«– Он!» – Бьёт набатом в голове, и я делаю отмашку Бене. Обезьян проходит в полусотне метров левее, и за ним никого. Вторая отмашка!
«– Ну што же ты!»
Беня как сидел, так и сидит на своей повозке старьёвщика, тщетно пытаясь раскурить трубочку. А потом раз! И в затылок Обезьяну влетает мешочек с дробью. Такая приспособа глушит на раз, но не проламывает костей черепа.
Подскочив к Обезьяну, Канцельсон вскидывает ево на плечо одним рывком, будто бы даже без усилий. Короткая пробежка, и бессознательная массивная туша исчезает в повозке, скрытая всяким хламом.
Долго не задерживаюсь, и ухожу из порта. Сейчас моя задача – присматривать издали за повозкой. Мало ли! Но нет, влекомая осликом повозка всё так же неторопливо едет из города, поскрипывая колёсами и не встречая препятствий.
Волнуюсь так, што и не передать! А ну как што! Очнётся да заворочается, а?!
А Бене хоть бы хны – идёт, трубочкой пыхтит. Ещё и на поговорить остановился с каким‑то знакомцем! Смеётся!
Чуть не целый час двигалась повозка, отъехав наконец от людных мест до берега моря.
Барахло из повозки перегрузили в лодку, и где‑то среди етого барахла скрылся и Обезьян.
Только мелькнуло што‑то, вроде мотка старых верёвок, и всё, лодка отчалила.
Пришло сперва облегчение, а потом и восхищение – как самой операцией, так и силищей Бени и Косты. Здоровы до чево! В Обезьяне поболе семи пудов, а они ево будто мешок с тряпьём!
Даже не сбились, когда с иным барахлом в лодку перекидывали, ну вот ей‑ей! Ни малейшей натужинки!
* * *
– Очнулся, мой хороший? – Проворковал ласково красивый женский голос с лёгкой чарующей хрипотцей, и с лица Марка сняли повязку, – Напугал нас, зайка! Так долго в сознание не приходил, что мы уже и волноваться начали!
Марк шевельнул было затёкшей рукой, но с ужасом понял, что прикован и лежит на неструганых досках… голым?! Он окинул взглядом пещеру с низко нависающим потолком, и взвыл от ярости и ужаса.
– Ну что ты, мой хороший, – Женское лицо, закрытое наполовину полумаской, склонилось над ним, – тс! Не шуми! Лежи себе спокойно, набирайся сил. Они тебе понадобятся!
– Ты! – Выдохнул он бешено, – Кто такая? Назовись!
– Тс! – Незнакомка скальпелем коснулась губ и закрыла их, ощутимо порезав, – Не шуми, зайка! Потом покричишь, немножечко попозже.
Увидев вблизи аномально расширенные глаза, Марк рванул изо всех сил, пытаясь освободиться, но тщетно. Рывок, ещё рывок… отчаянно заболела содранная кожа на запястьях и лодыжках, да в спину вошли крупные занозы, добавив впечатлений. Тщетно.
Женщина с интересом наблюдала за рывками, облизывая скальпель. Одетая дорого и безвкусно, она выглядела удивительно неуместно в катакомбах, и от этого становилось ещё страшней.
– Котя, – Пожаловалась она, повернувшись в сторону, – он меня не слушает!
– Скоро угомонится, – Ответил мужской голос, и на свет вышел рослый мужчина с фигурой циркового атлета, одетый как заурядный горожанин, – а пока пусть! Видишь, какую большую мышку я принёс для своей кошечки? Несколько дней играться сможешь!
– Несколько дней? – Голос женщины стал рокочущим от плохо скрываемой страсти.
– Если моя кошечка не переусердствует, как в прошлый раз, – Нежно ответил мужчина, приобняв свою подругу за талию и потянул за собой с недвусмысленными намерениями.
– Писюльку, – Тоном маленькой девочки, выпрашивающей конфету и любящей бабушки, сказала женщина, – чуть‑чуть!
Для наглядности она развела рукой буквально на сантиметр, после чего потыкала в съёжившуюся мошонку Марка скальпелем.
– Кончик самый… да, Котя?
– Самое вкусное нужно оставлять на потом, – Ласково ответил тот, целуя её в висок, – сперва попроще чего, чтоб надолго хватило… пойдём!
Они вышли, и Марк в ужасе забился, пытаясь любой… любой ценой вырваться из рук маньяков!
– Погоди, – Сдавленно пробормотала София, быстро отбегая от мужа. Несколько минут её мучительно рвало, чего Коста деликатно не замечал.
Когда она вернулась, бледная даже в полумраке скудно освещённых катакомб, муж молча протянул ей флягу. Сделав пару небольших глотков пейсаховки и подавив кашель, она смогла таки прогнать омерзительный вкус рвоты, и немного успокоиться.
– Писюльку, – Сказала она и передёрнулась, – вот же!
– … шалят, – Продолжая разговор, и будто прислушиваясь к чему‑то, в пещеру вошли двое мужчин в полумасках и присели на камни в углу, – полчаса, не больше!
– Час! – Возразил ему хрипловатый бас, – Игривое настроение у подруги нашево атамана.
– Вы кто!? Зачем вы меня похитили!?
– Час? Вряд ли, – Возразил товарищу тот, кто помоложе, закуривая со вкусом, – Видишь?
Целый! Если бы разговеться успела, то таки да! А раз нет, то она о своей мышке думать будет.
– С такой позиции оно и верно, – Возразил обладатель хриплого баса и окладистой полуседой бороды, – но атаман любит играть в объездчика диких лошадок. Тут раз на раз…
– Выкуп! – Лихорадочно выдохнул Марк, – Я заплачу.
Видя, что на него не обращают внимания и беседуют о своём, он начал повышать ставки:
– Две! Нет… три тысячи! – Он рванулся ещё раз, вытянув шею и уставившись на похитителей с дикой надеждой, – Дом купить, в дело … ну!
– Мы што тебе, портяношники какие? – Оскорбился слегка тот, што помоложе, даже не привстав – Мы с атаманом знакомы больше десяти лет, и всё у нас таки есть! Сильно побольше при том.
– При таком атамане можно и не обращать внимания на мелкие шалости с пытками! – Засмеялся‑закашлялся бородач.
– Пять… десять! Пятнадцать тысяч!
– А вот и враки начались! – Засмеялся молодой.
– Нет! Не вру! Есть, есть деньги! – Начал захлёбываться словами Марк, отчаянно пытаясь доказать правоту.
– Мил‑человек, – Вкусно затянувшись, ответил молодой, – мы ж не первого попавшевося брали! Навели справочки. Мелкий торговец и чуточку контрабандист. Сявка! У тебя всего имущества на десять тысяч не наберётся, включая дом и оборот в грузах. Если работать спешно и без подозрений, то больше полутора с тебя не взять. Поделить на всех, так и тьфу!
– Есть! – Взвыл Марк, – Больше есть, сильно больше!
Он начал выплёвывать сведенья, спеша поделиться, пока не пришла… эта!
– Ну‑ка! – Заинтересовался молодой, – Проституток, говоришь, поставлял? Бабами торговал?
Интересно.
– Сам по себе он никому не нужен, – Пояснил молодой бородачу, – а вот вокруг него занимательные фактики могут всплывать! Компромат на серьёзных людей, а?
– Есть, есть! – Закивал Марк отчаянно, – По заказу часто работали! Девочек! Всё, всё… только живым! Живым и билет на пароход куда‑нибудь подальше! Не вернусь, никогда не вернусь!
– Ну, – С явственным сомнением сказал бородач, – выглядит таки интересно, но шо то я сомневаюсь, што ты успеешь заинтересовать атамана.
– Вам… вам начну! – Марк напрягся в кандалах, – Там много денег можно поднять! Я – мелочь! Такие люди…
Завёрнутое в мешковину тело перевалилось за борт и ушло на глубину, увлекаемое грузом.
Сплюнув за борт, Коста развернул лодку к берегу.
Семнадцатая глава
Разувшись и закатав штаны повыше колен, Коста мыл руки в набегающих пенистых волнах.
Несколько раз нервно сжав и разжав их, он щедро зачерпнул горсть крупного песка, и принялся оттирать что‑то, видимое только ему.
– Противно, – Услышав чирканье спички, пожаловался он, не поворачиваясь, – хуже собаки бешеной, а вот…
Беня молча встал рядом, невидящими глазами глядя в морскую даль и пуская клубы табачного дыма.
– Не винись, – Наконец сказал он, – мы поменяли палачество на время, и может быть – жизни. Столько имён, а? И шо теперь с ними делать? Скажи, режиссёр?
– Не знаю, – С тоской отозвался Жук, – Не знаю! Если верить классикам, то мы должны посвятить себя борьбе со злом. Но…
Он замолчал, кусая нижнюю губу.
– Но мне таки не хочется класть на алтарь чево бы то ни было свою молодую жизнь, – С едкой серьёзностью ответил Канцельсон.
– Таки да, – Согласился Жуков грустно, – но и оставлять…
– Надо думать, шо трое не самых глупых мужчин найдут таки выход из ситуации, – Подошедшая на поговорить, София храбрилась и старательно улыбалась, но бледное, будто, выцветшее, лицо южанки говорило само за себя, – Да! По трофеям как? Мы с Костой поговорили, и я решила, шо нам эти деньги лягут таки поперёк совести, и это таки не в упрёк!
– Н‑нет! – Задумавшись на мгновение, ответил Беня, – Слишком много крови на этих деньгах, и хотя за моих соплеменников говорят всякое, и иногда не без оснований, но мы таки разные.
– Девятнадцать тысяч, это не те деньги, от которых можно благородно отказаться, – Медленно сказал Сергей, – но здесь Беня самую множечко прав, такие деньги не принесут в семью никакого счастья, помимо горя. Фонд! Сдаётся мне, шо мы не в последний раз собираемся за всё хорошее помимо всего плохово.
– Война себя кормит, да? – Задумчиво хмыкнула София, – А вот здесь мы пожалуй и согласимся – да, Коста?
Выпрямившись, грек долго молчал и наконец кивнул, – Полезное дело сделали, – Веско сказал он.
– Полезное, но… а! – Беня махнул рукой и отчаянно задымил, будто пытаясь укрыться за табачным дымом.
– Не потянем, – С тоской сказал Жук, – Столько причастных… бандочка вроде и маленькая, но сколько народу с неё кормилось! Кто прямо, а кто и косвенно. Последних и вовсе… а заказчики? Особенно те, которым юных совсем девочек… Некоторые так далеко и высоко, шо вовек не достанем!
– Даже если, – Он зачиркал спичкой, трясущимися руками ломая одну за другой, – как Беня сказал… на алтарь… всё равно не достанем! Мало нас просто.
– А… – Вскинулась было Софья, но тут же потухла, – Да, решительные люди есть, и многие смогли бы не хуже… но вот смолчать потом?! Удержать в себе? Не могу вот так вот ни за кого поручиться.
– Втёмную? – Предложил Коста неуверенно, – Использовать фонд, может нанять кого?
– Втёмную? – Сергей задумался, забыв о тлеющей в пальцах папиросе, – Мало нас, но надёжных…
– А знаете?! – Он обвёл товарищей хищным взглядом, – А почему бы и не да?! Мы запнулись о новых товарищах или наёмниках через посредство фонда. И забыли о таком мобилизационном ресурсе, как граждане Одессы! Гектограф![23]
В глаза Косты начал разгораться огонёк понимания, и потухлое было лицо засветилось внутренним светом. Беня, чуть нахмурившись, смотрел на них без толики понимания в тёмных глазах, полуприкрытых тяжёлыми набрякшими веками.
– Листовки, – Выдохнула София, – и нужным людям… так?
– Да! – Выдохнул Жук вместе с табачным дымом, – Богом клянусь, не привёдёт к нам!
Желатиновый[24], достался по совершеннейшей случайности как трофей. Ни свидетелей, ни полслова потом. Укрыл в надёжном месте на всякий случай, и вот он настал! Всё, всё есть!
Чернила, желатин, даже бумага!
– Повозиться, конечно, придётся, – Добавил он для порядку, но…
Пожатие плеч, и Жук, опустошённый морально, на некоторое время самоустранился от обсуждения проблемы, присев на песок и поглядывая на заходящее в море солнце.
– Я так полагаю, – Медленно начал Коста, почесав кончик носа, – работать лучше всего через почту. Банально, но зачем выдумывать то, шо и так уже имеется? Сотни писем, я думаю, с запасом будет.
– Пострадавшим, – Добавила София, – но не всё… не всю кипу! Там же стопка больше мужского кулака! Краткая… выжимка, да? С доказательствами и прочим, но не вовсе уж подробно.
– Самым крикливым, – Добавил негромко Беня, подняв для наглядности корявый, желтоватый от табака палец, – а не вообще всем. Такие нужны, штоб не в горе замкнулись, а на люди выплеснулись, да штобы пошире! Погромче!
– Да, – Согласилась София, – их есть у меня!
– Но с десяток образцов нужно полностью сделать, – Добавил вяло Сергей.
– Полиции и журналистам? – Подхватил Коста.
– Ага. И не только нашим, – Отозвался Жук, прикрывая глаза, не отошедшие ещё от сока белладонны, – Ниточки тянутся далеко, сами записывали. До Южной Америки мы не достучимся, а вот Франция и Греция вполне реальны.
– Как‑то это, – Коста скептически поморщился, – слабенько, как по мне.
– Хоть как‑то! – Не согласилась с ним супруга, – Сами их не достанем, а так если не расследование с арестом, так хоть репутацию подмочим и деятельность осложним. Да не двум‑трём, а почти што всем.
– С такой позиции таки да, – Согласился Коста.
– Осталось только придумать операцию прикрытия, – Добавил Жук.
– Ну, – Нерешительно сказал Коста, переглянувшись с женой, – мы с Софией до Турции дойдём и засветимся в нужных местах Константинополя.
– Это понятно, – Выдохнул дымом Сергей, – но мало! Не алиби, это само собой, а прикрытие!
Увести в сторону.
– Свалить вину? – Наморщил Беня лоб, – Это небезынтересно, но самую чуточку попахивает серой.
– Не свалить, – Сергей повернулся к нему, слегка раздражённый непониманием товарищей, – А отвлечь! Не конкретные люди, а так – заведомо ложный след для полиции.
– А… и на кого?
Жук пожал плечами, вновь погружаясь в созерцание заката.
– А может… – Нерешительно начала женщина, – да нет, глупости! Есть такие люди, шо и сами с радостью замажутся, а поймать их за тухес за одни только громкие слова будет проблематично. Среди нас социалисты есть?
– Я самую множечко анархист, – Радостно отозвался Коста, сияя улыбкой.
– Ты самую множечко балбес! – Отзеркалила улыбку жена, – Анархист ты стихийный, а не партийный или хотя бы идейный!
– Не без тово! – Заулыбался грек.
– Сионист, – Бухнул Канцельсон, – множечко, но таки не везде!
– Это на какую множечко ты сионист? – Повернулся Жук, недобро щуря глаза.
– На ту, – Не пугаясь, ответил Беня, – шо про Палестину и собственное государство с переселением.
– А… – Глаза Сергея потухли, и на лице снова проступила печать усталости, – в этой части я тоже… сионист.
– Я, – После недолгого молчания продолжил Жук, – скорее нет, чем да. Очень уж мне не нравится впихнутый туда интернационализм.
– Панславизм? – Поинтересовался Беня с еле заметной ноткой ехидного вызова в хрипловатом голосе.
– Нет, – Жук даже не повернулся, – Идея объединения славянских народов под главенством России заведомо утопична. У нас с народным благоденствием даже в собственной стране сложилось таки криво, куда уж там распространять наше криво на родственные народы!
– Таки да, – Согласился Беня уже без нотки, – по этой части у нас всё больше монархисты про царя‑батюшку, но без царя в своей голове.
– Или, – Он пыхнул дымом, – республиканцы, напрочь оторванные от народа.
– Ну так как? – Прервала их женщина, – Вы таки спорить или думать?
– Красные[25]бригады? – Нерешительно предложил Коста, – Ну, если таки совсем далеко от нас?
– Я таки да, – Согласился Беня.
– Пусть ищут чёрную кошку в тёмной комнате, – Ответил Жук, – особенно если её там нет!
– Единогласно, – Устало подвела итог София.
* * *
– Ой! Ой вэй, доченька! – Полный горя пронзительный женский крик ввинтился в небо, и голуби закружились над двором‑колодцем, – Люди!
Полная некрасивая женщина вывалилась во двор, оглашая его рыданьями.
– … ваша… дочь…
Она громко расплакалась, отстраняя от себя многостраничное письмо.
– Рива, Ривочка, – Захлопотала вокруг неё соседка, – Ты чево?
– До… дочка…
Заплаканная женщина протянула письмо, и соседка, пробежав глазами, тряхнула головой и начала читать всему почти што двору, высыпавшему на чужую беду.
– … извещаем вас, – Пронзительный голос разносился далеко, – што ваша дочь, Сара…
… стала жертвой работорговцев, – Читал звонким голосом молодой парнишка на другом конце Одессы. Похожие письма получили, как выяснилось позже, больше двухсот человек.
… – уничтожили костяк банды, – В письмах приводились имена с доказательной базой.
… – соучастники, подельники и заказчики, – Жестяным помертвевшим голосом читал пожилой мужчина перед собравшимися в Пересыпи рабочими, – остаются на суд жителей Одессы.
– … в условиях, когда полиция и суды заняты не охраной общественного порядка, а охраной существующего строя, мы вынуждены взять дело в свои руки.
Перед глазами полицмейстера прыгали буквы, и он ненадолго отложил письмо, отпив тепловатую воду прямо из горлышка графина, постукивая зубами о хрусталь.
… – Красные Бригады.
«– Не было! Ничего не было! Никаких писем, записок, бумаг!» – Метались отчаянные мысли в голове сидевшего в приёмной адъютанта, до которого доносились обрывки слов из присланного многостраничного документа, для пущей выразительности зачитываемые начальником вслух.
– На почте затерялось, – Пробормотал он наконец, – да! Почта!
– … все наличные силы! – Докладывал полицмейстер одесскому градоначальнику Зеленому по телефону, – Так точно, Ваше Превосходительство! Стянуть все наличные силы… да, матросы с судов… слушаюсь!
Обложенный по телефону матом, он подскочил, вытянувшись во весь рост и потея.
– Красные Бригады, чтоб вас… – Грязно выругался полицмейстер, положив наконец трубку и дёргая тугой ворот. Красное от жары и разноса лицо дернулось внезапно, и полицмейстер мягко осел на пол. Сердце.
Адъютант решился потревожить его только через полчаса, но к тому времени события в городе вышли из‑под контроля властей.
Собравшиеся на Молдаванке и Пересыпи, толпы решительно настроенных людей не ограничились указанными в письмах адресами. Бандитам, живущим среди людей, но поперёк людских законов, досталось сполна. Их терпели до поры, но теперь крышку с котла сорвало самым решительным образом.
Несколько десятков человек толпа забила насмерть, а много больше избила до полусмерти или…
– Повесить! – И через сук ближайшего дерева перекидывалась верёвка, а минутой позже на её конце уже сучили ногами, под которыми расплывается мокрое пятно.
– Нет! – Визжит немолодая женщина, рвущаяся из рук крепких мужчин, – Сыночка! Будьте вы прокляты! Вы, и дети ваши, и…
Выстрел, и во лбу женщины появляется маленькая дырочка, а молодой мужчина, нервно скалясь окровавленным ртом, уже прячет миниатюрный пистолет в карман брюк.
– Невесту… сыночка её, – Глухо пояснил он, – Нельзя таким… жить…
Попытки поджога бандитских квартир и домов жёстко пресекли лидеры стихийного протеста, но они не препятствовали сжиганию бандитского имущества на больших кострах, разводимых на улицах. Люди выкидывали из квартир и домов одежду, мебель и даже пуховые перины, а внизу их ломали, рвали… и только потом в костёр!
– Вставай, проклятьем заклеймённый, – Надсадно начал пожилой мужчина, пытаясь перекричать шум толпы, но быстро раскашлялся до слёз в глазах. Сплюнув кровью в платок, он пошёл дальше молча.
Несколько раз в толпе пытались петь «Интернационал», но понимания и поддержки эта инициатива не встретила. Отдельные энтузиасты пели революционные песни, но слышали их разве что ближайшие соседи. На улицы вышли не революционеры. Обыватели.
Рабочие посёлки Одессы выплёснули на улицы толпы злых, решительно настроенных людей, двинувшихся на «чистую» сторону города. Редкие полицейские не сдерживали толпу, а войска и матросы решительно запаздывали, успев перекрыть только порт и ряд стратегически важных мест Одессы.
– Зеленой – в отставку! Зеленого – под суд!
Часть толпы отделилась и направилась к резиденции градоначальника, скандируя требования.
Они посчитали, что если градоначальник, известный взяточник и вор, так распустил полицию, то он и есть главный виновник!
Подавляющая часть одесситов настроена более конкретно. Обыватели, далёкие от каких бы то ни было политических требований.
Большая часть указанных в документах людей из «чистой» части Одессы не встретилась погромщикам. Кто‑то был на службе, кто‑то успел заблаговременно эвакуироваться, предупреждённый по телефону из канцелярии градоначальника или полицмейстера.
– Лёва! – Перекрикивался на Большой Арнаутской с приятелем немолодой одессит, вполне благонамеренный обыватель, которого просто допекло… всё! – Кто бы мне сказал, шо я буду участвовать в погроме, так я дал бы ему адрес хорошего доктора!
– Хороший доктор понадобится всем нам, если столкнёмся с войсками! – Отозвался совершенно незнакомый человек, – И вот у меня есть таки визитки хорошего врача и моего кузена по совместительству! Интересует?
– Дочка, дочка Кацмана! Главного у работорговцев! – Загудела толпа, когда со второго этажа на руки погромщиков скинули молоденькую упитанную девицу. Та визжала от страха, озираясь вокруг глазами насмерть перепуганного животного. По виду она совершенно не пострадала, и даже модная шляпка чудом удержалась на курчавых волосах.
– А мине дочу кто вернёт! – Завизжала внезапно полная женщина, ввинтившаяся поближе, – На, тварь!
Короткое движение рукой с зажатой в ней склянкой, и дикий визг девушки, схватившейся за лицо.
– А, тварина! – Голос мстительницы полон Ветхозаветной правды, – Живи теперь поуродованной!
Поручик ещё раз оглянулся назад, и едва удержал лицо от злой гримасы. Матросы! Стоят, скоты, переминаются! Толку‑то, что винтовки раздали, если стрелять толком не умеют. А главное, и не желают! Это не вымуштрованные солдатики из Одесского гарнизона, привыкшие бояться кулака фельдфебеля пуще неприятельских пуль, а ротного командира ставящего повыше Бога.
Ишь, бесчестье им народ разгонять! Даже и не скрывают, с‑скоты… Набрались фанаберии дурной от флотских офицеров, и туда же! Отдай приказ, так и не выполнят небось.
А как хорошо было бы… пли! И в штыки. Коротким – коли! И гнать, гнать толпу забывшей своё место черни! Придётся действовать мягко, договариваться.
У поручика на нервной почве разом заболели все зубы. А ведь если бы не эти вахлаки, а его нерассуждающие солдатики… и‑эх! Мог бы и орден получить. За решительность!
Восемнадцатая глава
– Разагитировали, сволочи! – Грохнул кулаком по столу Павел Алексеевич, раскровянив его о хрустальное пресс‑папье. Яростный рык, и оно полетело в стену, а осколочки хрусталя весело запрыгали по полу, переливаясь на свету.
– А вы что!? – Вызверился градоначальник на подчинённых, – Проморгали, бляжьи дети?!
Революционеров проморгали?! На собственных судах?!
– Вы! Вы! – Палец с силой ткнулся в грудь одному из каперангов, вынуждая того отступать шаг за шагом к открытому окну, – Распустили! Стрелять они отказались! Ненадёжны!
– Ваше… – Начал было тот, бледный от страха и обиды.
– Молчать! Сукин сын! Под суд, под суд пойдёшь! Сгною!
Зеленой сорвался на визг, брызгая слюной и тыкая костяшками пальцев в затянутую мундиром грудь, пятная её кровью. Он орал, не сдерживая себя ни в громкости, ни в выражениях.
– Лютует, – С явственным злорадством констатировал пожилой одессит с густыми, несколько неряшливыми усами на побитом оспой худом лице, остановившийся напротив резиденции градоначальника.
– Промеж своих пусть хоть насмерть грызутся, – Отозвался упитанный одышливый прохожий, и они обменялись понимающими взглядами. Из доносящихся до них обрывков фраз можно было сделать недвусмысленный вывод, что Одесский гарнизон ненадёжен.
Обменявшись многозначительными взглядами записных сплетников ещё раз, мужчины прикоснулись к шляпам и разошлись. Такие горячие новости вредно держать в себе!
* * *
Молдаванка бурлит, живо обсуждая происходящее. Народ настроен таки решительно, и местами даже через ой!
Обсудив всё и вся, пришли к выводу, что может быть таки немножечко жара, и к етому событию лучше приготовиться заранее и всем, а не через одного и через как. Не то штобы местные шибко воинственно настроены, но на разный нехороший случай приготовили всякий хлам под баррикады, и договорились промежду собой – кто, с кем, с чем, где и почём.
– Шломо! – Вкусно пыхтел сигарой дядя Фима, крутящийся промеж всех с ценными указаниями и важным руководством, – Если ты видишь вдалеке какую‑то гадость, то лучше таки обойти её стороной. Ну а если эта гадость может придти в твой дом сама, то хочется тебе или невыгодно, но нужно таки подготовить торжественную встречу!
– Солдаты?
– Скорее нет, чем да, – Делает руками дядя Фима, – Сами они шо, не люди? Люди, пусть даже местами подневольные вплоть до вовсе уж невольного, как это у служивых часто бывает. Через матросиков тогда удачно вышло. Раз! И через весь город пролетела таки записочка, шо мы не политические, а погромщики сугубо по делу, за всё плохое нехорошим людям.
– Сёма! – Заорал он истошно, выплюнув сигару в руку, – Ты адиёт всегда, или только когда я тебя вижу?! Я тебе шо говорил?
Бляйшман унёсся раздавать указания и показывать, как делать не надо, а за ним и я. Такой себе то ли вестовой, то ли адъютант. Шустрый на ногу и язык, и не без авторитета среди мальчишек. Да и промежду взрослых тоже послушают, а не сразу взад развернут, да с пинком.
– Зеленой в жопе, – Вкусно затянувшись, и поглядывая зорко на нерадивых всех, делающих дорогу немножечко неудобной, продолжил он наше просвещение. Я, Сань… то есть Рувим!
Ёсик и немножечко Лёвка, но последний только так, штоб лучше рядом, а не где‑то, и сердце за нево болит! Потому как тоже родственник, через жену.
– В жопе, – Повторил он со смаком, – и ви таки знаете, почему?
Глаза дяди Фимы обежали промеж нас и остановились на мне. Мотаю головой, откудова мне?
– Потому, шо обосрался! Такой себе руководитель, шо всё через себя сделал, а не через всех, как умные. И когда полицмейстер отъехал в нелучший мир, это и сказалось как нельзя должным образом! Там доложить не успели, здесь ещё што, и вот – на улицы вывели переминающихся с ноги на ногу матросиков заместо солдат с их коли.
– И матросики ети уже знают, что народ поднялся не на власти, а против сволочи!
– Умничка! – Пахнущая табаком рука провела по моим волосам, – Вот тебе конфетку! Да таки ладно, всем через тебя! Пользуйтесь моей нежадной щедростью!
Жестяная коробочка с монпансье пошла по рукам, и от нежадности дяди Фимы мы взяли по леденечику.
– А потом через матросиков и в солдаты! – Продолжил он, посасывая леденец и сигару одновременно, – И это, я вам скажу, таки ой! Немножечко ещё не ой‑вэй, но уже можно смотреть в ту сторону. И теперь солдатики, которых вывели на улицы, чувствуют себя самую множечко поиметыми. Потому как получается, шо они не за власти против революционЭров, а за власти, но ещё и за работорговцев! Списочки то разошлись! А это такое фу, шо на всю Европу выплеснуться может.
– Зеленому всё? – Поинтересовался Ёсик, сделав вниз рукой.
– А вот здесь и может быть ой! – Качнул головой дядя Фима, – Фима, который не тёзка совсем!
Попандопуло тебя через якорь штоб! Через тебя я вижу, как не надо! Как надо?! Посмотри на Сёму и делай ровно иначе, не ошибёшься!
– Шо за люди, – Пробормотал он, – Я таки понимаю, шо евреи считают себя за умную нацию, но в такие часочки начинаю в этом сильно сомневаться!
– А! За ой! – Вспомнил он, – Если он начнёт давить на нас и мы поддавимся, то вроде как он и на коне, а не раком под. Подавил, так сказать. А шо подавил, зачем и кому, это уже, поверь моему большому и невкусному жизненному опыту, царь разбираться не будет. Ура и молодец, получи орден!
– Да, – Вздохнул тихий Чиж, – я раньше думал, што царь, ето ну…
Он замялся и повернул лицо в небо, но почти тут же пожал плечами.
… – а он просто царь.
«– Переоценка ценностей», – Мелькнуло едкое и чуточку облегчённое в моей голове.
– Так он будет давить?
– И провоцировать, – Кивнул мне Бляйшман, – а нам таки ой как нужно пройти так, штобы не продавиться и не провоцироваться! Потому к гадостям таки готовимся, но через оборону и без обострений. Выстоим, так его и снимут. Ну то есть за царя я говорит не могу, но за умных людей через его окружение немножечко да, но только как подумать. Снимут не через царя, так через прессу и компанию посредством неё. Там сейчас такое подымается, шо хочется надвинуть шляпу до самых плеч и спрятаться в мамином погребе!
– Нам бы день простоять, да ночь продержаться[26], – Будто сами сказали мои губы.
Рабочие посёлки почти што все позапирались баррикадами, но промеж них шатались мальчишки из местных, работая почтарями. Я подумал было тоже, но как вспомнил через сношение посредством катакомб, так и подумал взад.
Дежурим только – так, как молодые глаза, а не с оружием, как боевики. Высмотреть што, да упредить успеть. Фира хотела было тоже, но тётя Песя при полном моём одобрении закрутила её за ухи обратно.
Военные выставили патрули, но солдаты стараются не замечать никово и ничево.
Промелькнул мальчишечка, ну и Бог с ним! Не стрелять же. Если офицер или унтер не начинает орать и тыкать пальцем, так ну и ладно. Не хотят, значица, кровь проливать народную.
После полуночи нас сменили на посту, но не успели мы уйти, как прибежал гонец от Пересыпи.
– Предлагают не идти на работы, сказавшись боязнью солдат!