– Нас вызывает командующий, – сказал мне начальник штаба товарищ Глебов.
Конечно, я хорошо понимал, что это его вызывает командарм, но И. С. Глебов всегда брал меня с собой, когда решались важные оперативно‑тактические задачи. Это намного улучшало работу оперативного отдела да и всего штаба.
– С собой захватите карту общей обстановки и все справочные данные, добавил Иван Семенович.
Ясно было, что у командующего будет решаться вопрос о наступательной операции. Мы об этом только и думали в то время. Разные варианты созревали. С нетерпением ждали начала решительных действий, тем более что были убеждены: нашей 65‑й армии предстоит решить в операции ответственную задачу.
Командующий изложил свои соображения по подготовке и ведению предстоящей наступательной операции, приказал оформить карту и подготовить донесение командующему фронтом.
– Разрешите вместо донесения доложить вам наметку плана действий ударной группировки, вернее, оперативную часть плана, – обратился к командарму начальник штаба.
– Можно и так, – последовал ответ. – Согласуйте этот вопрос с Малининым. Мое требование – поменьше вариантов. Подготовьте один вариант предложений с нанесением главного удара фронта в направлении Вертячий – Сталинград. Разработайте и графический план. Времени у нас мало. Действуйте!
Моя задача как оператора состояла в том, чтобы быстро нанести на карту, записать решение командующего, запоминать и запоминать. В этом заключалась моя главная обязанность в таких случаях. Но всегда начальнику оперативного отдела нужно быть готовым доложить обстановку на фронте, вернее, выводы из оценки обстановки и предложения. Мне было задано несколько вопросов, на которые дал удовлетворительные ответы.
Трудно было взяться за разработку такого ответственного документа мне, молодому штабисту. Недавно впервые принимал участие в подготовке под руководством Глебова плана наступательной операции 65‑й армии, причем мой вклад в это дело был невелик.
И сейчас душой всей работы стал Иван Семенович. Он набросал календарный план с указанием исполнителей и сроков. К подготовке данных привлекались начальники основных отделов штаба, командующий артиллерией, начальник инженерных войск и начальник тыла. Коллектив у нас хорошо сколоченный, несмотря на то что полевое управление армии было относительно молодым.
Исходным документом явилась карта общей обстановки, которая тщательно велась в оперативном отделе. Большую помощь в уточнении обстановки на фронте всех других армий Донского фронта оказали нам заместители начальника оперативного отдела штаба фронта В. М. Крамар, И. И. Бойков и начальник направления – офицер оперативного отдела штаба фронта М. М. Саракуца.
Начав «уничтожение Паулюса на карте», мы встретились с трудностями. Расчленение и уничтожение окруженного противника по частям – главное в предстоящей операции. В этом господствовало единое мнение. Что касается выбора направления главного удара, определения ближайшей и дальнейшей задач, то здесь мнения расходились. Дело в том, что мы очень слабо знали силу и состав окруженного противника. Многие считали, что в окружении находится незначительная по количеству группировка войск, что она не способна к серьезному сопротивлению. Эти товарищи упрекали нас в бездействии и до начала наступления навязывали свое личное мнение при каждом случае, особенно когда мы докладывали обстановку. «Вы топчетесь на месте… перед вами лагерь военнопленных… одна рота немецко‑фашистских войск сдерживает вашу дивизию…» Вот что приходилось часто слышать.
Не зная противника, невозможно планировать операцию. Мы призывали командиров дивизий тщательно изучать противника, сами бывали в частях и подразделениях и поддерживали хорошую связь с соседями. Офицеры соседних армий часто заходили к нам, уточняли обстановку, делились своими впечатлениями, рассказывали о своих перспективных планах. В своих соображениях мы остановились на варианте нанесения главного удара силами 65‑й и смежных с нею флангов 21‑й и 24‑й армий.
Предложения были представлены. Позже поступил фронтовой план операции, получивший условное наименование «Кольцо».
Нам, штабным офицерам, было особенно приятно узнать, что при разработке фронтовой операции по уничтожению вражеской группировки штаб Донского фронта в значительной степени использовал наш план».
Может быть, это письмо написано не так сочно и образно, как хотелось бы. Но мне дороги его строчки, скупые и скромные. Штабные офицеры большей частью находятся в тени истории, и часто слава приходит к ним последним, если не обойдет молчаливо стороной. Но в жизни армии они играют далеко не последнюю роль. Долголетний опыт позволяет мне сказать, что воля командарма, глубина его решений и степень влияния на войска тем больше, чем лучше научился он опираться на свой штаб.
Наш план действительно был благосклонно принят во фронте. Таким образом, штаб 65‑й получил первое признание как творческий коллектив. Наши предложения легли в основу фронтовой операции. Все ли в них было идеально? Нет. Ставка, утверждая решение командования Донского фронта, внесла уточнение, потребовав повернуть на первом этапе операции главный удар из района Дмитриевка – совхоз № 1 на юг, с тем чтобы при помощи встречного удара 57‑й армии отсечь мариновско‑карповскую группировку противника. К сожалению, на схеме Донского фронта, хранящейся в архиве, это указание не нашло отражения. Но в действительности фронт его выполнил: прорыв обороны в направлении прямо на запад и затем поворот части сил 65‑й круто на юг – это был знаменательный момент в нашем взаимодействии с армией Ивана Михайловича Чистякова.
Несколько слов об оценке противника. Конечно, просчет штаба фронта серьезен – полагать, что перед тобой максимум 75 тысяч, и встретить четверть миллиона! Отчасти ошибка возникла из‑за трудностей радиоперехвата. Разведка фронта тщательно следила за связью окруженных войск с командованием группы «Дон» в все же не могла получить нужных нам данных. Полагали, что у немцев есть какие‑то новые средства связи, остающиеся вне нашего контроля. Мы искали их в после победы на Волге, но не нашли. Лишь гораздо позже, под Бреслау, были обнаружены радиорелейные линии, видимо, они служили и Паулюсу.
Командование 65‑й армии старалось убедить работников фронтового штаба, что их расчеты далеки от действительности. Пришлось командарму встать на путь эмпирических доказательств: взял с собой товарищей Крамара и Виноградова на свой наблюдательный пункт на участке меркуловской дивизии. Было это уже в ходе наступления, под Городищем.
– Серафим Петрович! Покажи немцев фронтовому начальству. Что‑то оно их никак не видит…
Меркулов (он стал к тому времени генералом, более того – гвардии генералом!) стал показывать засеченные огневые точки врага под десятками подбитых танков, в крутых откосах балки, в своеобразной баррикаде из сотен разбитых автомашин и т. д.
– Разрешите потревожить их огоньком? Они теперь нервные, сразу откликнутся, – сказал комдив. – Хотите, товарищ Крамар?
– Что вы, генерал, не нужно, – махнул рукой фронтовой оператор, – и так вижу, что их здесь набито как сельдей в бочке.
Поскольку 65‑я армия направлялась опять для нанесения главного удара, она получила в декабре в результате перегруппировки войск фронта новые соединения. Из 24‑й армии к нам пришли 173‑я дивизия полковника Василия Семеновича Аскалепова и 214‑я дивизия генерал‑майора Николая Ивановича Бирюкова (та самая, которая 22 ноября 1942 года пережила тяжелые дни штурма высоты 56,8). Они недолго воевали в наших рядах, но каждая внесла свой вклад в боевую историю армии. 173‑я дивизия брала Казачий курган, а затем осуществила смелый маневр в сторону Карповки, срезав западный выступ в обороне противника. 214‑я прорвала немецкую оборону у совхоза № 1; ей принадлежит честь захвата крупного аэродрома в «котле» в районе Питомника; вместе с 11‑й артиллерийской дивизией РВГК А. Д. Поповича она нанесла в Спартановке последний удар, после которого северная группа окруженных войск прекратила сопротивление.
С генералом Бирюковым мы встретились как добрые знакомые. Он ведь тоже был «испанец».
…Брюнете. Под бомбовым ударом немецких самолетов побежала бригада анархистов. Нет ничего страшнее воинской части, вдруг превратившейся в охваченную паникой толпу. Все узы дисциплины и организации лопнули. Толпа бежит и кажется, все сметет на своем пути. Н. И. Бирюков с группой русских добровольцев и испанских товарищей‑коммунистов остановил тогда бегущую бригаду, выставив на ее пути цепь бойцов… Последняя встреча в Валенсии, где мне пришлось лечиться после тяжелого ранения. 12‑я интернациональная бригада под Уэской. Мы с Матэ Залкой выехали на рекогносцировку. Простреливаемый фашистами участок. Разрывы снарядов. Удар по машине, трое раненых… «Лукач убит!» – с этой мыслью я потерял сознание. Николай Иванович Бирюков навестил меня в Валенсии, расспрашивал о дорогом генерале Лукаче, а я, завидуя ему, расспрашивал об успехах в организации войск республиканской Испании. Главная заслуга русских добровольцев состояла тогда в том, что они, опираясь на свой военный опыт, помогали революционному народу ковать в боях с интервентами и мятежниками Франко кадровую армию, спаянную дисциплиной, организацией, единоначалием.
Все эти воспоминания мгновенно промелькнули в голове, когда на нашем командном пункте в Вертячем появился командир 214‑й дивизии – невысокого роста, коренастый, с высоким открытым лбом, из‑под которого смотрели спокойные, чуть улыбающиеся глаза. Поговорили и вместе выехали в дивизию, занявшую позиции на левом фланге армии у отметки 121,3. По дороге комдив просил разрешения на частную операцию. Получив ответ, что вряд ли стоит тратить на нее силы: в армии создается крепкий артиллерийский кулак, перед которым противнику не устоять, – Бирюков сморщился, как будто ему пришлось проглотить нечто горькое. Он слышал подобные заверения начальства, правда, в другой обстановке.
– Нет уж, товарищ командующий, прошу разрешить нам несколько улучшить свои позиции. Заодно мы потренируем свой штаб.
Чувствовалось, что он не поймет отказа, что частная операция ему нужна, помимо прочего, для того, чтобы утвердиться в системе новой армии, понять, каков в ней характер руководства войсками.
– Хорошо, Николай Иванович, действуйте. Заодно тогда потренируйте людей, и вот в каком отношении. К вам для поддержки стрелковых частей в наступлении прибудет артиллерийская дивизия резерва. Вот и начнете сколачивать настоящее взаимодействие пехоты и артиллерии…
Бирюков удовлетворенно вздохнул. Вскоре он снова заговорил:
– Вы заметили, что немцы относят передний кран обороны на обратные скаты? Мы с этим столкнулись еще на севере. Противник глубину обороны строил на обратных скатах высот, там у него сосредоточивалась вся масса противотанковых орудий. Выдвинутое на обращенные к нам скаты, боевое охранение тем самым образовывало ложный передний край.
Для того чтобы видеть всю эту систему, Бирюков задумал оборудовать наблюдательный пункт дивизии на самом гребне высотки под разбитым танком. Инициатива получила одобрение. Под этим танком побывал и командующий артиллерией фронта. Василий Иванович Казаков был в 65‑й армии частым гостем, обычно он работал с командирами соединений и артиллерийскими начальниками на переднем крае, потом появлялся на нашем командном пункте, и мы получали много ценных сведений и советов. На этот раз он сказал мне:
– Что это за сумасшедший комдив у тебя появился?.. Я ему говорю, веди на НП. Повел. Понимаешь, ведет прямо к немцам! Где противник, спрашиваю. Он показывает рукой направо, налево… Здесь, говорит, метрах в пятидесяти: тут у них ложный передний край, но они тихо сидят… Черт знает что!.. А в общем комдив молодец. Хороший обзор из‑под этого танка!
По приезде на КП дивизии нас встретил молодой подполковник. Едва ли ему перевалило за тридцать. Это был замполит 214‑й Алексей Федорович Соболь, тоже невысокого роста и такой же коренастый, как комдив. Он включился в нашу беседу, и чувствовалось, что этот человек знает свою дивизию, любит ее, а с комдивом связан дружбой и взаимным доверием. Несмотря на молодость подполковника, у него можно было поучиться работе с людьми. Однажды соседняя дивизия не смогла продвинуться, и ее командир пожаловался Бирюкову на своих солдат.
– Дай‑ка я поговорю с ним, – сказал Соболь.
– Зря жалуешься на людей! – упрекнул он комдива.
– Со стороны говорить легко, а ты бы посмотрел.
– Солдаты одинаковы и у вас, и у нас – одной советской закалки.
– Это говорить легко…
– А если я пойду и подыму их в атаку?
– Какой ты скорый!
– Нет, серьезно… Ты обижаться не будешь? Со своим ординарцем Игошевым Соболь пошел в левофланговый батальон соседа. Подготовили огонь, и политработник действительно поднял солдат в атаку, повел их, и они взяли «артиллерийскую высоту» – небольшую безымянную высотку, названную так солдатами за ее насыщенность артогнем.
Знакомя с дивизией, Н. И. Бирюков представил своих ближайших сотрудников, называя каждого по имени‑отчеству.
– Наш дивизионный артиллерист Петр Григорьевич Прозоров. Мы с вами, товарищ командующий, были в Испании, а Петр Григорьевич в те годы служил военным советником в Красной армии Китая… А это наш инженер Евгений Александрович Важеевский. – Перед нами стоял стройный тридцатилетний офицер с веселыми голубыми глазами. – Он был начальником инженерной службы в корпусе Белова, а после тяжелого ранения я его выцарапал в нашу дивизию…
Вообще говоря, у комдива 214‑й выработалась приятная, вызывающая симпатию манера управления людьми. Никогда не говорил: «Приказываю!», «Повторить!». А просто: «Петр Григорьевич, позаботьтесь о наблюдательном пункте на таком‑то рубеже» или: «Подумайте о подготовке проходов».
Совсем другого склада был командир 173‑й дивизии, которую мы поставили на самый важный для нас в декабре участок – прямо под Казачий курган. Трудный характер. О нем шутили: наш полковник Аскалепов – гроза ходячая, порох! Начальник политотдела А. Ф. Меденников отзывался о своем командире так: «В бою Аскалепов очень хорош. Золотой командир в бою, лучшего и не нужно. А когда боя нет… так бы и закатил ему строгий выговор по партийной линии».
Первая встреча определила личные отношения командарма и командира 173‑й дивизии. На любом участке работы формальные отношения, исходящие лишь из служебного положения, мало что дают для пользы дела. Польза будет тогда, когда начинается контакт личностей. На войне это правило действует с особенной силой, так как война – самое крутое и резкое испытание характеров. В блиндаже командного пункта дивизии находилось несколько офицеров штаба. Комдив сидел в одиночестве у стола, перед ним – какая‑то снедь. На появление старшего начальника он не реагировал. «Хозяин» завтракает. Кто может ему помешать?.. Наступило неловкое молчание. Мелькнула мысль: вот ты каков… ничего, и не таких обламывали… Не обращая внимания на «хозяина», говорил о делах с работниками штаба, дал нужные указания. Уходя, как бы между прочим бросил Аскалепову: «Считай, что познакомились, спрашивать буду строго, не погляжу, что ты… шахтер». После А. Ф. Меденников рассказывал, что мое поведение обезоружило полковника. Он ведь ожидал крика, ругани и прочего. «Теперь он у вас в руках», – заключил политработник. Действительно, Аскалепов после этого заметно обуздал свой нрав.
173‑я дивизия с приданными танковыми и артиллерийскими частями упорно готовилась к бою за Казачий курган. Учитывая особенности комдива, пришлось мне много времени уделить установлению взаимодействия и взаимопонимания между командирами родов войск. Лично знакомил товарищей друг с другом, вместе работали на карте и на местности. Якубовскому на всякий случай было сказано: чуть что, разрешаю действовать от моего имени – таков, мол, приказ командующего.
После Меденникова вторым, так сказать, «добрым гением» дивизии был начальник дивизионной артиллерии В. И. Кобаев. Румяный, красивый офицер, он подкупал людей своей жизнерадостностью, общительностью. Дело свое знал хорошо, лично мне совместная работа с ним принесла большую пользу. При отражения сильной контратаки немцев на Казачий курган Кобзев показал подлинное мастерство в организации взаимодействия с танками и пехотой, твердое и точное управление огнем в кризисной для нас обстановке боя.
Казачий курган был взят в полдень 28 декабря. Неделю до этого наши части вели тяжелые бои за группу холмов и отрогов, подходивших непосредственно к топографическому гребню. На одной из этих высоток теперь находился армейский НП, впереди на отроге высоты отчетливо видны боевые порядки аскалеповской дивизии, к ней тянулись извилистые нити траншей, справа была 304‑я, а слева Железная 24‑я дивизия. На фронте в несколько километров все время вспыхивал ближний огневой бой. То наши продвигались вперед, закрепляясь на более выгодной позиции, то немцы старались сбросить нас своими контратаками. Активность противника понятна: в эти дни декабря Манштейн был ближе всего к «котлу». Поэтому отчасти и НП пришлось вынести возможно ближе к Казачьему кургану. Лишь поздней ночью удавалось вырваться на командный пункт, где тоже накапливалось множество неотложных дел, связанных с общей подготовкой к наступлению.
После горячего дня, когда В. С. Аскалепов зацепился было 1‑м батальоном Мишима Султанова за гребень, но был отброшен и получил приказ закрепиться на скатах высоты, мы с небольшой группой офицеров‑операторов, необходимых для работы в штабе, вернулись в Вертячий. Здесь меня ждал Меркулов.
Какое у него лицо!..
– Что случилось, Серафим Петрович?
– Разрешите… доложить, – медленно, через силу начал комдив. – Сегодня в бою погиб Чеботаев.
Рука потянулась к папахе. С обнаженными головами стояли кругом наши товарищи, отдавая последнюю дань уважения лучшему офицеру 65‑й.
– Бойцы очень горюют, – говорил Меркулов. – Когда узнали, в подразделениях стали собираться по группам. Клянутся мстить за любимого командира.
Командиром 807‑го полка назначили майора Владимира Ивановича Бажанова, воспитанника 3‑го стрелкового полка бывшей Московской пролетарской дивизии. Хотелось, чтобы он почувствовал, какая трудная ему предстоит работа. Принять полк после посредственного командира просто, но заменить замечательного командира, любимца солдат – тут нужен и такт, и сердце, не говоря об опыте.
– Товарищ майор! Примите это назначение как большую честь. Вам доверяется геройский полк, его водил в бой Чеботаев, и люди с радостью называли себя чеботаевцами. Поберегите эти боевые традиции, не считайте себе в обиду… Сумейте сами стать на некоторое время чеботаевцем, и тогда вы завоюете уважение героев, а может быть, и их любовь.
Майор В. И. Бажанов блестяще оправдал оказанное ему доверие и неоднократно за боевые подвиги был отмечен правительственными наградами. Будучи уже в звании подполковника и командуя тем же полком, он пал смертью храбрых в бою на Курской дуге в районе села Бутово, Белгородской области, где и поставлен ему памятник.
Под утро на НП позвонил Н. А. Радецкий. Он сообщил, что в политотдел нашей армии прибыли писатели и настойчиво добиваются встречи с командармом.
– Кто?
– Александр Корнейчук и Ванда Василевская.
– Николай Антонович, постарайся уговорить встретиться в другое время. Ты же знаешь, здесь горячо.
– Попробую, но навряд ли мне это удастся. Раннее утро – снова на НП. Противник ведет методический огонь на всем фронте с периодическими налетами артиллерии по боевым порядкам 173‑й и частично 304‑й стрелковых дивизий. Проводная связь держится неустойчиво. В балках Взрубной, Дьяконова, Переездной, Голой необычное движение немцев, слышен шум моторов – явные признаки готовящегося удара. Жди контратак. Бузинов доложил:
– Бегут!
– Кто бежит?
– Бригадный комиссар и писатели…
На фронте к писателям было двойственное отношение. Им были рады. Их ждали как сердечных дорогих друзей по борьбе. Народ и армия у нас едины, именно поэтому писатель был нужен на переднем крае как боец за дело победы, который даст трудящимся отчет о подвигах героев. Но в то же время мы, фронтовики, оберегали «солдат пера» и пытались не допустить, чтобы они попали в самое пекло. Николай Антонович не сумел уговорить товарищей оставаться на КП в Вертячем и, злясь на себя и на них, повел писателей по балке к наблюдательному пункту. При подъеме на высотку вблизи НП попали под минометный и артиллерийский налет немцев. Бригадный комиссар бросился в снег, показав технику стиля переползания по‑пластунски, справа полз Корнейчук, слева Василевская. С ее стороны недалеко разорвалась мина.
– Это уже глупо, – сказала писательница, повернув к Радецкому возбужденное, взволнованное лицо. Он сердито крикнул:
– Когда в бою стреляют, это не глупо, а правильно. А когда два писателя лежат тут под минами – вот это действительно глупо!
Мина разорвалась на этот раз справа. Вскочив, Радецкий скомандовал:
– За мной, бегом – вперед!
Запыхавшись, все трое вскочили в ход сообщений, а по нему вошли в блиндаж. Крепкие рукопожатия.
– Чем могу служить, дорогие друзья? Обстановка, условия и время, простите, горячие.
– Мы не будем мешать, товарищ Батов. Просто посидим, послушаем, а может быть, и почувствуем работу наблюдательного пункта армии, – сказал А. Е. Корнейчук.
– Вот чего не ожидала увидеть здесь! – сказала Ванда Василевская. – Настоящий тульский самовар!..
– На передовом наблюдательном пункте! – в тон писательнице откликнулся Николай Антонович.
Из репродуктора то и дело слышались голоса, уточняющие обстановку перед фронтом. Узнав, что это командиры дивизий докладывают последние данные о поведении противника, писатели взялись за блокноты. Аппарат армейского НП вел свою обычную работу. Вдруг все офицеры, находившиеся в блиндаже, встрепенулись. Из репродуктора послышался тревожный голос генерала Прохорова:
– Наблюдаю беспорядочный отход соседа…
И тотчас на нашу высотку обрушился шквал огня.
Голос Меркулова:
– Противник поставил дымовую завесу. Ведет сильный огонь. Слышу гул танков… Аскалепов отходит…
Машинальный взгляд на часы: 15.00. Решение – немедленно накрыть наступающих немцев массированным огнем артиллерии. Объявить готовность Якубовскому, Меркулову, Прохорову, Сивакову к отражению контратаки и возможного прорыва немцев на юго‑восток. Веский на телефонный вызов не отвечает. Выскочил из блиндажа в траншею. Кругом – дым от разрывов снарядов и дымовой завесы. Пробежал в блиндаж командующего артиллерией армии. Полковник стоял у входа бледный, держась за голову рукой. Что с ним: ранен или шок?.. Раздумывать было некогда. Подскочил к рации:
– Кобзев? Бабаскин!.. Полным составом артиллерийских групп по участкам сто шесть, сто восемь, сто десять – огонь!
В балке, но которой двигались немцы, загрохотали разрывы наших снарядов. Кобзев накрыл выходы из нее, преграждая путь контратаке. Якубовский бросил из засады во фланг противнику танки.
Из опроса захваченных в этом бою пленных выяснилось: в 15.00 немцы посадили пехоту на 14 автомашин, впереди бросили 15 танков и 4 самоходных орудия и под прикрытием дымовой завесы и сильного артиллерийского огня с ходу контратаковали 173‑ю дивизию.
Положение к 16 часам полностью восстановлено. Противник понес большие потери, в беспорядке отошел в балку Среднюю… Геннадий стал раздувать самовар, чтобы попотчевать писателей горячим чаем. Вошел Швыдкой. Оказывается, он был все это время у Аскалепова.
– Таки было жутковато, – сказал инженер, – они подошли к самому НП командира дивизии. Аскалепов – молодец, взял свой резерв – батальон и роту саперов, сам пошел впереди.
– Это очень далеко отсюда? – спросила Василевская.
– Нет, не очень, метров четыреста, – ответил инженер.
Оба писателя в скромной солдатской одежде ничем не выделялись среди фронтовиков. Прошел острый момент боя, беседа возобновилась. Офицеры наблюдательного пункта с особым интересом присматривались к автору «Фронта». Эта пьеса никого не оставила тогда равнодушным…
Мне вспомнилась встреча с писателями под Казачьим курганом много позже, после войны, когда я читал «Утерянные победы» Манштейна. Немецкий фельдмаршал описывал прибытие в штаб армии «известной актрисы и кинорежиссера». Вот несколько строк:
«…Она выглядела очень милой и мужественной женщиной, примерно как элегантная партизанка, заказавшая себе костюм на рю де Риволи в Париже. Ее прекрасные, подобные огненной гриве волосы, ложившиеся волнами, обрамляли интересное лицо с близко расположенными глазами. На ней было нечто вроде туники, бриджи и высокие сапоги. На кожаном ремне, перепоясавшем ее стан выше бедер, висел пистолет. Оружие для ближнего боя дополнялось ножом, заткнутым на баварский манер за голенище…» Далее описывается, как актриса, услышав перестрелку, «была потрясена» и поспешила удалиться в Берлин. Фельдмаршал, видимо, хотел позабавить читателя, но он достиг большего. Он показал, как уродство государственного строя отразилось в уродстве культуры.
Вы представляете себе, друг читатель, этакую дамочку с ножом за голенищем в штабе любого советского соединения? Невероятно! А в их штаб ее пикантная фигура вполне вписалась.
За долгие годы солдатской службы я часто видел деятелей культуры в войсках, отстаивавших великое дело свободы. Испания – Эренбург, Кольцов, Матэ Залка, Кармен, Савич… На самых горячих участках несли они горящие мысли… В Московской Пролетарской дивизии еще до войны писатели и артисты были частыми и любимыми гостями в казармах красноармейцев. Тут связь прочная, ее не разорвешь. Помню, на НП под Казачьим курганом я в порядке шутки сказал Ванде Василевской, что по роду службы имею честь уже два десятилетия быть причастным к делам нашей литературы. Потребовалось объяснение, оно было дано: в 1922 году стоял в Рыбинске стрелковый полк, в нем Батов командовал ротой, а в той роте был оружейный мастер, вполне подходящий был оружейник, по фамилии Алексей Сурков!.. Для одной роты, пожалуй, неплохой вклад в родную литературу?
В этот день наши части отбили под Казачьим курганом еще одну контратаку, на сей раз на участке 304‑й дивизии. Противник в 16.45 бросил в бой до двух батальонов пехоты с восемью танками. Ночью вблизи армейского НП собрались танкисты. Пришли представители стрелковых частей отдать дань уважения и признательности братьям по оружию. Здесь состоялись похороны героя. Когда полковник Якубовский, спеша на помощь 173‑й дивизии, двинул свои танки против прорвавшегося по балке врага, впереди оказался экипаж лейтенанта Смирнова. Боевая машина с надписью на башне «Иван Папанин»[22]расстреляла пять немецких танков. Противник отпрянул. Затихло. Смирнов откинул люк и высунулся из него, окидывая поле боя счастливым взглядом победителя. В это мгновение его сразила пуля немецкого автоматчика.
Мы с Якубовским стояли рядом, слушая короткие речи товарищей. Благодарность пехоты танкистам. Клятвы танкистов отомстить за гибель героя. Комбриг переживал смерть лейтенанта, он любил своих танкистов не меньше, чем они любили его; переживал особенно сильно потому, что смерть эта, в сущности, была случайной.«…Зачем открыл люк? Бдительность потерял!» – говорил полковник. Потом он добавил: «Если суждено быть убитому, то хотел бы так же вот сначала во все глаза наглядеться, сколько намолотил фашистов».
В решающем бою за Казачий курган 28 декабря отличились 173‑я дивизия и 91‑я танковая бригада. Якубовский на левом фланге подтянул танки на 800 метров к переднему краю, в то время как на правом фланге у него всю ночь на полном газу маневрировал тягач, создавая видимость сосредоточения танков в том месте. 10‑минутный артиллерийский налет. Залп гвардейских минометов. Атака. Стена разрывов подымалась по склону высоты, и за ней стремительно шла живая стена бойцов. У Аскалепова солдаты не боялись своего огня, он сумел до минимума сократить паузу между концом артподготовки и началом атаки. Большая заслуга в этом приходится на долю Кобзева, как мастера артиллерийского огня.
Мы ясно видели с НП, как взметнулся над гребнем кургана красный флаг. Его поднял батальон старшего лейтенанта С. Н. Андреева. За этот бой Андреев первым из офицеров 65‑й армии был награжден орденом Ленина. В захвате первой траншеи отличился батальон старшего лейтенанта Волошина. Фашисты преградили ему путь огневой стеной. Волошин молниеносным обходным движением вышел из зоны наиболее напряженного огня и нанес удар по флангу противника. Его бойцы ворвались в немецкие траншеи. Смелый, творчески мыслящий командир; мне было очень приятно в тот же день вручить ему орден Красной Звезды.
Как только наши части овладели высотой, Аскалепову был дан приказ:
– Выбрасывай вперед проволоку и мины!
Саперы катили на западные скаты огромные бетонные колпаки – укрытия для наших артиллерийских наблюдателей. Иначе на западном склоне не уцелеешь. Противник все сметал здесь своим огнем. На высоту выкатывались орудия прямой наводки. Мы ждали контратак. Они не замедлили. В течение двух дней немцы до пяти‑шести раз бросались на Казачий курган. Выписка из боевого донесения штаба 65‑й армии командующему Донским фронтом:
«К 22.00 30 декабря 1942 года 65‑я армия своим правым флангом в ночь на 30 декабря и с утра 30 декабря вела ожесточенные бои с контратакующим противником, который пытался вернуть рубежи обороны и с 2.00 до 9.00 предпринял шесть контратак силой от роты до батальона с танками от Б. Взрубная, Б. Переездная на выс. 117, 6 и 126,7 (Казачий курган). Понеся большие потери, до 15.30 противник активность не проявлял. В 15.30 перешел в контратаку, которая тоже была отбита.