«Я желаю тебе удачи, хотя знаю, что у тебя ничего не выйдет»
Казалось, что мать Вики всегда старалась сделать так, чтобы дочь чувствовала себя неадекватной, а чтобы добиться желаемого эффекта, использовала серию амбивалентных посылов, которые запутывали девочку. С одной стороны, она требовала от ребёнка, чтобы та выделялась на фоне других, с другой стороны уверяла, что девочка безнадёжна. Вики никогда не была уверена, что она сделала всё правильно. Когда ей казалось, что она была успешна, мать обесценивала её, когда она думала, что была не на высоте, мать уверяла её, что лучше невозможно. В период, когда Вики было необходимо консолидировать уверенность в себе, её мать равняла её с землёй, и всё это с целью помочь ребёнку стать лучше. Что же на самом деле делала эта безжалостная мать? Она боролась с чувством собственной неадекватности. Её собственная карьера балерины не состоялась, весьма возможно, что из-за брака. Но возможно, что она использовала брак как предлог, чтобы скрыть собственную неуверенность в своих силах для продолжения профессиональной карьеры. Поставив себя в позицию превосходства по отношению к Вики, её мать могла продолжать отрицать своё чувство неадекватности. Любой момент был для этого хорош, даже если для этого было необходимо унижать Вики перед отцом. Для девочки-подростка такое унижение наиболее болезненно, но нужды и потребности «тех самых» родителей всегда важнее всего.
Родители-конкуренты
Необходимость в том, чтобы кто-то чувствовал себя неадекватным для того, чтобы ты сам мог бы себя чувствовать в своей тарелке, быстро переходит в открытую конкуренцию. Очевидно, что мать Вики видела в дочери угрозу, потому что по мере того, как девочка взрослела, становилась более самостоятельной и развивалась физически, матери было всё труднее чувствовать собственное превосходство над ней. Чтобы защитить себя от этой угрозы, она стала усиливать давление на дочь и обесценивать все её достижения.
|
|
Адекватные родители принимают с чувством торжества достижения своих детей. Но родители-конкуренты чувствуют себя обделёнными, обиженными и даже под угрозой. Большинство таких родителей не отдают себе отчёт в истинных причинах таких чувств, они только понимают, что их дети заставляют их чувствовать себя плохо.
В подростковом возрасте девочки и мальчики начинают развиваться во взрослых женщин и мужчин. Переходный возраст ребёнка становится угрозой для родителей-конкурентов. Женщины начинают бояться того, что сами они стареют и теряют привлекательность, и могут воспринимать своих подрастающих дочерей как конкуренток, чувствовать необходимость унижать и обесценивать их, особенно в присутствии мужа. Мужчины могут чувствовать угрозу своей власти и маскулинности. И так как в доме есть место только для одного мужчины, они прибегают к унижению и высмеиваниям, для того, чтобы их сыновья-подростки чувствовали себя беспомощными детьми. Многие подростки ещё более усугубляют ситуацию вызывающим поведением, пытаясь доказать свою взрослость.
Родители-конкуренты в детстве очень часто становились в свою очередь жертвами депривации, будь то скудная еда, недостаток в одежде или в любви. Впоследствии, сколь состоятельными они бы не становились, им всё кажется недостаточным. Многие родители воспроизводят в отношениях со своими детьми ту же ситуацию конкуренции, которую они сами пережили в отношениях со своими родителями или сиблингами. И эта нездоровая конкуренция подвергает детей огромному давлению.
|
|
Вики просто отказалась от попыток чего-либо достичь: «Я старалась ничего не делать, даже то, что действительно мне нравится, мне было страшно, что она опять будет унижать меня».
Послания бессознательного могущественны: «Ты не можешь добиться большего успеха, чем я», «Ты не можешь быть красивее меня» или «Ты не можешь быть счастливее меня». Другими словами: «У всех есть предел, и твой предел это я».
Эти посылы продолжают действовать и тогда, когда взрослые дети родителей-конкурентов добиваются успеха: чем более они успешны, тем более несчастными себя чувствуют, и это часто приводит их к подсознательному саботированию собственных успехов. Для взрослых детей родителей-конкурентов цена душевного спокойствия это всегда оставаться ниже своих способностей. Они контролируют чувство вины, подсознательно ограничивая себя, чтобы не превзойти своих родителей ни в чём, и таким образом, исполняют отчасти родительские негативные пророчества.
Шрамы от оскорблений
Некоторые родители-вербальные абьюзеры не дают себе труда маскироваться за рационализациями и напрямую бомбардируют детей оскорблениями, руганью, обвинениями и жестокими прозвищами. Эти родители невероятно бесчувственны, не только к боли, которую они причиняют, но и к долгосрочным негативным последствиям своего поведения. Этот вопиющий вербальный абьюз выжигают клеймо на детской самооценке и оставляет глубокие эмоциональные шрамы.
|
|
Кэрол, красавица-модель 51-го года, которая в последнее время занималась дизайном интерьеров, рассказала мне на нашей первой сессии об очередном и очень трудном разводе, третьем по счёту, который случился за год до того, как она пошла на терапию. Этот развод оставил ей тяжкое чувство страха будущего. Одновременно, менопауза заставляла её чувствовать панику перед угрозой потери красоты. Она чувствовала себя непривлекательной и сказала мне, что эти страхи усилились после того, как она посетила родителей: «Это всегда кончается одинаково. Каждый раз, когда я их вижу, чувствую ту же боль и то же разочарование. Хуже всего то, что я каждый раз жду, что вот я приеду домой, скажу, как мне плохо, как всё плохо в моей жизни, и что они хотя бы раз скажут мне: «О, дорогая, мы так тебе сочувствуем!» вместо «Сама виновата!» Сколько себя помню, всё время эта фраза: «Сама виновата!»
Я сказала, что, по-видимому, родители Кэрол всё ещё имели над ней огромную власть, и спросила, готова ли она копать вместе со мной, чтобы докопаться до корней этой власти и начать перемены в этой модели доминирования и контроля. Кэрол согласилась и стала рассказывать мне о своём детстве в богатой семье с Запада. Её отец был престижным врачом, а мать олимпийской пловчихой, ушедшей из большого спорта, чтобы посвятить себя воспитанию пятерых детей, старшей из которых была Кэрол: «Я помню, что в детстве я постоянно была грустной, одинокой. Мой отец постоянно издевался надо мной, но когда мне исполнилось лет одиннадцать или двенадцать, он начал говорить мне по-настоящему жуткие вещи».
- Например? спросила я.
- Ну... неважно, – ответила Кэрол. Она начала грызть кожу вокруг ногтей, стараясь защититься.
- Кэрол, – сказала я, – я понимаю, как тебе должно быть больно, но это то, что мы должны вытащить на свет божий, чтобы преодолеть.
Кэрол начала говорить медленно:
- Не знаю, почему, но мой отец решил... Господи.., как это трудно... Он решил, что я... что от меня воняло. И он начал преследовать меня за это. Я хочу сказать, все говорили мне, какая я красивая, но он был способен только
- Продолжай, Кэрол, – подбодрила я её, когда она вновь замолчала и отвела взгляд, – я на твоей стороне.
- «Твои сиськи плохо пахнут», – говорил он обычно, – «от твоей спины несёт. Если бы люди знали, как отвратительно твоё вонючее тело, они бы испытывали омерзение». Я принимала душ три раза в день, клянусь. Я выливала на себя литрами дезодорант и духи, но всё напрасно. Его любимой фразой было, что если бы можно было вывернуть меня наизнанку, как носок, стало бы понятно, откуда исходит этот отвратительный запах изо всех пор моего тела. Это он говорил, как именитый доктор. Моя мать ни разу ему не возразила. Она никогда не сказала мне, что это было не так. Я постоянно думала о том, как мне измениться к лучшему, как сделать так, чтобы он перестал говорить мне, как я отвратительна и как воняю. В туалете я думала, что если бы можно было спускать воду из бочка быстрее и незаметнее, он может быть и перестал думать, что я так отвратительна.
Я сказала, что на мой взгляд её отец так иррационально реагировал на процесс развития Кэрол во взрослую женщину, что он оказался неспособен справиться с инцестуальной тревогой, которую испытывал. Отцы довольно часто реагируют недовольством и даже враждебностью на сексуальное созревание дочерей. Отцы, проявлявшие заботу и любовь к дочерям, когда те были маленькими, начинают провоцировать конфликты, когда те подрастают, чтобы отвлечься от неприемлемого сексуального влечения. У таких отцов сексуальное созревание дочери может повлечь за собой состояния крайней тревоги, которые, с их точки зрения, являются достаточным основанием, чтобы начать преследовать дочь. Проецируя своё чувство вины и неудобства на девочку, отец может отрицать свою ответственность за собственные чувства. Такой отец как бы говорит дочери: «Ты дурная и извращённая, потому что заставляешь меня испытывать по отношению к тебе дурные и извращённые чувства».
После того, как я объяснила Кэрол всё это, я спросила, было ли в моих объяснениях что-то знакомое. Кэрол думала, что да, сексуальные мотивы были: «Я постоянно чувствовала, как он смотрит на меня. И он всегда спрашивал, чем я занимаюсь с друзьями, а я ничем не занималась. Но он был убеждён, что я сплю со всеми мальчиками. Он говорил мне, что если я скажу ему правду, он меня не накажет. Он хотел, чтобы я говорила с ним о сексуальных вещах».
Во время эмоционально трудного периода в подростковом возрасте Кэрол был очень необходим любящий отец, способный поддержать эмоционально и укрепить самооценку дочери, а вместо этого девочку подвергли беспощадному унижению. Вербальный абьюз отца и пассивность матери нанесли сокрушительный удар по способности Кэрол воспринимать себя как человека, достойного любви и уважения. Когда кто-то говорил ей о том, как она красива, она думала, что это просто её пока не разнюхали, как следует. Никакая внешняя поддержка не могла перебороть разрушительные посылы отца: «В семнадцать лет я стала работать моделью. Чем больше у меня было успеха, тем невыносимее становился мой отец. Мне действительно было необходимо уйти из того дома. В девятнадцать лет я вышла замуж за первого, кто меня об этом попросил. Мне досталось сокровище: он бил меня, когда я была беременной, а когда родился ребёнок, – бросил. Я винила во всём себя. Это всё потому что от меня воняло, думала я. Примерно через год я вновь вышла замуж. Этот меня не бил, но просто не разговаривал со мной. Я вытерпела десять лет, я не могла вновь явиться к родителям с новым неудачным браком, но в конце концов я ушла. Слава Богу, у меня была работа, я могла содержать себя и содержать сына. В течение долгого времени я вообще не общалась с мужчинами. Потом я познакомилась с Гленном и думала, что теперь-то я встретила идеального мужчину. Первые пять лет брака с ним были самым счастливым временем в моей жизни. Но тогда я узнала, что он всё время изменял мне, с первого дня. Я прожила с ним и с его изменами ещё десять лет, я опять не хотела разрушать брак. В прошлом году он бросил меня ради женщины на двадцать лет моложе меня. Почему у меня ничего не получается?»
Я напомнила ей, что у неё многое получилось: она была хорошей любящей матерью, самостоятельно вырастила сына, который успешно вёл взрослую жизнь, сама достигла вершин успеха в двух профессиях. Однако, ни один мой довод не успокаивал Кэрол. Она интериоризовала тот образ, который внушил ей отец: она была недостойным и отвратительным существом. В результате, большую часть жизни она посвятила бесплодным поискам любви, в которой ей было в детстве отказано отцом. Кэрол привязывалась к жестоким, агрессивным и отстранённым мужчинам таким, как её отец пытаясь завоевать любовь, на которую тот был неспособен. Ожидая, что отец или другие мужчины заместители отца могли дать ей возможность чувствовать себя достойной, она подчиняла их мнениям свою самооценку. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, насколько деструктивным оказалось отцовское влияние. Кэрол должна была вернуть себе самоуважение, научившись противостоять тем негативным суждениям о себе, которые посеял её отец в детстве. В течение последующих двух месяцев она постепенно поняла, что её самоуважение не было разрушено: она просто искала его не в том месте.
Родители-перфекционисты
Нереалистичные надежды родителей на то, что их ребёнок будет совершенством, также могут стать внутренним двигателем жестоких вербальных атак. Многие родители-вербальные абьюзеры добиваются значительных успехов на профессиональном поприще, но превращают дом в свалку, куда сгружают стресс от работы (родители-алкоголики обычно тоже ставят перед детьми невыполнимые задачи, а потом используют неудачи ребёнка для «оправдания» собственного алкоголизма).
Кажется, что родителями-перфекционистами движет дикая идея о том, что если они добьются, чтобы их ребёнок стал совершенством, их семья тоже станет совершенством. Они перекладывают тяжесть ответственности за стабильность семьи на ребёнка, чтобы избежать необходимости осознавать тот факт, что сами они достичь её не способны. Так как ребёнок терпит неудачу, то становится козлом отпущения, ответственным за все семейные неурядицы. Вина вновь перекладывается на ребёнка.
Детям необходимо знать, что если они допустят ошибку, конец света не наступит. Так они обретают уверенность в себе, необходимую для того, чтобы предпринимать действия по собственной инициативе. Но родители-перфекционисты ставят перед детьми недостижимые цели, возлагают на них нереалистические ожидания и устанавливают постоянно меняющиеся правила. Они ожидают, что дети отреагируют на том уровне зрелости, который для ребёнка попросту недостижим из-за отсутствия соответствующего жизненного опыта. Дети не являются миниатюрными взрослыми, но родители-перфекционисты желают видеть их таковыми.
Пол, 35-летний техник-лаборант, смуглый голубоглазый мужчина пришёл ко мне на приём из-за проблем на работе. Хотя Пол был человеком явно робким, стыдливым и неуверенным в себе, он непостижимым образом оказывался втянутым в перепалки с начальством. Вместе с этим он всё чаще испытывал проблемы с концентрацией внимания, это грозило ему увольнением. Во время разговора я сделала вывод, что Пол испытывал проблемы в общении с авторитарными фигурами, и когда я спросила его о родителях, я узнала, что как и Кэрол, это был человек, израненный родительскими оскорблениями. Вот что он рассказал: «Когда моя мать вышла замуж во второй раз, мне было девять лет. Это тип, должно было, учился вместе с Гитлером. Первое, что он сделал, когда переехал жить к нам, это установил свой закон: демократия заканчивалась у входной двери. Если он приказывал нам прыгать с обрыва, мы должны были прыгать. Вопросов не задавать. У меня всё получалось гораздо хуже, чем у сестры. Он постоянно преследовал меня, постоянно лез в мою комнату. Каждый день он обыскивал её, как казарменный барак. Когда ребёнку девять-десять лет, в комнате всегда что-то разбросано. Но ему было всё равно. Всё должно было лежать на своих местах. Если я оставлял книгу на письменном столе, он начинал орать, что я свинья. Он называл меня грязножопым сукиным сыном и сопляком. Казалось, что оскорблять меня было его любимым видом спорта. Он никогда не бил меня, но эти проклятые слова болят хуже ударов».
Я подумала, что в Поле должно было быть нечто, что мобилизовало в отчиме сильные негативные чувства, и скоро поняла, что это было. Пол был робким, чувствительным и замкнутым ребёнком, слишком маленьким и худым для своего возраста. Оказалось, что в детстве отчим был самым слабым в школе, все над ним издевались. Когда он познакомился с матерью Пола, он уже был мускулистым силачом, накачанным в тренажёрном зале. Однако, отчим чувствовал, что вся эта сила была просто довеском, что она как бы находилась в ком-то другом. Сам он продолжал быть перепуганным и неадаптированным ребёнком. И так как Пол был очень похож на него самого в детстве, то ребёнок стал символом всего плохого и болезненного. Отчим так и не смог принять самого себя, и его гнев был перенесён на Пола, так как тот заставлял его вспоминать и вновь переживать собственную несостоятельность. Пол должен был быть наказан за это. Преследуя ребёнка своими требованиями, отчим убеждал себя в том, что сам он был могущественным и сильным. Возможно, ему и в голову не приходило, что он наносит вред ребёнку, наверняка он думал, что помогает пасынку самосовершенствоваться.
«Так как я не могу стать совершенным, то и пытаться не стоит»
Мать Пола развелась с своим вторым мужем, когда Полу было восемнадцать, но к тому времени психика ребёнка была сильно травмирована. Пол понял, что он никогда не сможет стать настолько совершенным, как того требовал его отчим, поэтому он просто отказался от всяких попыток: «Когда мне было четырнадцать, я связался с наркотиками. Это был практически единственный раз в жизни, когда я почувствовал, что меня принимали таким, каким я был. Раз я не годился в спортсмены, ни в шоумены, что мне оставалось? Незадолго до окончания школы я как-то купил бодягу и чуть не умер. Ну, этого мне хватило... Ни за что бы не согласился опять пережить такое».
После подготовительного курса на факультете, Пол бросил университет, хотя он хотел заниматься точными науками, и у него были способности. Просто он был неспособен сконцентрироваться. У него был высокий интеллектуальный коэффициент, но он не мог закончить ни один проект: он слишком привык сходить с дистанции.
Начав работать, Пол постоянно ввязывался в конфликты с начальством, переигрывая сценарий детства. Он долго менял работу, пока не нашёл то, что ему нравилось. Поэтому он пришёл ко мне, он не хотел терять это место. Я сказала Полу, что вместе мы сможем ему помочь.
Три «П» перфекционизма
Хотя отчим давно не жил с Полом, его оскорбления продолжали резонировать внутри него и влиять на его жизнь. Как результат, Пол продолжал путаться в паутине того, что я называю три «П» перфекционизма: Перфекционизм, Прокастинация [8] и Паралич: «Лаборатория, где я сейчас работаю, мне очень нравится, но мне страшно, что я не смогу работать лучше всех. Я часто откладываю работу на потом, сроки проходят, я начинаю спешить, делаю всё в последнюю минуту и кое-как. Чем больше ошибаюсь, больше боюсь, что меня уволят. Каждый раз, когда мой супервизор делает какое-то замечание, я воспринимаю это как нападку на меня и реагирую скандалом. Мне всё время кажется, что случится что-то ужасное, потому что я где-то накосячил. В последнее время я накопил столько работы, что предпочёл притвориться больным. Я уже не в силах разрулить ситуацию».
Отчим заставлял Пола быть совершенным во всём (перфекционизм), страх Пола перед тем, что ему не удастся выполнить задание наилучшим образом, заставлял его откладывать работу (прокастинация), чем дальше он откладывал дела, тем больше их накапливалось. В конце концов, всё это становилось похожим на горную лавину, а Пол оказывался неспособным справиться вообще ни с чем (паралич).
Вместе с Полом мы разработали стратегию поведения, которая позволила ему искренне переговорить с начальством о том, что из-за личных проблем он был не в силах справиться с порученными ему заданиями адекватно, и попросить отпуск. Честность и открытость Пола подействовали, и ему предоставили два месяца отпуска. Этого времени было недостаточно, чтобы разобраться со всеми проблемами Пола, но дало нам возможность сделать так, чтобы он смог выбраться из той ямы, в которую был загнан. К тому времени, когда ему пришлось вернуться к работе, он уже был способен осознавать тот вред, который причинил ему отчим, и научился различать между реальными конфликтами с начальством и конфликтами, возникающими, когда бывают затронуты его внутренние раны. Хотя терапия Пола продолжалась ещё восемь месяцев, на работе все сослуживцы говорили ему, что он вернулся новым человеком.
Самые жестокие слова: «Лучше бы ты не родился»
Один из наиболее крайних примеров расстройства, которое способны спровоцировать родители-вербальные абьюзеры, я встретила в 42-летнем офицере полиции Джейсоне, который несколько лет назад проходил терапию в одной из моих больничных групп. Департамент полиции Лос-Анджелеса настоял на госпитализации Джейсона, потому что полицейский психолог диагностировал ему тенденцию к самоубийству. Джейсон постоянно попадал в чрезвычайные ситуации, сопряжённые с риском для жизни. Например, он пытался в одиночку арестовать с поличным банду наркоторговцев и его чуть не убили. Внешне это было похоже на героизм, но на самом деле представляло собой безответственное и рискованное поведение. В департаменте уже ходили слухи, что Джейсон пытается покончить жизнь самоубийством под видом выполнения служебного долга.
Мне понадобились несколько сессий в группе, чтобы завоевать доверие Джейсона. Но когда мне это удалось, наши отношения в рамках терапии стали развиваться очень продуктивно. Я до сих пор очень хорошо помню сессию, на которой Джейсон рассказал о странных отношениях со своей матерью: «Отец покинул нас, когда мне было два года, потому что с моей матерью невозможно было ужиться. После того, как он ушёл, ситуация ухудшилась. У моей матери был действительно плохой характер, она не оставляла меня в покое. Я был как две капли воды похож на мужчину, который её бросил. Не проходило и дня, чтобы она не сказала мне: «Лучше бы ты не родился». Когда она была в хорошем настроении, она говорила: «Ты такой же, как этот гад, твой отец, и такой же подлец». Когда она была в плохом настроении, она говорила: «Чтоб ты сдох, и чтоб твой папаша сдох тоже, сгнить ему в могиле».
Я сказала, что это похоже на одержимость. Джейсон задумался на секунду, потом покачал головой: «Я тоже так думал, но на меня никто не обращал внимание. Одна из соседок знала о том, что происходит, и попыталась сделать так, чтобы меня отправили в приют, потому что была уверена, что моя мать в конце концов убьёт меня, но ей тоже никто не поверил. О господи! Я всё думаю, что вся эта история позади, но у меня до сих внутри всё холодеет, когда я вспоминаю, как сильно моя мать меня ненавидела».
Мать Джейсона дала ему отчётливо понять, что он ей был не нужен. Когда отец покинул его и ни разу больше не появился, это усилило его убеждённость в том, что в жизни он лишний.
Своим поведением во время полицейских заданий Джейсон неосознанно старался быть хорошим и послушным сыном. По сути, он пытался исчезнуть, уйти из жизни, чтобы порадовать мать. Он точно знал, что нужно сделать, чтобы её порадовать, потому что она говорила ему об этом напрямую: «Чтоб ты сдох».
Кроме боли и эмоциональной спутанности, к которым ведёт эта форма вербального абьюза, она очень часто становится самосбывающимся пророчеством.
Суицидальные тенденции, как у Джейсона, встречаются часто у взрослых детей «тех самых» родителей. И часто осознать и преодолеть отравляющие отношения с прошлым становится для них вопросом жизни или смерти.
Когда «Ты» превращается в «Я»
Бесспорно, что дети могут быть травмированы оскорблениями, полученными от друзей, преподавателей, сиблингов или от других родственников, но наиболее беззащитны они перед оскорблениями со стороны родителей. Для ребёнка родители являются центром вселенной. И если эти всезнающие родители думают о нём плохо, значит это правда. Если Мама говорит тебе постоянно, что ты идиот, значит, ты идиот. Если Папа постоянно повторяет, что ты дура, значит, ты дура. Ребёнок не имеет собственной точки зрения, которая позволила бы ему сомневаться в данных ему оценках.
Когда мы принимаем за истину негативные суждения о нас других людей, мы «интериоризируем» эти суждения, то есть, превращаем «ты дурак» в «я дурак». Интериоризация негативных суждений о нас это фундамент нашей низкой самооценки. Вербальный абьюз не только подтачивает наше представление о самих себе как о полноценных человеческих существах, достойных любви, но и создаёт негативные ожидания насчёт нашего будущего, которые, в свою очередь, начинают функционировать как самосбывающиеся пророчества. Во второй части этой книги я покажу читателям, как можно остановить действия этих самосбывающихся пророчеств, выведя наружу то, что мы интериоризировали.
6. Раны видны снаружи. Физический абьюз со стороны родителей.
«Я часто замечаю, что я зла на саму себя, и я часто плачу без причины. Возможно это фрустрация от недовольства собой. Не могу перестать думать о том, как меня ранили и унизили мои родители. Друзей у меня долго не бывает. У меня есть привычка разрывать отношения с целыми компаниями сразу. Я думаю, что это страха, что мои друзья догадаются о том, какая я дрянь».
Кейт была 40-летней русоволосой женщиной, работавшей супервизором продукции в одной важной фирме. Она пришла на приём по рекомендации участкового врача. С ней случались панические атаки в автомобиле и в лифте на работе, и хотя врач прописал ей успокоительное, его волновало отвращение, которое испытывала Кейт от идеи выйти на улицу, кроме случаев, когда надо было идти на работу, поэтому он посоветовал ей проконсультироваться у психолога.
Первое, что я заметила, это что лицо Кейт было неподвижным, с застывшим выражением несчастья и серьёзности, как если бы она не научилась улыбаться. Скоро стало понятно, почему: «Я выросла в богатой пригородной зоне Сен-Луи. У нас было всё, что только можно купить за деньги. Внешне мы были идеальной семьёй, но на самом деле... У моего отца случались приступы неконтролируемой ярости, обычно после скандалов с моей матерью. Тогда он набрасывался на нас с сестрой, на ту, кто под руку попадётся. Брал ремень и начинал нас полосовать: по ногам, по рукам, по голове, куда попадёт... Когда это начиналось, я всегда боялась, что в этот раз не закончится никогда».
Депрессия и страхи Кейт были ужасом избитого ребёнка.
Преступление по-американски
В миллионах американских семей, всех сословий и уровней достатка ежедневно совершается ужасное преступление: физический абьюз над детьми.
Определение «физический абьюз» – это объект многочисленных споров. Многие родители до сих пор считают, что они не только имеют право физически наказывать детей, но и что такие наказания являются их долгом: «Пожалеешь розгу, испортишь ребёнка». До совсем недавнего времени у детей не было никаких гражданских прав. Они считались «предметами», собственностью родителей. В течение сотен лет считалось, что права родителей на детей были священными, во имя дисциплины родители могли делать с детьми всё, что придёт в голову, кроме убийства.
В настоящее время правила игры сильно изменились. Проблема физического абьюза над детьми достигла таких пропорций, что давление общественности заставило нашу законодательную систему ограничить физические наказания. В 1974 году Конгресс США принял федеральный закон о предотвращении физического насилия над детьми. В этом законе физическое насилие определяется как «нанесение физических повреждений в виде ушибов, ожогов, ударов, порезов, переломов костей и черепных переломов, нанесённых в результате пинков, ударов кулаком, укусов, ударов ремнём, ударов веслом и т.д.» Как переносится это определение на действия правоохранительных органов, – это часто вопрос интерпретации. Многие штаты имеют собственные законы на этот счёт, которые включают такие же расплывчатые определения физического насилия, как и в федеральном законе. Если ребёнок с переломом костей может быть признанным жертвой физического насилия, то в случае синяков большинство прокуроров предпочтут не отдавать под суд отца или мать, побивших ребёнка.
Я не адвокат и не полицейская, но уже двадцать лет я наблюдаю боль и страдания, которые причиняют людям подобные «неподсудные» наказания. Поэтому у меня есть моё собственное определение физического абьюза: это любое поведение взрослого, которое причиняет ребёнку ощутимую физическую боль, независимо от того, остаются или нет следы на теле ребёнка.
Почему родители бьют детей?
Большинство из нас, родителей, частенько чувствовали, что ещё немного, и мы сорвёмся и отлупим ребёнка. Иногда это чувство становится особенно сильным, когда ребёнок ревёт, устраивает сцены или ведёт себя вызывающе. В другие моменты это чувство происходит не от поведения ребёнка, а от нашей собственной усталости, уровня стресса, тревоги или горечи, которые нам самим приходится выносить. Многие из нас противостоят импульсу ударить ребёнка, но, к сожалению, есть родители, которые не контролируют себя.
Хотя это пока догадки, всё же можно заключить, что у родителей, подвергающих детей физическому абьюзу, есть ряд общих характеристик. Во-первых, такие родители, как правило, никак не контролируют свои импульсы и нападают на детей с целью разрядить собственное напряжение, сильно негативное. Эти родители, по-видимому, не придают никакого значения тому, что они причиняют ребёнку физическую боль. У них избиение детей действует как автоматическая реакция на стресс: импульс и действие у них это одно и то же.
Б'oльшая часть таких родителей сами происходят из семей, где физическое насилие было нормой. Во взрослой жизни они повторяют то, чему научились в детстве. Их ролевой моделью была роль агрессора, а физическое насилие было единственным средством справляться с проблемами и чувствами, и особенно с чувством гнева.
Многие родители-физические абьюзеры сами приходят во взрослую жизнь с тяжёлой эмоциональной депривацией и с огромным количеством неудовлетворённых потребностей. Эмоционально они не повзрослели. Часто они воспринимают собственных детей как заместителей родительских фигур, которые должны удовлетворять их эмоциональные потребности, неудовлетворёные их настоящими родителями. Родители-физические абьюзеры приходят в бешенство, когда видят, что дети неспособны удовлетворять их эмоционально, – и атакуют детей. В момент агрессии они как никогда воспринимают ребёнка как родительскую фигуру, так как в реальности агрессор озлоблен на собственных отца или мать.