Потеря способности доверять это общая черта взрослых детей алкоголиков. Вот что рассказывал Гленн: «Мне всегда было страшно, когда моя жена хотела что-то сделать самостоятельно, даже если это было просто пойти поужинать с детьми. Я боялся, что она бросит меня, потому что не доверял ей. Я думал, что она встретит кого-то лучше меня. Я хотел постоянно держать её под контролем, никуда не отпускал, чтобы самому не дёргаться».
Ревность, собственничество и подозрительность являются повторяющимися сценариями в отношениях взрослых детей алкоголиков, которые в раннем возрасте усвоили, что отношения заканчиваются предательством, а любовь ведёт к страданиям.
«Но вчера всё было хорошо!»
Карла, высокая женщина с приятным голосом, работавшая гигиенисткой в стоматологической клинике, обратилась ко мне по совету врача, который предположил, что её головные боли могли иметь психологическое происхождение.
Зная, что мигрени наиболее часто являются выражением подавленной ярости, я первым делом спросила, почему Карла злится. Мой вопрос удивил её, но, посомневавшись некоторое время, она ответила: «Вы правы: я зла. На мою мать. Мне сорок восемь лет, а она продолжает заправлять моей жизнью. Месяц назад, когда я собиралась поехать в Мексику, была так довольна, но за три дня до отъезда она мне звонит.., по её голосу я поняла, что она пила и ещё рыдала. Она сказала, что мой отец уехал на две недели рыбачить, и что у неё депрессия.., и не могла бы я составить ей компанию на несколько дней. Я сказала, что у меня была запланирована поездка на отдых, и она начала рыдать. Я пыталась убедить её, но она начала говорить, что я не люблю её, слово за слово, и кончилось тем, что я пообещала отменить поездку в Мексику и побыть с ней. Я бы всё равно не смогла уехать спокойно, зная, что она опять сорвалась в выпивку».
|
|
Я прокомментировала, что история казалась довольно привычной для Карлы, и та подтвердила: «В детстве такое было постоянно. Я всё время должна была ухаживать за ней, а ей было плевать, спасибо ни разу не сказала. Она постоянно срывала на мне злость, я никогда не знала, с каким лицом она встретит меня сегодня, не могла вычислить, что же могло ей понравиться. Помню, как получила тройку по истории и боялась идти домой. Такая оценка означала часа четыре нотаций о том, какая я бесполезная неблагодарная бестолочь, не забывая напомнить, что ни один мужчина не согласится взвалить себе на плечи ответственность за меня. Когда я пришла домой, то застала мать в хорошем настроении. Она просто расписалась в дневнике и сказала, что мне не стоит так переживать из-за оценок. Я глазам не верила. Но потом она выпила свои дежурные четыре коктейля перед ужином. Накрывая на стол, я забыла поставить солонку и перечницу, мать села за стол и взорвалась, как будто я спровоцировала мировую войну или что-то подобное. Я не могла понять, как можно перестать хорошо относиться ко мне за то, что я забыла соль и перец».
Поведение матери Карлы колебалось между удушающей любовью и разнузданной жестокостью в зависимости от настроения, количества выпитого алкоголя или, как говорила Карла, от фазы Луны. Карла рассказала мне, что у её матери редко когда выпадал спокойный день, так что Карла постоянно была вынуждена выискивать разные способы сделать так, чтобы мать была довольна. К сожалению, чаще всего она чувствовала себя как на плывунах: одно и то же её поведение то казалось матери прекрасным, то бесило.
|
|
«Ты виновата во всём»
Все родители бывают иной раз более или менее непоследовательными, но синдром «что сегодня хорошо, то завтра плохо» особенно усиливается на фоне алкоголизма. Так как родительские сигналы и нормы меняются слишком часто и неожиданно, ребёнку невозможно понять их. Отец или мать используют критику как средство контроля, и что бы ребёнок не делал, родители всегда найдут, за что покритиковать. Ребёнок превращается в мишень родительских фрустраций, в козла отпущения за все проблемы между родителями. Для родителей-алкоголиков это коварная форма оправдания собственных недостатков и упущений. В конце концов их послание ребёнку становится следующим: «Если бы ты не вёл себя плохо, мне бы не надо было пить».
Вот как рассказала об этом Карла: «Однажды, когда мне было лет семь, моя мать приложилась к бутылке с утра, а я в тот день после школы пригласила к нам домой подружку. Обычно я никого не приглашала к нам, так как не знала, в каком состоянии она могла находиться, но в тот вечер я рассчитала, что она должна была отсыпаться после утренней попойки. Мы с подругой играли в переодевания, надев её туфли и раскрасившись её косметикой, когда вдруг моя мать вошла в комнату. Я так испугалась, что чуть на описалась. От неё несло за версту, а когда она увидела, что мы взяли её вещи, она взвыла: «Теперь я знаю, зачем ты привела эту девчонку! Подглядывать за мной! Ты постоянно подглядываешь за мной, поэтому я вынуждена всё время напиваться! Ты способна кого угодно вынудить напиться!»
|
|
Мать Карлы полностью утратила контроль: она не только унизила дочь, но и обвинила её в собственном алкоголизме. Так как девочка была слишком мала, чтобы уличить мать в отсутствии логики, она принимала вину на себя.
Подсознательно Карла до сих пор уверена, что она виновата в том, что её мать алкоголичка, поэтому она готова пойти на всё ради искупления вины. Она отказалась от долгожданной поездки на отдых только для того, чтобы ещё раз отчаянно попытаться заслужить одобрение матери.
В семьях алкоголиков дети часто превращаются в козлов отпущения. Некоторые из таких детей пытаются соответствовать навязанной роли деструктивным и саморазрушительным поведением. Другие неосознанно ищут способы наказать себя, что выливается в эмоциональную или соматическую симптоматику, как мигрени Карлы.
Ребёнок-сокровище
Если одних детей в алкогольных семьях заставляют принять на себя роль козла отпущения, то из других делают семейных героев, вынужденных нести бремя одобрения как родителей, так и посторонних из-за огромного груза ответственности, которые взваливают на подобных детей-сокровищ. Может показаться, что героический ребёнок находится в лучшем положении, чем ребёнок-козёл отпущения, но на самом деле эмоциональная депривация и персональные демоны одних и других очень похожи. Ребёнок-сокровище требует от себя с беспощадностью достижения недостижимых целей, как в детстве, так и во взрослом возрасте.
Несколько лет назад во время моей радиопередачи в эфир позвонил один мужчина по имени Стив, который сказал мне: «Я парализован. Мне сорок один год, у меня удачная карьера, но в последнее время я просто не способен ничего решать. Я работаю над самым важным проектом в моей жизни и не могу сосредоточиться. Многие люди зависят от меня, а я веду себя как истукан. Знаете, я всю жизнь пожинаю успехи, я прекрасно учился... Всегда в первом ряду, всегда готов... А сейчас я парализован».
Я спросила, было ли в его жизни что-то такое, что могло объяснить такие перемены, он сказал мне, что единственное, что произошло, – это что его отец находился в интенсивной терапии из-за серьёзных проблем с печенью. Это навело меня на след и я спросила, не был ли его отец алкоголиком. Минуту поколебавшись, Стив сказал, что оба его родителя алкоголики. Стив вырос, противостоя домашнему хаосу при помощи отличной успеваемости в школе, стараясь быть во всём первым: «Все считали меня вундеркиндом: дедушка с бабушкой, учителя, родители.., когда были трезвыми. Я был идеальным сыном, идеальным учеником и продолжил дальше быть идеальным мужем, идеальным отцом, идеальным учёным-химиком».
В детстве Стив получал одобрение окружающих с помощью того, что брал на себя и нёс непосильное по его годам бремя. К нему не относились как к человеческому существу, ценность которого заключается в факте его существования, Стив мог растить свою самооценку и доказывать собственную значимость только в связи с внешними достижениями. Его самооценка напрямую зависела от одобрительного похлопывания по спине, вознаграждений и премий, а не от внутренней уверенности в себе. В его стремлении быть лучшим сквозил и элемент компенсации. Своей неординарностью он старался скомпенсировать недостатки своих родителей.
Я сказала Стиву, что, очевидно, болезнь его отца всколыхнула внутри него все неразрешённые проблемы. Как человек, который понимала его страдания, я знала, что это был прекрасный повод, чтобы начать работать с по-настоящему важными проблемами. Я убедила Стива в том, что роль героического ребёнка стала способом противостоять ужасному детству. Героическая роль означала некоторую долю уверенности и определённости в жизни, но взамен этого, к сожалению, Стив так и не научился быть добрым и терпимым по отношению к самому себе. Теперь, спустя много лет и так, как это происходит с большинством перфекционистов, его стремление к совершенству во всех аспектах жизни парализовало его.
Следуя моему совету, Стив согласился пойти на терапию к специалисту, не только для того, чтобы решить его актуальную проблему, но и чтобы осознать те лишения, которым он подвергся в детстве.
«Всё всегда должно быть под контролем»
Дети, растущие в семьях алкоголиков, получают неожиданные оплеухи от людей с непредсказуемым поведением, и часто, в качестве ответной реакции, они испытывают императивную необходимость в контроле надо всем в жизни: над людьми и над обстоятельствами.
Несмотря на свою робость, Гленн среагировал на свою детскую беспомощность своеобразным способом, с помощью которого пытался контролировать и свою дальнейшую жизнь: «Каждый раз, когда у меня появлялась девушка, я изворачивался так, чтобы бросить её именно тогда, когда наши отношения развивались наилучшим образом. Я думаю, что я боялся, что если я её сейчас не брошу первым, то потом она бросит меня, а так – я контролировал ситуацию и принимал решения. В настоящее время я постоянно указываю жене и детям, что и как делать в тот или иной момент; я не могу сдержаться, мне необходим контроль. Точно так же я веду себя на работе. Хотя я до сих пор не могу решиться повысить на кого-либо голос, мои служащие всегда точно знают, что я в плохом настроении. Они говорят, что от меня исходят негативные флюиды и что это их бесит, но ведь я там хозяин, так?»
Гленн считал, что если у него получится контролировать все аспекты жизни, то он избавится от повторения ситуации нестабильности и сумасшествия, которую он пережил в детстве. Так как у него были проблемы с самоутверждением, ему пришлось искать непрямые методы контроля, взять на вооружение манипуляцию: например, делать обиженную мину или надоедать нотациями, приёмы, которыми он весьма эффективно пользовался.
К сожалению, такое манипулятивное поведение отдаляло от Гленна именно тех людей, которые были для него важны. Как часто случается со взрослыми детьми алкоголиков, результатом его стремления контролировать становилось именно то, чего он опасался: отвержение. Ирония судьбы была в том, что те приёмы, которые он изобрёл ребёнком для того, чтобы преодолевать чувство одиночества, делали из него одинокого взрослого.
«Как ты смеешь называть пьяницей свою мать!»
Если вы выросли в алкогольной семье, то возможно, что в отличие от Стива, у которого алкоголиками были оба родителя, ваша семейная драма разыгрывалась между отцом или матерью алкоголиком и другим родителем, который алкоголиком не был. В последние годы мы всё больше узнаём о той роли, которую играет этот другой, непьющий родитель, который, как мы видели во второй главе, получает имя «пособника» или «созависимого».
Этими терминами мы обозначаем человека, который, несмотря на страдание, причиняемое алкоголиком окружающим, неосознанно способствует поддержанию в алкоголике его аддикции. Занимая позицию «понять и принять», созависимые тем самым дают понять, что они всегда будут находиться в распоряжении у алкоголика, чтобы исправить всё, что тот своим поведением повредит и разрушит. Сколько бы созависимые не сокрушались, не хныкали, не угрожали, не жаловались, не уговаривали и не давали «последний шанс», они редко идут на применение мер, направленных на реальные перемены.
Мы с Карлой продвинулись в её терапии. Я хотела посмотреть, как она взаимодействует со своими родителями, и попросила её пригласить их на сессию. Как только они появились у меня в кабинете, я сразу заметила, что мать Карлы была не в своей тарелке, как будто сам факт того, что дочь пригласила её прийти к ней на терапию, мобилизовал в ней чувство вины. Когда я начала говорить о жестоких реалиях детства Карлы, её мать разразилась слезами: «Мне так стыдно! Я знаю, что я была плохой матерью. Карла, прости меня! Я серьёзно. Я правда перестану пить, если ты хочешь, тоже пойду на терапию».
Я сказала ей, что психотерапия была совершенно бесполезна в случаях алкоголизма, если только клиент-алкоголик одновременно не проходит программу избавления от аддикции, например, двенадцать шагов анонимных алкоголиков. В ответ она начала умолять: «Ради бога, Сюзан! Не посылай меня к анонимным алкоголикам. Я сделаю для Карлы, что угодно, но только не это».
В этот момент отец Карлы прервал нас в бешенстве: «Чёрт побери! Моя жена не алкоголичка! Это прекрасная женщина, которая иногда пропускает стаканчик, чтобы расслабиться. Миллионы людей иногда выпивают, как она».
Когда я указала на то, каким деструктивным для Карлы было поведение её матери в сочетании с отсутствием в ней интереса к дочери, мужчина взорвался: «Я успешен в этой жизни, слышите? И у меня прекрасная семья! Чего Вы тянете меня с женой в эту историю? Сконцентрируйтесь на проблемах моей дочери, а к нам не лезьте. Моя дочь Вам платит, чтобы Вы заботились о ней, а не о нас. Мы с женой не допустим, чтобы нас оскорбляли подобным образом. Ну да, может она и пьёт немного больше других, но она держит это под контролем. И уж если говорить начистоту, то когда она выпьет пару рюмок, жизнь с ней становится легче и веселее!»
Отец Карлы отказался присутствовать на дальнейших сессиях, но её мать не только пошла к анонимным алкоголикам, но и стала посещать терапевта. То, что последовало за этим, хотя и было вполне ожидаемым, всё же удивило меня. По мере того, как мать Карлы избавлялась от алкогольной зависимости, её отец всё больше заболевал загадочной болезнью желудка и кишечника, объяснить которую врачи не могли.
Было очевидным, что я нарушила семейное равновесие, и стало ясно, что отец Карлы мог жить и функционировать только в состоянии полного отрицания. Семьи, в которых есть алкоголизм, поддерживают хрупкую систему равновесия, в которой каждый играет отведённую ему роль. Как только Карла и её мать начали всерьёз работать над своими проблемами, они раскачали семейную лодку. Знакомые и соседи восхищались отцом Карлы за его терпение и верность; Карла помнила, что родственники не раз говорили, что её отца пора канонизировать за доброту и терпение. На самом же деле, он был классическим созависимым, который прибегал к отрицанию для того, чтобы его жена могла продолжать быть жалкой алкоголичкой. Взамен он приобретал контроль над ситуацией, потому что когда его жена исчезала в алкогольном тумане, он распоряжался жизнью семьи по собственному усмотрению.
Я продолжала терапию с Карлой и её матерью. Мать Карлы начала понимать, что самооценка её мужа целиком зависела от того, мог ли он концентрировать в своих руках контроль над семьёй. Алкоголизм жены и эмоциональные и физические проблемы дочери делали из него в глазах окружающих «единственного нормального». Несмотря на внушительный фасад, отец Карлы, как и все созависимые, был ужасно неуверенным в себе человеком. Как и большинство из нас, он выбрал себе человека, который был отражением его истинного отношения к самому себе. Выбор неадекватного партнёра позволял ему делать выгодные для себя сравнения и чувствовать своё превосходство.
В настоящее время мать Карлы продолжает избавляться от аддикции и менять в лучшую сторону свои отношения с дочерью и мужем, загадочный гастроэнтерит которого наверняка будет прогрессировать.
В отличие от отца Карлы, мать Гленна была классической созависимой, которая чистосердечно признавала весь ужас алкоголизма своего мужа и дурное обращение с сыном, но при этом было непохоже, чтобы она собиралась что-либо менять. Вот что рассказал мне Гленн: «Моей матери почти семьдесят, а я до сих пор не могу понять, почему она позволила, чтобы наш отец затерроризировал нас. Почему она разрешила, чтобы он издевался над детьми? Она наверняка могла бы попросить о помощи, но она твердит одно и то же, как заезженная пластинка: «Вы представления не имеете, каково было женщинам раньше. От женщины ожидали, что она останется при своём муже, что бы не случилось. Никто не говорил открыто о проблемах, как сейчас. Куда я могла пойти? Что я могла сделать?»
Мать Гленна была просто-напросто потеряна в семейных бурях. Её беспомощность, в соединении с паразитической идеей «верности мужу», на деле выдавали мужу разрешение на самые отвратительные выходки. Как многие созависимые, мать Гленна регрессировала до состояния ребёнка, оставив на произвол судьбы настоящих детей. До сегодняшнего дня Гленн мечется между потребностью спасти инфантильную мать и своей злостью на неё за то, что она не была способной вести себя адекватно по отношению к своим детям.
Счастливых концов не бывает
Счастливые концы, как в сказках о добрых феях, очень редки в семьях алкоголиков. В самом лучшем из возможных вариантов, родители-алкоголики примут на себя ответственность за свой алкоголизм, начнут программу реабилитации и успешно пройдут её, возвратившись к трезвому образу жизни. Также такие родители поймут и осознают ужасное детство, которое пришлось пережить их детям, и постараются в дальнейшем вести себя как любящие и ответственные родители.
К сожалению, реальность очень далека от идеального варианта. Выпивка, отрицание и деформация реальности чаще всего продолжаются вплоть до смерти родителя-алкоголика или обоих родителей. Многие дети алкоголиков крепко держатся за иллюзию, что однажды жизнь их семьи чудесным образом изменится, как в сказке, но эта иллюзия приводит их, одного за другим, к полному жизненному провалу. Вот что понял на этот счёт Гленн: «Несколько лет назад, мой отец впервые в жизни сказал, что любит меня. Я обнял его и поблагодарил, но этого почему-то оказалось совсем не достаточно, чтобы компенсировать все эти годы, когда он называл меня дерьмом».
Гленн добился долгожданного «я люблю тебя», но оно оказалось уже неуместным и оставило его с чувством полного внутреннего опустошения. Это были просто слова, пустые и бездейственные. Его отец продолжал пить. Ошибка Гленна состояла в том, что он всё это время ожидал, что его отец изменится.
Если вы – сын или дочь родителей-алкоголиков, помните, что ключ к разрешению ситуации, это знание о том, что вы можете изменить вашу жизнь без того, чтобы ваши родители изменились. Ваше благополучие не должно зависеть от их благополучия; вы можете преодолеть детские травмы и сокрушить ту власть, которую они имеют над вашей взрослой жизнью, даже если ваши родители останутся такими, какими они были всегда. Достаточно того, что вы возьмёте на себя обязательство работать для себя.
Всем моим клиентам из алкогольных семей или из семей с родителями-аддиктами, я советую присоединиться к группам взрослых детей анонимных алкоголиков или к похожим сообществам. Эти группы оказывают прекрасную поддержку, и с помощью обмена опытом и переживаниями, дети алкоголиков и наркоманов понимают, что они не одиноки, что они могут сделать нечто с динозавром, который обосновался в гостиной, и это первый шаг к тому, чтобы вышвырнуть его вон.
5. Все раны внутри. Вербальный абьюз со стороны родителей.
Вы наверняка слышали выражение: «язык режет больнее ножа». Это действительно так. Оскорбительные эпитеты, унижающие комментарии, злонамеренная критика могут внушать детям весьма негативные представления о них самих; представления, которые могут иметь фатальный разрушительный эффект в будущем. Как сказал некто позвонивший мне на радио: «Если я бы мог выбирать между вербальным и физическим абьюзом, я бы предпочёл избиение. Так как после остаются шрамы, люди, по крайней мере, сочувствуют. А с вербальным абьюзом ты просто сходишь с ума. Шрамов нет, значит, никому и дела нет. Шрамы на коже заживают гораздо быстрее, чем шрамы от оскорблений».
В нашем обществе традиционно принято считать дисциплину детей частным вопросом, который решается исключительно внутри семьи и согласно понятиям отца. В настоящее время, многие общественные организации пришли к выводу о необходимости нового подхода к воспитанию из-за огромного распространения, которое получил физический и сексуальный абьюз над детьми в семьях. Но даже самая ответственная и вовлечённая общественная структура не может сделать ничего для ребёнка, ставшего мишенью вербального абьюза. Этот ребёнок остаётся в полном одиночестве.
Власть жестоких слов
Иной раз любой родитель может сказать ребёнку что-то неприятное. Это необязательно будет вербальным абьюзом. Но абьюзом будут частые вербальные атаки относительно внешнего вида ребёнка, его умственных способностей, его умелости в действиях и его человеческого достоинства.
Как и контролирующие родители, вербальные абьюзеры придерживаются, как правило, двух чётко дифференцированных способов поведения. Во-первых, это те, кто нападают на ребёнка открыто, оскорбляют его напрямую, унижают без обиняков. Эти родители говорят детям о том, что они дебилы, бездари и уроды. Они могут сказать ребёнку: «Лучше бы ты вообще не родился». Они не обращают внимания на чувства детей и им плевать на то сокрушительное влияние, которое в долгосрочной перспективе их оскорбления оказывают на самооценку ребёнка, формирующуюся по мере того, как ребёнок подрастает.
Другой тип вербальных абьюзеров это те, кто прячет абьюз под постоянными шутками, сарказмом, оскорбительными прозвищами и утончённым унижением. Ребёнок попадает под перекрёстный огонь «несерьёзного» абьюза, прячущегося за «юмористическим» фасадом:
«Последний раз я видел такой нос в цирке»;
«Очень красивая рубашка... для клоуна»;
«Когда раздавали мозги, ты наверняка остался дома».
Если ребёнок или другой член семьи жалуется в таких случаях, абьюзер обвиняет его в отсутствие чувства юмора. «Ну он(а) же понимает, что я шучу», – скажет абьюзер, выставляя жертву соучастницей абьюза.
Фил в свои 48 лет имел фасад уверенного в себе человека. Стоматолог по профессии, высокий и сильный мужчина, одетый элегантно и со вкусом, но говорил он так тихо, что мне невозможно было расслышать его. Несколько раз я была вынуждена просить его повторить. Он объяснил мне, что нуждался в помощи по причине болезненной робости: «Я больше не могу. Мне почти пятьдесят, а я так чувствителен ко всему, к любому слову, обращённому ко мне. Везде мне чудится подвох. Всегда кажется, что надо мной издеваются. Кажется, что моя жена надо мной смеётся... Что мои пациенты надо мной смеются. По ночам я раздумываю о том, что сказали мне в течение предыдущего дня... и во всём нахожу подвохи и издевательства. Иногда мне кажется, что я схожу с ума».
Фил спокойно описывал происходившее с ним в настоящем, но закрылся, когда я спросила о его детстве. Мне пришлось настаивать, и в конце концов он сказал, что самые живые воспоминания детства это постоянные насмешки отца. Отец всегда шутил насчёт Фила и очень часто мальчик чувствовал себя униженным. Когда в шутках принимали участие другие члены семьи, он чувствовал себя ещё более одиноким: «Было плохо уже то, что он постоянно подшучивал надо мной, но иногда он по-настоящему пугал меня, когда говорил: «Посмотрите, мальчик с таким лицом не может быть из нашей семьи. Его нам наверняка подменили в роддоме. Надо бы отвести его туда и обменять обратно». Мне не было и шести лет, и я думал, что меня и вправду отведут в роддом. Однажды я спросил его, почему он постоянно смеётся надо мной, и он ответил: «Ты что, не понимаешь, что я просто шучу?».
Фил, как всякий ребёнок, не мог отличить правду от шутки, угрозу от насмешки. Позитивный юмор является одним из самых мощных инструментов для укрепления семейных уз. Но унижающая насмешка разрушает семью. Дети воспринимают сарказм и юмористические преувеличения буквально. У них нет достаточного жизненного опыта, чтобы понять, что родители шутят, когда говорят: «Придётся тебя послать в детский сад к китайцам». Ребёнок может испытывать ужас при мысли о том, что его бросят одного в незнакомой стране.
Наверное, каждого из нас можно уличить в том, что в какой-то момент мы развлекались и шутили за чужой счёт. Возможно, в большинстве случаев эти шутки были не такими уж обидными, но то, что превращает подобные ситуации в вербальный абьюз, протагонистами которого являются «те самые» родители, это частота, с которой они повторяются, жестокость, с которой происходит высмеивание, и авторитетная позиция тех, кто высмеивает. Дети верят всему, что говорят о них родители, и интериоризуют это. Постоянно высмеивать ранимого ребёнка это проявление садизма родителей.
Фила постоянно высмеивали и унижали. Когда он находил силы протестовать, его обвиняли в том, что «он не понимает шуток». Филу было не с кем поделиться своими чувствами. Когда он рассказывал о них мне, было заметно, что ему неловко, что он до сих пор считает свои переживания «глупостями». Я успокоила его: «Я понимаю, насколько унизительными были шутки Вашего отца. Хотя они сильно ранили Вас, никто не принимал Вашу боль всерьёз. Но сейчас наша задача разобраться с этой болью, а не пытаться отстраниться от неё. Здесь Вы в безопасности, Фил. Никто не будет Вас унижать».
Филу понадобилось некоторое время, чтобы переварить мои слова. Хотя он готов был расплакаться, ему удалось скрыть слёзы: «Я ненавижу его за трусость. Я хочу сказать, что я был всего лишь ребёнком, ему не было необходимости так высмеивать меня. Он и сейчас потешается за мой счёт. Стоит мне только расслабиться, и готово. И он опять оказывается прекрасным парнем. Боже, как меня это бесит!»
Когда Фил решил прийти на терапию, он и отдалённо не представлял себе, что его проблемы с гиперчувствительностью были связаны с издевательствами его отца. В детстве Фил был полностью беззащитен, потому что никто не видел в поведении его отца абьюз. Фил находился в ситуации обиженного, на котором воду возят: «Шутки моего отца задевают меня, потому что я не способен адекватно воспринимать их».
В детстве Фил был мишенью для издевательств отца и прилагал усилия, чтобы скрыть своё чувство неадекватности. Повзрослев, Фил не изменился, но так как круг его взаимодействия с людьми расширился, он стал переносить свои страхи и негативные ожидания на других людей и шёл по жизни с расстроенными нервами, ожидая, что его ранят, унизят. Его повышенная мнительность, робость и недоверие были неизбежными, но неэффективными попытками защитить себя от новых ран.
«Говорю это тебе на пользу»
Многие родители подслащивают вербальный абьюз, выдавая его за руководство и заботу. Чтобы оправдать свои несправедливые и жестокие замечания, вербальные абьюзеры используют такие фразы как: «Я хочу помочь тебе исправиться» или «Жизнь жестока, мы пытаемся подготовить тебя к ней». Так как родительская жестокость прячется за лозунгами о «воспитании», ребёнку и впоследствии взрослому человеку трудно признать её деструктивность.
Когда Вики начала терапию, ей было 34 года. Красивая женщина, работавшая финансовым менеджером в маркетинговой компании, она тем не менее была совершенно неуверена в себе, до такой степени, что это начало угрожать её профессиональному положению: «Я работаю в этой компании уже шесть лет, и всё шло довольно хорошо. Я хочу сказать, что я продвигалась медленно по службе от места секретаря, потом главный секретарь, а потом финансовый менеджер. Но на прошлой неделю случилось нечто непредвиденное. Мой начальник сказал мне, что я могу по-настоящему подняться по службе, если закончу курсы коммерческого менеджмента, и предложил мне оплатить учёбу! Вы думаете, что я довольна, а я в панике. Я бросила учёбу десять лет назад, я не знаю, способна ли я. Мои родственники говорят мне, что не по Сеньке шапка».
Я заметила, что кем бы то ни был человек, который высказал о Вики подобное мнение, он явно не был дружественен по отношению к ней, потому что настоящие друзья оказывают поддержку, а не обесценивают. Вики стало явно неудобно, и когда я спросила, кого она имела в виду, говоря о родственниках, она ответила, что на самом деле говорила о своей матери: «Когда я позвонила маме, чтобы посоветоваться, должна ли я соглашаться, она сделала несколько весьма верных замечаний. Ну представьте... Что будет с моей работой, если я провалю эти курсы? Кроме того, если у меня будет такой уровень образования, я буду отпугивать мужчин, которые могли бы мной заинтересоваться. Ну и я вполне довольна моей настоящей работой».
«Однако, ты довольна, потому что тебе удалось продвинуться по службе благодаря твоим усилиям», – заметила я, – «Разве ты не хочешь продвинуться выше в карьере?» Вики согласилась, что ей хотелось бы получить повышение, и тогда я сказала, что её продвижение по службе и предложение её шефа были доказательствами того, что она была способным человеком, и опровержением опасений её матери. Я спросила Вики, всегда ли её мать была такой критичной относительно её способностей.
«Мама всегда хотела, чтобы я была маленькой леди. Она хотела, чтобы я была элегантной, шутила, умела бы поддержать светский разговор. Если я где-то прокалывалась, она стыдила меня, чтобы я исправилась. Она делала это для моего блага, поверьте. Если я произносила слово неправильно, она передразнивала меня. Она высмеивала меня за внешность... Хуже всего были показательные выступления на балете. Мама хотела стать балериной, но вышла замуж. Наверное, я должна была воплотить её мечту, но у меня не получалось танцевать так хорошо, как могла бы сделать это она, ну, во всяком случае, так она всегда мне говорила. Я никогда не забуду выступления, когда мне было двенадцать лет. Я думала, что у меня получилось неплохо, но она появилась за кулисами и сказала мне в присутствии всей группы, что я станцевала как бегемот. Я хотела провалиться сквозь землю. По дороге домой я была грустной и молчала, тогда она сказала, что если я не могу принять даже маленькую критику, я никогда ничего не достигну. Потом она похлопала меня и по руке, и я даже подумала, что сейчас она скажет что-то приятное. Знаете, что она сказала? «Надо признать, дорогая, что ты ни на что не годишься, не так ли?».