подошло к самой границе освещенного потухающим костром круга.
И у Ренн перехватило дыхание.
Это был волк. Большой, с мохнатой, насквозь промокшей серой шкурой. Низко опустив голову, он настороженно принюхивался, но не казался ни грозным, ни испуганным. Просто несколько напряженным.
Ренн рассматривала густой черный чепрак на спине волка, его большие янтарные глаза.
Янтарные глаза…
Не может быть!
Она медленно положила на землю топор.
– ВОЛК! НЕУЖЕЛИ ЭТО ТЫ?
Глава четырнадцатая
– Волк, это ты? – снова спросила Ренн.
Хвост у волка был опущен, но он слабо вилял им, уши настороженно стояли торчком. Он внимательно наблюдал за Ренн, но в глаза ей смотреть избегал – и весь дрожал, хоть она и не могла сказать отчего – от холода, от страха или от возбуждения.
|
|
Ренн вскочила на ноги:
– Волк! Это же я, Ренн! Ох, Волк, ведь это ты, правда?
Но в ответ на ее радостные вопли волк с тихим ворчанием попятился, горестно, как показалось Ренн, посвистывая носом.
Ренн не помнила, с помощью каких звуков Торак здоровался с Волком, и, опустившись на четвереньки, ласково улыбнулась, пытаясь заглянуть ему в глаза.
Что, похоже, было совершенно неправильно. Волк отвернулся и снова попятился.
А может, это вовсе и не Волк? Когда они виделись в последний раз, он был еще совсем волчонком. Неужели он успел так вымахать? Теперь это был взрослый волк, от носа до хвоста раза в полтора длиннее самой Ренн. И, стоя рядом с ним, она видела, что в холке он ростом ей до пояса.
Раньше у него была пушистая светло‑серая шерстка с черными пятнышками на плечах. Теперь он весь был покрыт густой и блестящей серой шерстью с промельками белого, черного, серебристого и рыжего, как у лисы. Но плечи и спину ему по‑прежнему укрывал черный чепрак. И эти невероятные янтарные глаза!
Гром грянул прямо у них над головой.
Ренн даже присела от неожиданности.
Волк взвизгнул и метнулся к дальней стене пещеры. Он прижал уши и весь дрожал.
«Кто бы он ни был, – думала Ренн, – он все‑таки еще не совсем взрослый. Он только кажется большим, а в душе по‑прежнему отчасти волчонок».
И она ласково и негромко сказала ему:
– Не бойся, все хорошо. Здесь ты в безопасности.
Уши волка шевельнулись: он явно прислушивался.
– Волк, это ты? – снова спросила Ренн. – Это ведь ты, правда?
Волк, склонив голову набок, посмотрел на нее.
И тут Ренн догадалась. Из мешочка с припасами она вытащила горсть сушеной черники и на ладони протянула ему. Малышом Волк чернику просто обожал.
Волк потянулся к ее протянутой руке, смешно пошевелил черным носом и деликатно слизнул угощение.
– Ох, Волк! – радостно вскричала Ренн. – Значит, это все‑таки ты!
Он снова метнулся в тень, испуганный ее криком.
Ренн вытряхнула на ладонь еще немного сушеной черники. Поколебавшись, волк все же подошел и быстро смахнул ягоды языком. Потом осторожно потрогал зубами колечки‑обереги. Чтобы его отвлечь, Ренн положила на землю лепешку из лососины. Волк очень знакомым ей жестом тронул лепешку передней лапой – и сглотнул ее целиком, не жуя.
Еще четыре рыбные лепешки одна за другой последовали в волчью пасть. Теперь Ренн уже не сомневалась: это Волк. Тот Волк, которого она так хорошо знала, очень любил лепешки из лососины.
Она на четвереньках подползла к нему и, погладив по светлой шерсти на шее, прошептала:
– Это же я, Ренн.
Но Волк опять вскочил, отбежал к выходу из пещеры и, поскуливая, принялся бегать там кругами. Ренн поняла, что опять сделала что‑то не так.
В отчаянии она отошла к костру и села.
– А ты здесь зачем, Волк? – спросила она, хоть и знала, что он ее слов не поймет. – Ты тоже хочешь отыскать Торака?
Волк слизнул с лап рыбные крошки, пересек пещеру и улегся у ее дальней стены, положив морду на лапы.
Гроза отходила к северу: Великий Дух решил вернуться в свои горные чертоги. Пещеру наполняло журчание дождевых струй и сильный запах мокрой волчьей шерсти.
Ренн страшно хотелось рассказать Волку, как она рада его видеть, и спросить, не видел ли он следов Торака, но она не знала, как это сделать. Она никогда особенно не прислушивалась, когда Торак разговаривал с Волком. Это вызывало в ее душе какую‑то странную тревогу, ей начинало казаться, что и Торака она по‑настоящему совсем не знает. Теперь же она тщетно старалась вспомнить хоть какие‑то звуки из их «волчьих» бесед.
«Волки, – сказал ей как‑то Торак, – в отличие от нас, совсем мало говорят с помощью голоса. И гораздо больше – с помощью лап и хвоста. А еще – шерсти, ушей, ну и… всего тела».
«Но у тебя же нет хвоста, – резонно заметила Ренн. – И шерсти нет. И ушами ты двигать не умеешь. Как же ты с ним разговариваешь?»
«Я действительно понимаю не все, что он говорит мне. Это очень трудно! И все же мы как‑то ухитряемся сказать друг другу самое главное».
Если уж Торак говорил, как ему трудно говорить с Волком, то вряд ли это получится у нее. Но если они так и не сумеют сказать друг другу ни слова, то как сможет Волк помочь ей отыскать Торака?
Этой бесхвостой самки Волк совершенно не понимал!
Ее радостное повизгиванье, впрочем, убедило его, что настроена она вполне дружелюбно, но все остальное было совершенно не ясно: порой она вроде бы угрожала, порой извинялась, а порой явно чувствовала себя очень неуверенно.
Сперва она, похоже, обрадовалась, увидев его, хотя он чувствовал, что она полна страха и недоверия. Потом она вдруг самым непристойным образом уставилась на него, да еще и на четвереньки встала! Она, правда, сразу же попыталась извиниться и угостила его черникой и вкусной плоской рыбкой без глаз с запахом можжевельника. А потом еще и горло ему почесала. В общем, Волк настолько запутался, что от волнения даже забегал кругами.
Теперь, когда Тьма давно кончилась, Волку надоело ждать, когда же она наконец проснется. Он взял да и прыгнул на нее, предлагая поиграть.
Но она его оттолкнула и что‑то сказала на языке бесхвостых. Звучало это примерно как «Ди! Ди!». Волк помнил, что такие звуки издавал и Большой Бесхвостый Брат. Похоже, они заменяли бесхвостым рычание.
Он оставил бесхвостую самку в покое и дал ей возможность прийти в себя и, спотыкаясь, выбраться из пещеры. Сам же он отошел в сторонку, обследовал их Логово и вскоре уже копал в земле ямку, наслаждаясь силой своих лап и ощущением лесной земли.
Потом Волк услыхал, как в своей норе шуршит мышь. Немного поплясав над этим местом, он поймал мышь, высоко подбросил ее и раскусил пополам. Закусил несколькими жуками и червяком и снова потрусил к пещере.
Горячий Яркий Глаз уже сиял наверху, и Волк понял, что Большой Гром отсюда ушел. С огромным облегчением Волк бежал сквозь папоротники, наслаждаясь падающими с них каплями дождя и слушая, как молоденькая сорока обследует свое гнездо после грозы, как в соседней долине большой олень чешет брюхо о ствол упавшей ели. След бесхвостой самки он отыскал уже у самой Быстрой Воды: она стояла на берегу, держа в передних лапах Длинный Коготь, Который Умеет Летать. Коготь был нацелен на утку.
Пугать уток Волк всегда страшно любил. Благодаря этой забаве он научился плавать – прыгнул, как ему казалось, в какую‑то Маленькую Воду, на поверхности которой плавали листья, и сразу пошел ко дну. Сейчас ему тоже очень хотелось прыгнуть в Воду и заставить уток взлететь с испуганным шумом. Не охотиться на них, а только слегка позабавиться.
Но сперва нужно было все выяснить до конца с этой бесхвостой самкой.
Он вежливо ждал, спрашивая ее подрагиванием ушей, охотится она на этих уток или нет.
Но она на его безмолвные вопросы совершенно не реагировала.
Волк еще немного подождал. Он знал, что все бесхвостые слышат и чуют так плохо, что можно прыгать у них под самым носом, а они тебя и не заметят.
Но через некоторое время он решил, что теперь, наверное, уже можно, и пополз сквозь папоротники к тому месту, где плавали ни о чем не подозревавшие утки.
От его шумного прыжка утки, естественно, тут же взлетели, возмущенно закрякав и доставив ему огромное удовольствие.
А вот бесхвостая самка сердито закричала: «Ди! Ди!», размахивая своим Длинным Когтем, чем немало удивила Волка.
Обиженный, Волк потрусил прочь. Ей следовало все‑таки сказать ему, что она охотится. Он ведь спрашивал!
Но обижался он недолго. И когда, отбежав немного, стал осматриваться, то, подумав, решил: а ведь бесхвостая самка нужна ему – нужна для того, чтобы отыскать Большого Брата.
Волк не знал, почему это так, просто в душе у него возникла та самая хорошо знакомая ему уверенность. И эта уверенность свидетельствовала о том, что ему следует остаться рядом с этой бесхвостой самкой.
Горячий Яркий Глаз был совсем наверху, когда она наконец двинулась по оленьей тропе на поиски Большого Бесхвостого. Будучи вожаком, она шла впереди, а Волк трусил за нею следом, что требовало от него определенных усилий: шла она ужасно медленно, ковыляла, как новорожденный волчонок.
Через некоторое время они остановились у Маленькой Воды, и бесхвостая самка дала ему немного той пахнущей можжевельником рыбки. Но когда Волк лизнул ее в морду и, тоненько скуля, попросил еще, она засмеялась и оттолкнула его.
Он все еще размышлял над тем, почему она засмеялась, когда ветер вдруг переменил направление, и ему прямо в ноздри ударил знакомый запах.
Волк замер. Потом поднял морду и стал сильно и глубоко втягивать ноздрями воздух. Да! Это был он, самый лучший запах в Лесу! Запах Большого Бесхвостого Брата!
Волк повернул назад и, следуя за оставшимся в воздухе следом, бежал до той самой сосны, которой несколько дней назад Большой Бесхвостый коснулся своей передней лапой. Волк внимательно проследил, куда ведет дальше след его запаха.
Им надо вернуться назад! Они шли совсем не в том направлении! Высокий Бесхвостый и не думал углубляться в лесную чащу! Он шел в обратном направлении, туда, где Горячий Яркий Глаз опускается на землю и ложится спать!
Бесхвостая самка ушла уже слишком далеко, и Волк ее не видел, но хорошо слышал, как она с шумом пробирается сквозь густые папоротники, направляясь совсем не в ту сторону.
Он громко пролаял ей: «Не туда! Назад! Назад! Назад!»
Ему ужасно хотелось немедленно броситься догонять Большого Брата, ибо он прямо‑таки шкурой чувствовал, что тот уходит все дальше и уже находится на расстоянии многих прыжков отсюда. Но бесхвостая самка по‑прежнему отказывалась его понимать.
Зарычав от отчаяния, Волк бросился за ней, твердо намереваясь ее вернуть.
Она с изумлением уставилась на него.
Волк прыгнул на нее, сбил с ног и, придавив лапами ей грудь, залаял.
Она явно испугалась. Похоже, ей даже дышать было трудно.
Ну и ладно. Пусть остается!
И Волк, крутнувшись на одной передней лапе, рысью понесся на поиски Большого Бесхвостого Брата.
Совершенно ошеломленная поведением Волка, Ренн поднялась с земли и отряхнулась.
После его ухода Лес показался ей совершенно опустевшим, но гордость пока не позволяла ей воспользоваться свистком из птичьей косточки и позвать его. Ведь Волк бросил ее! Вот именно, бросил!
В чрезвычайно мрачном настроении Ренн добралась до очередной развилки и остановилась. Найти бы хоть какой‑нибудь знак того, что Торак пошел именно в эту сторону! Но она ничего не находила. И видела перед собой лишь густую зеленую стену падубов и сочащихся влагой папоротников.
А с чего это Волк был так возбужден? И потом повернул на запад… Похоже, он и ее звал за собой. На запад? Но ведь это путь к Морю. С какой стати Тораку идти к Морю? Он ведь шел в Сердце Леса.
И вдруг прямо перед нею на тропе опять появился Волк.
Радость всколыхнулась в душе Ренн, но на этот раз ей удалось сдержать восторженный вопль. В прошлый раз это явно было ошибкой. А повторять старые ошибки она была не намерена.
Присев перед Волком на корточки, она тихим голосом сказала ему, что очень рада его видеть. Она очень старалась не смотреть ему в глаза, лишь иногда позволяя себе встретиться с ним взглядом.
Волк подошел к ней, виляя хвостом. Ткнулся носом ей в щеку, ласково пощекотал усами, лизнул.
Она осторожно почесала его за ухом, и он снова благодарно лизнул ей руку, на этот раз воздержавшись от попыток попробовать на вкус ее кольца‑обереги.
А потом он повернулся и медленно потрусил… на запад.
– На запад? – громко спросила Ренн. – Ты уверен?
Волк обернулся через плечо, и в его янтарных глазах она прочла непоколебимую уверенность.
– Значит, идем на запад, – покорно согласилась она.
И Волк побежал по тропе, а Ренн, стараясь не отставать, последовала за ним.
Глава пятнадцатая
Торак почувствовал в воздухе привкус соли и остановился.
Этот привкус пробудил память о том, как он однажды уже побывал на морском берегу – пять лет назад. И одного раза ему оказалось достаточно.
У него над головой вздыхали на ветру сосны. Широкая Вода, раздвигая деревья и огибая валуны, стремительно неслась на север, к Морю, мечтая поскорее его достичь. А вот Тораку туда совсем не хотелось. Но ведь женщина‑вождь того лесного племени ясно сказала: то, что он ищет, находится у Моря. Может быть, он сделал глупость, поверив ей? Торак с горечью сознавал: с тех пор как он покинул племя Ворона, он ни на шаг не приблизился к заветному средству от страшной болезни. Мало того, сначала он шел на восток, теперь повернул на запад – словно кто‑то швыряет его, как кость на игральный камень.
Два дня назад он повернул на запад у самой границы Истинного Леса, как называла его та женщина‑вождь.
Два дня и две ночи он был настороже, ожидая нападения преследователя. Но тот, явно находясь где‑то рядом, больше не показывался и не затевал с Тораком своих смертельно опасных игр.
А вот прошлой ночью все вдруг переменилось к худшему – и по причине, не имевшей ни малейшего отношения к преследователю.
Торак сидел у костра, изо всех сил стараясь не уснуть, и слушал, как гроза, тихо ворча, затихает где‑то в восточных холмах. Дважды до него доносился уже знакомый жестокий смех. Дважды он выбегал из шалаша, но ничего страшного не обнаруживал: лишь шелестели на ветру ветви деревьев да сверкали в небесах звезды.
А потом – откуда‑то издали – до него донесся волчий вой.
С бешено бьющимся сердцем Торак напряженно пытался понять, о чем поют волки. Но вой был еле слышен, да и сосны слишком сильно шумели. Он так ничего и не смог разобрать…
В отчаянии Торак упал ничком на землю, широко раскинув руки и прижав ладони к земле – так можно порой уловить даже самые слабые колебания земли, с помощью которых иногда общаются между собой волки.
Нет, ничего он не слышал!
Может, ему померещился этот вой? Просто послышалось то, что ему так хотелось услышать?..
Почти всю ночь Торак не спал, но волки молчали. Да нет, конечно же, ему просто померещилось! Но в душе он знал, что действительно слышал этот вой.
К действительности его вернул пронзительный крик какой‑то морской птицы.
Деревья справа стали редеть. Торак решил посмотреть, что там, и чуть не свалился с обрывистого утеса. Утес был невысоким, но совершенно отвесным. У его подножия земля стала более рыхлой, из нее выступали наружу узловатые корни деревьев. Над головой с пронзительными, тревожными криками метались морские птицы. Похоже, на этом утесе они гнездились.
Теперь Торак вел себя куда осторожнее. Оставив утес справа, он снова двинулся на запад. Сосновые иглы, толстым слоем устилавшие землю, делали его шаги совершенно бесшумными. Вокруг стояла такая тишина, что даже собственное дыхание показалось Тораку слишком громким. Наконец начался пологий спуск, деревья перед ним вдруг расступились, и в глаза ударил ослепительно‑яркий солнечный свет. Он вышел из Леса.
Но стоило ему увидеть Море, как вновь нахлынули горькие воспоминания.
Ему тогда исполнилось семь лет, и он прямо‑таки кипел от возбуждения и восторга. Еще бы: до сих пор отец держал его вдали от людей, но сегодня они вместе шли на Большой Совет племен.
Отец не сказал Тораку, почему они идут туда, и не объяснил, зачем нужно вымазать лицо ягодным соком. Он просто превратил все в игру, сказав, что лучше, если никто не узнает их имен.
Тораку эта игра показалась просто замечательной. В своем детском невежестве он считал, что и все остальные люди на Совете будут считать точно так же.
Когда они добрались до устья Широкой Воды, ее берег оказался прямо‑таки усыпан множеством жилищ, точно разноцветными пятнами. Торак никогда еще не видел столько всяких домов – из дерева, из коры, из дерна, из шкур… И такого количества людей он тоже никогда еще не видел…
Однако его радостное возбуждение продолжалось недолго. Другие дети сразу почуяли в нем чужака и сомкнули ряды для совместной атаки.
Первой бросила в Торака камень какая‑то девчонка из племени Гадюки. У нее были пухлые, как у белки, щеки, и она насмешливо кричала: «Твой отец сумасшедший! Он потому и сбежал из своего племени, что проглотил дыхание призрака!» Противной девчонке вторили ребятишки из племен Ивы и Лосося. «Сумасшедшие! Сумасшедшие! – весело выкрикивали они. – Лица раскрасили, а в головах пусто!»
Если бы Торак был постарше, он бы понял, что тут одному не справиться, и отступил бы. Но он был еще мал, и от гнева перед глазами у него плыл красный туман: никто и никогда еще так не оскорблял его отца!
Набрав полную горсть камней, он уже приготовился дать отпор своим обидчикам, но руку его перехватил подошедший отец. Странно, отца, похоже, эти оскорбления совсем не задевали! Он только засмеялся, подхватил Торака на руки, высоко подбросил и пошел с ним назад, к Лесу.
И в ту ночь, когда он умер, он тоже смеялся. Смеялся над шуткой Торака, когда они разбивали лагерь. А потом пришел тот медведь…
С тех пор прошло уже девять лунных месяцев, но временами Торак все еще не мог поверить, что отец ушел навсегда.
Иногда утром, едва проснувшись, он лежал в своем спальном мешке и думал о том, что ему очень многое нужно рассказать отцу. О Волке, о Ренн, о Фин‑Кединне…
А потом понимание вновь обрушивалось на него. Нет, никогда он ничего отцу не расскажет!
«НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ!» – велел он себе.
Но, сколько себе ни приказывай, это не помогало – ни тогда, ни сейчас.
Вскоре Торак добрался до узкого изогнутого пляжа, покрытого серым песком. Всюду грудами лежала пурпурная морская трава, от которой исходил сильный солоноватый и довольно противный запах. Слева хаотично громоздились скалы, их, казалось, специально пытались расколоть гигантским молотом. Справа Широкая Вода величаво несла свои воды в сверкающее Море.
Тораку стало не по себе. Этот мир был ему совсем незнаком. Чайки кричали над головой, и крики их были совсем непохожи на мелодичное пение лесных птиц. На песке виднелись чьи‑то странные следы: широкая полоса, а по бокам от нее глубоко вдавленные полумесяцы и вмятины от когтей. Торак догадался, что здесь какое‑то крупное, тяжелое животное волочило свое тело к воде, но не знал даже, охотник это был или добыча.
Он взобрался на скалу; под ногами хрустели крошечные белые ракушки, похожие на раковины обыкновенных улиток, но названия их он не знал. Как не знал и названия тех мясистых растений, что росли в трещинах камней, их желтые цветы трепетали на ветру.
В нескольких шагах от него черно‑белая птица, похожая на сороку, но с длинным красным клювом, клюнула одну из раковин, прилепившихся к скале. Она так сильно и резко ударила клювом, что раковина раскололась. Птица съела ее содержимое и полетела прочь с громким, пронзительным криком.
Торак некоторое время смотрел ей вслед. Потом опустился на колени у самой кромки воды и стал всматриваться в этот странный, колышащийся мир. Он видел золотисто‑коричневые листья, похожие на листья папоротника, и тонкие, точно нити, зеленые водоросли. Когда он опустил в воду руку и коснулся этих растений, то золотистые листья оказались слизистыми и скользкими, как мокрая оленья шкура, а зеленые водоросли липли к пальцам, точно мокрые волосы. Какое‑то существо с бородавчатой оранжевой раковиной на спине, почуяв упавшую на него тень, скользнуло за камень.
От солоноватого душного запаха водорослей у Торака разболелась голова; морская вода сияла так, что слепило глаза. Торака охватило непреодолимое желание убежать обратно в Лес, спрятаться там и никогда больше оттуда не выходить.
И тут он вспомнил о лесных племенах, пораженных страшным недугом. Если он не найдет спасительного средства…
Торак заставил себя остаться на морском берегу. Взяв себя в руки, он отправился на поиски пищи.
Он не знал, что здесь, на берегу, годится в пищу, а что нет, но еще на опушке Леса нашел целую полянку сочной мари и как следует ею запасся. Сложив из плавника костер, Торак разогрел в огне несколько крупных камней, наполнил бурдюк для приготовления пищи морской водой примерно до половины, подвесил его у костра на подходящую корягу и раздвоенной палкой кинул в воду раскаленные камни. Затем туда же последовала марь и остатки зайчатины – зайца Торак поймал в силок прошлой ночью. Вскоре довольно вкусная, хотя и слишком соленая похлебка была готова.
Торак устал, но напряжение этого дня давало себя знать: спать ему не хотелось. Сняв с себя одежду, он старательно вымылся. После морской воды кожа казалась хоть и чистой, но какой‑то немного липкой. Торак натянул штаны, а башмаки и куртку разложил на камнях, чтобы просушить и проветрить.
На дне ранца он наткнулся на кабаньи клыки.
Возможно, та женщина – вождь одного из лесных племен – была права. Возможно, действительно следовало бы сделать из этих клыков амулет и повесить на шею в память о друге, которого ему, Тораку, пришлось убить…
Он тщательно вымыл клыки в ямке на поверхности большого камня, где собралось немного дождевой воды, и палочкой содрал с их внутренней стороны присохшую плоть. Чистые клыки он разложил на камне, чтоб просохли.
Затем Торак натянул поперек небольшого заливчика леску с крючками из шипов ежевики; ему показалось, что там должна быть рыба – она вполне могла кормиться в более теплой воде среди водорослей. В качестве наживки он использовал кусочки мяса, которые соскоблил с кабаньих клыков. Однако чтобы крючки ушли под воду, требовались камни‑грузила.
На берегу валялось сколько угодно голышей, но в ранце у Торака больше не осталось ни одной полоски сыромятной кожи, чтобы привязать камни к леске. Желания нарезать для этой цели стебли слизистых коричневатых водорослей у него что‑то не возникло. В воде наверняка живет какой‑нибудь Тайный Народ, вдруг эти водоросли принадлежат ему?
Пары расщепленных сосновых корней, решил Торак, будет вполне достаточно. А это означало, что нужно вернуться в Лес.
Среди деревьев он сразу почувствовал себя в безопасности и стал судорожно выдумывать причину, чтобы подольше здесь задержаться. Может, нарезать побольше сосновых корневищ? Всегда ведь полезно иметь что‑то про запас. А для этого нужно зайти поглубже в Лес, потому что нельзя срезать больше двух корневищ у одного дерева…
Солнце уже садилось, когда Торак вернулся к Морю. Его вещи лежали на прежнем месте, на скале.
Почти на прежнем месте.
Кто бы ни рылся в его пожитках, сколь бы ни старался он не сдвигать вещи с места, Торак мгновенно заметил, что вещи сдвинуты, а кустик желтых цветов возле ранца слегка примят – сперва ранец стоял как раз на этом кустике. Кабаньи клыки тоже лежали не там, где он их оставил: на камне еще видны были влажные отметины в том месте, где они лежали прежде.
Торак бесшумно скользнул обратно в Лес, пригибаясь к самой земле.
«Жаль, что подлесок здесь совсем низкий», – думал он.
Вскоре шагах в тридцати от него на песчаном пляже послышались голоса. Из‑за скал вылезли двое мальчишек и медленно пошли по берегу, высматривая следы.
Оба они были крупнее Торака и, скорее всего, примерно на год его старше. Лица их потемнели от загара, длинные, до желтизны выгоревшие волосы заплетены в косы и украшены раковинами. Поперек лба волосы их были перехвачены узкими полосками серой кожи, прикрывавшими глаза от солнца, отчего лица мальчишек удивительно походили на равнодушные деревянные маски.
Но Тораку вовсе не требовалось заглядывать им в глаза, чтобы понять: они задумали недоброе. Об этом свидетельствовало и их оружие: увесистые гарпуны с зазубренными костяными наконечниками и ножи из синего кремня. У того, что был поменьше ростом, имелась еще праща, заткнутая за пояс.