Соблазнение и отвержение

Мэри соблазняли и мать, и отец. Ребенок соблазня­ется, когда родители злоупотребляют своей потребностью в близости и тепле, получая бессознательное сексуальное воз­буждение от взаимоотношений с малышом. Соблазняющие родители не сознают сексуальной значимости своих дей­ствий, как это бывает, когда они целуют ребенка в губы или когда демонстрируют ему свое обнаженное тело. Такое пове­дение рационализируется как ласка или широта взглядов (ли­берализм), но ребенок при этом ощущает в действиях роди­телей скрытые сексуальные намеки. Другим элементом ситу­ации соблазнения является то, что ребенок ставиться в под­чиненную позицию. Соблазняющее поведение инициирует­ся взрослым, и ребенок не может сопротивляться этому, по­скольку не может отвергнуть заигрывания того, от кого он зависит. Ребенок, которого соблазняют, вступает в интимный контакт с одной стороны сексуально возбужденным, а с дру­гой — ограниченным родителем в этом возбуждении.

Соблазнение погружает ребенка в серьезную ди­лемму. Он руководствуется чувством близости, но теряет право на самоутверждение и на попытку удовлетворить собственное влечение к удовольствию. Физически, эффект соблазнения равен катастрофе. Ребенок сексуально возбуж­ден, но, из-за своей сексуальной незрелости, не может полностью разрядить это возбуждение. Он не может сфо­кусировать сильную возбужденность в недостаточно раз­витом генитальном аппарате, и в результате возбуждение переживается им, как неприятное телесное ощущение. В то же самое время сексуальная вина усиливает тревож­ность, связанную с этим возбуждением. У ребенка нет выбора, единственное, что он может сделать — отсечь чув­ствование собственного тела. Он покидает его.

Соблазняющие родители одновременно отвергают ребенка. Использовать его тело в качестве источника сек­суального возбуждения — значит, разрушать его чувствова­ние приватной, личной жизни и лишать малыша уважения и любви к его развивающимся личностным потребностям. Ребенок оказывается отвергнутым как независимая личность. Редко кто дает себе отчет в том, что отвергающий родитель тоже соблазняет ребенка. Отвержение часто ба­зируется на страхе родителя, который тот испытывает, когда дело касается интимности. Этот страх порожден сек­суальной виной. Такие родители боятся прикоснуться к ребенку и приласкать его, а если все-таки делают это, то их действия бывают неловкими, и ребенок ощущает в них проявление сексуальной тревожности. Он воспринимает ее как экспрессию сдерживаемого сексуального чувства и реа­гирует на это преувеличенным сексуальным интересом к отвергающему его родителю. Бывает, что малыш боится приближения родителя из-за реакции ненависти, которую тот переживает. Позже ребенок будет ассоциировать ее с собственной сексуальностью.

Если родитель не контактирует с собственным те­лом, то не сознает, насколько он соблазнителен. Ребенок, теснейшим образом связанный с телом, крайне чувствите­лен ко всем нюансам и легко улавливает скрытый сексу­альный интерес. Мать будет соблазнять сына, вовлекая его в кажущуюся невинной близость с ней, а отец взглядом, словом или действием будет выражать сексуальный инте­рес к дочери. Совершенно очевидно, что такие отноше­ния можно считать инцестуозными.

Одна пациентка рассказала мне, что когда ей было шесть лет, ее мать «в интересах полового воспитания» продемонстрировала ей свои гениталии. Девочку оттолк­нуло это зрелище, и она убежала из комнаты. Она чув­ствовала, что ее отталкивает материнское тело, что она испытывает отвращение при мысли о собственном гени­тальном органе. Ребенка шокирует не столько само по себе действие, сколько нечувствительность родителя, ко­торый может сделать подобную вещь. Другой пример не­чувствительности матери я получил из рассказа еще од­ной пациентки. Когда ей исполнилось десять лет, мать заметила, что у дочери начала увеличиваться грудь. «Она подошла, положила руку мне на грудь и сказала скепти­ческим тоном: «О, я вижу ты созреваешь». Я почувствова­ла себя так, словно меня оттолкнули... будто сбили с ног».

Затем эта пациентка добавила: «Прикосновение ма­тери заставило меня сжаться. Я хотела уйти от него. Я чувствовала, что оно сексуально. Ее грудь и тело отталки­вали меня. Однажды, когда мне было лет пятнадцать, она вошла в комнату в разорванных трусах. Я наивно сказала: «У тебя дырка на трусах», а она ответила: «У тебя тоже есть одна дырка». Меня затошнило. Она была такой из­вращенной, грязной и соблазнительной.»

В случае Мэри поведение родителей, которые со­блазняли и отвергали ее, послужило причиной ее соб­ственного отвержения тела и фемининности. Личность Мэри — куклоподобность, отсутствие зрелой женственнос­ти и гомосексуальная пассивность — возникла из-за того, что она подчинилась материнской фаллической агрессив­ности и отцовскому оральному соблазнению. В результате подчиниться мужчине для нее стало невозможным. «Я могу соблазнить их; это позволяет мне осуществлять контроль. Противоположная ситуация меня пугает». Мэри стала со­блазнять для того, чтобы защитить себя. В то же самое время ее ужасали спонтанные сексуальные чувства, делав­шие ее женщиной и угрожающие ее матери.

В личности Мэри сексуальность была оторвана от генитальности. Чем больше она старалась избежать сексу­альности тела, тем больше ее поглощала генитальность. Она заметила: «Я поняла, что все время сознаю свои ге­ниталии. Я чувствую себя «бесчеловечной». Хочу ли я видеть их или стараюсь защититься от них?» Эта обсессия, связанная с гениталиями, была одновременно сцеп­лена и с сексуальным любопытством, и с тревожностью. На обе части вопроса Мэри можно было ответить утвер­дительно.

Вытесненная сексуальная тревожность редуцирова­ла ее восприятие собственного тела, особенно его ниж­ней части. Однажды во время нашей встречи Мэри сказа­ла: «Я не чувствую ног. Я не чувствую, что у меня есть такая часть тела». Утрата чувствования ног — обычное и базальное отклонение в образе тела, которое свойственно шизоиду. У человеческих фигур, нарисованных этой пациенткой, часто не было ног или они почти не были про­рисованы. Г.Пэнкоу, которая изучала динамику образа тела шизоидов, отмечает «отделение области головы и области ног», что отрицает и отвергает «сексуальность тела».27 Между ногами и сексуальным функционированием суще­ствует определенная связь. Генитальность предполагает зре­лость (стояние на собственных ногах) и, наоборот, зре­лость подразумевает генитальность. Отрывая эго (область головы) от генитальности (область ног), шизоид отверга­ет свою независимость и зрелость, пребывая в беспомощ­ной инфантильной позиции. Другими словами, отщепляя образ нижней части тела, чтобы избежать сексуального чувствования, шизоид диссоциирует себя с функцией ног, которые представляют независимость и зрелость. Мэри де­монстрировала эту шизоидную тенденцию.

«Я не позволяю чувствам опуститься ниже талии. Если какое-то чувство возникает в области таза, оно по­добно агонии. Я боюсь, что сойду с ума. Мне бы хотелось быть русалкой».

У Мэри была фантазия, в которой она лежала в постели с обнаженным отцом. Она старалась избегнуть контакта между нижними частями их тел, «чтобы это было не сексуально». Таким образом, отвержение сексуальности моей пациентки проистекало из страха сексуального взаи­модействия с ее отцом. Это вызвало бы ревность и гнев матери, которой Мэри очень боялась.

Поскольку она не могла принять себя как женщи­ну, то пыталась идентифицироваться с братом. Девочкой она спрашивала себя: «Откуда они знают, что я — девоч­ка, а не мальчик? Я думала о пенисе и чувствовала его, но у меня его не было. Если бы я была мальчиком, он бы у меня был». Окончательная идентификация этой пациен­тки была ни мужской, ни женской; она стала «мальчиком без пениса», юной гомосексуалисткой.

Мы проследили, как некоторые переживания и отождествления определили отношение Мэри к собствен­ному телу. Ее подход к нему проявлен и в образе тела, и во внешнем облике, и в ее рисунках. В результате анализа, работы с телом и моего принятия Мэри как челове­ческого существа, образ тела моей клиентки изменился. Однажды она сказала: «Знаете, что я почувствовала се­годня? Я теперь чувствую тело уже не так смутно и рас­плывчато».

«Снятие» чувствования с периферии тела — это механизм шизоидной защиты. Отсутствие заряда на по­верхности тела редуцирует сознавание его внешнего очер­тания и не позволяет точно изобразить фигуру челове­ка. Это снижает барьер против внешних стимулов и де­лает шизоида крайне чувствительным к внешним воз­действиям.

Между образом тела и реальным телом существу­ет функциональная идентичность. Достижение адекватно­го образа тела требует тотальной мобилизации телесного чувствования. Переживание живого и здорового тела под­разумевает, что оно должно функционировать именно та­ким образом. Помимо снятия психологических блоков, не позволяющих принять свое тело, терапия должна что-то сделать для того, чтобы пациент переживал свое тело «не­посредственно». Ему необходимо «встретиться» со своим движением и дыханием, а если эти функции депрессированы, почувствовать их недостаточность. В своей работе с Мэри я делал заметный акцент на непосредственное действование. Во время сессий, помимо всего прочего, она стучала ногами, лупила кушетку, потягивалась и дышала. Эффект, который дали все эти действия, можно увидеть из следующего высказывания.

«Я купила бикини и, несмотря на свои страхи, надела его на пляже. Я почувствовала себя очень сексу­ально и женственно. Вы знаете, как я чувствовала свое тело раньше. Теперь же это было удивительное чувство. Я, пожалуй, и не помню, чтобы когда-нибудь так себя чувствовала. Я будто была другим человеком».

Рассказывая о случае Мэри, я остановился на раз­витии и функции образа тела. В главе 13 мы обсудим дру­гой аспект терапии этой же пациентки, который связан с разоблачением ее роли «зацелованной куклы».

Шизоидный индивидуум — это человек, чувства ко­торого «заперты», как джин в лампе Алладина. Но шизо­ид словно не помнит того заклинания, которое может вы­пустить джина на волю. Если сказку про Алладина и его лампу использовать в качестве метафоры, то лампа будет соответствовать телу, заклинание — словам любви, а потирание лампы будет эквивалентом заботы. Когда о теле за­ботятся, оно зажигается, как лампа, оно начинает излу­чать своеобразный свет, вокруг него возникает аура сексу­ального возбуждения. Если тело «светится», глаза челове­ка сияют, и джин секса может совершать свои магические трансформации. На самом деле шизоид вовсе не забыл магическое заклинание: он говорит о любви и занимается сексом, но лампа отсутствует, она треснута или разбита, и ничего не происходит. В отчаянии он обращается к поро­ку, прибегает к наркотикам или распутству, но ни один из этих отчаянных маневров не может освободить джина любви и секса.