- Вот оно! – думаю я. Наконец-то, случилось.
Концерт прошел обалденно, хотя я был так напуган, что едва не наложил в штаны. Проблемы начались после концерта. Собираем аппаратуру - техники были непозволительной роскошью - подходит ко мне рыжий богатырь с прыщами на лице. Держит бокал с пивом, а рядом трется его карликовая телка.
- Эй, ты! - кричит он. – Клеишь мою девчонку?
- Что-что? – переспрашиваю я.
- Что слышал. Клеишь мою девчонку? Ты пялился на нее. Что, хочешь ее трахнуть?
- Ты, наверное, ошибся. Я ни на кого не глазел.
- Ты глазел на нее. Я видел. Собственными глазами. Хочешь потрахаться?
Тип стоит так близко, что я чувствую запах его пропахшей потом футболки. У этого гиганта голова размером с наковальню и выглядит он еще больше, чем мой школьный заступник с Бирчфилд роуд, тот, который распугал моих преследователей. Я в замешательстве, потому что знаю, сейчас что-то случится. Если я скажу: “Старик, даю слово, не клею твою девчонку” А он мне в ответ: ”Ты утверждаешь, что она некрасивая, бирмингемская твоя морда!” И оторвет мне башку. А если отвечу: “Смешно, что ты об этом вспоминаешь, но я только подумал, что охотно бы ее приласкал”. А он мне: ”Я так и знал, бирмингемская морда!” И оторвет мне башку.
Так или иначе - мне жопа.
И тут в голове промелькнуло: если подключить сюда кого-нибудь еще, может давление распределится на двоих?
- Эй, Билл! – кричу на противоположный конец сцены. – Поди-ка сюда на минуточку!
Билл подходит вразвалочку, руки в карманах, что-то насвистывая.
- Что случилось, Оззи?
- Не хотел бы ты “отодрать” его девчонку? – спрашиваю я, указывая на ту коротышку.
- Чего???
- Его дамочку. Трахнул бы ее или она страшненькая?
- Оззи! Ты совсем еба…
В этот момент парень находится в крайней стадии бешенства. С криком бросает бокал - пиво разливается, сыплется стекло - и прыгает на меня, но я успел увернуться. ”Ой-ой! - подумалось мне. - Сейчас будет потасовочка”. Гигант пробует вломить Биллу, который выглядел так, будто лежал привязанный к рельсам перед приближающимся “летучим шотландцем”. (Flying Scotsman – легендарный британский паровоз, построенный в 1923г. Теперь экспонируется в National Railway Museum в Йорке.) Теперь я уверен, что один из нас (если не оба) проведем месяц в больнице, но недооценил возможности Тони. Понимая, чем это грозит, он подбегает к великану, отталкивает его и просит отвалить. Тони намного ниже противника, но умеет драться как профи. Рыжий этого не прочувствовал и бросился в бой. Немного борьбы, рыжик пропускает несколько ударов и тут Тони попадает ему в табло и продолжает лупить: Бац! Бац! Бац! Бац, пока человек-гора не идет на дно как “Титаник”.
Хлобысь!
Я смотрю с открытым ртом как Тони трясет ушибленной рукой, стирает кровь с лица и спокойно продолжает паковать аппаратуру. Никто и слова не проронил.
Позже, когда мы ехали на следующий концерт в Воркингтон, я поблагодарил его за спасение. Он отмахнулся, сказав, чтобы я об этом не вспоминал.
А вот Билл не разговаривал со мною целую неделю.
Как я его понимаю.
*
Когда мы вернулись в Астон, Тони высказал свое недовольство Аланом и Джимми. Джимми слишком много валял дурака на репетициях, сказал он, а кроме того, не было смысла держать саксофониста, раз у нас не было полной группы духовых инструментов. Вообще-то, никому она была не нужна, эта полная группа духовиков: если так, то для начала нужен был двухэтажный автобус, а о заработке можно было забыть, пришлось бы делиться баблом с целой армией трубачей и тромбонистов.
Было решено: Алан и Джимми уходят, а “Polka Tulk Blues Band” превращается в квартет. Но Тони продолжал ворчать:
- Это название… - говорит во время перекура на репетиции – Полная лажа.
- Что тебе не нравится? – протестую.
- Всякий раз, когда его слышу, представляю себе, как ты сидишь со спущенными штанами и “выдавливаешь личинку”.
- Тебе не о чем больше подумать?- обижаюсь я.
- Раз уж мы заговорили об этом – отзывается Билл. – Я тоже в последнее время думал и вот, что придумал.
- Говори – подбадривает его Тони.
- Представьте себе большой плакат. Лучше биллборд.
- Ну, представил – говорит Тони.
Билл берет глубокий вдох и говорит: “Earth”.
Тони и Гизер переглядываются, пожимают плечами. Я не обращаю на них внимания и прикидываюсь чем-то озадаченным.
- Все в порядке, Билл? – спрашиваю, слегка прищурив глаза.
- Конечно, а что?
- Ты уверен?
- Конечно, блин, уверен!
- Да, но мне показалось, что ты срыгнул.
- Чего?
- UUURRRFFF!
- Отвали, Оззи!
- UUURRRFFF!
- Ты хоть немного подумай, бля! Название простое, мощное, без глупостей, только пять букв: EARTH.
- Билл, дружище, искренне советую тебе, пойди к врачу. Ты опять срыгнул. UUURRR…
- Оззи, прекрати – нервничает Тони. – Это уже лучше, чем сраная “Polka Tulk”.
- Согласен - добавляет Гизер.
На том и порешили.
Официально в группе не было лидера, а неофициально мы все знали, что им был Тони. Он был самым старшим, самым высоким, дрался лучше нас, лучше всех выглядел, у него был опыт, и, что самое главное, талант. В довершение, Тони начал вживаться в роль. Купил себе черную замшевую ковбойскую куртку с бахромой, на которую “велись тёлочки”. Мы осознавали, что место Тони - на вершине, рядом с такими знаменитостями как Клэптон и Хендрикс. Понемногу он мог вырости до их уровня. Он был нашим билетом в светлое будущее. Может именно поэтому я так робел в его присутствии, хотя мы были друзьями. А может, потому что он был замкнутым в себе человеком? Никогда не знаешь, что творится в голове у Тони. Иными словами, он - моя полная противоположность. Всегда видно, что плавает в холодце, наполнявшем мою тупую башку.
Я не робел в присутствии Гизера, а ведь он закончил хорошую школу и много знал. Что касается Билла, он всегда был объектом насмешек. Мы любили над ним прикалываться. Когда он напивался в хлам, мы оставляли его спать на лавке в парке, предварительно прикрыв газетой. И ржали над этим, как будто смешнее на Земле ничего не было. Такой милый парень… Просто нарывался на приколы.
А я? Продолжал клоунаду, был психом и болтуном, который не отступит ни перед чем. Меня всегда выталкивали в тот момент, когда нужно было сделать что-то не совсем приятное. Например, если заблудились, спросить как проехать к месту выступления. Однажды в Борнмуте, видим через дорогу идет парень с ковром под мышкой. Все кричат: “Давай, Оззи! Спроси его, спроси!” Ну, я открываю окно и кричу: ”Алё, мистер! Не подскажете как проехать на трассу М1?” Тот оборачивается и говорит: ”Нет! Отвали, козел!”
В другой раз мы были в Лондоне, я кричу:
- Извини, шеф, как отсюда добраться до клуба “Marquee”?
А он мне: ”Шеф? Вождь? Я что похож на долбанного индейца?”
Просто отпад. Ржу нимагу. И этим мы выделялись: чувством юмора. Благодаря этому все шло гладко, по крайней мере, на первых порах. Если нет чувства юмора и вы играете в группе, у вас есть шанс закончить как грёбаный “Emerson Lake and Palmer”: альбомом из восьми пластинок, чтобы каждый мог “закатить” свое соло часика эдак на три.
Да кто хотел слушать такое дерьмо?
Если бы не родители Тони, не уверен, что мы бы не померли от голода в 1968 году. Были на такой мели, что ходили посреди ночи красть овощи в огородах, чтобы кинуть что-то на зуб. Когда мы с Биллом нашли десять пенсов, мы радовались, бля, как будто сорвали джек-пот в лотерее. Не знали что купить: четыре упаковки чипсов или десять сигарет и коробок спичек. В конце концов, выбрали сигареты.
Родители Тони были нашим спасательным кругом. Подкармливали нас бутербродами из магазина, консервированной фасолью в жестяных банках, иногда пачкой “Player’s No.6”, случалось - деньгами на бензин из кассы. А ведь буржуями не были: они держали магазинчик в Астоне, а не гламурный “Harrods”. (“ Harrods of Knightsbridge” — самый известный универмаг Лондона, считается одним из самых больших и фешенебельных универмагов мира. Площади универмага составляют 90 000 м². Персонал магазина — более 5 000 человек. Каждый день «Harrods» посещает более 300 000 человек, Хотя «Harrods» считается одним из самых дорогих мест Лондона, тем не менее, он входит в тройку самых известных достопримечательностей Лондона после здания парламента и Биг-Бена.) Мне нравилась Сильвия - мама Тони, она была замечательной леди; я её обожал. Отец Тони тоже был ничего. Скупал и ремонтировал старые развалюхи, благодаря этому у нас всегда было средство передвижения, какой-нибудь фургончик нам был нужен постоянно, концертов мы не бросали. Даже если платили несколько фунтов на четверых за двухчасовое выступление - минус издержки. Мы считали каждую копейку. Даже Гизер к тому времени бросил дневную работу. Группа была нашим последним шансом, иначе нас ждали заводские ворота. Мы должны были пахать, выбора не было.
Мы были жутко целеустремленными. Самой безумной затеей - автором был Тони, как я думаю – было ожидание, когда в город приедет известная группа. Мы грузили аппаратуру в фургон и караулили их возле концертной площадки. А вдруг группа не приедет? Шансы были нулевые, но если бы это случилось, мы бы выступили перед тысячами фанатов… даже если бы нас забросали бутылками в отместку за то, что мы не та группа, на которую ушел их заработок за несколько дней.
И знаете что? Нам повезло!
Один раз.
Известная группа называлась “Jethro Tull”. Уж не припомню, где должны были играть - в Бирмингеме, а может в Стаффорде, а может где-то еще - во всяком случае, они не приехали. А мы сидим в голубом “Коммере”, готовы к бою.
Тони пошел на переговоры с администратором зала.
- Группа еще не приехала? – спрашивает Тони десять минут спустя после предполагаемого начала концерта.
- И ты туда же, сынок? - звучит нервный ответ. Очевидно, у администратора денек не задался. - Еще не приехали, не знаю почему, я ничего не знаю, во всяком случае, их здесь нет! Да, звонили в гостиницу. Пять раз. Приходи завтра, оформим возврат билетов.
- Меня не нужен возврат – говорит Тони. – Я хотел сказать, что я с группой проезжал мимо, а тут такое дело, раз звезды не явились, мы готовы подменить их на сцене.
- Кого? Их?
- Да.
- “Jethro Tull”?
- Да.
- Как вы называетесь, сынок?
- EARTH.
- ERS?
- EARTH!
- ERF?
- Как наша планета. (EARTH - Земля)
- Ага. Наслышан, безумный вокал, блюзовые каверы. Я прав?
- Да. Плюс пару собственных вещей.
- Где аппаратура?
- Рядом, в фургоне.
- Вы что, пионеры что ли?
- То есть?
- Хорошо подготовились!?
- А... это да!
- Итак, через пятнадцать минут вы должны быть на сцене. Плачу десять фунтов. Смотрите, чтоб вас бутылками не забросали. Толпа недовольна.
Как только сторговались, Тони выбежал на улицу, улыбка от уха до уха, большие пальцы вверх.
- Через пятнадцать минут на сцене! – кричал он. – Пятнадцать!
Помню этот нереальный выброс адреналина. Эмоции переполняли меня, я позабыл о страхе. А сам концерт произвел фурор. Сперва люди еще ворчали, а я должен был уклоняться от летящих “снарядов”, но, в конце концов, так “вжарили”, что огого!
Попутно приключилась забавная вещь. Иэн Андерсон, главный вокалист “Jethro Tull”, (знаменит тем, что играл на флейте с вытаращенными глазами и на одной ноге, как придворный шут) появился в зале посреди нашего выступления. Их автобус поломался где-то на трассе М6, или что-то в этом роде, и у них не было возможности связаться с организаторами концерта. Я так думаю, Иэн Андерсон добрался сюда автостопом, чтобы лично извиниться перед ними. Ну, я верещу себе в микрофон, вижу - на галерке стоит Андерсон, покачивается, ведет себя так, будто ему нравится наша музыка. Эмоции зашкаливали!
Мы сошли со сцены возбужденными. Администратор зала не находил себе места от счастья. Наверное, сам Андерсон был нам благодарен. После этого случая, название нашей группы знал каждый организатор концертов… даже если не мог его произнести.
В течение следующих недель мы набирали темп. Концертов становилось все больше, на сцене мы выглядели более сыгранными, вокруг нас начали крутиться местные менеджеры. Особенно нами интересовался Джимми Симпсон, бывший трубач из “Locomotive”, довольно известной группы из Бирмингема. Когда он завязал с концертами, основал продюсерский центр “Big Bear”. Такую кличку ему дал Джон Пил(John Peel- популярный диск-жокей на BBC Radio1), из-за крепкого телосложения, постоянно заросший, с красной мордой, Симпсон шастал по Бирмингему как большой прирученный медведь-гризли. Джимми открыл ночной клуб над пабом “Корона” на Стейшн стрит и назвал его “Henry’s Blues House”. Мы любили там “зависать”. Одним из первых выступлений, которые я там увидел, был джем-сэйшн Роберта Планта и Джона Бонэма, незадолго до их скандинавского турне. Аж мурашки по коже пробирали. Под конец 1968 года Джим пригласил нас выступить вместе с “Ten Years After”, в то время известной блюзовой группой. Элвин Ли, вокалист и гитарист группы стал позже нашим близким другом. Какой же это был вечер! Отправная точка для “Earth”, так же как та замена “Jethro Tull”. Несколько дней спустя, за пивом Джим сказал мне и Биллу, что подумывает о том, чтобы стать нашим менеджером. Его фирма “Big Bear” держала “под крылышком” “Locomotive”, и еще две местные группы “Bakerloo Blues Line” и “Tea and Symphony”. Для нас это был бы прорыв. Поддержка Джима означала тяжелый труд, но с другой стороны появлялся реальный шанс зарабатывать музыкой и отказаться, наконец, от подачек родителей Тони. Мы могли бы поехать в Лондон на концерт в “Marquee” или отправиться в тур по Европе. Ничто нас ограничивало. Мы с трудом дождались утра, чтобы рассказать об этом Тони. Для репетиций сняли зал в Сикс Вэйз. Наконец, появляется Тони, а мы ему со старта:
- Хер догадаешься, что случилось?
И когда я расписываю ему перспективы контракта, Тони мычит нечто вроде “Угу”, потупив взгляд. И выглядит он сам каким-то растерянным, не от мира сего.
- С тобой все в порядке, Тони? – спрашиваю я.
- У меня тоже есть новости - тихо говорит он.
Чувствую, сердце останавливается. Бледнею. Я подумал, что у него кто-то умер: мама или папа. Должно было случиться что-то отвратительное, раз он не рад факту, что у нас есть менеджер.
- Что с тобой?
- Со мной связался Иэн Андерсон – говорит он, отводя взгляд.- От них ушел гитарист. И Андерсон попросил меня, чтобы я его заменил… ну и я согласился. Извините, парни, не смог отказать. Десятого декабря играем с “Роллингами” в “Wembley” (речь идет о районе Лондона, а не о знаменитом стадионе, который там находится).
Мы в шоке. Это конец. То, что было так близко, вдруг отдалилось на миллионы световых лет.
- Тони… - я пытаюсь что-то сказать, но ком подкатил к горлу.- Зашибись, старик! Ты всегда этого хотел.
- Поздравляю, Тони. - Гизер откладывает гитару в сторону и подходит, чтобы похлопать его по плечу.
- Вот именно - добавляет Билл. – Если кто из нас этого заслуживает, то наверняка это ты. Надеюсь, “Tull” понимают, как им с тобой повезло.
- Спасибо, парни! – с трудом выдавливает из себя Тони, как будто ему трудно дышать. – Вот увидите, у вас все получиться. Со мной или без меня.
Могу сказать откровенно, что мы не кривили душой - с Тони за последние несколько месяцев мы прошли многое, и каждый из нас искренне желал ему успехов.
Несмотря на это, это была самая хреновая новость, которую я услышал в своей жизни.
БАБА – ЯГА И НАЦИСТ
Мы были убиты горем, зная что никогда не найдем другого такого гитариста как Тони. С ним у нас все получалось. Может потому, что мы выросли на соседних улицах? Может потому, что мы были голодранцами, лишенными надежд и отдавали себе отчет в том, как сложится наша жизнь без рок-н-ролла. Во всяком случае, мы понимали друг друга с полуслова, это мог подтвердить каждый, кто видел нас вместе на сцене.
Помню, как после той злосчастной репетиции, я лежал в постели, закрыв лицо руками. В комнату вошел отец и присел на кровати.
- Поди-ка, сынок, выпей с друзьями - и вложил мне в руку десять шиллингов. Должно быть, я выглядел настолько хреново,раз он так поступил, принимая во внимание неоплаченные счета на кухонном столе, над которыми сокрушалась мама. - Свет клином на Тони не сошелся. Найдете другого гитариста.
Хорошим человеком был мой отец. Но в этот раз ошибся - другие гитаристы для нас не существовали - таких как Тони не было.
Так я оказался в пабе вместе с Биллом, где мы с горя нажрались. Билл, как обычно, “заливался” сидром, деревенским пойлом, на вкус чуть лучше, чем отрава. Чтобы сидр был не очень кислым, Билл разбавлял его соком черной смородины. Большой бокал тогда стоил два шиллинга, поэтому все его глушили. Но Билл не изменил своей привычке, даже когда уже мог себе позволить шампанское. Реально подсел на сидр. Этим пойлом трудно было упиться, просто после пары бокалов трещала башка.
В тот вечер главной темой наших разговоров был Тони и я могу с абсолютной уверенностью сказать, что нас не “съедала” зависть. Просто мы были подавлены. Хотя мы оба любили “Jethro Tull”, но считали, что “Earth” может быть в сто раз лучше. Тони перед уходом “колдовал” над мощными риффами - самыми тяжелыми, которые я когда-либослышал, а Гизер начал писать улетные тексты в тему. Что касается меня и Билла, то мы прогрессировали с каждым концертом. В отличие от большинства групп - однодневок из хит-парада, мы не выглядели как подделка. Нас собрал вместе не какой-то хрен в галстуке где-нибудь в прокуренном лондонском кабинете. Одна звезда, крутое название плюс банда сессионных музыкантов, причем для каждого тура – разные. Все это не про нас. Мы давали, блин, настоящий продукт.
Тони ушел от нас в декабре 1968 года.
Зима была такой морозной, что я начал припоминать те времена, когда вкалывал водопроводчиком, заглядывая в колодцы, а моя жопа покрывалась инеем. Не хер нам было ловить без Тони. Мы просиживали целыми днями, жалуясь на судьбу, запивая это чаем. Все наши концерты были отменены, а так как мы дневную работу давно позабросили - ни у кого из нас денег не было. А значит, отменялись и походы в пивную.
Несмотря на это, никто и не задумался о поиске “настоящей” работы.
- В 1968 году Джон Озборн был восходящей звездой рок-н-ролла – пародировал я голос за кадром, меряя шагами свою комнату. – В 1969 году он уже стал восходящей звездой помоек.
Единственное, что нас держало на плаву-то, что мы увидим Тони по телеку. Би-Би-Си планировало трансляцию лондонского концерта “Rolling Stones”.Все это под названием “Рок-н-ролльный цирк “Rolling Stones”. Такого еще не было: “Стоуны”, собственно, организовывали частный концерт с участием приглашенных друзей по цеху. Действо должно было пройти в “Intertel Studios” в лондонском районе Уэмбли, где была построена сцена в виде цирковой арены и накрыта большим шатром. Представление открывали
“Jethro Tull”, потом на арену выходили парни из “The Who”, Мик Джаггер даже уговорил Джона Леннона исполнить новую версию “Yer Blues” в сопровождении спешно сколоченной специально для этого случая группы ”Dirty Mac”: Эрик Клэптон, барабанщик Митч Митчелл, бас - Кейт Ричардс. Я даже не знал, что Ричардс умеет играть на бас-гитаре. Пресса просто визжала от восторга, это было первое публичное выступление Леннона со времен последнего шоу “Битлз” 1966 года. (Позже мне рассказали, как один из крутых продюсеров Би-Би-Си позвонил Леннону с вопросом, какой бы он хотел усилитель. На что Джон коротко ответил: “Исправный”. Просто отпад. Жаль, что я с ним не был знаком.)
В конце концов, Би-Би-Си ничего не показало. Дело запороли “Стоуны”, поговаривают, Джеггеру не понравилось звучание группы во время концерта. И только 28 лет спустя этот материал был показан на нью-йоркском кинофестивале. Если будете смотреть, парень в белом капюшоне с огромными усами - это Тони. Хорошо у него получился “Song For Jeffrey”, но между ним и Иэном Андерсоном нет искорки. Может поэтому, спустя четыре дня, Тони решил оттуда уйти.
*
- Как это ты ушел?!- спрашивает Гизер на военном совете в пабе, за несколько дней до Рождества.
- Не моя тема – говорит Тони и пожимает плечами. В тот день он проставлялся.
- Как можно играть в “Jethro Tull” и говорить “не мое” – удивился Гизер. – Ты же выступал вместе с Джоном Ленноном, старик!
- Я предпочитаю играть в собственной группе. Не хочу быть чьим-то наемником.
- Так что, Иэн Андерсон - мудило? – спрашиваю я, переходя к сути.
- Нет, он парень в поряде. Ну, разве что… не было в этом никакого прикола. Не то, что с вами.
Билл уже “приговорил” третий бокал сидра, Билл выглядел так, будто вот-вот расплачется.
- Ну что, снова вместе? – Гизер всегда спокоен, старается не улыбаться.
- Если вы меня примете.
- Хорошо, только прошу вас, давайте придумаем другое название – предлагаю я
- Послушайте, название - это все чушь! – говорит Тони. - Мы должны четко себе уяснить, что это серьезно. Завязываем валять дурака. Я видел, как пашут в “Jethro Tull”. Они, в натуре, пашут. Перед каждым концертом - четыре дня репетиций. Мы тоже должны так делать. Обязательно играть собственные песни на собственные тексты, даже если нас зафукают. Пипл “схавает”. Только так мы выработаем свой фирменный стиль.Мы должны подумать о пластинке. Поговорим завтра с Джимом Симпсоном.
Все уважительно закивали головами.
Скажу как на духу, никто из нас не осознал тогда, как же нам чертовски повезло. Не сошел ли Тони с ума? Люди в здравом рассудке не уходят из таких групп, откуда ушел Тони. Даже Роберт Плант, в конце концов, махнул на свою “Хоббсхрень” и рванул к Джимми Пэйджу, чтобы влиться в “The New Yardbirds”. В общем, я бы не поступил, так как Тони. Как бы я не горевал, когда распалась “Earth”, но если бы мне предложили место в популярной английской группе, красной строкой выступающей на рок-фестивалях, с контрактом на запись пластинки – сказал бы только: “Э… Ну пока, парни!” Подводя итог: снимаем шляпу перед Тони Айомми. Он знал, чего хочет и, скорее всего, знал, что добьется успеха без помощи Иэна Андерсона.
А мы должны были просто доказать, что он принял верное решение.
- Ладно, парни! – подытожил Тони, грохнув пустым бокалом о стол. - За работу!
Как только Джим Симпсон стал нашим менеджером, первым делом выслал нас в “тур по Европе”. Итак, мы должны были загрузить аппаратуру в фургон Тони (“Коммер” пошел в отставку, его заменил “Форд Транзит”), доехать до порта Харвич, доплыть паромом до Хук-ван-Холланд по ту сторону Северного моря… и молиться, чтобы двигатель завелся, когда надо будет продолжить наш путь. В Дании было минус 20. Мы двигались на Копенгаген, где у нас был запланирован первый концерт.
Припоминаю, что в это путешествие я взял с собою весь свой гардероб: рубашку на вешалке из проволоки, трусы на смену, все в одном пакетике. Остальное носил на себе: джинсы, бэушную лётную куртку, футболку с надписью “Henry’s Blues House” и ботинки на шнуровке.
День первый: поломался фургон. Было так холодно, что замерз троссик газа: когда Тони нажал на педаль, он просто оборвался. Так мы застряли где-то в глуши, на полпути до Копенгагена. За окном - метель, а Тони говорит, что моим заданием ”в качестве официального представителя
группы“ является поиск и обеспечение буксировки. Ну, значит, иду я по полям – снег метет в лицо, из носа свисают две сопли – и вдали замечаю свет на какой-то ферме. Потом я упал в канаву. Наконец, выбираюсь из этого дерьма, доползаю через заносы к входным дверям и громко стучу.
- Halløj? – открывает мне двери огромный красномордый эскимос.
- Ну, слава яйцам! – говорю я, тяжело дыша, шмыгаю носом. - Фургон заглох. Нас бы по… потянуть?!
- Halløj?
Датским я не владею, показываю на дорогу и говорю:
- Фургон. Эль капутски. Я?
Краснокожий смотрит на меня и начинает выковыривать серу из ушей.
- Bobby Charlton, ja? – спрашивает он.
- Чего?
- Bobby Charlton, betydningsfuld skuespiller, ja?
- Прости, старичок! Спико инглишки?
- Det forstår jeg ikke (я не понимаю), – пожимает плечами краснокожий.
- Чего?
Минуту мы стоим, молчим, таращимся друг на друга.
В конце концов, тот говорит: “Undskyld, farvel” (Прости, прощай!) и захлопывает дверь у меня перед носом. В сердцах я пинаю ее ногой и пробираюсь по сугробам обратно. Замерз так, что аж руки посинели. Когда я добрался до дороги, заметил подъезжающую машину и практически бросился под колеса. Оказалось, это были датские “фараоны”, слава Богу, настроенные миролюбиво. Они дали мне напиться из фляги, не знаю, что это было, но я мигом пришел в себя. Полицейские быстро организовали буксир, которым нас затащили к механику в близлежащую деревеньку.
Отличные ребята, эти датские “фараоны”.
Прощаясь, они просили передать привет Бобби Чарлтону.
- Хорошо, передадим ему привет от вас - пообещал Гизер.
День второй: поломался фургон. На этот раз подвел злосчастный датчик топлива. В баке стало пусто, а мы ни сном, ни духом. Я снова был послан за помощью, но в этот раз поступил более рационально. Мы застряли около белой церквушки, перед которой стояла машина, возможно, пастора. Я подумал, что он будет не прочь побыть добрым самаритянином, поэтому с помощью шланга перекачал топливо из бака в бак. Все прошло гладко, разве что я хлебнул бензина, когда полилось из шланга. До самого вечера меня мучила токсичная и огнеопасная отрыжка.
Всякий раз меня перекашивало, когда я опускал стекло, чтобы избавиться от бензина вместе со рвотой.
- Фу! Как я ненавижу четыре звезды! (этилированый бензин Аи-93)
Между выступлениями мы начали импровизировать, из чего постепенно рождались песни. И вот тут Тони подкинул нам идейку насчет зловещего звучания. Возле дома культуры в Сикс Вэйз, где мы репетировали, находился кинотеатр “Ориент” и как только показывали фильм ужасов, очередь уходила за горизонт. Помню, Тони как-то сказал:
- А вас не удивляет, что люди отваливают такие деньжищи за то, чтобы их напугали? Может нам следует отказаться от блюза и писать “страшную” музыку?
Мы с Биллом считали, что это классная идея и взялись за работу. Вскоре появилось несколько текстов, позже ставших основой песни “Black Sabbath”. Одним словом, это история о парне, который видит, как темная личность приближается к нему, чтобы затащить его в озеро огня.
Тони придумал жутко звучащий рифф, я подкинул мелодию и, в конечном итоге, получилось офигенно, лучше, чем что-либо до сих пор - в разы. Позже мне кто-то сказал, что рифф Тони построен на так называемом “дьявольском интервале” или “тритоне”. Говорят, в средневековье церковь запрещала его использовать в религиозных песнопениях, люди срали от страха. Органист начинал играть, а прихожанам мерещилось, что дьявол, вот-вот выскочит из-за алтаря.
Если речь идет о названии песни, то его придумал Гизер. В кинотеатрах показывали фильм с участием Бориса Карлоффа. Но, честно говоря, я думаю, что Гизер никогда его не видел. Я-то уж точно - нет, только много лет спустя узнал о том, что есть такой фильм. Смешно, хоть мы двигались в новом направлении, но, по сути, играли тот же двенадцатитактный блюз. Если прислушаться внимательней, в нашем звучании можно обнаружить огромное влияние джаза, например, свинговое вступление к “Wicked World”, одному из наших первых номеров.Разница была в том, что мы лабали в тысячу раз громче, чем джаз-бэнд.
Сегодня некоторые утверждают, что это мы своей песней “Black Sabbath” породили “хэви-метал”. Меня же это утверждение раздражает, как не имеющее никакой связи с музыкой - особенно теперь, когда существует “хэви-метал” 70-х, “хэви-метал” 80-х, 90-х, нового тысячелетия. Каждый абсолютно иной, хотя для обычного человека разницы никакой нет. На самом деле, я впервые услышал этот термин в тексте песни ”Born to be Wild”. Но пресса этот ярлык подхватила и понеслось. Мы его абсолютно не придумывали. Мы считали себя обыкновенной блюзовой группой, которая решила поиграть немного с мрачным звучанием. Но с другой стороны, мы давно не записывали подобную музыку, а люди продолжали говорить: “А, это “металлисты”. Наверняка поют о сатане и конце света”. Именно поэтому я так возненавидел это определение.
Увы, не помню, где мы впервые сыграли “Black Sabbath”, но отлично припоминаю реакцию публики. Все девки выбежали с визгами из зала. Я ворчал позже, мол, мы для чего играем в группе, чтобы трахать телок или чтобы их распугивать?
- Привыкнут - прокомментировал Гизер.
Другое памятное исполнение “Black Sabbath” состоялось в какой-то ратуше под Манчестером. Когда мы выгружались из фургона, нас уже поджидал празднично одетый, в костюме с галстуком, организатор концерта. Жаль, что вы не видели его физиономии, когда он рассмотрел нас поближе.
- И в таком виде вы собираетесь выступать на сцене? – спрашивает он, вылупившись на мои босые ноги и верх от пижамы.
- Нет, нет – прикидываюсь я озабоченным. – Я всегда выступаю в золотом спандексе. (Spandex или эластан - общее название полиуретановых эластичных нитей. Слово появилось в результате перестановки слогов в слове «expand» (растягивать). В Северной Америке предпочитают говорить «спандекс», за её пределами — «эластан» (elastane). В 1970-х и 1980-х годах популярность среди многих рок-групп приобрели леггинсы из эластана. Основной причиной этого послужило то, что он сохранял способность растягиваться и плотно облегать тело даже после многих применений в отличие от джинсов или кожаных штанов. Эластан не стеснял движений музыкантов на сцене, позволяя им высоко прыгать либо ставить ноги на мониторы). Вы когда-нибудь видели концерт Элвиса? Я немного на него похож, но у меня сиськи поменьше.
- Ну да, ну да – соглашается организатор.
Аппаратура выставлена, настраиваемся. Тони берет начальный рифф “Black Sabbath” – ты-ды-дыын! – после первых слов на сцену выскакивает красный как помидор устроитель и начинает вопить:
- Cтоп! Стоп! Стоп! Вы что, на хер, с ума посходили?! Вы должны играть танцевальные версии песен из хит-парада. Кто вы такие?
- “Earth” – отвечает Тони и пожимает плечами. - Вы же нас сюда пригласили.
- Я рассчитывал услышать нечто иное! Я думал, вы сыграете “Yellow Mellow”, “California Dreamin’”
- Кто? Мы? – Тони смеется.
- Именно это мне обещал ваш менеджер!
- Джим Симпсон пообещал вам такое?!
- А кто это такой?
- Ага – Тони догадывается, что случилось. Оборачивается к нам и говорит: “Парни, не только мы называемся “Earth”.
Он был прав. Где-то на дне музыкального мирка существовал еще один “Earth”. Они не играли сатанинскую музыку, предпочитали поп и каверы “Motown”. А рекламный плакат, изготовленный Джимом Симпсоном, добавил неразберихи, мы выглядели как группа хиппарей. Вокруг большого солнца в облаках были размещены наши портреты, нарисованные от руки. Название “Earth” было написано нечеткими буквами в психоделической манере.
- Сами видите, название пахнет нафталином – говорю я. - Прошу вас, давайте, в конце концов, придумаем что-то, что не звучит как…
- Послушайте – прерывает меня организатор. – Вот двадцатка за беспокойство, вы ведь приехали издалека. А сейчас отвалите. Ага, и этот мальчик-бомж правильно говорит - смените название. Хотя я не уверен, кто в здравом уме хотел бы слушать это говно.
Через несколько недель я писал:
Дорогая мама, мы едем на концерты в “Star Club” в Гамбург. Там играли “Битлы”! Сейчас я плыву на пароме в Дюнкерк. Надеюсь, тебе понравится фотография белых скал (с обратной стороны), я сейчас на них смотрю. А теперь бомба: по возвращении в Англию мы меняем название на “Black Sabbath”. Может, в конце концов, пробъемся. Всех обнимаю,
Джон.
PS. Позвоню Джин из Гамбурга.
PPS. Когда у вас появится телефон? Скажи папе, что на дворе уже 70-е!!!
Было 9 августа 1969 года. Именно в этот день Чарлз Мэнсон расстрелял людей в Лос-Анжелесе. Но мы не следили за новостями, тогда купить английскую газету в Европе было практически невозможно, а если и удавалось, то это был номер за прошлый месяц. А, кроме того, мы были сконцентрированы на концертах и не забивали себе голову тем, что творилось на свете.
Мы уже выступали в “Star Club” на известной улице Реепербанн, где в мини-юбках и чулках в сеточку дефилируют все эти барышни легкого поведения, а значит, догадывались, чего можно ожидать. Но в этот раз мы выступали на “постоянной” основе, то есть на гарантии. Плюс нас поселили в раздолбанном помещении над сценой, неоднократно горевшем в огне. И, взамен за это, мы должны были играть семь раз в день, заполняя паузу между выступлениями приезжих групп. В общем, неплохое развлечение, хотя чертовски изматывало. Мы каждый день начинали в полдень, а заканчивали в два часа ночи. Подбадривали себя “спидом”, таблетками, травкой, пивом – всем, что попадало под руку, только бы не уснуть. Кто-то подсчитал наши выступления в “Star Club” и получилось, что мы сыграли там больше концертов, чем “Битлы”. Имейте в виду, 1969 год - это семь лет после золотой эпохи “Битлз” и клуб немного испаскудился. В общем, мы были одной из последних английских групп, которые там выступали постоянной основе. Заведение закрылось насовсем за день до Нового года.
А потом клуб сгорел дотла.
Так или иначе, концерты в “Star Club” были для нас той практикой, о которой мы мечтали. Выступление вживую – это не репетиция, нужно было выстоять до конца, даже в состоянии нестояния, что было нашим обычным состоянием. Мои кривляния на сцене не требовали специальной подготовки, я был придурком от рождения, а дураки - они дураки и есть. Зато в Гамбурге мы отшлифовали все новые вещи, такие как “The Wizard”, “N.I.B.”(навеяно бородой Билла, которая нам напоминала кончик пера), “War Pigs”, “Rat Salad” и “Fairies Wear Boots” (до сих пор не знаю, о чем эта песня, хотя люди говорят, что я написал текст). В “Star Club” мне удалось победить страх перед сценой. Я расслаблялся, вытворял все большие глупости и шоу раскручивалось. А парни меня подбадривали. Когда они замечали, что публика скучает, Тони кричал: - Оззи, давай жару!
Это был сигнал, чтобы я “выкинул” какой-то безумный фортель, чем привлек внимание зала. Однажды нашел где-то за сценой банку фиолетовой краски и, заслышав сигнал Тони, макнул туда нос. И все бы хорошо, только эта хрень не отмывалась.
Несколько недель не мог смыть эту гадость. Люди подходили ко мне и спрашивали: “Ты че, ебанутый, паря?” Или чаще всего, вообще не подходили, думали, что я псих.
Каждый из нас по-своему отличился в клубе. Однажды Тони, обкурившись травкой, вздумал поиграть на флейте, но утратил ориентацию в пространстве и вместо рта прикладывал инструмент к подбородку. Так и простоял до конца песни, дул в микрофон, а люди думали: “Ну что за фигня-то?” Отпад!
Был один способ скрасить себе пребывание в “Star Club”. Для этого нужно было “подцепить” немецкую телочку и “зависнуть” у нее на хате, чтобы не делить многоярусную кровать с пердящими, чешущими яйца товарищами по группе. Если говорить о телках, то мы были ребятами непривередливыми, мы-то тоже с виду не принцы. А если девки нам еще выставляли пиво и угощали сигаретами, мы рассматривали это как приятное дополнение. Если же нам не ставили пива и не угощали сигаретами, мы старались их обчистить. Чаще всего приманкой был Тони, по нему “сохли” все телки. План был такой: Тони идет в наш схрон, затягивает телку на верхний ярус кровати и начинает с ней обжиманцы, а в это время я как спецназовец, по-пластунски ползу туда, где она оставила свою сумочку, ну и “потрошу” кошелек. Гордиться нечем, но нам же нужно было, на хер, что-то жрать.
Мы давали телкам клички, которые с перспективы времени выглядят довольно жестокими, а порою и брутальными. Например, я “завис” на хате у девчонки, которую все называли “Баба Яга”, у нее был шнобель побольше, чем у Гизера.
Мой союз с “Бабой Ягой” не прошел испытания временем. Она привела меня как-то к себе, а утром проснулась, сделала кофе и сказала перед уходом: - Мне пора на работу. Ты можешь остаться, только ничего не трогай, договорились?
Но ведь понятно, что с ее стороны было крайненеосмотрительно говорить мне такое. Только двери закрылись, как я принялся “потрошить” шкафчики, выискивая то, чего не должен был видеть. И пожалуйста: глубоко в шкафу нахожу идеально выглаженый немецкий мундир. Наверняка он принадлежал ее отцу или ее родственникам. Я же тогда подумал: “Ебануться, это же Клондайк”. Одеваю мундир, нахожу в комнате небольшой бар и уже через минуту марширую по залу и с издевательским немецким акцентом отдаю приказания мебели. Курю сигареты, а меня “вс