КОНТРПЕРЕНЕСЕНИЕ
Роль, которую играет пациент, ложится в основу его взаимотношений с терапевтом. В этом и состоит значение термина «перенесение». Пациент переносит на терапевта те чувства и позиции, которые возникли у него в отношениях с родителями. Он видит в терапевте фигуру, замещающую мать или отца и в точности воспроизводит свою роль, ожидая любви и принятия и тем самым пытаясь преодолеть свои страхи и тревожность. Если пациент играет роль хорошего, послушного ребенка, он будет стараться произвести на терапевта впечатление своими усилиями и послушанием. Когда человек исполняет роль делового магната, он будет пытаться использовать терапию, чтобы показать свою силу и ощущение «принадлежности к команде». Исполнение роли представляет собой психологическое сопротивление терапевтическому воздействию, и, если продолжать терапию в этом ключе, она неминуемо потерпит неудачу.
Любой пациент, в том числе и шизоидный, приходит на терапию в поисках принятия и тепла, которого ему недоставало в детстве. Ему необходимо войти в контакт с ребенком внутри себя, существование которого он отрицал многие годы. Чтобы обрести этот контакт и достичь отождествления, пациенту необходима поддержка терапевта. Именно эта потребность делает последнего материнской фигурой. Чем серьезнее отклонения пациента, тем больше он нуждается в той поддержке, которой ему не хватало в детстве. Д.Розен пишет о роли терапевта, которую тому приходится играть при лечении шизофреника, следующее: «Он должен быть идеальной матерью, которая теперь отвечает за воспитание пациента».(В А.А.Го-униг говорит: «Когда я интересовался у выздоровевших пациентов, какую роль я играл, помогая им выздороветь, они неизменно отвечали: «Роль Матери».
Быть доброжелательной матерью означает гораздо больше, нежели просто вербально выражать свой интерес. Терапевт должен установить контакт с пациентом, такой же, как мать с ребенком, то есть через тело. Если он прикасается к пациент)' теплыми и нежными руками, то углубляет контакт значительно больше, чем это можно сделать с помощью слов или взгляда. Терапевт, который уделяет мало внимания физическим потребностям тела пациента (дыханию и движению), только укрепляет шизоидный разлом его тела и ума. Валидность аналитического подхода не должна ослеплять терапевта и затмевать от него потребность пациента обрести почву для его физического существования. Пациента необходимо поощрять в выражении его чувств с помощью подходящей физической активности, которая, конечно, должна происходить в контролируемых условиях.
«Доброжелательная мать», однако, не годится для того, чтобы разрешить дилемм)' шизоида. В шизоидном состоянии оральные и генитальные потребности так причудливо переплетены, что пациент смущен и часто не сознает смысла своих действий. Потребность в телесном контакте и близости бывает замаскирована страстным влечением к генитальному удовлетворению. Генитальные чувства нередко замещаются желанием орального контакта. Такая путаница возникает по причине ранних кровосмесительных и гомосексуальных взаимоотношений шизоидного ребенка. Далее, «благожелательная мать» вызывает сопротивление у шизоидного пациента, который использует ее для того, чтобы продолжать разыгрывание своей роли. В уме пациента «доброжелательная мать» — это тот человек, который будет принимать его таким, какой он есть. Каждое требование, чтобы пациент пришел в соприкосновение с реальностью, он будет интерпретировать как отсутствие поддержки. Таким образом, перенесение, основанное на взаимоотношениях матери и ребенка, становится сопротивлением работе над проблемой.
Кто-то может возразить, что терапевт не имеет права «требовать» что-то от пациента. Верно, он не имеет права диктовать или контролировать поведение своего подопечного или его отклики. Такое положение вещей могло бы оправдать сопротивление терапии. Но отрицать право терапевта выражать мнение и оставаться пассивным, — значит ослаблять терапевтическое взаимодействие. Пациент не может развить свою отождествленность, находясь в вакууме. Ему необходимо научиться утверждать себя, противопоставляясь авторитету, и быть при этом уверенным, что его при этом не будут отвергать. Он должен увидеть терапевта как человеческое существо для того, чтобы ему удалось принять собственную человечность. Он должен развить способность справляться с личностью терапевта, чтобы обрести такую же способность справляться с другими личностями в окружающем мире. Эффективного терапевтического взаимодействия не произойдет, если терапевт скрывает свою личность, прикрываясь ролью.
Терапевт откликается на потребности пациента. Он успокаивает тревожного, ободряет испуганного и поддерживает ослабленного. Можно сказать, что в своей поддерживающей позиции он функционирует как мать. Однако, у него нет тех личностных чувств к пациенту, которые мать испытывает к своему ребенку. Его отклик пациенту реалистичен. Он может ободрить испуганного, потому что страх не имеет почвы в реальной жизни. Если бы она существовала, такая поддержка не удалась бы. Мать, с другой стороны, несет бремя реальности на своих плечах и щадит своего ребенка, а кроме того, не подрывает веры ребенка в Сайта Клауса, в людскую доброту, в награду за честность, в то время как цель терапевта состоит в том, чтобы убрать иллюзии, которые сложились у пациента. Реальность требует, чтобы никто не обращался с личностью как с ребенком. Терапевт может откликнуться ребенку, который находится внутри пациента, если помнит, что он имеет дело с взрослым человеком.
Устранить глубоко лежащее смущение шизоида — это проблема, требующая от терапевта навыка, знаний и объективности. Эти качества, как правило, приписываются идеальному отцу, который мудр, силен и справедлив. Традиционный аналитик обычно понимал, как сыграть эту роль. Как идеальный отец, терапевт является представителем внешней реальности, то есть реальности внешнего мира. Благодаря этой способности, он должен интерпретировать мир для пациента так, как это делает реальный отец для своих детей. С другой стороны, идеальная мать является представительницей внутренней реальности, реальности тела и его чувств. Терапевт, будь то мужчина или женщина, должен быть близок и к тому, и к другому, если он хочет помочь пациенту разрешить его конфликты. Он должен знать, когда поддержать и когда покритиковать.
Терапевт представляет реальность как противоположность эмоциональному заболеванию, которое отрицает или искажает эту реальность. Но для разных людей реальность выглядит по-разному. Доказательством этого утверждения служит огромное количество книг по психологии, каждая из которых описывает реальность в разных терминах. То, что делает терапевт, является реальностью его собственного существования, которое настолько широка, чтобы понять смущение и тревогу пациента и не разделять ее. Та ободряющая помощь, которую получает пациент, заключена в высказывании правды, правды собственной личной жизни терапевта, правды борьбы пациента и правды тела.
В книге «Любовь и оргазм» я определил правду тела, как «сознавание экспрессии, позы и состояния тела». Пациент не знает этой правды, потому что не сознает своей напряженности и ограничений. Он видит себя в терминах образа эго. А вот терапевт видит пациента как другое человеческое существо, которое сидит напротив него. Он может наблюдать его экспрессию, ощущать его позицию и состояние его тела. Терапевт находится в уникальной позиции для того, чтобы помочь пациенту понять эту правду, но только если знает правду собственного тела.
На уровне телесной экспрессии терапевт делает для пациента столько же (своим физическим присутствием, жестами, качеством движений), сколько пациент — для терапевта. На этом уровне не существует барьера молчания, за которым терапевт может укрыться. Если он игнорирует правду своего собственного тела, он будет неохотно смотреть в лицо правде тела пациента.
«Контрперенесение» означает роль, которую терапевт может бессознательно играть и которую, как он предполагает, играет пациент. Это означает, что у терапевта возникла иллюзия, которую пациент разбить не может. Она отражает его вовлеченность в собственный эго образ и отрицание собственной правды тела. В той степени, в которой существует контрперенесение, оно будет препятствовать продвижению пациента.
Я полагаю, что эмоциональное заболевание возникает, когда образ вытесняет реальность, когда проекция и отождествленность не позволяют индивидууму придти к самому себе. Этому нет места в терапевтической ситуации. Гарантией правды является способность пациента выразить негативные чувства к терапевт), а терапевта — мужество выслушать их. Терапевт вовсе не совершенное человеческое существо. Человеческому состоянию не присуще совершенство. Но терапевт должен быть реальным человеком, который имеет мужество взглянуть в лицо отчаянию шизоида, устоять и справиться с «дьяволом» пациента и его униженностью, чтобы тот мог получить результаты своих усилий. Если терапевт обладает этими качествами, его пациенты будут подражать ему, не идентифицируясь с ним, и тогда их опыт терапевтических отношений позволит им обрести свою собственную отождествленность.
ОКОЛДОВАННОСТЬ
Эмоциональное заболевание во многих отношениях напоминает околдованность. Мы часто говорим человеку с эмоциональными отклонениями, что он сам не свой, а он довольно часто отмечает: «Я не знаю, что на меня нашло». Говоря это, мы подразумеваем, что человек находится во власти каких-то чуждых сил, которые оказывают на него влияние помимо его собственной воли.
В примитивном обществе отсутствие самообладания считалось признаком того, что человек находится во власти дьявола. Примитивные люди верили, что все нарушения их самочувствия, включая тревожность, происходят по причине колдовства или колдунов. Они чувствовали себя хорошо, когда ощущали гармонию своего тела и его целостность. Примитивный человек не мог вообразить, что нарушение может возникнуть по каким-то неестественным причинам.
Такой же взгляд на болезнь, как на результат чуждого злобного влияния, можно встретить у детей. Когда мой сын был маленьким, он неизменно спрашивал о болезни: «Когда она уйдет?». Мне приходилось слышать, как другие дети выражаются так: «Мама, сделай так, чтобы это ушло». Детское отношение к болезни не очень отличается от той позиции, которую занимал по отношению к ней примитивный человек, чувствующий, что его заколдовали. Общее во всех трех случаях (эмоционально неблагополучного человека, «заколдованного» примитивного человека и больного ребенка) проглядывает в тенденции обращаться к превосходящей их фигуре, которая, по их мнению, владеет некоей силой, позволяющей справиться со злобным влиянием. В этом отношении психиатр, лечащий врач и мать выполняют одну и ту же функцию.
Если отсутствие самообладания приравнять к колдовству, то каждого человека, эго которого оторвано от тела, можно считать заколдованным. Ему не удается отличить иллюзию от реальности, образ от тела, слово от дела и поэтому может совершать самодеструктивные действия, которые непонятны рациональному уму. Нацистскую катастрофу можно объяснить, как «околдованность» жителей Германии Гитлером. Здесь встает вопрос: что делает людей уязвимыми для демагогических рассуждений?
Перед тем, как дать ответ на этот вопрос, давайте вспомним классический пример колдовства, который приводит Р.Дж.В.Баррелл. Он пишет: «Я видел старуху, которая заколдовала мужчину. «Ты умрешь до заката». — сказала она, и мужчина умер.» Баррелл объясняет, что «мужчина полагал, что должен умереть, и умер. Вскрытие не обнаружило причины смерти».
Мужчина был чуток к пророчеству старухи, потому что верил в ее оккультную силу. Она говорила так, будто могла контролировать силы жизни и смерти, а недоразвитое эго мужчины было неспособно отличить реальность от утверждения старухи. Ужас, который она в нем вызывала, расщепил единство его личности, разрушил его отождествленность и сделал его восприимчивым к колдовству и проклятью. Примитивные люди верили в сверхъестественное, поскольку не обладали знаниями, которые позволили бы объяснить действие естественных сил природы. Беспомощность мужчины в нашем примере породила ужас, и, пребывая в этом ужасе, он стал уязвимым.
Ребенок, который стал шизоидом, находится в той же позиции, что и этот мужчина. Ненавидящая мать подобна той старухе-колдунье, которая наложила на мужчину проклятье. Поскольку мать обладает силой сохранить жизнь ребенка или умертвить его, он оказывается в беспомощном положении и переживает ужас, когда его отвергают. Его недоразвитое эго неспособно справиться с позицией, отрицающей право на телесное удовольствие и обрекающей его на смерть при жизни.
Колдовство, о котором говорит Баррелл, параллельно процессу гипноза. Можно сказать, что старуха загипнотизировала мужчину. При гипнозе субъект сдает свое эго гипнотизеру, который, затем, дает команды его телу. Хорошо известно, что существуют люди, которые не поддаются гипнозу и внушению. Я видел и людей, которые входили в транс, только заслышав голос гипнотизера, который всего лишь рассказывал о своей технике. С другой стороны, индивидуум с сильным эго сопротивляется гипнотическом внушению. Степень внушаемости прямо пропорциональна слабости эго. Если у детей и примитивных людей эта слабость связана с отсутствием развитого эго, то у цивилизованного человека во взрослом состоянии она вызвана диссоциацией эго и тела. Оторванное эго, как и недоразвитое, не может объективно оценить реальность.
Общеизвестно, что образованность является ответом на иррациональное в человеческом существе. Это верно в определенных пределах. Примитивный человек, который не обладает знаниями о процессе жизни и смерти, становится уязвимым для колдовства и проклятий. Ребенок, не способный понять комплекс сил, которые действуют в его неблагополучной семье, становится шизоидом. Его эмоциональное продвижение зависит от этого понимания, которое происходит по ходу аналитической терапии. Опыт показывает, что образование и знания здесь помогают мало. Многие просвещенные немцы попали под влияние слов Гитлера. Интеллектуальные фантазии можно встретить с обеих сторон каждого случая и пользоваться одинаковыми словами для того, чтобы объяснить свою позицию. Мой тезис состоит в том, что в основе эго лежат два фундамента; если один из них окажется непрочным, то оно становится уязвимым для колдовства. Вот эти два фундамента: отождествленность эго с телом (чувствами) и отождествленность эго с умом (знаниями).
Без знаний эго не может проверить реальность. Тогда оно попадает в зависимость от магии, которая влияет на естественный ход процесса. Если же отсутствует твердая укорененность в теле, эго не чувствует реальности. Его знание превращается в абстракции, которые бессильны повлиять на позицию или поведение. Контакт с телом позволяет эго понимать внутреннюю реальность; знание дает ему возможность воспринимать внешний мир. Эти две реальности часто конфликтуют. Если они не могут гармонизироваться, индивидуум пугается. Когда между ними возникает антагонизм, это влечет за собой шизоидное состояние. Поскольку две реальности подчиняются разным законам, наше понимание жизни часто бывает запутанным.