На сером жеребце горделиво восседала Матильда. Она казалась точкой на поле – темноволосый эльф, – совершенно крохотной по сравнению с жеребцом, на спине которого девочка сидела как влитая. Жеребец махнул хвостом. Когда назвали имя Матильды, она, волнуясь, тронула его с места.
Лицо у нее было бледное, сосредоточенное. Шерон принялась подбадривать дочь, а Генри просто выкрикивал ее имя. Женщина в переднем ряду, которая, по мнению Джой, и сама чем‑то смахивала на лошадь, негодующе обернулась. Джой в ответ посмотрела на нее с таким же негодованием.
– Вперед, Матильда! Давай, девочка! Мы любим тебя, милая!
Шерон с Генри надрывались во все горло. К изумлению Джой, Матильда, которая вовсе не сгорала со стыда, подняла голову, окинула взглядом толпу, отыскала родителей с их кошмарным транспарантом и улыбнулась во весь рот. Затем, сделав резкое движение ногой, она пустила коня вскачь.
Они все затаили дыхание, когда Матильда приступила к выполнению программы. Толпа как будто тоже притихла, и вскоре Джой поняла почему: все остальные папы и мамы, дедушки и бабушки, дяди и тети желали, чтобы Матильда ошиблась и чтобы их дети обогнали ее по очкам. Каждый раз, когда Матильда безупречно преодолевала барьер, толпа испускала громкий стон разочарования. Генри с Шерон, безучастные ко всему остальному, скандировали все громче. Дама с лошадиной физиономией бросала на них испепеляющие взгляды.
Джой наблюдала за всем происходящим со странным отчуждением. И не потому, что не радовалась за друзей, просто это был совершенно не ее мир – вся эта их уютная семейная вселенная, такая… интимная, едва ли не обескураживающе интимная.
И все же…
В Генри и Шерон было столько неподдельной искренности, самоотдачи. Они сделали бы что угодно, лишь бы поддержать свою маленькую девочку, поддержать всех своих детей. И в этом суть. Не просто готовить, нянчиться, следить за домом, отчитывать и стирать, поучать и направлять. Самое главное, ради чего создается семья, – поддерживать и любить.
Матильда выступала потрясающе. Даже Джой, которая совершенно не разбиралась в конном спорте, была восхищена. Матильда отлично преодолела три барьера, большие белые ворота и обруч, затем прошла через лабиринт из воткнутых в землю кольев. Матильда галопом неслась по площадке, перегибаясь в седле, хватая со стоек и из коробок разные предметы и бросая их в предназначенные для этого корзины. Ее проворство и ловкость просто изумляли.
Джой поглядела на Шерон, которая была готова лопнуть от гордости. Генри стоял сосредоточенный, как будто помогая Матильде усилием воли. Агги широко улыбалась.
Матильда вывернула из‑за угла, спрыгнула с коня, схватила с земли палку, снова запрыгнула в седло – как будто не прерывая галопа – и забросила палку в корзину. Последним препятствием был ров с водой, который у всех вызывал трудности.
«Господи, – думала Джой, когда Матильда пустила коня в галоп. – Только бы не испугалась! Только бы у нее получилось!»
Толпа затихла. Кажется, никто среди публики не желал ей удачи, этому маленькому эльфу на огромном скакуне. Джой чуть ли не физически чувствовала их неприязнь. Она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать: «Да что с вами такое, люди? Это же ребенок!»
Хотя, если честно, в этот момент в Матильде не было ничего детского. Лицо суровое, взгляд сосредоточен на последнем препятствии. Матильда направила своего светло‑серого жеребца ко рву, а в следующий миг они взмыли над водой и приземлились по другую сторону рва далеко от края.
Генри с Шерон взревели от восторга. Джой захлопала в ладоши, а Агги улыбнулась и помахала внучке. Прочая публика аплодировала вполсилы. И в этот миг Джой пожалела, что она не входит в их тесный семейный кружок. Не может войти и никогда не войдет. Она навсегда останется «тетей Джой», которая живет в Нью‑Йорке за тридевять земель.
Матильда улыбнулась родителям, соскочила на землю и повела коня под уздцы туда, где стояли Шерон, Генри и Агги. Джой отодвинулась назад. Она не член семьи Матильды. Еще два дня назад, встретив эту девочку на улице, Джой прошла бы мимо, не подозревая, кто она такая. И нынешний миг принадлежит только им, хочет того Джой или нет. Она не собирается мешать семейному торжеству. Она не принадлежит к их кругу.
Джой нащупала в кармане «Блэкберри». И что только делали люди до изобретения подобных штуковин, которые помогают напустить на себя деловой вид в неловкой ситуации? Она просмотрела электронную почту, а затем услышала голос Генри:
– Давай, Тим!
Джой подняла голову. Зрители переговаривались, улыбаясь. В отличие от Матильды, которая была воплощением сосредоточенности, Тимми глуповато ухмылялся. И его пони глуповато ухмылялся. Джой уткнулась в экран смартфона, однако следила краем глаза за происходящим на площадке.
– О нет! – Шерон поглядела на Генри, у которого от волнения вытянулось лицо. – Этот пони просто кошмар! Нам нужно купить детям собственных лошадей.
Вспомнив о резиновом пауке в ванне, Джой отогнала от себя мелочную и не слишком добрую мысль, что лично она не будет особенно переживать, если кто‑нибудь отомстит Тимми за утренний розыгрыш. Она, разумеется, не хотела бы, чтобы он расшибся, хотела только восстановления кармической справедливости. Тимми пришпорил лошадь. Лошадь отказалась двигаться с места. Тимми натянул поводья. Лошадь развернулась и побрела прямиком к загону. Толпа разразилась смехом. Джой прикусила себе щеку, чтобы не улыбнуться, и снова сосредоточилась на экране смартфона.
Ей пришло две или даже три дюжины новых писем. Она быстро просмотрела список: почти все с работы и могут подождать до завтра или послезавтра. Надежда затеплилась при виде нескольких смутно знакомых адресов, однако ни в одном из писем не оказалось ничего интересного. Один знакомый, с которым у нее было мало общего, приглашал вступить в группу книголюбов. Нет. Другой предлагал – уже в третий раз! – зарегистрироваться в «Фейсбуке». Нет. Никогда. Еще было напоминание, что через три недели у нее плановая чистка зубов. Отлично. И еще был спам, который каким‑то образом просочился через фильтры: предложение вывести грызунов, купить снадобье для женщин, «расширяющее гамму удовольствий», и реклама больших скидок на фотопечать.
– Давай, Тимми, покажи, кто тут главный! – кричал Генри.
Джой подняла голову. Площадка для соревнований напоминала зону боевых действий. Два полосатых столба от первого препятствия валялись на земле. Один из обручей был сорван с крепления, оставшиеся два перекручены самым жалким образом. Тимми, теперь уже с напряженным от усилия лицом, пытался заставить свою лошадь подойти к третьим воротам. Лошадь подбежала к препятствию, после чего благополучно обошла его сбоку.
Джой снова сосредоточилась на смартфоне. Теперь она чувствовала себя виноватой. Нельзя было желать бедному Тимми неудачи, даже из‑за паука. Было невыносимо смотреть, как несчастный ребенок сражается с трудностями.
– Я не верю своим глазам, – услышала она.
Подняв голову, Джой увидела, что Шерон смотрит в ее сторону. Ноздри Шерон раздувались – когда такое случалось в юности, это предвещало бурю. На сей раз, поняла Джой, дело серьезное.
– Ты проверяешь почту? – выкрикнула Шерон. – Боже мой, Джой, ты хоть иногда можешь думать не только о себе?
Джой была потрясена. Она думала вовсе не о себе, она думала о Тимми! И чего ожидала Шерон? Они торчат на ледяном ветру почти два часа! Или, по мнению Шерон, это очень весело? У Джой осталось всего три свободных дня, после чего она с головой уйдет в работу. Джой разозлилась, мало того – почувствовала себя оскорбленной. Шерон совершенно не так ее поняла.
– Шерон!
Шерон отвернулась, мотая головой. Джой убрала «Блэкберри» в карман, чувствуя, как горят щеки. Ее уязвила горечь в голосе подруги. Она вернулась на скамью у загона, и через миг Агги уселась рядом с нею:
– Глоточек горячительного, милая?
К удивлению Джой, Агги пододвинула ей колпачок от фляги, а себе взяла маленький пластиковый стаканчик.
– Ничто не согревает на холоде лучше глотка бренди! – Агги озорно подмигнула, когда Джой взяла свою порцию. – До дна! – приказала она. Джой повиновалась, чувствуя, как тепло прокатывается по горлу и спускается в грудную клетку.
– Не обращайте внимания, – посоветовала Агги. – Она расстроилась из‑за Тимми и сорвалась на вас. Я вижу, насколько вы близки.
Джой посмотрела с недоумением. Близки? Ей казалось, что их с Шерон разделяет миллион миль.
– Еще как, – настаивала Агги. – Вы ссоритесь, как сестры. Между вами нет барьеров. Приятельницы так не ссорятся.
Джой улыбнулась. Агги налила еще по глоточку.
– Вы сказали кое‑что странное. Ну тогда, перед выступлением Матильды. – Джой сама не верила, что затронула такую тему. Наверное, она не посмела бы, если бы не бренди. Однако если Агги без малейшего смущения рассуждает об отношениях Джой и Шерон…
– Странное? – переспросила Агги. – О чем?
– О браке, – едва слышно ответила Джой.
Агги кивнула и помолчала, прежде чем продолжить. Наконец она подняла голову и с сочувствием посмотрела на Джой:
– Я любила мужа. Я люблю Генри и Шерон, обожаю детей. Я не представляю себе, какой была бы моя жизнь, если бы я не вышла замуж. Однако… – Агги выдержала театральную паузу. – Однако мне хотелось бы быть такой, как вы, – работающей независимой женщиной, которая живет в большом городе. Думаю, мне бы это очень и очень понравилось.
Глава двенадцатая
На следующее утро Джой проснулась в тишине. Она потянулась, наслаждаясь теплом постели и упиваясь мыслью, что ей нет нужды сразу вставать. Однако спустя миг она села. Что‑то было не так. Она поглядела на часы: две минуты восьмого. Вообще‑то, дети должны уже были бы топать по коридору, а Шерон – носиться за ними с носками, свитерами и школьными галстуками. Однако Джой не слышала ни звука, не доносилось даже отдаленного шума с первого этажа. Она натянула джинсы, футболку и шерстяные носки и пошла к двери.
Открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Никакого намека на движение.
Очень странно.
– Шерон? – позвала Джой. – Генри?
Никто не отозвался. На Джой накатила тревога, она прошла по коридору и перегнулась через перила лестницы.
У нижней ступеньки стояла Шерон.
– Тсс! – хрипло прошипела она, прижав палец к губам.
Она поманила Джой вниз, а затем повела ее в кухню. Закрыла за собой дверь. Они еще не говорили о том, как Шерон вчера отчитала Джой у конюшен, однако сейчас происходило явно что‑то более важное.
– Что случилось? – шепотом спросила Джой.
– Дети заболели. Высокая температура, озноб, причем слегли все. Около полуночи стало плохо Матильде, часа через два Тимми проснулся с теми же симптомами, потом Зои стошнило в постели, а теперь и Крис говорит, что плохо себя чувствует, а он никогда не жалуется.
– Я сделаю тебе кофе, – сказала Джой.
– Спасибо. У меня не было минуты, чтобы присесть.
Шерон упала в кресло, а Джой принялась заваривать крепкий кофе французской обжарки. Она взбила молоко с ложкой сахара, как всегда делала Шерон, разлила кофе с молоком по двум большим кружкам, которые первыми подвернулись под руку. Передала кружку Шерон и придвинула стул, чтобы сесть рядом с ней.
– Чем я могу помочь? – спросила Джой.
– Да ничем. С ними сейчас Генри. Он отпросился с работы. Дети никогда еще не болели все сразу. Обычно болеют по двое. Но чтобы все четверо… – Шерон покачала головой, отхлебывая кофе. – Спасибо.
– Не за что.
Джой ужасно переживала за Шерон и детей, однако никак не могла до конца избавиться от мысли, сколько детских микробов – самых заразных! – она наверняка уже успела вдохнуть. Должно быть, они на всех поверхностях, до которых она успела дотронуться, может быть, даже в чашке, из которой она пьет! И кто знает, чем больны дети. Не исключено, что это просто вирусная инфекция, но вдруг у них… менингит! И вдруг она уже заразилась?
Джой сделала глоток кофе, прислушиваясь к ощущениям в горле. Ей кажется или каждый раз при глотании что‑то покалывает и противно щекочет? Вряд ли, хотя теперь трудно сказать наверняка.
– Генри вызвал врача, – сказала Шерон.
– Сюда?
– Ну да, не тащить же нам детей по морозу, когда у них температура под сорок!
– Нет‑нет, конечно нет, – сказала Джой. «В Нью‑Йорке, – подумала она, – за вызов врача на дом вы бы выложили тысячу баксов».
Спустя два часа Шерон, Джой, Генри и Агги сидели в гостиной, с тревогой дожидаясь вердикта врача. Доктор Харрисон выглядел точно так, как ожидала увидеть Джой: похожий на доброго дедушку, одетый в твидовый костюм, с потертым кожаным чемоданчиком. Агги пришла через полчаса после того, как Генри сообщил ей по телефону тревожную новость, и теперь она вместе с Шерон, Генри и Джой доедала легкий завтрак из гренков с домашним вареньем. Джой заварила еще кофе. Она как раз снова наполняла всем чашки, когда на лестнице послышались шаги доктора Харрисона.
Едва он появился в дверном проеме, они с тревогой поглядели на него.
– Корь, – сообщил он. – У всех четверых.
– О господи! – воскликнула Шерон.
– Отлично, – заявила Агги.
Генри неверящим взглядом уставился на мать:
– Отлично?
– Лучше переболеть корью в детстве, – пояснила Агги. – Правда, Хэмиш?
– Правда, – согласился доктор. – Корь в любом возрасте не подарок, однако у детей болезнь протекает гораздо легче.
– Что нам делать? – спросила Шерон.
– Постельный режим, как можно больше спать. Побольше жидкости, следите, чтобы в комнате было тепло, и еще давайте куриный бульон. Пусть недельку посидят на карантине. На всякий случай.
Джой старалась побороть темную волну страха:
– А я не болела корью.
Доктор Харрисон посерьезнел.
– Не хочу показаться нескромным, – сказал он, поглядев на Шерон с Генри, – но я обязан спросить: вы в данный момент не беременны?
– Нет, – ответила Джой.
И ей показалось, что все вокруг выдохнули с облегчением.
– К сожалению, – добавила она из озорства.
Ее слова помогли преодолеть напряжение, все заулыбались, даже засмеялись.
– Извините, дорогая, – сказала Агги, похлопывая ее по руке.
– Вам лучше пожить в каком‑нибудь другом месте, – посоветовал доктор. – Корь была бы настоящим бедствием для беременной женщины, но и в целом эта болезнь опасна для взрослых. Кстати, Шерон, Генри, вы сами болели корью?
Шерон с Генри кивнули. Джой хотелось расцеловать доктора Харрисона за то, что он приказывает ей уехать из дома. У нее по коже бежали мурашки от одной мысли, что она останется бок о бок с вирусом. Доктор Харрисон выписал несколько рецептов, передал Шерон, взял свой чемоданчик и ушел.
– Ну что ж, – сказала Агги, обращаясь к Джой. – Пожалуй, вам стоит собраться. Я отвезу вас в Стэнвей‑Хаус.
– Прости, Джо, – всхлипнула Шерон.
– За что? Ты же не виновата, что дети заболели. Мне так жаль!
– Но ведь мы хотели провести вместе еще два дня.
– Ничего страшного. Мы будем видеться.
– Но у нас уже не будет недели каникул!
– Что же делать. Меня ждет большая работа. Кроме того, я весь год буду ездить туда‑сюда, по крайней мере, пока Стэнвей‑Хаус не будет открыть для публики.
В глубине души Джой чувствовала большое облегчение. Она ведь и не предполагала, на что похожа жизнь под одной крышей с четырьмя детьми: шум, вечный бедлам, детская еда, беспорядок и вот теперь еще и заразная болезнь! Было здорово повидаться с Шерон, однако они теперь живут каждая своей жизнью, и с близкого расстояния разница между ними особенно очевидна.
Сказать по правде, общаться со старинной подругой после долгого перерыва было нелегко. То, что Джой говорила, Шерон отчего‑то воспринимала неправильно, и Джой иногда чувствовала, что ее молча судят… и признают виновной. Да, она одинока, у нее нет даже ухажера. Но ее ли в том вина? Да, у нее нет детей, но и за это ее трудно винить. Джой не была до конца уверена, что хочет привести в этот мир еще одну живую душу. С подходящим мужчиной, при удачном стечении обстоятельств – может быть. А может быть, и нет. Но она не стремилась стать матерью только ради того, чтобы стать ею, материнство не казалось ей главным и единственным достижением в жизни.
Несколько раз за последние дни Джой замечала, как на лицо Шерон находит тень – тень, означавшая, что подруга ей сочувствует! И это просто выводило Джой из себя. Есть множество способов вести жизнь счастливую и осмысленную. Джой ведь принимает выбор Шерон, так почему же Шерон отказывает Джой в таком же уважении и одобрении?
Она и так уже загостилась. Вспышка кори и есть ровно то, чего искала Джой, – благовидный предлог, чтобы уехать пораньше, не чувствуя себя виноватой.
– Ладно, – безрадостно произнесла Шерон. – Я же не хочу, чтобы ты тоже заболела.
Джой пожала плечами, пока Агги с Генри провожали доктора Харрисона до двери.
– Извини за вчерашнее, – негромко сказала Шерон, когда они остались одни.
– Все нормально.
– Нет, не нормально. Я вела себя безобразно.
Джой улыбнулась и пожала плечами.
– Иногда бывает трудно, – сказала она. – Я смотрела на вас, всех вместе, и… не знаю, как‑то задумалась о своей жизни. О том, что я одна.
– Ты не одна! – возразила Шерон.
Джой снова пожала плечами и попыталась улыбнуться. Конечно, хорошо, что Шерон так сказала, и в Нью‑Йорке у нее есть друзья, но что касается семьи, мужа, любовника – ничего такого у нее нет. И в этом смысле она несомненно одна.
– Я тоже одинока, – сказала Шерон. – Я понимаю, как странно это звучит для тебя, ведь у меня есть Генри, дети, я вечно чем‑то занята, вечно в делах, но за все годы, что я живу в Англии, у меня так и не появилось такой подруги, как ты.
– Еще появится.
– Нет. И это самое печальное. – Глаза Шерон заблестели, и Джой почувствовала, как и у нее самой на глаза наворачиваются слезы.
– Я так по тебе скучала, – прошептала Джой.
Шерон обняла ее и крепко прижала к себе, а потом они обе чуть отстранились и расцеловали друг друга в щеки.
– В конце концов, – сказала Шерон, – кто еще стал бы меня терпеть?
– Это верно, – засмеялась Джой.
– Так скажите же мне, – начала Агги, когда чемоданы Джой были уложены, слезное прощание состоялось и Агги уже везла ее в сверкающем старом «бентли» в Стэнвей‑Хаус, – что движет Джозефиной Рубин?
– В каком смысле? – спросила Джой.
– Мне хочется знать ваши основные мотивы. Вы добились успеха в совершенно мужской сфере деятельности: строительство, недвижимость… почему вы выбрали такую специальность?
– От отчаяния, – усмехнулась Джой. – Через неделю после выпуска из университета я увидела в «Таймс» объявление. Мне тогда нужно было выплачивать огромный кредит за обучение и еще на что‑то жить. Я начала с самого низа, стала помощником одного из партнеров, причем просто девочкой на побегушках, я почти не умею отказывать. С тех пор так и работаю в этой компании.
– Но как вы достигли этого… того, что делаете для них сейчас?
– Они оплатили мое обучение в аспирантуре. Я пять лет училась на двух факультетах. У меня дипломы архитектора и дизайнера.
– Впечатляет, – сказала Агги, сидя прямо и сосредоточенно глядя на дорогу. – Я восхищаюсь женщинами, которым удается самим пробиться наверх. Должно быть, вы очень собой гордитесь.
Джой пожала плечами:
– Я много работаю, но мне действительно нравится моя работа. Мне просто не по себе, когда я без работы. Я понимаю, что становлюсь трудоголиком, но это факт. И я не люблю выходные.
– Да, это мне понятно.
– Понятно?
Агги кивнула:
– Мы с вами очень похожи.
– Я польщена. Честно говоря, я не вижу сходства. Я, вообще‑то, немного замкнутая.
– Я тоже.
– Мне кажется, я даже отпугиваю мужчин. – Слова вырвались сами, прежде чем Джой успела сдержаться. И зачем она так сказала?
– Многие мужчины любят быть умнее своих женщин, – сказала Агги.
Джой улыбнулась и откинула голову на мягкий подголовник:
– Я счастлива на работе. Мне нравится смотреть на старые дома, понимать, что нужно сделать, чтобы сохранить их красоту, их сущность, то, что делает их уютными, гостеприимными и теплыми. С одной стороны, это творчество, но оно тесно связано с практической стороной жизни. Я не могу представить себя в другой профессии.
– Вам повезло, что вы сознаете все это. А компании повезло, что вы работаете на них.
Джой терпеть не могла комплименты, поэтому она отвернулась к Дейзи на заднем сиденье. Собака присмирела, вытянув шею, и глядела в окно на мелькавший пейзаж. Она жарко дышала, и глаза блестели от возбуждения.
– Но кто‑нибудь особенный присутствует на вашей картине мира? – Агги удивила ее своим вопросом. – Мужчина или женщина. Я признаю всякое.
Джой помедлила, прежде чем ответить:
– Присутствовал один. Мужчина.
– В прошедшем времени?
– Для него – безусловно. А я еще работаю над этим. Он полюбил другую женщину.
Агги повернулась к Джой, глядя сочувственно:
– Что ж, сердце просит того, чего просит. А если не сердце, то какой‑нибудь другой орган.
– Вот именно! – фыркнула Джой. – Вы попали в точку!
Агги покачала головой, как будто нисколько не удивляясь:
– Ему же хуже, моя дорогая. Но мне грустно видеть, что это причиняет вам боль. Я знаю, каково это.
– Правда?
Агги серьезно кивнула и помолчала несколько секунд, прежде чем продолжить:
– Когда я переплыла Ла‑Манш в первый раз, я таким образом подвела итог длительным отношениям. Он был первым человеком, которого я всю зиму встречала по утрам – в пять часов – каждый божий день, начиная в темноте и холоде тренировку. Он был моим тренером, моим наставником, моим вдохновителем. Он говорил, что мне это по плечу, и я ему верила. Пока не научилась верить себе самой. Потом, когда все волнения были позади, я поняла, что этот человек переменился. Блеск в его глазах угас. Весь энтузиазм по поводу нашего совместного дела – и меня лично – испарился. Оказалось, он никогда и не думал обо мне или о нас. Он думал только о себе. Он рассказал газетчикам, как вытащил меня из ниоткуда, девушку без способностей, без каких‑либо данных. Он был Генри Хиггинс, а я Элиза Дулиттл, всего лишь материал для эксперимента, кусок глины. Спустя три недели он нашел себе другую ученицу.
Джой покачала головой:
– Не может быть!
– Может. Я часто спрашивала себя, не вышла ли я за Роберта только для того, чтобы уйти от тренера. Я несколько лет вообще не входила в воду. Однако теперь я понимаю, что многому научилась от того самовлюбленного болвана. Я научилась видеть разницу между человеком, который любит меня ради себя самого, и человеком, который любит меня ради меня самой. Роберту было наплевать, что я умею. Его интересовала только я сама.
– Но вы ведь еще дважды переплывали Ла‑Манш. Что заставило вас снова войти в воду?
– Лилия, Вив, Мег и Гала. И Роберт мне помог. Он поддерживал меня. С помощью моих дорогих подруг. – Агги улыбнулась.
Они приближались к дому сторожа у ворот. Агги свернула на дорожку и заглушила мотор:
– Ключи у Иэна.
– Я знаю. Мистер Приветливость и Расторопность. Мы раз десять разговаривали по телефону.
– Не судите о книге по обложке… – предостерегла Агги.
– Обложка прекрасная, – сказала Джой. – Даже замечательная. В высшей степени замечательная!
Агги засмеялась.
– Но он такой брюзга! – воскликнула Джой. – И скоро превратится в законченного грубияна.
– Ему приходится нелегко, – пояснила Агги. – Он один воспитывает Лили.
Дейзи, почуяв, что ее скоро выпустят из машины, начала взволнованно лаять. Она спрыгивала с заднего сиденья на пол и взлетала обратно, бешено махая хвостом. Джой вышла из машины и, не успев как следует подумать, открыла заднюю дверцу седана. Она хотела успокоить Дейзи, опасаясь, что та, не дождавшись, пока ее выпустят на свободу, может написать в машине у Агги.
Выпущенная Дейзи помчалась стрелой. Она никогда не убегала далеко – во всяком случае, до сих пор не убегала, – однако Джой тут же поняла, что совершила большую ошибку. Дейзи больше всего на свете обожала придуманную ею игру, которую можно было назвать: «Попробуй – догони (хотя бы попробуй)!».
Игра была простая, и Дейзи могла играть в нее бесконечно. По правилам, собака стояла совершенно неподвижно, свесив язык и улыбаясь, пока рука Джой не оказывалась в нескольких дюймах от ошейника. Тогда Дейзи срывалась с места и уносилась подальше, оставаясь при этом на виду. И снова притворялась, будто ждет, когда Джой заберет ее. А потом снова срывалась с места, и рука Джой хватала не ошейник, а пустоту. Джой была проворна, но Дейзи – проворнее.
– Дейзи! – прокричала Джой. – Ко мне!
Дейзи остановилась, секунду посмотрела на Джой, а затем затрусила прочь.
– Дейзи! Плохая собака! Стой!
Джой неуверенно двинулась за ней. Дейзи пересекла пустынную дорогу и направилась к полю.
– Стой! Стой, Дейзи! Дейзи! – сердито кричала Джой.
Дейзи не собиралась останавливаться. Она превратилась в золотистую молнию, она металась из стороны в сторону, нюхая воздух.
Агги вышла из машины, подошла к каретному сараю и постучала. Иэн открыл дверь. Минуту посовещавшись с Агги, он перешел через дорогу, чтобы помочь. Джой увидела, как он подходит, и успела подумать: «Боже, нет!» Почему Агги не дала ей всего несколько минут, чтобы поймать собаку без участия Иэна?
– Извините! – прокричала Джой, когда Иэн двинулся по полю. – Она вернется, не беспокойтесь.
Иэн через мгновение поравнялся с Джой. На нем был тот же самый темно‑серый свитер, коричневые плотницкие штаны и тяжелые рабочие башмаки.
– Она знает команды? – спросил он.
– Да, – ответила Джой.
– Не очень‑то хорошо, – последовало краткое замечание.
– Она просто переволновалась, – пояснила Джой, чувствуя, что ее задевает тон Иэна.
– Как зовут собаку? – спросил он.
– Дейзи.
Он кивнул и зашагал дальше. Джой смотрела ему вслед, желая, чтобы он сразу поймал собаку, и в то же время надеясь, что Дейзи как следует его погоняет. Кем это он себя возомнил? Если Дейзи не пошла к хозяйке, то, уж конечно, не пойдет к совершенно незнакомому человеку.
– Дейзи!
Джой услышала, как глубокий звучный бас Иэна разносится над полем. К ее изумлению, Дейзи замерла и обернулась.
– Сидеть! – проревел Иэн.
Дейзи села.
«Ага, сейчас, как же…» – подумала Джой. Она с недоверием смотрела, как Иэн направляется к тому месту, где сидит Дейзи. На ходу он указывал на собаку пальцем. Не дойдя до беглянки футов десяти, он остановился и опустился на колени. Дейзи наблюдала за ним, неподвижная, словно статуя. Иэн тоже стоял неподвижно. Вероятно, минуты две. После чего любопытство Дейзи взяло верх. Она направилась к Иэну, который теперь вытянул руку сжатым кулаком вниз, как будто пряча в пальцах лакомство. Когда Дейзи подошла поближе, он развернул руку и раскрыл ладонь. Дейзи, не обнаружив угощения, лизнула ладонь Иэна. Он взял ее за ошейник.
Было забавно наблюдать, как они идут через поле. Иэн был рослым мужчиной, около метра девяноста, поэтому ему всю дорогу приходилось сгибаться пополам, чтобы придерживать Дейзи. А она катилась рядом с ним послушным веселым мячиком, собираясь познакомить Джой со своим новым другом.
– Плохая собака!.. – начала Джой, когда Иэн с Дейзи подошли поближе.
– Никогда не ругайте собаку за то, что она вернулась. Наоборот, похвалите ее, – сказал Иэн.
– Она вернулась не по доброй воле, – ответила Джой.
– Это не имеет значения.
Джой вздохнула. Она не может спорить с ним, ведь он добился успеха.
– Огромное спасибо, – сказала она. – Я принесу поводок.
Спустя три часа Джой благополучно разместилась в красивых комнатах, где ей предстояло провести ближайшую неделю. Когда‑то это были личные апартаменты престарелой тетушки леди Трейси, которую прошлой зимой, в возрасте девяноста одного года, хватил удар. Апартаменты состояли из просторной, великолепно обставленной гостиной и роскошной спальни с ванной комнатой. Пожилая дама обычно столовалась вместе с семейством Трейси, а иногда слуги приносили ей обед прямо сюда.
Поэтому Джой придется обходиться без кухни, но если не считать этой мелочи, то о лучшей квартире она и не мечтала, представляя себе, как будет работать над восстановлением Стэнвей‑Хауса. Приятным сюрпризом было и то, что в апартаментах тетушки сохранилась вся мебель, хотя почти все остальные комнаты были значительно опустошены к моменту продажи. Пусть Стэнвей‑Хаус и станет общественным местом, однако на Британских островах проживают десятки Трейси, и они были решительно настроены получить свою долю движимого имущества. Джой удивилась, что никто из них не покусился на обстановку этих покоев. Но как бы то ни было, Джой была несказанно рада, что будет жить в доме, а не в какой‑нибудь заштатной гостинице. Она сможет по‑настоящему прочувствовать место, наблюдая его в любое время суток.
Пока Джой бродила по своим комнатам, рассматривая отлично отполированную мебель и с любовью расставленные безделушки, ее вдруг охватила грусть. Сначала она подумала, это из‑за того, что здесь явственно ощущается отсутствие женщины, когда‑то жившей в этих стенах, – ощущается почти физически. Но нет, дело не в этом, решила Джой. Грусть живет в самих комнатах.