Размечтались в тот день на колхозном правлении. Когда кончились вопросы текущие: о ремонте моста через речку, о неполадках с вывозом в поле химических удобрений, о выдаче колхознице Василисе Коровиной ссуды в размере пятидесяти рублей и разные прочие сельские мелочи, отложил Савельев бумаги в сторону, посмотрел на членов правления.
– А теперь, – заявил, – поговорим о делах приятных.
Завел Савельев беседу о том, что обветшали в Березках избы. Кроме известных в селе «небоскребов», остальные домишки, в общем‑то, дрянь. Пора думать о новом виде села, и прежде всего – об удобных домах для колхозников.
Вот какими представлялись дома Савельеву.
– Будут они из камня, – говорил председатель. – Будет в них ванна, водопровод и все прочее, чтобы в мороз и стужу по разным понятным делам в огороды не бегать. Правда, силенки пока у колхоза не те, чтобы сразу много воздвигнуть таких домов. Но и Москва ведь не сразу построилась.
Для начала Степан Петрович предлагал утвердить расходы на первый дом. Тут, пожалуй, колхоз осилит.
– Будем считать экспериментальным, – сказал председатель. – Для пробы.
Увлек Савельев членов правления. Утвердили они расходы.
Узнала о доме старуха Маврина.
«Эка, хитрый какой мужик! – стала думать о Степане Петровиче. – Вот он дом почему не строил. Ждал, чтобы подбить под каменный». Тетка Марья все еще не могла простить председателю истории с гусем.
И вот вырос в Березках кирпичный дом. Игрушка, мечта, загляденье! Словно явился из дивной сказки. Черепичная крыша. Трубы для стока воды. Веранда. Мансарда. И как было тогда обещано: ванна, водопровод. И главное, рядом с сельмагом. Через дорогу, наискосок.
|
|
Ходила старуха к дому. Посмотрела, поохала.
– Эка, ловкий какой мужик! – опять помянула Савельева. – Тихий, тихий, а всех обошел.
И вдруг:
– Тетка Марья, тетка Марья, тетка Марья, беги в правление.
Струхнула старуха: «За какие такие грехи? Налоги сполна уплачены. С трудоднями не хуже других. Бригадиру, кажись, не перечила».
Побежала она на вызов. Но, чем ближе к правлению, тем тише идет старуха: «Ой, не к добру. Вот и сон намедни недобрый видела».
И вдруг повстречался ей Павел Корытов:
– Да что ты плетешься, старая? Тебе бы лететь на крыльях.
И тут же попалась соседка Варвара Нефедова:
– Ты в ноги ему за это.
И следом Иван Червонцев:
– Поздравляю, Марья Ильинична. Рад за тебя, Ильинична.
– Ась? – не поняла старая.
– Беги же быстрей в правление. Забыла, что ли, про свой черед!
Ахнула старая, ойкнула старая, подкосились у старой ноги. Неужели свершилось чудо? Ущипнула старуха себя за руку: может, заснула она на печке и это снится ей сладкий сон.
Рванулась старуха к правлению. Чуть не вышибла в спешке двери. За столом заседает правление.
Улыбается ей Савельев:
– Поздравляем, Марья Ильинична. Ждем новоселья, Марья Ильинична. Готовьте столы для гостей, Ильинична.
Викторины
Народ в Березках не то чтобы верующий. Скорее, наоборот. Однако в церковь иные ходят. Больше просто так, для развлечения. В другое место пошел бы, да некуда.
Правда, при Савельеве тяга к церкви заметно пала. Увлеклись в Березках землей и полем. Помогла и новая трасса. И в район теперь можно в любую погоду съездить в районный клуб, в кинотеатр. И даже добраться до города. По трассе ходил автобус.
|
|
Короче, у священника Ненарокова, или отца Зиновия, дела в приходе ухудшились.
Отец Зиновий окончил духовную академию. В Ленинграде, в советское время. Понял священник, что тут, помимо призывов, нужны и конкретные действия.
Начал Ненароков с ребят. Придумал для них викторину, то есть разные вопросы, на которые нужно уметь верно ответить. Вопросы были не только чисто духовные, но и светские. Чередовались. К примеру: когда запущен первый советский спутник? Чем известен апостол Павел? Сколько больших строек в Сибири? За что был распят Христос? И по такому принципу далее.
За правильные ответы засчитывались очки. Кто больше набирал очков, тому выдавалась премия: свистулька, пистолет, набор цветных карандашей.
Каждый месяц вопросы обновлялись.
Ребята клюнули. Многие даже забавы свои забросили. Ради этих свистулек и карандашей да и вообще потому, что это было как соревнование, всем интересно, к Ненарокову ринулись.
Сельские комсомольцы было обратились с протестом к священнику. Тот выслушал и спокойно ответил:
– Противозаконных деяний тут нет. Да и вопросы не только духовные. Я же за широкое просвещение детских умов. Доброе дело делаю.
Такие же викторины стал проводить Ненароков и среди сельских девчат. Вопросы те же, награды другие: пара чулок из капрона, капроновый шарф, флаконы духов, и обязательно тех, которых у них в сельмаге умри – не достанешь.
Нашлись, конечно, иные. Тоже, как дети, бросились.
Секретарь комсомола Дуся Сорокина чуть ли не плакала от этих затей. Возненавидела люто и батюшку, и его викторины. Собрала она комсомольский актив, явились они к Савельеву. Все в один голос: беда от викторин. Как отучить ребят и девчат от этой заразы?
|
|
– Нет, вы не правы, – ответил Савельев. – Викторины – дело хорошее.
Дуся Сорокина даже обиделась.
– Тут клин клином – лучший рецепт, – сказал председатель. – На викторину – свою викторину. Только получше ее составьте. Да побольше вопросов по спорту, кино, а для пользы общего дела – по сельскому хозяйству и биологии.
Составили комсомольцы свою викторину. Председатель из средств колхоза тоже ввел премии: те же пугачи и свистульки, раз так на эти штуки ребята падки. Но главное, для того, кто лучшим окажется в трех викторинах, тому был обещан велосипед.
Вот тут‑то и попал председатель в точку. Из‑за этого велосипеда мальчишки просто с ума посходили. Засели за книги. А потом отвечали на все вопросы, словно студенты Сельскохозяйственной академии.
Велосипед достался Кольке Маврину, старшему внуку тетки Марьи.
Ненароков был со своими викторинами бит, и своим же оружием.
Правда, кто‑то сказал:
– Тут Савельеву повезло. Не додумался батюшка. А если б и он ввел велосипед?
На что Савельев ответил:
– А мы бы ввели автомашину. А мало автомашины – так лайнер «ТУ‑104». У нас же колхоз, – говорил председатель. – С нами ль одиночке тягаться?!
С девчатами было проще. Тут премий председатель не устанавливал. Просто собрал он их и отчитал и за духи и за капроны так, что те едва со стыда не сгорели.
Но главный вывод, который сделал Савельев, – надо срочно строить в колхозе клуб.
Клуб
Клуб в Березках был. И даже имел крышу. Правда, худую. Развалюха эта – некогда дом раскулаченного и сосланного на Соловки (не без участия деда Опенкина) местного мельника Фомы Белова – так и называлась: клуб. Но это одно и то же, что пескаря величать осетром.
Холод зимой здесь стоял, хоть волков трави. В дождь клуб напоминал открытые трибуны стадиона – сиди хоть с зонтом. А так как в Березках зонты были не популярны и клуб все‑таки не стадион, то в дождь здесь можно было встретить одних лягушек. И лишь в вёдро, то есть в хорошую погоду, удавалось в клубе сидеть спокойно. Но в вёдро лучше на улице.
В клубе проводили общие колхозные собрания да нет‑нет устраивали демонстрацию кинофильмов. Эти демонстрации в колхозе называли «кино». И в прямом и в переносном смысле.
Ленты рвались. Бывало и так, что механики путали киночасти: погибший герой вдруг оживал, спасенные от кораблекрушения вновь оказывались в воде и происходили разные прочие кинотрюки.
– Кино! – выкрикивал дед Опенкин.
А тетка Марья украдкой крестилась, ибо вначале все принимала за истину, не зная, что путали части.
Клуб в Березках заменяла изба Глафиры Носиковой, где устраивались сельские посиделки. За право входа Глафира взымала плату. С парней – по десять копеек, с девчат – по пятаку. Деньги брались под видом расходов на электроэнергию. В избе было тепло. Играл баян. Молодежь танцевала.
Однако после того как Глафира попала в заключение, не стало и этого.
Савельев мечтал о настоящем, хорошем клубе. Теперь, когда дела в колхозе заметно поправились, можно было об этом мечтать реально.
На специальном собрании обсуждали, каким представляется колхозникам клуб.
Нютка Сказкина записывала поступающие предложения.
Неслись голоса:
– Строить, так с паровым отоплением.
– Чтоб было как в городе: в рядах откидные сиденья.
– Пианино надо купить, пианино. Пусть дети музыке учатся.
– Тише! – призвал к порядку Савельев. – Вносить предложения только поднятием рук.
Тут же взлетели руки. Предложения поступали и поступали. И чтобы при клубе был духовой оркестр, и тихая комната для чтения газет и журналов, и зал для занятий по поднятию тяжестей (на этом настаивал дядя Гриша), и даже бассейн, и даже буфет при клубе.
– А в нем мороженое! – выкрикнул дед Опенкин. Ребята тоже принимали участие в этом собрании. Рыжий Лентя стал разглагольствовать про зимний сад и чуть ли не про африканские пальмы, которые, если о том попросить, привезет к ним в Березки их знаменитый капитан‑рыбак из своих дальних заморских плаваний. Дед Опенкин и тут не сдержался:
– Верно! Даешь африканские пальмы!
– Эх, Лукашка, мало, что ли, тебе берез! – бросил старик Празуменщиков.
– Хви! – огрызнулся Опенкин.
– Тише, тише, – сказал Савельев.
Кузя с Кекой предложили для клуба купить аквариум. В конце собрания Савельев глянул на Нюткин список:
– Да тут хоть три клуба строй!
Отобрали, конечно, самое главное. С бассейном, зимним садом и буфетом решили повременить.
Когда строили клуб, больше всех отличился Алексей Вырин. Был отмечен и Павел Корытов. Лиза Сизова тоже.
День Победы
Клуб в Березках открыли к Первому мая. А еще через несколько дней – девятого мая – в том же клубе отмечали и День Победы. Уже несколько лет проходил этот день в Березках незамеченным. А тут даже сам военный комиссар приехал в село из района.
Доклад сделал Савельев. Кратко сказав о ходе войны и всемирном значении нашей победы, председатель вдруг заговорил о Березках. Он стал поименно вспоминать чуть ли не всех, кто ушел на войну из колхоза. И тех, кто погиб, и тех, кто вернулся домой невредимым, хотя бы и без особых наград и отличий. Называя фамилии, Савельев тут же сообщал, где, на каких фронтах люди сражались и какой они внесли вклад в общее дело разгрома фашистов.
Доклад поразил всех. Бывали у них доклады. Но так, чтобы вспомнить простых солдат да еще знать, где каждый погиб и в чем отличился… Нет, такого доклада в Березках не было.
И вот оказалось, что из березкинских жителей под Москвой сражалось двенадцать, четверо было убито. Под Сталинградом убито шестеро, сражалось четырнадцать. Далее были и Курск, и Орел, и Крым, и Одесса. Польша, Белград, Будапешт. Где только не были жители этих Березок! На каких рубежах не стояли они за страну! И даже один из них, бежавший из фашистского плена к французам, похоронен в неблизком Париже на знаменитом кладбище Пер‑Лашез.
– Это там, где в тысяча восемьсот семьдесят первом году буржуи расстреляли героев Парижской коммуны, – шепнул деду Опенкину сидящий рядом с ним Колька Маврин, старший внук тетки Марьи, тот, которому за правильные ответы на викторинах достался велосипед.
Глянул дед Опенкин на Кольку, понял: новый всезнайка в селе растет.
Особенно подробно Савельев говорил об Алексее Вырине и о его подвиге на Днепре в районе села Петривцы.
Вслед за Савельевым на трибуну вышел районный военный комиссар. Он достал из папки какую‑то бумагу, сказал:
– Прошу внимания, – и стал читать: – «Указ Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических республик… За подвиг, проявленный в годы Великой Отечественной войны, наградить орденом Отечественной войны первой степени…» – Комиссар сделал паузу.
Все замерли. Кроме Опенкина.
– «…Вырина Алексея Поликарповича», – закончил чтение комиссар. И тут же добавил: – Разрешите награду вручить герою.
Вот это да!
От растерянности Вырин не знал, что делать. А потом, когда его вызвали на сцену и комиссар прикрепил к его груди орден, снова не знал, что делать.
Но вдруг Вырин пришел в себя, вытянулся по‑солдатски – руки по швам, деревянную ногу приставил поближе к здоровой, казалось, даже стукнули солдатские каблуки, и произнес:
– Служу Советскому Союзу!
Люди захлопали бурно в ладони.
Кто‑то крикнул:
– Слава герою!
Вырин смутился и стал быстро спускаться со сцены. Но это лишь вызвало новые аплодисменты.
Оказывается, к награждению боевым орденом сержант Вырин был представлен еще тогда, много лет назад, сразу же после окончания боев за Киев. Однако награду считали посмертной. Не знали, что жив солдат. И вот только теперь орден нашел героя.
– Дождался ты, Лешка, дождался, – говорил дед Опенкин в тот вечер колхозному плотнику. – А все он, Савельев. Он докопался. И я, – добавил старик. – Я письма носил на пошту.
Потом дед стал вспоминать свое. Свой случай тогда в болоте.
– Может, и меня медаль дожидается. А?
Через месяц в том же клубе играли колхозную свадьбу. Павел Корытов женился на Лизе Сизовой.
– Горько! – неслось в поля.
– Горько! – неслось в леса.
– Горько! – летело в небо.
