– А если б мы с тобой были из общепита? Если б провоцировали этого парня? Такого рода провокация законом не запрещена, наоборот, поощряема… Что тогда с ним будет?
– Ты здорово осунулась.
Лиза улыбнулась:
– От страха.
– За полчаса так похудеть?
– Некоторые перегорают за десять минут… Стресс на каждого по‑своему действует… Как Оля?
– Там плохо. Ей впору менять фамилию Варравина на царицыну – Романова… Она и думать‑то перестала: что Тома скажет, то и сделает…
– Хочешь, я с ней поговорю?
– С ума сошла… Она твоего имени не может слышать, белеет…
– Она не верит, что у нас все кончилось?
– Не верит.
– Ты ее по‑прежнему любишь?
Иван достал «Яву», тщательно размял сигарету, с ответом медлил, потом, собравшись, молча кивнул и, словно бы пересиливая нечто, ответил:
– Да.
– Ты это сказал мне? Или себе?
– Не знаю. Меня объял ужас, когда Оля и ее мать получили сообщение от этой самой Томы, что ты ворожишь над ее фотографиями… Нельзя любить человека, если не веришь ему… И его друзьям…
– Я не друг… Я – женщина.
– Что, женщина не может быть другом?
Лиза закурила новую сигарету и, подняв на него свои серые глаза, спросила:
– Думаешь, мне легко быть твоим другом?
– Хорошо постриглась.
– Ты же любил, чтобы я стриглась коротко…
– Времена меняются, Лисафет… Почитай стихи…
– Новые?
– Да.
Лиза читала очень тихо, как бы рассказывая:
Ты исчез очень рано,
Ты ушел на рассвете.
Негатив неудачи
Майским солнцем засвечен.
А костюм Коломбины
Брошен был на кровать,
Ночь исчезла бесследно,
Но не хочется спать.
Если с каждой потерей
Мы теряем по сну,
Я отныне, наверно,
Никогда не усну.
Иван вздохнул:
– Поедем на вокзал, а? Там пол‑литра можно у таксистов купить… Так захотелось жахнуть, что просто сил нет…
|
|
– Когда Оля должна рожать?
– Я по‑вашему считать не умею…
– Наверное, в сентябре, – сказала Лиза. – У меня такое предчувствие.
Иван снова погладил Лизу по щеке; она круглолицая, щека словно отлита для его ладони. Лиза мучительно оторвалась от его руки, попросила у официанта еще чашку кофе, достаточно неестественно глянула на часы; поняла, что Иван заметил это, усмехнулась:
– Знаешь анекдот про безалкогольную свадьбу?
– Нет.
– Встает тамада, обращается к молодым: «Дорогие супруги, милые гости, ну‑ка, нащупаем вены… Нащупали? Приготовим шприцы! Готовы? Горько!»
– Могильный юмор.
– Да уж, не Джером К. Джером… Где же Гиви?
– Я тоже начинаю волноваться…
– Не знаю почему, но мне кажется, что эта самая Тамара и те, кто с ней связан, готовы на все. Ты нащупал какое‑то средостение и, незаметно для самого себя, скорее всего неосознанно, ступил ногой в гадючник… Когда Тамара сказала: «Доченька, ты посоветуй своему дружку: не стоит меня замать, это ему горем обернется», – мне стало не по себе…
Иван досадливо махнул рукой:
– Что она может сделать?
– Тебе – ничего. А Ольге?
Иван положил на край стола спичечный коробок и, резко поддев его большим пальцем, посмотрел, какой стороной упал.
– Сходится, – сказал он. – Порядок… Если я не смогу вернуть Ольгу, попрошу тебя снова стать моей подругой… Слово «жена» у меня теперь прочно ассоциируется с понятием «несвобода».
– У меня тревожно на душе, Иван… Честное слово… При всех моих недостатках – флегма, лишена склонности к истерии, – я ощущаю в воздухе что‑то тревожное… И как раз в это время пришел Гиви.
|
|
– Люди, тут дают что‑нибудь поесть? – спросил он. – Я намотался за эти два часа, как олень…
– Яичницу, думаю, сделают, – сказала Лиза. – Рассказывай скорей, что было…
…Тамара поехала в Мытищи, там зашла в клуб культуристов, поговорила с тренером Антиповым и, не отпустив такси, вернулась домой. Бросив занятия, Антипов отправился на Красноармейскую, в дом сорок, в квартиру, где живет Бласенков, Виталий Викентьевич. Пробыл у него минут десять и вернулся к себе; когда Гиви попросил записать его в члены клуба культуристов, Антипов ответил, что здесь принимают только местных, «да и потом, в вашем народе наш спорт не популярен, не выдержите нагрузок».
После этого Гиви поехал в милицию; заместителем начальника угрозыска, по счастью, был однокашник, капитан Хмелев, он‑то и помог справкой: Бласенков Виталий Викентьевич, пенсионер, привлекался в сорок пятом по недоброй памяти пятьдесят восьмой статье, пункт первый, измена родине; судила, однако, не тройка, а трибунал; с сорок третьего по сорок пятый Бласенков служил у Власова, был инструктором в пропагандистском лагере Дабендорф Русской освободительной армии, освобожден по амнистии в пятьдесят третьем…
Гиви говорил громко, жестикулируя, уплетал глазунью из трех яиц, и ни он, ни Иван с Лизой не обратили внимания на двух молодых людей, которые устроились возле двери, попросив кофе и пирожных; «наполеоны» ели сосредоточенно, а вышли – расплатившись заранее – лишь после того, как убедились, что беседа трех друзей закончилась.
|
|
(Молодые люди были культуристами Антипова; старшему было двадцать четыре года, Антипов Игорь, брат тренера; младшему только что сровнялось двадцать, Леня Шевцов, оба работали грузчиками в гастрономе.)
XVII
ВЧграмма
Подполковнику Вакидову
угро МВД Узбекистана
Прошу предъявить к опознанию подследственному Рахматову фотографию Кузинцова. По нашему мнению, его внешность близка тому внешнему портрету, который дал Рахматов на очной ставке с подследственным Чурбановым.
Полковник Костенко.
ВЧГрамма
Полковнику Костенко
угро МВД СССР
В предъявленных фотографиях Рахматов опознал гр. Кузинцова, заявив, что этот человек свел его с Завэром во время открытия выставки дизайнеров.
При этом Рахматов добавил, что Завэр – перед тем как отойти к Кузинцову – беседовал с неизвестным мужчиной, крепкого телосложения, очень высокого роста, русого, с волевым лицом и ямкой на подбородке.
Фоторобот создать не удалось, потому что Рахматов, по его словам, видел означенного человека мельком, всего один раз, как и Кузинцова.
Подполковник Вакидов.
XVIII
Я, Иван Варравин
Папку с донесениями отца, которые он отправлял в Москву из училища пропагандистов РОА Власова в Дабендорфе (что в сорока километрах от Берлина, между Рансдорфом и Клинике), принес мне работник архива; на нем был черный сатиновый халат, в таких у нас ходят уборщицы, но опирался он на элегантную трость с дорогим набалдашником слоновой кости.
Я остался один в комнате, где стояло несколько письменных столов; чернильницы были школьные, неразливайки, сделанные из металла; у нас такие были только в первых классах, потом заменили на современные.
Я открыл папку, сразу узнал округлый почерк – хоть и стремительный, летящий, но в то же время твердый, буква стоит отдельно от буквы; сердце сжало не только от тоски по отцу, но и от бесконечного ощущения невосполнимости, которое возникает, когда навечно ушел человек, не доделавший то, что мог сделать только он.
Сначала я пролистал все странички, их было двенадцать; я представил себе, как же невероятно трудно было ему писать, находясь среди тех, кто окружал его те долгие годы, подумал о людях, которые несли эти странички по улицам гитлеровского Берлина, передавали другим, тем, кто отсылал их дальше; возникали видения холодной затаенности, лезвие бритвы, один неверный шаг – и пытки в подвалах…
Власов не сразу предложил свои услуги немцам, – писал отец. – В течение нескольких недель с ним работал капитан армейской разведки Вильфрид Карлович Штрик‑Штрикфельд, прибалтийский немец, уроженец Риги, говорящий по‑русски без акцента. Он входил в ту секретную группу, которая пыталась привлечь на сторону фюрера таких генералов, как Лукин, Карбышев, Музыченко. Смысл достаточно смелой комбинации Штрика, разыгранной им с Власовым, заключался в следующем: «Рейхсминистр восточных территорий Розенберг – путаник… Он влияет на фюрера в том смысле, что все русские являются «унтерменшами», «недочеловеками». Кстати, журнал Геббельса под таким же названием продают только немцам. Мне, как немецкому офицеру и другу России, стыдно за их безнравственные антирусские публикации… Только вы, Андрей Андреевич, можете повлиять на Гиммлера – чтобы Геббельс прекратил выпуск своего журнала, а СС запретили избиение русских пленных в лагерях». Штрик работал с Власовым более двух месяцев, делая ставку на то, что генерал закончил саратовское духовное училище, а затем прошел дипломатическую школу, являясь в течение нескольких лет военным советником РККА у генерала Чан Кайши. Поначалу Штрик не затрагивал вопрос о создании РОА, но лишь нажимал на тяжкое положение пленных, подталкивая, таким образом, Власова к поступку, носящему чисто гуманный характер: «Пожалейте русских солдат, Андрей Андреевич, вспомните слова Господа о милосердии и любви к ближнему, только вы можете спасти их от голода и болезней». Власов на это ответил: «Товарищ Сталин, отправляя меня командовать армией под Москвой в сорок первом, наоборот, советовал: «Солдат жалеть не надо, а беречь – надо»… Да и как я помогу солдатам?» Лишь после этого Штрик‑Штрикфельд и открыл карты: «Если вы обратитесь к пленным с предложением создать истинно национальную Россию, объявите всему миру об организации РОА, Гиммлер неминуемо выпустит из лагерей ваших пленных».
Вскоре такое обращение, подготовленное в отделе «Армии Востока» генерала Гелена, было принесено Власову, и он его подписал… Серьезное влияние на Власова оказывает генерал Благовещенский, который воспитывает в лагере Вульдхайде примерно триста русских подростков, чтобы использовать их для разведывательной и пропагандистской работы в тылу Красной Армии… Несмотря на обращение Власова, пленных из лагерей не выпустили, но создали школы пропагандистов несуществующей РОА в Дабендорфе, Риге и Хаммельбурге. Именно в Хаммельбурге была создана ячейка национал‑социалистической рабочей партии, которую возглавили Филиппов и Мальцев; генерал Трухин, начальник штаба Власова, в разговоре с полковником Владимиром Боярским заметил, что Мальцев сотрудничает с абвером, являясь функционером Народно‑трудового союза, НТС, с которым, по словам Трухина, «нам не по пути; они хотят реставрации прежнего строя, а мы будем строить новую Россию в братском союзе с германским народом, исповедуя национальный принцип, а никак не сословный». Кстати, именно поэтому Власов отказался включить генералов Краснова и Шкуро (казачьи войска) в свои ряды, заметив: «Молодые красноармейцы, изувеченные большевистской пропагандой, решат, что мы вошли в блок с белогвардейцами,а наше движение чисто национальное…
…Читая донесение, я вспомнил, как мама рассказывала о долгой беседе отца – после того, как он вернулся из тюрьмы, – с режиссером Романом Карменом. «С Власовым я встретился под Волховом, – рассказывал Кармен, – за несколько дней перед тем, как он попал в кольцо, и за месяц перед тем, как сдался. Мы провели всю ночь в его землянке накануне моего отъезда; знакомы были давно, с Китая еще. Он был у меня на свадьбе с Ниной тамадой и посаженым отцом, так что говорили на «ты»… Стол был скромный: вареная картошка, банка мясной тушенки и бутыль самогона… Как рефрен у меня до сих пор в ушах звучат его слова: «Ромка, все равно мы победим, что бы ни случилось! Как бы страшно ни складывалась обстановка, мы сломим фрицам шею, если только с нами будет товарищ Сталин… Если судьба и дарила России гениев, то в его лице мы имеем самого выдающегося…»
Когда люди говорят правду? Когда лгут? Что их подвигает на ложь?
…Передаю фрагменты программы пропагандистов РОА, утвержденной в генеральном штабе Кейтеля, после предварительной корректуры в СС… Смысл ее в том, чтобы разорвать СССР, посеяв национальную рознь; «Теоретический курс» состоит из двух разделов. Первый, основополагающий, посвящен истории НСДАП, Гитлеру, расовой проблеме и еврейскому вопросу. Затем следуют занятия по теме: «Россия и большевизм». Главная часть – ознакомление слушателей с историей русского народа и его четкой миссией в развитии востока Европы; роль и значение патриотов Союза русского народа, созданного в 1905 году доктором Дубровиным и депутатом Думы В. Пуришкевичем; доблестная борьба русского народа против «большевистского владычества» с 1917 года по наши дни. Потом слушатели осваивают такие темы, как: «Идеологический гнет в СССР», – чуждые нации идеи мировой революции и большевизма прививались всем, начиная со школы, поэтому необходимо разрушить стереотипы и вернуться к истории, написанной до 1917 года; «Борьба власти против населения» – непрекращающееся сопротивление русской нации большевизму. В этой героической борьбе участвуют все слои русского населения; «Внешняя политика СССР» – ее направленность к завоеванию мира большевиками; как результат – ненужная русскому народу кровопролитная война, развязанная англо‑американскими империалистами за торжество мирового еврейства; «Еврейство в России» – тайный заговор евреев и масонов против русской нации, ритуальные убийства русских детей, совершенные евреями, большевики как орудие в руках масонов; необходимость «окончательного решения еврейского вопроса» в России наподобие германской программы, разработанной фюрером; «Англия – исторический враг России», – участие Англии в Крымской войне, в русско‑турецких войнах, в войне 1905 года с Японией; Англия хочет ослабить русский и германский народы, чтобы поработить их, ее главное оружие – масоны, управляемые евреями; «Русский народ и германский народ» – общие черты нашего развития; древние связи между народами‑богоносцами; «СССР и Германия» – резкая вражда большевиков к победоносной идеологии национал‑социализма; разговоры Молотова о дружбе в 1939 году, а на деле – стремление захватить территории, пока Германия занята войной с мировым еврейством; коварное нападение большевиков на Германию 22 июня 1941 года». Далее идут тезисы к каждому пункту. Например: «Понятия нация, народ, отечество, семья враждебны большевизму, однако русская семья и русский народ не поддались сатанинской воле к разрушению»; «русская семья спасена от гибели благодаря здоровому инстинкту нации; русская молодежь сохранила традиции своего народа… Те слои молодежи, которые заражены коммунизмом, должны очиститься от этого антинационального злоучения.
…Я вспомнил, как неделю назад Лиза принесла мне программу диспута, организуемого обществом «Старина», основные темы: «Почему утеряны наши традиции», «Влияние сионистско‑масонских заговорщиков на отечественную культуру», «Зловещая роль Англии как матери мирового масонства».
Мама рассказывала, что в недобрых сороковых, когда началась вакханалия Лысенко против вейсманистов‑морганистов, а потом стали искать «безродных космополитов» с нерусскими фамилиями и бороться против «мракобесия кибернетики», отец написал письмо Суслову: «Критика приобретает власовский привкус, очень знакомые формулировки»; через неделю его арестовали… Вакханалия кончилась после смерти выпускника духовной семинарии, в марте пятьдесят третьего; однако началась снова – исподволь – в конце шестидесятых… В восемьдесят пятом затаились… А сейчас? Кому на пользу?
Еще одно сообщение отца в Центр:
Привожу выдержки из сборника «Воин РОА», выпущенного ведомством Геббельса: «РОА – явление необычайное потому, что это армия русская, то есть национальная по форме и существу, точно так же, как и доблестная германская армия. Наша задача: воссоздание Российского национального государства. Принципы его строительства вытекают из традиций русского воинства, осиянного Георгием Победоносцем и овеянного многовековой славой нашей седой старины. Корни этих традиций уходят в историю. Армия генерала Власова есть единственная сила, которая может восстановить славное прошлое нашей нации»…
…Передают, что генерал Малышкин сказал группе офицеров штаба РОА, что Власов пытается противостоять нажиму немцев, осуществляемому через Штрик‑Штрикфельда, который, например, постоянно подчеркивает, что «задача освобождения Украины от большевиков будет отдана Повстанческой Армии батьки Мельника», и вообще «Украина никогда не будет частью России, но лишь германской территорией»; то же самое относится к Закавказским освободительным соединениям – регионы Азербайджана, Грузии и Армении станут немецким протекторатом, наравне с Туркестаном. «Ничего, главное победить большевиков, заключить почетный мир с немцами, – заметил генерал Малышкин, – а по прошествии времени наша доблестная РОА вновь вернет России ее исконные земли… Главное – стать на ноги, там видно будет… Розенберг хочет видеть Россию зауральской провинцией, без ресурсов туземных окраин, лишенной выхода к Черному морю, но ведь такое невозможно, только мы знаем, как держать в руках инородцев…» Видимо, осведомители СД сообщили об этой «программе» гестапо, поэтому теперь в новых пропагандистских публикациях максимум внимания уделяется вопросам «нравственности» и «духовности», чтобы отвести мысли членов РОА от технического прогресса, индустриализации и строительства, ибо именно это определяет реальную степень рациональной независимости государства. Рассказывают, что эксперты Розенберга, Геббельса и Гиммлера провели совещание в генеральном штабе на Викторианштрассе, посвященное корректировке лекций и газетных публикаций для РОА в связи с созданием КОНРа – Комитета освобождения народов России. Полковник военной разведки ОКВ Мартин информировал собравшихся, что необходимо пересмотреть некоторые позиции НСДАП о «славянских недочеловеках». Более того, думая о перспективе, следует дозированно поддерживать «великорусский дух» среди пропагандистов РОА, широко информируя об этом сотрудников «украинского отдела», работающего с УПА, а также пропагандистов Туркестанского легиона (мусульмане) и Закавказских объединений. Это, по мнению полковника Мартина, не может не вызвать встречного националистического движения среди окраинных народов. Вот, например, выдержки из «памятки» РОА: "Новые направления мировой мысли выдвинули задачу возрождения нравственных идеалов. Разочаровавшись в спасительности многочисленных рецептов социальных прожектеров, передовые люди поняли, что обновление общественной жизни должно начинаться с совершенствования духовности… Человек, семья, нация – таковы ступени нашего естественного объединения… Никакой прогресс техники и материального производства не может обеспечить людям счастья… Покорение воздуха привело к массовой гибели женщин и детей… Успехи химии дамокловым мечом газовой войны висят над современным человечеством… (Передают, что этот абзац вписал лично Штрик‑Штрикфельд, заметив полковнику генштаба Мартину: «Люди Власова эмоциональны, их надо всячески направлять в русло дискуссий по общим проблемам, отводить от реальных дел и планов».) «Духовный упадок приводит к измельчанию культуры… Массовые выпуски современной культуры означают падение наших духовных ценностей… Будем мы и дальше катиться по наклонной плоскости духовного регресса? Или повернем человечество к вершинам Духа? Особой остроты этот вопрос достигает в нашей нации. Основной поиск нашей души – поиски справедливости и правды. Наша философия чужда прагматизму и суете технического прогресса, мы прилежны этической философии. Этика изучает не столько существующее, сколько то, что должно быть, не мир реальный, но мир идеальный… В этом наша особость… В 1641 году в Париже была издана книга «Жизнь высшего общества», в которой сообщалось, что, мол, «появился надоедливый обычай мыть руки и лицо; есть даже чудаки, которые иногда моют ноги»… Между тем у нас уже в старину создалась традиция содержать свое тело в чистоте…
…А как же Радищев, подумал я. Неужели он клеветал на мой народ, описывая страшные условия, в которых жили крепостные? А Салтыков, Успенский, Лесков? Горький? Помяловский?
…В одном из последних донесений отец писал:
Гиммлер наконец принял Власова… Беседа проходила с глазу на глаз в течение двух часов… Власов окончательно утвержден председателем Комитета освобождения народов России… Сделано это не без активного, хотя и незримого нажима генерального штаба, особенно генералов Гелена и Хойзингера, которые считают, что сейчас необходимо печатать как можно больше фотографий Власова вместе с Гиммлером, Риббентропом и Кейтелем на страницах итальянских, норвежских и датских газет, чтобы создать для западных союзников иллюзию единства «свободных» русских с национал‑социализмом… Несмотря на то, что антисемитская пропаганда Геббельса в последнее время приобрела совершенно болезненные формы, особенно после того, как Красная Армия вышла к границам рейха, Власов теперь не очень часто повторяет лозунг о необходимости «тотального решения еврейского вопроса», порою даже опускает слово «тотальное». То же и по отношению к нашим политработникам: «Мы намерены судить далеко не всех комиссаров, но только злостных приверженцев еврейско‑масонского большевизма…» По поводу «большевистско‑жидо‑масонского заговора» особенно надрывается поручик Бласенков Виталий Викентьевич; он перешел на сторону немцев в сорок третьем, как только попал на фронт, до этого служил в Ташкенте, родился в Мытищах, там и кончил школу. В пропагандистскую роту РОА поступил после того, как предал старшего политрука Извекова, казненного гестапо, – был руководителем большевистских пропагандистов в концлагере. Говорят, что он был учеником бывшего батальонного комиссара Зыкова, главного идеолога Власова, утверждавшего, что в Москве он служил в «Известиях» до того, как был расстрелян его зять, народный комиссар просвещения Бубнов. Однако после того, как Зыков был казнен СД, поскольку его заподозрили в полукровстве, Бласенков первым начал выступать против этого «жида», требуя проверки всего состава пропагандистов РОА на предмет обрезания, а также промера циркулями черепов и ушей, что, по мнению Розенберга, позволяет распознать степень скрытого еврейства… Однако профессора РОА – Аскольдов из Ленинграда, Львов, ведущий курс истории, Андреев, читающий основы теологии, а также Осипов, преподающий курс критики основ марксизма‑ленинизма, – называют такого рода приборы смехотворными: «Речь должна идти о генеральной деевреизации мира». Профессор Андреев, кстати, считает основной заслугой власовского движения то, что на захваченных большевиками у немцев русских территориях евреи не возвращаются на секретарские должности в райкомы: «Почему бы нам вообще не побрататься на этой основе с наступающей Красной Армией?» На что Бласенков ответил: «Она вас пулеметами побратает, не выдавайте желаемое за действительное…»
Любопытно, что поручик Бласенков в последнее время обрушивается не только на большевиков, но и на немцев: «Они готовы сдаться американцам, нас бросят на произвол судьбы, спасение в наших руках!»; он словно бы провоцирует гестапо; кстати, не он один сейчас норовит попасть в концлагерь, чтобы выйти оттуда страдальцем, – алиби на будущее.
(Я долго разбирал несколько слов, написанных карандашом напротив абзацев, посвященных Бласенкову. Точно определил подпись: «В. А.». Потом разобрал и другие слова – все сомкнулось; отец не мог понять, кто писал на него доносы, я – понял… Спустя тридцать лет после его смерти.)
Штрик‑Штрикфельд намекнул Власову, – продолжал отец, – что после его «Пражского обращения» о необходимости борьбы русского народа против большевизма целесообразнее всего уйти в отставку; возможно, это будет грозить вам концлагерем, но ведь западные политики уже изучают вашу антибольшевистскую, глубоко национальную программу… Кто знает, что может произойти в ближайшем будущем, когда фюрер уступит власть реальной силе?
…Я долго держал ладони на этих листочках бумаги, как бы ощущая руки отца. Потом аккуратно завязал папку с грифом «хранить вечно», сдал ее архивариусу с тросточкой и отправился в читальный зал архива Октябрьской революции. Здесь я заказал материалы по делу «Союза русского народа» доктора Дубровина и речи депутатов Государственной думы… Работал я с ними допоздна.
Вернувшись в редакцию, я достал из стола афишку, приглашавшую желающих посетить диспут «Старины» по проблемам сегодняшнего дня. Ведущим был указан доцент Тихомиров…
XIX
Я, Валерий Васильевич Штык
Этот Варравин не понравился мне с первого взгляда; я сам закомплексованный и поэтому терпеть не могу себе подобных. Хоть он и говорит объемно, хорошим языком, по‑русски, без опостылевшего жаргона и не подгоняет с ответом, но вопросы его излишне жестки, меня от такого прагматизма коробит, да и слишком резко он формулирует предмет своего интереса, ставя себя в какое‑то начальственное положение, будто я к нему нанимаюсь на работу. Не понравилось мне и то, как Варравин спросил:
– Отчего же до сих пор, несмотря на гласность, ваши работы об инопланетянах не выставляют в серьезных залах?
В этом его вопросе была и снисходительность, и жесткость, и затаенное желание с первой же минуты верховодить в беседе. Ну, я и ответил:
– А вам, собственно, какое дело до моего творчества? Я вас не приглашал, пришли без предварительной договоренности, а если вы действительно репортер, то вам должно быть известно, что художники у нас пока что своих выставочных залов не имеют, только организации. Вот вы к ним с этим вопросом и обращайтесь.
– Обращался, – ответил Варравин и достал пачку «Явы».
– Нет уж, пожалуйста, табак спрячьте, я не курю и другим не позволяю, это – грех.
Варравин кивнул:
– Один из грехов.
Сигарету он сунул в рот, но, понятно, закурить не посмел.
– Что у вас еще? – спросил я. – Я занят, ваш визит неожиданный, а у меня время расписано по минутам.
– Я буду краток, – пообещал он. – Как вы считаете, сажать человека в тюрьму – греховно? Более греховно, чем сигарета? Или – так, суета, от тюрьмы да от сумы не уйдешь…
– В связи с чем вы спросили об этом? – я теперь испытывал к нему уже нескрываемую неприязнь.
– Вы в Загряжск летали?
– Ездил. А в чем дело?
– Вы там встречались с директором строительного треста Горенковым?
– Не помню я, с кем встречался. Я туда не встречаться приехал, а посмотреть объем работы и утвердить эскиз.
– Утвердили?
– Нет.
– Почему?
Мне сделалось стыдно за то, что я покорно, по‑бычьи, отвечал на вопросы этого человека. Я ощутил себя так, словно лишился чувства перспективы, а такое было присуще только античным живописцам, они не хотели никому диктовать свое видение, только современные пейзажи с их глубиною навязывают зрителю единый порядок; не хочу никому ничего навязывать, но не желаю, чтобы и мне навязывали чужую волю, хватит.
– А вообще‑то по какому праву вы меня допрашиваете? – поинтересовался я, внимательно разглядывая посетителя.
Он ответил мне тем же, но изучать меня начал не с лица, а с формы ушей, а у меня плохие уши, прижатые и маленькие, Люда говорила, что такие уши не могут быть у талантливого человека, уши – суть человека, мини‑человек, изначалие… Я поднялся.
– Извините, но время у меня кончилось. До свиданья.
Варравин не двинулся, сосредоточившись на моем левом ухе; какая‑то гоголевская ситуация, смех и ярость.
– До свиданья, – повторил я. – Полагаю, вы достаточно воспитаны, чтобы понять меня.
– Сядьте, – насупился Варравин. – Вы, видимо, очень добрый человек и не очень‑то понимаете тот мир, в котором живете. Я поясню ситуацию, вы не станете меня прогонять… В Загряжске арестован и осужден директор треста Горенков, – кстати, очень на вас похож, такой же незащищенный… Трагично: незащищенный руководитель, правда?
Я не хотел продолжать разговор, но что‑то подтолкнуло меня возразить ему:
– Вы не понимаете смысла трагедии. Мы наивно считаем ее сгустком действий, хотя античные авторы видели в ней пассивное начало, любая активность противоречила самому смыслу трагедии, я уже не говорю о форме… Ритуальный плач на похоронах…
– Такую трактовку можно оспаривать… Каждый период истории имеет свою трагедию. Зачем загонять себя в рамки? Но я о другом: ваш соавтор, вернее тот, кто должен был стать соавтором, сообщил в партконтроль, что Горенков запросил с него десять тысяч за подписание с вашей бригадой договора на роспись домов…
– Это кто ж?
– Кризин. Он же с вами работал?
– Если Кризин написал такое, вы к нему и обращайтесь. У меня взяток никто не просил, – ответил я и вдруг съежился, в который уж раз вспомнив, как Виктор Никитич оформил нотариально соглашение, по которому я уполномочивал его вести от моего имени все финансовые переговоры, хотя загодя знал – от него же, что буду получать лишь часть положенной мне по договору суммы: чем не взятка?
– Вы что‑то хотели добавить? – спросил Варравин, медленно поднимаясь. – Или мне показалось? Между прочим, к Кризину я ездил. Он отказался со мной говорить – старческое недомогание, сердечные колики и все такое прочее… Он инвалид?
– А какое это имеет значение?
– Большое. Он не поехал на суд в Загряжск – именно по состоянию здоровья. Но подтвердил здесь под присягой, что Горенков – грязный вымогатель… И хотя следователь этот эпизод отчего‑то в суд не передал, невиновного человека упекли на двенадцать лет строгого режима… Хотите, я расскажу вам, что он делал в своем тресте? Вы ведь пишете инопришельцев оттого, что в землянах изверились? Разве не это подвело вас к той теме, которую вы смогли разрабатывать только после того, как стали расписывать новые комплексы – особенно в Сибири? Раньше‑то у вас, говорят, даже не было на что купить краски и кисти…