Различные шизоидные личности и их поведение

Предательство тела

Александр Лоуэн

 

Институт общегуманитарных исследований

 

Серия Современная психология:

теория и практика

Раздел Тексты телесноориентированной терапии Выпуск 5

Александр Лоуэн

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТЕЛА___________

Издательство «Деловая Книга» Екатеринбург, 1999

 

Перевод с английского: Елена Пале Редактор: Дмитрий Айпабгков Художник: Андрей Бондаренко Корректор: Наталья Стенина Компьютерная верстка: Евгений Матусеев

Книга издана совместно с

издательством «Деловая Книга», Екатеринбург и Институтом общегуманитарных исследований, Москва, при участии ЗАО "Академия-Центр", Москва.

Моим пациентам,

чье мужество смотреть в глаза

собственному ужасу и отчаянию

вдохновило меня написать эту книгу.

КВМ 5-98687-048-2

© Елена Поле, перевод, 1999

© Андрей Бондаренко, оформление, 1999

© Институт общегуманитарных исследований,

серия, перевод, Деловая книга. 1999

 

ПРОБЛЕМА ОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ

Люди обычно не спрашивают себя «кто я?» Человек принимает свою личность как нечто само собой разумею­щееся. У каждого есть удостоверение личности, по которо­му его можно идентифицировать. Сознанием человек зна­ет, кто он, но существует более глубокая проблема отожде­ствления. На грани сознания человека тревожит неудовлет­воренность, он испытывает беспокойство по поводу приня­тия решений и мучается чувством, что жизнь «упущена». Он конфликтует сам с собой, сомневается в своих чувствах, ощущает небезопасность, связанную с проблемой отожде­ствления. Когда неудовлетворенность перерастает в отчая­ние, а небезопасность становится паникой, человек начи­нает задавать себе вопрос: «Кто я?» Этот вопрос указывает на то, что «фасад», с которым человек был отождествлен, разрушен. Пользоваться фасадом или принимать на себя роль, чтобы достичь отождествления, значит, расщеплять Я и тело. Именно это расщепление я называю шизоидным отклонением, и именно оно лежит в основе проблемы отождествления.

К примеру, ко мне пришел известный художник и заявил: «Я в смущении и отчаянии. Я не знаю, кто я. Иду по улице и спрашиваю себя: «Кто ты?»

Говорить ему: «Вы известный художник, ваши ра­боты выставлены во многих галереях», конечно, было бесполезно. Он знал это. На самом деле его жалоба воз­никла из-за отсутствия чувства самости, себя, отсутствия контакта с витальным аспектом существования, придаю­щего жизни смысл. Этому человеку не хватало отождествленности с собственным телом, то есть того фунда­мента, на котором выстроена человеческая жизнь. Начало активному сознаванию недостаточной отождествлен­ности моего художника положило драматическое пере­живание. Вот что он рассказал: «Как-то я взглянул в зер­кало и испугался, когда понял, что это — я. Там было то, что видели люди, когда смотрели на меня. Облик был странным. Мое лицо и тело, казалось, не принадле­жали мне... Я чувствовал себя совершенно нереально.»

В переживании отсутствовало чувствование соб­ственного тела, и мой клиент ощущал странность и не­реальность. Такой феномен известен как деперсонализа­ция. Происходит разрыв с реальностью, который харак­терен для первых стадий психотических приступов. Если подобные явления продолжаются, человек теряет не толь­ко чувство отождествленности, но и сознательное пони­мание личности. У данного пациента, к счастью, это был краткий эпизод, он вновь смог установить контакт с те­лом, и чувство нереальности исчезло. Однако отождеств­ление с телом по-прежнему оставалось непрочным, и проблема, следовательно, все еще не была разрешена.

Чувство отождествленности вытекает из чувство­вания контакта со своим телом. Для того, чтобы знать, кто он есть, человеку необходимо сознавать, что он чув­ствует. Он должен знать выражение своего лица, то как он держит себя, как он двигается. Если же сознательно­го чувствования тела и его позы нет, человек расщепля­ется на бестелесный дух и разочарованное тело. Я снова возвращаюсь к случаю моего клиента-художника.

Глядя на человека, сидящего напротив меня, я видел изможденное лицо, пустые глаза, наглухо примкнутую челюсть и застывшее тело. В его неподвижности и поверхностном дыхании, я ощущал страх и панику. Од­нако он не сознавал ни изможденности своего лица, ни отсутствующего взгляда, ни напряжения челюсти или стесненности тела. Он не чувствовал страха или паники. Не соприкасаясь с собственным телом, он ощущал толь­ко беспокойство и отчаяние.

Полное отсутствие контакта с телом характерно для шизофрении. Вообще говоря, шизофреник не знает, кто он есть, а поскольку он не соприкасается с реально­стью, то не может даже сформулировать такой вопрос. Шизоид знает, что у него есть тело, он способен ориен­тироваться во времени и пространстве. Но поскольку Я не отождествлено с телом и не воспринимает его как живое, человек чувствует, что мир и люди не имеют к нему отношения. Его сознательное ощущение отождеств­ленности тоже не связано с тем, что он чувствует по поводу себя самого. У здорового человека такого конф­ликта нет, поскольку его Я идентифицировано с телом, а его знание об этом отождествлении следует из чув­ствования тела.

Неуверенность в отождествленности типична для людей нашей культуры. Многие пытаются преодолеть ощущение нереальности самих себя и своей жизни. Они приходят в отчаяние, когда образ Я. созданный ими же, оказывается пустым и бессмысленным. Они чувствуют угрозу и испытывают злость, когда роль, которую они приняли на себя в жизни, меняется. Отождествление, основанное на образах и ролях, раньше или позже тер­пит крах и перестает удовлетворять. Подавленные и обескураженные, люди обращаются к психиатру. Ролло Мэй говорит, что эта проблема и есть шизоидное от­клонение.

«Многие психотерапевты отмечают, что число па­циентов, проявляющих шизоидные черты неуклонно рас­тет. «Типичное» для нашего времени психическое зат­руднение — не истерия, как во времена Фрейда, а шизо­идный тип, то есть, человек, который отделен, оторван, утратил привязанность, имеет тенденцию к деперсонали­зации и выражает свои проблемы смысловыми интеллектуализациями и техническими формулировками... Есть еще множество проявлений, которые изолируют, отчуж­дают самость от мира. Они свойственны не только людям в патологических состояниях, но и тем, кто счи­тается «нормальным» современным нам человеком.»

Многие пишут об отчужденности современных людей, то есть об отдалении от работы, от друзей и от себя самого. Это центральная тема работ Эриха Фромма. Отвергнута романтическая любовь, секс компульсивен, ра­бота механистична, а стремления эгоистичны. В отчуж­денном обществе действия утрачивают личностный смысл, и человек пытается заместить то, что потерял, представлением, образом.

ОБРАЗ ПРОТИВ РЕАЛЬНОСТИ

Шизоидное отклонение вызвано отрывом образа от реальности. Термин «образ» — это символ и ментальные построения, которые противопоставлены реальности физи­ческого опыта. Нельзя сказать, что образы нереальны, но их реальность отлична от телесного феномена. Образ об­ретает реальность, когда объединяется с чувством или ощу­щением. Если это единство нарушено, он становится абст­рактным. Различие между образом и реальностью наиболее явно проявляется у шизофреников, страдающих бредом Классический пример — сумас­шедший человек, который представляет себя Иисусом Хри­стом или Наполеоном. «Ментальное здоровье» подразуме­вает, что образ совпадает с реальностью. В этом случае образ себя согласован с внешним видом тела и с чувствами.

В социальной сфере образ имеет как позитив­ный аспект, так и негативный. Если бы не использовал­ся образ, мобилизующий массу отклика, невозможно было бы смягчить страдание и несчастье. Каждое чело­веческое усилие достигает цели благодаря присутствию образа желаемого. А вот негативное использование об­раза, направленное на других, может вызывать нена­висть и приносить разрушение. Когда полицейского изображают символом подавляющего авторитета, он ста­новится объектом недоверия и ненависти. Когда амери­канца изображают дьявольским эксплуататором людей, он становится монстром, которого необходимо уничто­жить. Образ затмевает личностную человеческую инди­видуальность. Он низводит ее до абстракции. Если смотреть на человеческое существо только как на образ, его становится легче убить.

Образ бывает, опасен и на социальном уровне, где его функция открыто, признается, и при личном кон­такте, когда он коварно приводит к катастрофе. Это за­метно в семье, где мужчина старается исполнить свое представление об отцовстве, противопоставляя его по­требностям ребенка. Поскольку он видит себя с точки зрения своего образа, то и собственного ребенка рас­сматривает как образ, а не как личность, у которой есть свои чувства и желания. В такой ситуации воспитание превращается в старательную попытку подогнать ребен­ка под образ, который, как правило, ни что иное, как проекция бессознательного отцовского образа себя. Ре­бенок, которого принуждают измениться, чтобы соответ­ствовать родительскому бессознательному образу, утрачи­вает ощущение Я, чувство отождествленности и теряет контакт с реальностью.

Утрата чувства отождествленности уходит корня­ми в семейную ситуацию. Воспитанный на представле­ниях об успешности, популярности, сексапильности, ин­теллектуальном и культурном снобизме, статусе, самопо­жертвовании и так далее, человек и других видит как образы, вместо того, чтобы видеть в них людей. Окру­женный со всех сторон образами, он чувствует себя оди­ноким и изолированным. Реагируя на образы, он чув­ствует нереальность. Пытаясь соответствовать своему собственному образу, он переживает фрустрацию и об­манчивое эмоциональное удовлетворение. Образ — это абстракция, идеал и идол, требующий пожертвовать чув­ством личности. Образ — это ментальное понятие, ко­торое, накладываясь на психологическое существование, принижает жизнь тела, отводя ему вспомогательную роль. Тело попадает в услужение образу и становится инструментом воли. Человек отчуждается от реальнос­ти собственного тела. Отчужденные индивидуумы созда­ют отчужденное общество.

 

 

РЕАЛЬНОСТЬ И ТЕЛО

Человек переживает реальность мира только через собственное тело. Воздействие внешней среды связано с ее влиянием на тело и ощущения. Человек откликается дей­ствиями, направленными на среду. Если телу не достает жи­вости, то и воздействие среды, и отклики ослаблены. Жи­вость тела означает живость того, что человек делает, вос­принимая реальность и активно откликаясь на нее. У всех есть опыт хорошего самочувствия, когда мы тонко и остро воспринимаем окружающий нас мир, и напротив, когда мы подавлены, мир теряет яркость и словно выцветает.

Живость тела напрямую связана со способностью чувствовать. Когда тело «мертво», человек с трудом вос­принимает влияние среды, его способность откликаться на ситуации затруднена. Эмоционально мертвый человек обращен внутрь себя: чувства и действия подменяются размышлениями и фантазиями, а реальность компенси­руют образы. Чрезмерно развитая ментальная активность, подменяющая контакт с реальным миром, создает фаль­шивую живость. Несмотря на умственную активность, на физическом уровне заметна эмоциональная «омертве­лость», тело остается «мертвым» и безжизненным.

Нас ослепляет чрезмерно выделенный образ, он не позволяет разглядеть реальную жизнь тела и чувства. Наше тело тает от любви, коченеет от страха, сотряса­ется от злости и стремится к теплу и контакту. В отрыве от тела эти слова — только поэтические образы, но пе­режитые телесно, они обретают реальность, придающую смысл нашему существованию. В основе личности с ее субстанцией и структурой лежит реальность телесного чувствования. Абстрагируясь от реальности, личность ста­новится социальным артефактом, скелетом, лишенным плоти.

Множество экспериментов указывает на то, что достаточно заметное ослабление взаимодействия тела и среды приводит к потере ощущения реальности.2 Инди­видуум, временно лишенный сенсорного стимулирования, начинает галлюцинировать. То же самое происходит при

сильном ограничении моторной активности. Ослабление тела, вызванное отсутствием как внешнего стимулирова­ния, так и внутренней моторной активности, ограничи­вает телесные ощущения. А, не соприкасаясь с собствен­ным телом, человек теряет контакт с реальностью.

Живость тела — это его метаболизм и подвиж­ность. Метаболизм обеспечивает энергию, которая реа­лизуется в движении. Если метаболизм редуцирован, под­вижность, как правило, тоже снижена и наоборот, вся­кое уменьшение подвижности влияет на метаболизм, по­скольку именно движение определяет дыхание человека. Основное действующее правило состоит в следующем: чем больше движений, тем больше вздохов. Когда под­вижность снижается, уменьшается поступление кислоро­да на вздохе, и метаболизм протекает медленнее. Актив­ное тело характеризует спонтанность и полное, легкое, глубокое дыхание. В следующей главе мы увидим, что в ситуации шизоидного тела дыхание и подвижность жест­ко ограничены, а, следовательно, снижено и производ­ство энергии.

То, что дыхание, движение и чувствование тесно связаны, хорошо заметно у ребенка, но взрослые, обыч­но, игнорируют эту связь. Дети учатся сдерживать дыха­ние, чтобы оборвать неприятные ощущения и чувства. Они втягивают живот и иммобилизуют диафрагму, чтобы снизить тревожность. Они лежат очень тихо, чтобы из­бежать страха. Они «умирают» телами, чтобы не чувство­вать боли. Другими словами, когда реальность становит­ся невыносимой, ребенок отступает в мир «образов», где его Я. активизировав фантазирование, компенсирует от­сутствие телесных чувств. Взрослые, поведение которых определяет образ, подавили воспоминание о пережива­нии, толкнувшем их к «мертвому» телу и уходу от реаль­ности.

В норме, образ — это отражение реальности, это ментальная конструкция, которая дает человеку возмож­ность ориентировать действия, делая их более эффек­тивными. Другими словами, образ — это зеркальное отражение тела. Если тело бездействует, образ становится его суррогатом, а собственно телесные измерения отсту­пают. «Тайная жизнь Вальтера Митти» — одна из живых картин о том, как образы могут компенсировать пассив­ность индивидуума.

Формирование образа — функция Я. По словам Фрейда, «Я есть прежде всего телесное выражение Я». Однако по мере развития Я противопоставляется телу, то есть его значимость противопоставляется значимости тела. На уровне тела человек — это животное, самонаце­ленное и ориентированное на удовольствие и удовлетво­рение своих потребностей. На уровне Я существование человека рационально и созидательно, он — социальное создание, действующее в соответствии с восприимчивос­тью к силе и в соответствии с трансформацией среды. В норме, Я и тело работают в теснейшей связи. Функцио­нирование Я здорового человека - это продолжение принципа удовольствия тела. При эмоциональном откло­нении Я доминирует над телом и утверждает, что его ценность превышает ценность тела. В результате един­ство организма расщепляется, а тесное взаимодействие переходит в открытый конфликт.

Я И ТЕЛО

Конфликт между телом и Я может быть незначи­тельным, но может быть и тяжким. Невротичное Я доми­нирует над телом, шизоидное Я отрицает тело, а шизофре­ническое — диссоциируется с ним. Невротичное Я боится иррациональной природы тела, пытаясь просто подчинить его. Когда телесный страх выражается паникой, Я начина­ет отрицать тело для того, чтобы выжить. Если страх тела перерастает в ужас, Я диссоциируется с ним, полностью отрывая личность от того, что порождает шизофреничес­кое состояние. Отличия четко видны на примере того, как по-разному люди откликаются на сексуальные стремления. Для здорового человека секс — это выражение любви. Невротичное Я рассматривает секс как способ достижения или утверждения. Для шизоидного Я секс — это возмож­ность получить физическую близость и тепло, от которых зависит живость. Шизофреническое Я, оторванное от тела, не находит смысла в сексуальном взаимодействии.

Конфликт между Я и телом порождает расщепле­ние личности, влияющее на все аспекты существования и поведения. В этой главе мы рассмотрим разделение и противоречивость отождествлений шизоида и невроти­ка, а о других проявлениях расщепления поговорим поз­же. В частности, речь пойдет о том, как возникает рас­щепление, какие факторы его вызывают, и какие техни­ки подходят для того, чтобы оказать терапевтическую помощь в подобных случаях. Совершенно очевидно, что проблему расщепления нельзя разрешить, не улучшив состояния тела. Когда появляется живость, дыхание уг­лубляется, тело становится более подвижным, возникают чувства, то есть реальность тела начинает управлять об­разом Я.

В расщепленной личности возникают два проти­воречивых отождествления: в основе одного образ Я, а другого — тело. Существуют определенные методы, помо­гающие изучить, каковы эти отождествления. История пациента и способы его действий расскажут нам об Я-отождествлении. Наблюдение за внешним видом и дви­жениями тела позволят увидеть телесное отождествление. Проективные техники, например рисование фигуры че­ловека, предоставят важную информацию о том, какова личность пациента. И, наконец, в мыслях и чувствах он раскроет противоречивость своих точек зрения.

Для иллюстрации я приведу две истории болез­ни. Первый случай — молодая женщина, которая утверж­дала, что ее проблема — аномия. Она почерпнула этот термин из статьи в журнале «Эсквайр» и из книги Бетти Фриден «Женский мистицизм». Вот определение, кото­рое дает Фриден: «скука, рассеянное чувство бесцельнос­ти, небытия, невовлеченности в мир, которую можно назвать аномией, а можно — отсутствием отождествленности, или просто чувствовать как проблему без назва­ния»/4 Аномия — социологический термин, означающий отсутствие нормы или, что, на мой взгляд, предпочтитель­нее, бесформенность. Моя пациентка, которую я буду называть Барбара, описала свое состояние следующим образом: «...Чувство дезориентации и опустошенности, со­вершенно пустого места. Я не видела смысла делать что-нибудь. У меня не было мотивов к движению. Я не со­знавала этого раньше. Это свалилось на меня, когда я вернулась из летнего отпуска. Летом я занималась деть­ми и домом, но потом наняла горничную. Я чувствовала, что выполнение домашних дел напоминает невротичес­кие тики... Вы знаете, ненужные действия.»

Барбара была тридцатипятилетней, замужней жен­щиной, матерью четверых детей. Никак нельзя было ска­зать, что ее домашняя работа не нужна или назвать ее лишне»!. Даже с появлением горничной она целый день была занята делом. Одна из трудностей заключалась в ее отношениях с горничной. Барбаре хотелось рассчитать ее, поскольку та не выполняла требований хозяйки, но она не могла заставить себя сделать это. Всю жизнь она страдала от того, что не могла сказать «нет» другим лю­дям, и это вызывало чувство, что ее личность ущербна, недостаточна. Когда конфликт становился интенсивным, как в случае с горничной, Барбара приходила в состоя­ние упадка и сдавалась. В результате она теряла ощуще­ние себя и чувствовала опустошенность. Она знала об этом по прошлым курсам анализа. Ей было известно и то, что источник этих затруднений — в ее детстве, в отношениях с родителями. О том, что стрессовое состо­яние сопровождает еще и физический упадок, она не подозревала. Именно физический коллапс вызывал чув­ство беспомощности.

Что вызывало физическое состояние упадка? Бар­бара была среднего роста, с небольшой головой и изящ­ными, правильными чертами. Глаза — мягкие, взгляд оза­боченный. Голос звучал тихо, между фразами часто воз­никали паузы. Шея — тонкая и зажатая, это, отчасти, мешало ей говорить. Плечи были приподняты, что соот­ветствовало позе испуга. Тело лишено тонуса: поверхнос­тные мускулы были крайне вялыми. А вот глубокая мус­кулатура, расположенная вдоль позвоночника, мышцы плечевого пояса, шеи и груди были жестко контрактированы. Дыхание — очень поверхностное, это также зат­рудняло говорение и делало кожу бледной. Каждая по­пытка дышать глубже длилась минуту; затем усилие схо­дило на нет, поскольку верхняя половина тела пригиба­лась вниз, и пациентка «складывалась пополам». Многие физические функции были угнетены: аппетит слабый, сек­суальное влечение снижено, сон беспокойный. Нетрудно было увидеть, почему она чувствует себя такой безжиз­ненной и опустошенной.

Барбара не видела связи между своим физичес­ким состоянием и психологической позицией. Когда я обратил ее внимание на эту связь, она сказала: «Раз Вы так говорите, значит она есть». Она объяснила, что ей не остается ничего другого, кроме как принять мой ана­лиз ее проблемы. Ей не нравилось собственное тело, она бессознательно отвергала его. На каком-то другом уров­не она ощущала, что связь есть, и во время телесной терапии прилагала усилия, стараясь дышать глубже и мо­билизовать мускулатуру путем движений. Когда усилия вызвали боль, пациентка ненадолго заплакала, несмотря на то, что ей этого не хотелось. Она отметила, что мно­го страдала от боли и не видит необходимости опять переживать ее. Но она поняла, что стыдилась показы­вать свои чувства и, следовательно, пугалась их. Она осоз­нала, что слезы сделали ее чувство лучше, поскольку оно стало более живым; появлялось все больше и больше телесных ощущений и чувств. Она даже постаралась вы­разить отрицание, произнося вслух: «Нет, я не буду».

Постепенно Барбаре стало лучше. Теперь она мог­ла удерживать повышенную активность более длительное время, ей стало легче дышать. Тенденция к коллапсу ос­лабилась. Она рассчитала свою горничную. Глаза замет­но прояснились, она начала мне улыбаться. Жалобы на аномию исчезли. Она поняла, что восстанавливая теле­сное чувствование, возвращала себе ощущение себя и отождествленность. Положительное изменение состоя­ния отчасти было связано с тем, что она нашла кого-то, кто может помочь ей и понимает ее затруднения. Но улучшение было временным. Мы лишь упомянули конф­ликты, породившие ее отклонение, но они еще не были разрешены. Некоторые мысли по поводу этих конфлик­тов возникли, когда я рассматривал нарисованные Бар­барой фигуры, а также на основе ее комментариев к рисункам.

Рисунки 1 и 2 — два последовательных изображе­ния женщины. О первой Барбара сказала: «Она кажется глупой. Плечи такие широкие. Она похожа на Мефисто­феля. Она выглядит застенчивой дьяволицей».

Второй рисунок она описала, как «безжизненный манекен, а лицо — посмертная маска».

О третьем рисунке она сказала, что изображен­ный на нем мужчина обладает дьявольскими и демони­ческими качествами. Нетрудно заметить, что первый и третий рисунки имеют сходство, указывающее на отож­дествление Барбары с мужчиной.

Несколько раз обведенное очертание человечес­кого тела на втором рисунке можно было интерпрети­ровать как указание на недостаточное или слабое вос­приятие периферийных областей тела. Это попытка при­дать форму тому, что чувствуется как бесформенность. Поскольку мышечный тонус отсутствовал, тело было аморфным, и Барбара компенсировала это жирными очертаниями.

Кем была Барбара? Тем трупом со второго рисун­ка, который изображал восковую фигуру, или дьяволи­цей, демонической девицей с первого рисунка?

Глядя на эту пациентку, мне трудно было опреде­лить порочные стороны ее натуры. Ее экспрессия была застенчивой, робкой и беспокойной. Но сама она видела демонический аспект своей личности и признавала его.

Рисунок 1

Рисунок 2

Рисунок 3

«Когда я порочна, я чувствую в себе больше всего живости. В колледже, когда я спала с молодыми людьми, я была порочной. Я спала с приятелем одной из своих подруг и гордилась этим. Я хвасталась этим, потому что делала нечто порочное. В другом случае я жила с мужчи­ной, толстым и мерзким, который платил мне за это. Я была очень горда. Я чувствовала, что способна сделать что-то выдающееся, особенное».

Что касается тела, лишенного тонуса и аморфно­го, с этой точки зрения Барбара видела себя как объект (безжизненный манекен), приносимый в жертву демони­ческим сексуальным требованиям мужчины. С точки зре­ния Я, которую выражают голова и руки. Барбара отож­дествлялась с демоном, требующим этой жертвы, и полу­чала странное удовлетворение от собственного унижения.

Мать Барбары тоже принимала себя как жертву или мученицу, и ее тело было таким же бесформенным. На уровне тела Барбара идентифицировалась с матерью, в то время как на уровне Я она отталкивала материнское тело, ее унижала роль сексуального объекта. Чтобы при­внести в свою жизнь более позитивный смысл, она отда­лялась от женственности и идентифицировалась с отцом.

Когда женщина присваивает себе мужское Я, по­является ведьма, которая не придерживается взгляда муж­ского Я на женское тело как на объект сексуального вле­чения. Ведьма отворачивается от собственного тела и зло­радствует по поводу его жертвенности, поскольку оно ста­новится обесцененным аспектом ее личности. В то же время она компенсирует это обесценивание, возвышая свой образ Я до высокомерного нонконформиста, кото­рый отвергает старую мораль.

Поведение ведьмы нацелено на разрушение муж­ского Я. Поворачиваясь против собственной женствен­ности, ведьма отрицает роль любви в сексе и издевается над мужчиной, который жаждет ее. Сексуальная покор­ность Барбары отражает ее презрение к мужчине. Она, фактически, говорит: «Я — ничто, и если ты хочешь меня, ты — дурак».

Мужчина, обладающий обесцененным объектом, одерживает пиррову победу. Он унижен в глазах женщи­ны. Так Барбара мстит отцу, который принимал участие в унижении женщины.

Формируя бессознательные детские суждения о своей жизненной ситуации, она не могла предвидеть, что ведьминская месть мужчине отнимет все чувства, и что оторвавшись от женственности, она зайдет в тупик, где тело «мертво», и где она не способна ответить на лю­бовь. Барбара утратила самость, поскольку ее тело при­надлежало матери, а Я — отцу. Будучи взрослым челове­ком, она понимала, что, создала, но не могла не быть ведьмой, пока бессознательно принимала ценность своего образа Я и отвергала собственное тело.

Эта женщина была одновременно и ведьмой, и жертвой, и демоническим Я, которое требует жертвы от женского тела, и покорным телом, которое ужасает то, что его приносят в жертву. Расщепление вызвало два кон­фликтующих отождествления. Разлом в личности Барба­ры можно выразить в терминах жизни и смерти. Чтобы сохранить свое Я, она не выбирая, отказалась от тела. Подчиниться ценностям своих партнеров значит обернуть­ся против своего тела, но этот маневр обеспечивал выжи­вание и рассудок. Ребенком она инкорпорировала отцовс­кое представление о женщине (с которым согласилась ее мать) и нафантазировала, что эта отрицающая жизнь по­зиция имеет какое-то возвышенное значение.

Жертвуя телом, шизоидная личность совершает символический акт. Это не означает, что такое несчаст­ное создание непременно приносит себя в жертву, кончая жизнь самоубийством. Жертвенность Барбары состояла в отвержении тела, она лишала его чувств, отрицала, что оно имеет значимость, что оно — экспрессия ее существо­вания. Но конфликт по-прежнему существовал, поскольку тело все же было живым и принимало символическую жертву только как протест. В этой борьбе тело находило успокоение в рациональной части ума, которая, хоть и не могла помочь преодолению демонической силы, тем не менее оказалась достаточно сильной, чтобы привести Бар­бару на терапию.

Следующий случай иллюстрирует расщепление, отождествленное™ у человека, личность которого сохра­нилась больше, чем у Барбары. Генри был очень благо­получным мужчиной пятидесяти лет, который обратился ко мне из-за того, что не чувствовал удовольствия и удов­летворенности своей жизнью. Он много работал, чтобы достичь этого, но что-то было не так. «Деньги — не про­блема» — сказал он, когда мы обсуждали его доходы, но деньги ему помочь не могли. Успех принес подавлен­ность, предъязвенное состояние желудка и сильное же­лание «уйти от всего этого». Он только и думал о том времени, когда сможет оставить бизнес, но предполагал, что и это не принесет ему желанного облегчения. Он постоянно сталкивался с проблемами, которые по его словам, мог разрешить, если бы они возникали пооди­ночке, но они обрушились на него все разом, и это ока­залось ему не по силам. '

Описывая юность, 1енри сказал, что был в семье «паршивой овцой» и не мог сравняться с другими ее чле­нами. Поэтому, однажды, он решил доказать, что может добиться успеха. Он действительно сделал это, но успеш­ность принесла с собой новые выборы и большую ответ­ственность. От успешности нелегко было отказаться. Что бы это принесло? Жалуясь на свои затруднения. Генри приходил в возбуждение от представлявшихся возможнос­тей, которые представлялись. Добившись успеха, он дол­жен был и дальше оставаться успешным. Это тяжелая ноша, поскольку успех не допускает разочарования, и ос­вободиться от него можно только потерпев провал.

Решив пройти курс аналитической терапии. Генри получил возможность увидеть свою ношу. Часть ее легла на терапевта, и Генри почувствовал себя лучше и свобод­нее. Когда я показал ему, насколько запущено его тело, это произвело на него достаточно сильное впечатление. Он задумался и начал уделять телу больше внимания, что временно помогло ему. У этого пациента хватало воли и

сил для упорной работы, нацеленной на то, чтобы изме­нить свой паттерн поведения, но ему не удавалось сохра­нять усилие, чтобы не терять того, что достигнуто. Он принимал терапию как еще один выбор, на который от­кликался своей характерной направленностью. Сама по себе терапия, таким образом, тоже становилась ношей.

дважды во время нашей встречи, когда мы об­суждали его проблемы, он позволил себе зайти дальше, чем обычно. Его голова склонилась набок, лицо обвисло, он выглядел очень усталым, а в глазах застыло пораже­ние. Он выглядел так, как будто был побежден, но не знал об этом.

Согласно образу Я. Генри был непобедим, он от­вергал внутреннюю реальность чувств. Он не был уверен, что всегда будет победителем, но был постоянно нацелен на то, что никогда не проиграет и не потерпит пораже­ния. А вот физически мой пациент был проигравшим, побежденным мужчиной, который отказывается принять свое поражение. Его попытка найти личностный смысл в финансовом успехе потерпела неудачу. Он был в отчая­нии из-за невозможности найти какое-нибудь удовольствие в жизни. Он пришел на терапию, чтобы избежать чувства поражения и отчаяния, но чтобы обрести себя самого, ему необходимо было принять как раз эти чувства.

По сравнению с телом Барбары его тело было более живым. Мускулатура развита лучше, кожа была теп­лой и не бледной. Сильные мышечные напряжения вы­зывали изгиб спины, он сутулился, ему приходилось при­лагать усилия, чтобы выпрямиться. Мускулатура спины была сильно напряжена, а шея — укорочена. В стрессо­вом состоянии ему было очень трудно дышать, это про­являлось в виде шумных выдохов. Он много курил. На­пряженные мышцы сковывали его словно цепи. Он бо­ролся с внутренними оковами, которых не сознавал, но вся его энергия уходила на то, чтобы быть успешным во внешнем мире. Налицо, таким образом, был разлом меж­ду образом Я и реальностью тела, между внешними аспектами успеха и достижения и внутренним чувством поражения и фрустрации.

Проблему Генри можно было осмыслить в терми­нах невротического стремления быть успешным. В бессоз­нательном его тело было обременено своеобразной сбру­ей из требований Я. Тело переживало эти требования как ношу, как ярмо, лишавшее его свободы и отвергавшее удо­вольствие и удовлетворение. Как и тело Барбары, оно ока­зывало сопротивление. В той степени, в которой Генри демонстрировал отсутствие контакта с собственным телом и не сознавал его чувства, он проявлял шизоидные тен­денции. Он жертвовал свободой не из-за финансового успеха, а из-за того образа успешности, который сформи­ровал в юности. Мобилизовать тело для удовлетворения реальных потребностей, таких как голод, секс, удоволь­ствия и т.д., значит пользоваться им; отторгать его от выполнения требований Я — значит неправильно употреб­лять или злоупотреблять им.

Проблема Генри была не менее тяжелой, чем про­блема Барбары. Однако он ухватил суть связи между само­стью и телом и принял ее. Барбара могла только допустить такую возможность: «Это так, если Вы так гово­рите». Генри понял, что ему необходимо высвободить мышечные напряжения и интенсивно атаковал проблему, которая усиливала его напряженность. Барбара ощущала иммобильность тела, но чувствовала свою беспомощность и ничего не могла с этим поделать. Она переживала соб­ственное тело как нечто отчужденное от ее личности; она даже выражала желание не иметь тела, рассматривая его как источник мучений. Ей хотелось принести тело в жер­тву, чтобы удовлетворить ведьму, жившую в ней. Генри, напротив, принимал свое тело, но злоупотреблял им. На­деясь обрести свободу, он ставил собственное тело в зави­симость от успешности, которая была требованием Я. Но когда успех ее не принес, Генри понял, что нуждается в помощи.

Шизоидный конфликт — это борьба между жизнью и смертью, его можно выразить, как «быть или не быть».

Невротический конфликт возникает из вины и тревожно­сти по поводу удовольствия. Это не значит, что шизоид свободен от вины и тревожности, но в его личности они подчинены императиву, который состоит в необходимос­ти выжить. Шизоидная личность платит за свое существо­вание: цена — отказ от права открыто требовать жизни. Такой отказ неизбежно приводит к какой-то жертве, как в случае Барбары, и к существованию, единственное удов­летворение которого составляет отрицание. Отрицание жизни в любой форме - это проявление шизоидной тен­денции, и в этом смысле каждая эмоциональная проблема содержит в себе шизоидную сердцевину.

Термин «шизоид» имеет два значения. Он означает, во-первых, тенденцию уходить от реальности и, во-вторых, расщепление единства личности. Один аспект связан с дру­гим, и эти переменные позволяют судить об эмоциональном здоровье или заболевании человека.

Эмоциональное здоровье личности невозможно без ее единства и полноценного контакта с реальностью. При шизофрении личность разъединена с реальностью или ухо­дит от нее. Шизоидное состояние лежит между крайними точками здоровья и заболевания; это значит, что един­ство личности сохраняется, благодаря силе рационально­го мышления, а уход от реальности проявляется как эмо­циональный отрыв. Рисунок 4 иллюстрирует эти взаимо­отношения.

Эмоциональное здоровье Эмоциональное заболевание

Норма (Невротическое) Шизоидное Состояние

состояние шизофрении

Рисунок 4 Контакт с реальностью. Единство личности.

В эту схему вписываются и те отклонения, кото­рые мы называем неврозами. Как пишет А.П.Мойз, неврозы — это «группа относительно мягких личностных отклонений», при которых «личность остает­ся социально организованной». Это не означает, что не-вротичный человек имеет хорошо интегрированную лич­ность. Каждая невротическая проблема вытекает из конф­ликта, который в той или иной степени расщепляет лич­ность и уменьшает ее контакт с реальностью. Человек склоняется от реальности и при неврозах, и при психо­зах; по словам Фрейда, различие здесь состоит в том, что невротик игнорирует реальность, а психотик отрицает ее. Однако, всякий уход или уклонение от реальности — это проявление шизоидного отклонения.